Лютер был совершенно прав, объявив истребление каждым человеком попа в своей душе пропуском в будущее. Аналогичным образом обстоит дело и с нами. Только вопрос о внутреннем объекте истребления для нас значительно сложнее, чем в Германии на рубеже Нового времени. Причин тому много. И потому что мы - на выходе из этого времени, а не на входе; и потому что мир за почти 500 лет стал неимоверно сложнее; и потому что исторически мы, русские люди - любители рубки леса и полета щепок, - привыкли больше истреблять объекты не внутри, а вовне себя. Так ведь рубёж - это и есть наш способ расширения рубежей.
Нынешняя российская ситуация, Русский Путь в XXI в., по крайней мере в одном отношении, напоминает ситуацию конца XIX - начала XX в., Русский Путь в XX в. С 60-х годов XIX столетия в России нарастали процессы социального распада, разложения, социальной дезорганизации. Они были более интенсивными, чем процессы формирования новой социальной структуры, обгоняли темпы ее складывания. Практически все правительства Русской Смуты в 1860-е - 1920-е годы пытались противопоставить социальной дезорганизации - этому историческому закону распада социальных систем - ту или иную форму организации. И проиграли. Потому что вал стихии был слишком силен и высок, чтобы его можно было обуздать теми средствами, которыми располагала докоммунистическая власть в Русской Системе, и теми методами, которые она была готова применить. Потому проиграли все правительства. Кроме одного - большевистского.
Большевики, в отличие от своих предшественников, не стали сдерживать ни вал насилия, которое все более приватизировалось, ни социальную дезорганизацию. Они национализировали насилие и организовали дезорганизацию, оседлав ее как закон истории распадающегося самодержавия, как одну из тенденций его распада. И победили, завершив Смуту в 20-е годы. Контролировать дезорганизацию на порядок, если не на порядки, сложнее, чем организацию. Для этого нужны сверхорганизация и сверхконтроль. Большевики это обеспечили. Точнее, не большевики и даже не необольшевики Ленина - "партия нового типа" для этих задач не годилась и потому должна была исчезнуть, - а организация, созданная Сталиным, главным технологом Русской Власти XX в. Технолог, который переиграл и главного конструктора, и главного инженера, и все конструкторское бюро, отправив его работников кого на тот свет, кого в "шарашки".
Победили те, кто понял, что Русский Путь в XX в. - это контроль над процессами социального распада с помощью его институциализации и дехаотизации. А затем уничтожения или поглощения всех "частных" и неорганизованных форм насилия. Всего того, что ни укладывалось в прокрустово ложе новой структуры Русской Системы. Того, что мы знаем из истории, по книгам, по фильмам - всякие батьки ангелы, леньки пантелеевы, бандиты костылевы.
"Все сметено могучим ураганом,
И нам с тобой осталось кочевать", -
пелось в шлягере времен нэпа. Большевики поставили под контроль и одновременно под ураган все - и тех, кому осталось кочевать, и пространство для кочевания, и самих себя. Потому-то многие, включая многих бывших, и были готовы добровольно пойти на службу к большевикам. Как заметила Н. Мандельштам, большевики спасли их от народной стихии, освободили от испуга, страха и ужаса перед этой стихией, впрочем, заменив вскоре этот и ужас фобосом и деймосом "организованно-послушных масс", "организованно-послушного не-демоса".
Проиграли же в схватке начала века те, кто не нашел новую технологию власти, кто не понял ситуацию. Могли ли победить те, кто проиграл? Вопрос риторический. Впрочем, история - не фатальный процесс и не закрытая система. Победить большевиков можно было путем отсечения их от контроля над социальной дезорганизацией. Те силы, которые им противостояли, оказались на это неспособны и их выбросили, исключили - если не из жизни, то из Истории. Это - "добрым молодцам урок" для конца XX в., когда негативный, дезорганизационный аспект изменений в большей степени, чем позитивный, становится русским путем в XXI в., результатом русского столкновения с НТР.
И надо признать: до сих пор получалось так, что мировые революции в производстве оказывались врагом России и Русской Системы. Неужели Лейбниц был прав, утверждая, что русский народ и культура несовместны?
Перестройка и постперестройка, короче, последние 10 лет - вот результат столкновения Русской Системы в лице такой ее исторической структуры, как коммунизм, с НТР. Последние десять лет, которые в той же мере потрясли мир, в какой были одним из первых результатов его потрясения, часто называют "второй русской революцией", или даже "капиталистической революцией", противопоставляя ее революции 1917–1929/33 гг. как коммунистической, антикапиталистической. Верно ли это? Вопрос - не праздный и не только теоретический. К тому же выше речь шла и о том, что век грядущий нам готовит? А может быть, в нашем российском настоящем есть нечто полезное для всех, кто собирается в XXI в.? Может, есть что-то важное в звоне колоколов Русской Истории, предвосхищающее нечто из XXI в., как балет Дягилева в самом начале века XX был предвосхищением духа "длинных 20-х годов"? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо вернуться к событиям 1985–1995 гг.
XXXVIII
"Перестройка", независимо от того, что думали и чего хотели ее "отцы-основатели", исторически оказалась прежде всего средством исключения, отсечения господствующими группами от сокращающегося общественного пирога целых сегментов населения - рабочего класса, ИТР как нишевого эквивалента среднего класса, значительной части номенклатуры - в основном низшей, но также и части "архаической" ("силовой") высшей. И резкого повышения за их счет уровня жизни меньшей по численности части населения. При всех перипетиях борьбы за власть "постперестройщики" логически должны выполнять программу перестройки и "позднего застоя" - программу Истории конца XX в. - по выталкиванию значительных групп населения из сферы социальных гарантий жизни.
Процесс этот идет во всем мире, принимая различные формы в зависимости от того, какие средства используются в социальной борьбе за отсечение от "пирога" и как это отсечение рационализируется (или социомифологизируется) в массовом сознании. В Индии это борьба высших и средних каст "индуистского сектора" с мусульманами, чтобы вытолкнуть их зажиточную часть за пределы среднего класса. Для этих целей используются низшие касты, это их представители разрушили мечеть в Айодхье в начале 1993 г. В Югославии это уже религиозно-этническая борьба; в Руанде - чисто этническая; в США - социально-политические конфликты по поводу системы здравоохранения и образования; в СССР - "перестройка", создание "рыночной экономики", т. е. лишение огромной массы людей социальных гарантий во имя и под знаменем "освобождения от тоталитаризма"; в очередной раз людям всучили "чудный колпачок" - дурацкий и шутовской, изъяв у них четыре и более золотых. Иными словами, во всем мире идет перестройка социальной структуры, форм эксплуатации и их оправдания, мифологизации. Во всем мире идет процесс формирования нового низшего класса (underclass'a), нового среднего класса, новых элит.
Советско-русская перестройка - интегральная часть мировой перестройки последней четверти XX в., перестройки, которая есть не что иное, как начало конца капитализма и начало новой социальной революции, как минимум - пролог к ней. Начало системного, а не структурного кризиса капитализма, а вместе с ним и многого другого. По иронии истории, первым этот кризис испытал антикапитализм в лице коммунизма. В любом случае у советской перестройки есть мировой (мир-системный, капиталистическо-системный) аспект, его историю, равно как и историю 1985–1995 гг. в сравнительно-исторической перспективе еще предстоит написать. Перестройка в СССР - это один из важнейших аспектов системного кризиса капитализма, причем такой, который качественно изменил мировую ситуацию в целом. Без десяти (1985–1995) советско-русских лет, которые потрясли мир, невозможно понять современный кризис. Это десятилетие обусловлено им в той же степени, в какой и обусловило его.
В ситуациях обострения конкуренции по энтээровским правилам, требующей дополнительных расходов, при постоянно растущем населении и т. д. и т. п. оказалось, что в конце XX в. "Боливару капитализма не нести двоих". Кто-то должен вылететь из седла. Хотя процесс этот идет неравномерно, нелинейно, вкривь и вкось - колесом дорога. К тому же у нас, в России, помимо дорог есть еще одна всегдашняя беда. Как бы то ни было, но и здесь тенденция отсечения от общественного пирога значительной части населения налицо. Смысл этого - в лишении населения тех гарантий и благ, которые оно получило особенно в послевоенный период за счет разрастания негативной социальной функции капитала, именуемой коммунистической властью, и связанного с этим процессом накопления вещественной субстанции. На рубеже 70–80-х годов выяснилось, что "Боливару коммунизма" двух этих субстанций - властной и вещественной - в достигнутом ими объеме не снести.
Если взглянуть на Россию под углом "отсечения от благ", то она развивается в соответствии с социальными тенденциями развития энтээровских форм общества. В этом (но только в этом!) смысле "горбачевизм-ельцинизм" есть приблизительный нишевый аналог тэтчеризма-рейганомики. С тем лишь различием, что Тэтчер и Рейган действовали в большей мере сознательно, а два наших последних лидера скорее как "слепые агенты" Истории. Ну что же, кто не знает куда идет, пойдет дальше всех. "Куда идем мы с Пятачком? Большой-большой секрет". Сходство же и в направленности на создание "нового" - ужатого - среднего класса (у нас - неономенклатура и "новые русские", и в ухудшении жизни целых слоев населения, и резкий подрыв уровня жизни того слоя, который называют "советской интеллигенцией". В этом (но опять же только в этом) смысле Горбачёв и Ельцин - "верные тэтчеровцы". Разница, повторю, в том, что антиинтеллектуализм Тэтчер был личный и сознательный, а в нашем случае, как и многое в России, он системный и бессознательный. Отечественная интеллигенция, точнее ее советский эквивалент, так же много пьющий чая, так же много говорящий, как и его дореволюционный эквивалент, очередной раз призывая революцию (не буди лиха, пока оно тихо - "нельзя в России никого будить"), еще раз доказала, что принадлежит к клубу социальных самоубийц и мазохистов, а ее второй любимый вид спорта после философии русской истории - харакири или, будем по-интеллигентному изящными, - сэппуку.
Если взглянуть на развитие нашей страны в последние 15–20 лет, то мы увидим многие из перечисленных выше тенденций и пример энтээровской эпохи. Но - в негативе и почти без позитива. О формировании нового "низшего класса" уже сказано. Формирование "новейшего среднего класса" можно наблюдать по строительству особняков. Приватизация насилия и власти произошла, причем раньше приватизации собственности, точнее - имущества. И правильно: власть - здесь главное. Власть - это половые органы любой структуры Русской Системы. А как любил говаривать Колсон, помощник президента Никсона, "если вы взяли их за яйца, остальные части тела придут сами". Вот они и пришли.
Создается впечатление, что насилие, объем насилия - это некая константа в Русской Истории, в истории Русской Системы. Бывают периоды сверхконцентрации и централизации насилия, бывают периоды его распыления и приватизации. Но объем, похоже, остается прежним. Хорошо, когда Центроверх (то, что обычно у нас называют "государством" - самодержавным или коммунистическим) не швыряет пачками население в лагеря. Но нередко оборотная сторона таких периодов, их hidden transcript - это распыление, сегментация насилия, его оповседневнивание. Внешне это может выглядеть криминализацией и даже отчасти быть ею. Но на самом деле это значительно более глубокий и серьезный с социосистемной точки зрения процесс.
Приватизация насилия сопровождается его сегментацией. Раньше был КГБ, теперь же - несколько спецслужб. И стреляют они не только в преступников, но и друг в друга - приватизация. Приватизация насилия, его "разгосударствление", децентрализация происходят в виде формирования личных армий отдельных политиков - с самого верха и вниз; в образовании сети частных ("независимых") силовых структур - "легальных" и "криминальных". В "приватизированных" структурах насилия трудятся те, кто раньше работал в централизованной структуре; она исчезла, а число работников и объем насилия сохранился. 50 % руководителей "независимых" служб безопасности составляют бывшие сотрудники КГБ, 25 - МВД, еще 25 % - ГРУ и Вооруженных сил. 100 % - комплект. В частные силовые структуры пришли генералы, заместители министров и начальники управлений силовых ведомств. Солидняк, как говорят теперь.
Грань между легальным и нелегальным насилием становится все более пунктирной. И газеты все чаще пишут о том, что грань между теми, кто должен защищать закон, и теми, кто его игнорирует, становится почти невидимой. Метопы - те же, формы - те же, техническая оснащенность - как минимум та же. Результат - профессионализация того, что называют мафией, т. е. создание мира зеркального, параллельного, симметричного легальному. Создание антимира, который вытесняет мир, поглощает его.
Но какие законные формы и методы защиты общества могут быть у репрессивных органов, если нет законов? Если привычный Центроверх исчез и только пытается возродиться из пепла Русской Системы, кристаллизоваться - и ее кристаллизовать? В такой форме, как "крыша", грань между "законной" и "преступной" сферами, зонами "права" и "неправа" и вовсе стирается. "Крыша" может быть как легальной, так и нелегальной. Да это и неважно. Процесс "крышевания" находится "по ту сторону" легального и нелегального. А если учесть, что в России/СССР право никогда не было ни сильным, ни значимым, ни в чести, то у нас возможности для расширения "зоны неправа", особенно в условиях, когда прежние формы социального контроля сломаны, безбрежны и безграничны.
"Граница" может возникнуть двумя способами. Либо посредством самоорганизации общества, что не представляется уж очень вероятным. Либо путем ренационализации насилия Центроверхом Русской Системы, как это уже бывало. Теоретически лучше всего "золотая середина", равновесие, и такие периоды бывали в Русской Истории - они-то и есть лучшее время в ее истории. Но время это длилось исторически краткий миг, соскальзывая либо в смуту, либо в железный обруч центральной власти. "А в конце дороги той - плаха с топорами". Мораль? Она проста: русские люди, цените эпохи застоя, источник краткого счастья в Русской Системе.
В любом случае, на данный момент нет общепринятого социального критерия для отделения нормы от криминала, общества - от контробщества. Социума - от Асоциума, бизнесмена (в просторечии - "бизмисмена") - от бандита. По данным МВД, криминальные структуры контролируют свыше 50 % всех хозяйственных субъектов; в криминальные отношения вовлечено 40 % предприятий и 66 % коммерческих структур; до 50 % криминального капитала тратится на подкуп чиновников. 50 % - это тот рубеж, когда правила и исключения уравниваются и свободно меняются местами. Где грань? Ее нет.
Повторю: внешне это выглядит как криминализация. В лучшем случае отмечается размах, так сказать, количественный аспект. И здесь я еще раз хочу напомнить мысль А. Мэнка о том, что в России мафия, возможно, превратилась в становой хребет власти, и мнение некоего анонима о том, что в России ныне мафия стремится подменить собой государство. В строгом смысле, термин "мафия" здесь, конечно, неприменим. Скорее следует говорить об оформлении некой группы, которая не обособила легальный и нелегальный аспекты своего функционирования, не дифференцировала легальную и криминальную функции своей деятельности. Кстати, это частый способ возникновения новых социальных групп. Генезис капитализма - один из примеров. Не говоря уже о генезисе коммунизма - с эксами, гражданской войной, "отмыванием" во времена нэпа награбленного ранее, террором 30-х годов.
Если мафия - центр власти, то это уже не мафия, а власть. Или контрвласть, контробщество. Кстати, Ашиш Нанди, известный индийский специалист по политической науке, в свое время предпринял очень интересную попытку рассмотреть сверхкор-румпированное, как он пишет, индийское государство конца 70-х - начала 80-х годов в качестве контробщества, "общества-тени", в котором грань между чиновниками и политиками, с одной стороны, и гангстерами, бандитами, ворами, взяточниками - с другой, практически исчезла. В результате, как замечает Нанди, возникает интереснейшее явление: "государство" становится значительно более жестким и угнетающим, чем те господствующие классы, интересы которых оно представляет и защищает. Аналогичные примеры можно найти и в других странах Азии, Латинской Америки и Африки. "Государство-бандит" - так некоторые исследователи называют мобутовский Заир, и этим, думаю, список "государств-бандитов" на рубеже двух тысячелетий и двух веков не исчерпывается.