* * *
В ту ночь Акива наблюдал за тем, как она спит. Ее губы нежно приоткрыты, ладоши по-детски спрятаны под щекой, дыхание глубокое. Айзиль заявлял, что она невинна. Во сне она действительно казалась такой. А какой была на самом деле?
Эти последние месяцы она не покидала его мыслей - ее красивое личико, поднятое вверх, чтоб посмотреть на него, ее глаза, полные уверенности, что она сейчас погибнет. Это воспоминание обжигало его. Вновь и вновь оно напоминало, насколько близок он был к тому, чтобы убить ее. Что заставило его остановиться?
Что-то в ней напомнило о другой девушке - девушке из далекого прошлого, давно потерянной. Но что? Точно не глаза. Они были не теплыми, светло-карими, а черными, как у лебедя, яркими угольками выделяясь на фоне ее кремовой кожи. Да и вообще в ее чертах он не мог найти сходства с тем, любимым лицом, увиденным сквозь пелену когда-то очень давно. Обе девушки были прекрасны и, казалось, это единственное их сходство. Но все же, что-то их объединяло. И это не давало ему покоя.
И наконец до него дошло - жест. То, как она, словно маленькая птичка, склонила голову набок, глядя на него. Именно это и спасло ее. Такая ничтожная деталь.
Стоя на ее балконе, глядя в окно, Акива спрашивал себя: и что теперь?
Нахлынули непрошеные воспоминания о последнем разе, когда он наблюдал, как кто-то спит. Тогда между ними не было замороженного его дыханием стекла. Он был рядом с Мадригал, лежал, опираясь на локоть и проверяя, как долго сможет продержаться, не прикасаясь к ней.
Он не выдержал даже минуты. В кончиках его пальцев накапливалась боль, утихомирить которую можно было, лишь коснувшись ее.
Тогда на его руках было еще гораздо меньше отметин смертей, сделанных чернилами. Он уже был убийцей, но Мадригал поцеловала татуировки на его руках, палец за пальцем, отпуская его грехи.
- Война-это все, чему нас учили, - шептала она, - но можно жить по-другому. И мы узнаем, как. Акива, мы можем открыть для себя это. Это начало. Здесь. - Она положила ладонь на его голую грудь, - его сердце бешено скакнуло - а его руку приставила к своему сердцу, прижимая ее к шелковой коже. - Мы и есть начало.
И это действительно казалось началом, с той первой украденной ночи с ней - как открытие нового жизненного пути.
С нежностью, которой никогда до этого не испытывал, он проводил кончиками пальцев по векам спящей Мадригал, гадая, какие сны заставляют их трепетать.
Она доверяла ему достаточно, чтобы позволить прикасаться к себе спящей. Даже возвращаясь в памяти в то время, он не переставал удивляться, как с самого начала она доверяла ему лежать рядом, трогать свое лицо, изящную шею, тонкие, сильные руки и суставы мощных крыльев. Иногда он ощущал, как от увиденного во сне учащался ее пульс; а порой она бормотала что-то и тянулась к нему, просыпаясь, когда он оказывался рядом с ней, а потом, осторожно, в ней.
Акива отвернулся от окна. Что так сильно всколыхнуло воспоминания о Мадригал?
Тонкие побеги догадки закрались в самую глубину его сознания, связывая все воедино, делая невозможное возможным. Но он не хотел признавать этого. Он не хотел верить, что где-то внутри него еще сохранилась способность надеяться.
Он спрашивал себя, что заставило его покинуть свой полк и, не сказав не слова даже Азаилу и Лиразу, вернуться в этот мир?
Ничего бы не стоило просто разбить стекло или даже растопить его. В считанные секунды он мог бы оказаться рядом с Кару и, зажимая ей рот ладонью, разбудить. Он мог бы потребовать, чтоб она сказала ему… что, что именно? Разве может она знать, почему он явился сюда? Кроме того, мысль о том, как сильно она испугается, казалась невыносимой ему.
Повернувшись, он подошел к перилам и посмотрел на город.
Азаил и Лираз должно быть, уже хватились его. "Опять," - будут говорить они друг другу приглушенными голосами, даже прикрыв его отсутствие какой-нибудь наспех выдуманной историей.
Азаил был ему братом наполовину, Лираз - наполовину сестрой. Они были детьми гарема, отпрысками правящего серафима, чьим хобби было размножение байстрюков, которые станут впоследствии воинами. Их "папа" - они произносили это слово сквозь стиснутые зубы - каждую ночь наведывался к разным любовницам - женщинам, которых ему поставляли как дань, или которые просто случайно попадались ему на глаза. Секретари вели список потомства, разделяя его на две колонки: девочки и мальчики. Новорожденные пополняли этот список, а когда они вырастали и гибли на полях сражений, их имена бесцеремонно вычеркивались оттуда.
Акива, Азаил и Лираз попали в список в один и тот же месяц. Они росли вместе, окруженные женским вниманием, а в пять лет их отдали в обучение военному делу. С тех пор им удавалось всегда держаться вместе, сражаться в одних полках, добровольцами вызываться на одни и те же задания, включая последнее: пометить двери Бримстоуна выжженными отпечатками, которые, синхронно вспыхнув, уничтожили порталы мага.
Это был второй раз, когда Акива исчез без объяснений. Первый раз случился много лет назад, и он отсутствовал так долго, что брат и сестра уже начали считать его погибшим.
И часть него действительно была мертва.
Он никогда не рассказывал ни им, ни кому-либо другому, где пропадал все эти месяцы, или что заставило его поступить так.
Айзиль назвал его чудовищем. Но разве он был не прав? Акива представил себе, что подумала бы Мадригал, встретившись с ним теперь, увидев, что он сделал с "новым путем жизни", о котором они шептали друг другу, так давно, в безмолвном мире переплетенных их крыльев.
В первый раз с тех пор, как потерял ее, память не смогла восстановить ее лицо. Вмешалась другая: Кару. Ее глаза были черными и напуганными, в них отражалось сияние его крыльев, когда он навис над ней.
Он был чудовищем. После всего, что он совершил, его грехи не могут быть отпущены.
Он открыл крылья и, встряхнув ими, поднялся в ночь. Находиться здесь, быть затаившейся опасностью, когда Кару так умиротворенно спала, было неправильным. Он опять устроился на крыше дома напротив, и тоже попытался уснуть и, когда ему наконец это удалось, увидел сон, в котором он оказался по ту сторону стекла. Кару - не Мадригал, Кару! - улыбалась ему, прижимаясь губами к одной за другой костяшкам его пальцев. И каждый ее поцелуй стирал черные линии, пока его руки не стали чистыми.
Невинна.
- Можно жить по-другому, - прошептала она, и он проснулся с комком в горле, потому что знал, что это неправда. Не было никакой надежды, только топор палача и месть. И пути к примирению не было. Вечная война.
Отчаяние росло в нем, словно крик, и он прижал ладони широкой частью к глазам.
Да зачем он явился сюда?! И почему не может заставить себя уйти?!
ГЛАВА 26
ЛЕГКОЕ ОЩУЩЕНИЕ БЕСПОКОЙСТВА
Утром субботы, первый раз за несколько недель, Кару проснулась в своей постели. Она приняла душ, сварила кофе, прошерстила кухонные шкафчики на предмет чего-нибудь съедобного и, не найдя ничего, покинула свою квартирку, прихватив пакеты с подарками для Сусанны. По пути она отослала подруге смс "Пикабу! Сегодня большой день. Я несу завтрак" - и купила несколько круасанов в кондитерской на углу.
Пришла ответная смс: "Если они без шоколада, то это не завтрак." Улыбнувшись, Кару вернулась в лавку, чтоб докупить шоколадных крендельков.
И только пройдя до конца улицы и повернув за угол она почувствовала, что что-то не так. Это было легкое ощущение беспокойства, но этого хватило, чтоб она остановилась, как вкопанная и огляделась вокруг. Она помнила слова Бэйна: "будешь жить, подобно добыче, постоянно гадая, кто выслеживает тебя на этот раз", и по телу пробежали мурашки. Нож был спрятан в ботинке, давя на щиколотку, и этот дискомфорт давал ей чувство комфорта.
Она забрала крендельки для Сусанны и пошла дальше, встревоженная. Ее плечи были напряжены и несколько раз она оглядывалась, но не заметила ничего необычного. Довольно скоро она подошла к мосту Чарльза.
Жемчужина Праги, этот средневековый мост пересекал Влтаву между Старым городом и Маленьким кварталом. Мост был только пешеходным, по обе стороны от него возвышались готические башенки, а вдоль него выстроились в линию величественные статуи святых. В такой ранний час на мосту почти никого не было. Косые лучи восходящего солнца падали на статуи, те отбрасывали длинные тонкие тени.
Понемногу начинали прибывать торговцы и уличные артисты со своими тележками, чтобы занять самые доходные места в городе. А в самом центре всего этого, перед потрясающим видом на пражский замок, находился огромный кукольник.
- Боже мой, он же великолепен, - сказала Кару, обращаясь к самой себе, потому что кукла сидела в одиночестве.
Она была в высотой под десять футов и довольно зловещего вида, с жесткими чертами лица и ручищами, напоминающие снегоуборочные лопаты. Кару заглянула за кукольника (тот был одет в огромный френч), но там тоже никого не было.
- Эй? Есть кто? - Позвала она, удивившись, что Сусанна оставила свое творение без присмотра.
И тут из самой куклы раздалось: "Кару!", и черные полы военного плаща раскрылись, как в индейском вигваме. Оттуда выскочила Сусанна.
И сразу же выхватила из рук Кару выпечку.
- Хвала господу, - с чувством произнесла она.
- Класс. Я тоже рада тебя видеть.
- Ммфф.
Вслед за ней показался Мик. Обняв Кару, он сказал:
- Я буду ее переводчиком. То, что только что прозвучало, на ее языке означает "спасибо".
- Правда? - преувеличенно недоверчивым тоном спросила Кару. - Это больше было похоже на фырканье лошади.
- Совершенно точно.
- Ммфф, - согласилась Сусанна, кивая головой.
- Это нервное, - сказал Мик.
- Все настолько плохо?
- Просто ужасно. - Зайдя за спину Сусанны, он наклонился, чтобы заключить ее в объятия. - Самый ужасный из всех ужасов. Она невыносима. Теперь твоя очередь. Я достаточно натерпелся.
Сусанна стукнула его, а потом взвизгнула, когда он зарылся лицом в ее шею и, целуя, издал страстные чмоканья.
У Мика были песочного цвета волосы и светлая кожа, бакенбарды и эспаньолка. Разрезом глаз намекал на предков, пришедших сюда с равнин Центральной Азии. Он был хорош собой и талантлив, краснел и, сосредоточившись, любил напевать. Он был сговорчив, но при этом с ним было интересно - замечательная комбинация. Он умел по-настоящему слушать, а не ждать, притворяясь заинтересованным рассказом собеседника, паузы, чтоб снова начать говорить (в отличие от Каза). А самое главное, он абсолютно обалдевал от Сусанны, которая, впрочем была такой же обалдевшей от него. Они были похожи на мультяшных персонажей - не хватало только сердечек вместо глаз - и наблюдая за ними Кару чувствовала себя одновременно глубоко счастливой и невероятно несчастной. Она представляла, что может видеть их бабочек - "Желудочниос бабочкос" - кружащихся в сладком танце новорожденной любви.
Что же касается ее самой, было все сложнее и сложнее представить себе что-нибудь порхающие у себя внутри. Больше, чем когда либо, она была одинокой. Эта пустота внутри как будто была отдельным организмом в ней, злым, насмехавшимся над ней за все то, чего ей никогда не суждено познать.
"Нет." - Одернула она себя. - "Узнаю. Я уже на пути к этому."
Когда Мик начал целовать шею Сусанны, улыбка Кару была искренней, но вскоре стала немного походить на улыбку мистера Картофельная Голова, такую же застывшую.
- А я упоминала, - сказала она, прочистив горло, - что принесла подарки?
Это сработало.
- Подарки! - Взвизгнула Сусанна, освобождаясь из объятий. Она начала подпрыгивать вверх-вниз и хлопать в ладоши. - Подарки, подарки!
Кару дала ей пакет. В нем лежали три мешочка, обернутые толстой коричневой бумагой и связанные бечевкой. На самом большом из них была визитка, напечатанная на пергаменте и гласящая "Мадмуазель В. Везеризак, АРТЕФАКТЫ". Мешочки были элегантны и имели последовательность. Когда Сусанна вынула их из пакета, ее брови показали себя во всей красе.
- Что это такое? - Сразу став серьезной, спросила она. - Артефакты? Кару! Под подарками я подразумевала сувенир из аэропорта или что-то типа того.
- Просто открой их, - ответила Кару. - Сначала самый большой.
Сусанна послушалась. И заплакала.
- Боже мой, боже мой, - шептала она, сгребая пену тюля к груди.
Это был балетный костюм.
- Его надевала Анна Павлова, когда выступала в Париже в 1905, - возбужденно сказала Кару.
Это было так весело - дарить подарки. В детстве у нее никогда не было Рождества или вечеринок в честь Дня Рождения. Но как только она стала достаточно взрослой, чтоб покинуть магазин и начать жить самостоятельно, она полюбила приносить маленькие безделушки для Иссы и Язри - цветы, экзотические фрукты, голубых ящериц, испанские веера.
- Хорошо, я понятия не имею о ком речь…
- Как? Она же была и остается самой известной балериной в мире.
Поднятая бровь.
- Ладно, проехали, - вздохнула Кару. - Она была знаменита своей миниатюрностью, так что это должно подойти тебе.
Сусанна развернула костюм, чтоб получше рассмотреть.
- Это… это… это… мне не хватает воздуха… - заикаясь, произнесла она.
Кару расплылась в улыбке.
- Знаю. Круто, правда? На блошином рынке в Ла Пуссэ есть женщина, которая продает винтажные балетные принадлежности….
- Но сколько это стоит? Ты, должно быть, выложила целое состояние…
- Цыц, - прервала её Кару. - Целые состояния разбазаривались и на более идиотские вещи. И к тому же, я ведь богата, не забыла? Сказочно богата. Неприлично богата.
В общем, благодаря счетам, которые Бримстоун открыл на её имя, Кару могла себе позволить дарить любые подарки. В том числе и себе. Один из таких, она сделала себе в Париже. Это тоже был артефакт, правда, никоим образом не имел отношение к балету.
Как только она увидела блеснувшие в витрине ножи, то сразу же поняла, что должна заиметь себе их. Это были китайские серповидные клинки, одно из её любимых оружий. Её собственные, остались с ее сэнсеем в Гонг-Конге, где она не бывала с тех пор как сгорели порталы. Как бы то ни было, те старые клинки не шли ни в какое сравнение с нынешними.
- Четырнадцатый век… - начала было уже набивать цену мадам Везеризак, но Кару это было не нужно. Ей казалось, что торговаться за такие клинки было просто кощунством, поэтому она, и глазом не моргнув, заплатила назначенную цену.
Каждый нож состоит из двух лезвий, два соединенных полумесяца, отсюда и название. Рукоять находится посередине и в действии мог наносить множество колотых и резаных ран, и, самое важное, блокировать противника. Полумесяцы были оптимальным оружием для борьбы с несколькими противниками, особенно, когда те вооружены длинными мечами. Если бы у неё тогда в Морокко были бы при себе эти клинки, ангел бы не одолел её так легко.
В оставшихся двух мешочках находились пуанты и миленькая шапочка с бутонами шелковых роз. И то и другое также служило реквизитом балетной сцены еще столетие назад.
- Примеришь? - Предложила Кару и Сусанна с энтузиазмом кивнула.
Они протиснулись внутрь кукловода и отбросили в сторону ее изначально заготовленный, ничем не примечательный костюм.
Часом позже на мосту уже толпились группы туристов с путеводителями в руках, спрашивая дорогу к замку. И довольно внушительное их количество выжидательно выстроилось полукругом у гигантской куклы.
- Не вертись, - сказала Кару, наносившая румяна Сусанне, которая занималась неподобающими манипуляциями под пачкой.
- Мои колготки сморщились, - ответила Сусанна.
- Хочешь, чтоб на твоих щеках тоже оказались морщины? Сядь спокойно.
- Ладно.
И она постаралась не двигаться, пока Кару навела идеальные розово-красные круги на ее щеках. Лицо Сусанны было бледное от пудры, губы приобрели форму бантика, как у куклы, и от их уголков тянулись прямые черные линии, символизируя шарнирную челюсть марионетки. Наклеенные ресницы окаймляли темные глаза. На ней была парка, которая, конечно же, оказалась ей в пору, и пуанты, которые знавали лучшие дни. Белые колготки были заштопаны на коленях и имели несколько затяжек, одна из бретелек ее боди оторвалась и висела, болтаясь. Волосы представляли собой спутанный начес с прикрепленным к нему шиньоном, а завершала прическу прикрепленная сверху шапочка с бутонами роз. Она была похожа на куклу, которую годами не вытаскивали из кукольного ящика.
Этот ящик, кстати, стоял открытым, готовый принять ее, как только костюм будет готов полностью.
- Готово, - произнесла Кару, оценивая свою работу. Довольная полученным результатом, она хлопнула в ладоши и от этого почувствовала себя Иссой, когда та примеряла ей рога, смастеренные из пастернака или хвост, сделанный из перьевой щетки для пыли.
- Превосходно. Ты выглядишь умилительно жалкой. Наверняка кое-кто из туристов захочет забрать тебя к себе домой в качестве сувенира.
- Кое-кто из туристов пожалеет об этом, - сказала Сусанна, поднимая пачку и воинственно подтягивая колготки.
- Слушай, да оставь ты эти несчастные колготы в покое! С ними все нормально.
- Ненавижу колготки.
- Что ж, добавлю их в список. Сегодня утром ты ненавидишь, дай вспомнить, мужчин в шляпах, немецких овчарок…
- Владельцев немецких овчарок, - поправила Сусанна. - У человека должен быть камень вместо души, чтоб ненавидеть немецких овчарок.
- Итак, владельцев немецких овчарок, лак для волос, накладные ресницы и, теперь еще и колготки. На этом все?
- Из вещей, что я ненавижу? - Она немного поразмыслила. - Думаю, да. Пока что.
Внутрь заглянул Мик.
- Там целая толпа собралась, - сказал он. Это он уговорил Сусанну показать ее проект на улице. Сам он иногда играл на улице за чаевые, нацепив на глаз повязку (как он сам объяснял, "для пущей романтики"), и пообещал, что за утро она сможет заработать несколько тысяч крон. Сейчас на его глазу вновь была повязка, которая придавала ему плутоватый и, в то же время, обаятельный вид.
- Боже, ты очаровательна, - произнес он, уставившись неприкрытым глазом на Сусанну.
Слово "очаровательна" обычно не нравилось Сусанне.
- Очаровательны обычно бывают малые дети, - отрезала она. Но, когда дело касалось Мика, все кардинальным образом менялось. Она покраснела.
- Из-за тебя мне в голову лезут похабные мысли, - сказал он, проскальзывая в тесное пространство, и теперь Кару оказалась запертой в арматуре куклы. - Это нормально, что меня заводит марионетка?
- Нет, это очень ненормально. - Ответила Сусанна. - И это объясняет, почему ты работаешь в кукольном театре.
- Меня возбуждают не все марионетки, только ты. - Он крепко обнял ее талию. Она взвизгнула.
- Аккуратней! - Потребовала Кару. - Макияж!
Но Мик не слушал. Он прильнул в длительном поцелуе к кукольному рту Сусанны, размазывая красную помаду и белую пудру по ее лицу и сам, в итоге, оставаясь в помаде. Смеясь, Сусанна вытерла ему губы. Кару подумала было все подправить, но оказалось, что так созданный ими образ становиться более совершенным, поэтому решили оставить все как есть.
Поцелуй оказал чудодейственный эффект на нервы Сусанны.
- Думаю, пора начинать, - задорно сказала она.
- Тогда поехали, - сказала Кару. - Полезай в кукольный ящик.
И шоу началось.