Она не без усилий улыбнулась в ответ; глаза ее блестели - ей с трудом удалось сдержать набегающие слезы. Чем лучше относился к ней муж, тем труднее становилось ей справляться с тем мучительным стыдом, который она испытывала. Вот уже три недели прошло, а свершенный грех не давал ей покоя, изнуряя душу. Она пыталась справиться с этим, и порой ей почти удавалось забыть о случившемся. Но потом вина перед Энтони вдруг опять накатывала на нее. Душа изнывала под этой тяжестью, ей непереносимо хотелось сознаться во всем мужу, чтобы стало хоть немного легче. Но она помнила совет Элиота: молчать ради блага самого Энтони.
- Итак, родная, скажи мне наконец, - заговорил Энтони, - каковы твои планы? Вот уже несколько часов ты молчишь об этом. Может, тебе трудно решиться на что-то определенное?
- Не думаю, что готова работать в суде. Начну с того, что более серьезно обдумаю свое будущее, - сказала она. - Что-то я все никак не соберусь с мыслями.
- Ну, теперь, с приходом новой администрации, появится много возможностей, чтобы приложить свое умение и выдвинуться. Это неплохое время для начала карьеры, надо только присмотреться к правительству. Впрочем, возможно, ты захочешь сотрудничать с какой-нибудь частной корпорацией?
- Сегодня мне звонил Джон Хогэн. Поздравил и спросил, не хочу ли я поговорить о сотрудничестве с одной смежной фирмой.
- О, это можно расценивать как комплимент. И что ты ответила?
- Возможно, на следующей неделе я встречусь с Джоном и Грэхемом Стейнором за ланчем.
- Прекрасно, дорогая, я доволен тобой.
В это время официант принес вино. Пока Энтони обсуждал с ним достоинства этого сорта шампанского, Бритт наблюдала за мужем, и сердце ее не переставало ныть. Он был так добр к ней, так заботлив и внимателен. Нет, пусть уж лучше ее до смерти замучают угрызения совести, но нельзя допустить, чтобы он узнал о ее измене. Он этого не заслужил. Но как, Господи, как жить в браке долгие годы, волоча на душе эту постоянную мучительную тяжесть?
Официант открыл наконец бутылку какого-то особенного шампанского и наполнил их бокалы. Энтони произнес тост в ее честь, сказав среди прочего, что это один из тех моментов в их жизни, которым он искренне гордится. Бритт не могла удержаться от слез, но попыталась сквозь слезы улыбнуться, преисполненная благодарности за его внимание и доброту. И продолжая ужасаться тому, о чем он даже не догадывался.
Они выпили вина, и Бритт сразу же отставила свой бокал. Вкус этого незнакомого ей, но явно дорогого вина показался ей отвратительным. Вероятно, это просто нервы. Вот и желудок ее в последние дни слегка расстроен, совсем пропал аппетит, она почти ничего не ела. Энтони замечал, конечно, что она немного не в себе, но относил это за счет волнений, связанных с Элиотом и по поводу получения адвокатского сертификата.
Они открыли меню, но Бритт противно было даже подумать о еде. Чашка чая и половинка тоста сейчас ее порадовали бы гораздо больше, чем все эти изысканные чудеса французской кухни. Но она решила не портить Энтони праздника, выбрала консоме с грибами - кажется, в меню упоминались лисички - и отварную рыбу. Когда, отложив меню, она подняла глаза, то увидела входящую в зал пару. Мужчину, лет сорока с небольшим, она не знала, но вот женщина, стройная брюнетка, хорошо, слишком хорошо ей знакома. Это была Моник Брюстер!
Бритт похолодела от ужаса, но чувствовала, как к щекам приливает жар. Сначала Моник не заметила ее, но когда метрдотель отвел гостей к столику и помог Моник сесть, та подняла голову и осмотрелась. Взгляд ее упал на Бритт. На какой-то миг ее лицо выразило удивление, потом, переведя взгляд на Энтони, она усмехнулась.
Пары были отдалены друг от друга двумя столиками. Бритт чувствовала себя настолько униженной, что готова была просить Энтони увезти ее домой, объяснив это плохим самочувствием. У нее даже не оказалось сил поднять глаза и встретиться взглядом с Моник.
Энтони, внимательно изучавший меню, наконец-то отложил его и принялся обсуждать возможности Джона Хогэна, которыми тот располагает в своей практике. Ему пришлось очень по душе, что старик Джон первым откликнулся на известие о радостном событии в семье Мэтлендов. Бритт, собрав все свои силы, отвечала на реплики мужа вполне непринужденно, но тот факт, что в двадцати футах от нее сидит Моник, лишал ее последнего мужества. Когда она наконец все же набралась храбрости взглянуть в сторону Моник, то увидела саркастическую улыбку.
Хорошо еще, что в этот момент подошел официант и скрыл ее из поля зрения этой женщины. Но вот они сделали заказ, официант удалился, и Бритт, к своему неописуемому ужасу, увидела, что Моник встала и направляется к их столику. От ощущения, что сейчас произойдет нечто страшное, у Бритт дико схватило живот.
Энтони удивленно расширил глаза и, вставая, сказал:
- Ну и ну! Да это же Моник!
- Сидите, сидите, Энтони, - с улыбкой отозвалась та, присев на краешек свободного стула. - Вы ведь знаете, я не поклонница всяких церемоний.
- А у нас с Бритт маленькое торжество, мы отмечаем получение ею адвокатского сертификата.
- Мои поздравления, - сказала Моник, сухо взглянув на Бритт. - Время больших ожиданий, не так ли? Желаю вам на этом пути всяческих удач.
Бритт бросила краткий взгляд на Энтони. Тот, видно, решил, что настала ее очередь отвечать, и она сказала:
- Весьма признательна вам за добрые пожелания, Моник.
Голос ее звучал сдавленно, совсем не так, как ей хотелось бы.
- Может, присоединитесь, Моник, и выпьете с нами бокал шампанского? - спросил Энтони.
- Нет, благодарю вас, я не одна, а с приятелем. Отошла от него на минутку, только поздороваться с вами. - Говоря это, она одарила Бритт весьма натянутой улыбкой. - Забавно, однако, что вы решили уединиться в столь многолюдном месте, не правда ли? - Бритт еще больше покраснела, всем существом готовясь к тому, что Моник грубо осрамит ее прямо здесь, публично. - В последние годы я приобрела репутацию существа довольно беспутного, - сказала Моник, вставая. - Действительно, во мне есть что-то необузданное, но земной шарик пока еще крутится в мою сторону. Может, это чувство возникло у меня вследствие материнства? Как вы считаете, Бритт?
- Не сомневаюсь, что Дженифер осветит и согреет вашу жизнь, - ответила Бритт и, не в силах больше смотреть на эту женщину, потупилась.
- Не стану более мешать вашему прелестному уединению. Супружеские парочки не особенно любят вторжения извне, уж я-то это прекрасно знаю. - Моник потрепала Энтони по плечу и, перед тем как уйти, сказала: - Ну, до встречи!
- Никогда не знаешь, что ждать от этой особы, - проворчал Энтони, когда они остались одни. - Странно, однако…
- Полагаю, Моник просто решила продемонстрировать свою горестную ироничность, - сказала Бритт. Она ненавидела себя, произнося эти слова. Поведение Моник, ее выходки и словечки - ничто перед ее собственным двуличием. Пожалуй, надо признать, что Моник по отношению к ней вела себя даже сдержанно.
- Она становится все более бездушной, - сказал Энтони.
- Думаю, она просто не любит нас, вот и все, - вяло отозвалась Бритт, а сама подумала: Моник явно обрадовалась возможности помучить ее и теперь, должно быть, очень довольна. Подняв глаза, она увидела, как Моник говорит что-то своему спутнику, поглядывая в ее сторону и победно смеясь.
В это время подоспел официант с первой частью заказа. Энтони тотчас выкинул Моник из головы и попытался возобновить прерванный ее появлением разговор. Бритт с тоскою спросила себя, неужели и в будущем ее жизни будет постоянно сопутствовать этот мучительный ужас разоблачения, страх, что в один прекрасный день ее муж узнает, какого сорта на самом деле женщина, на которой он женат.
Бритт попыталась что-нибудь съесть, но после пары ложек консоме ее сильно затошнило.
- Извини, Энтони, мне надо выйти, - сказала она вставая. - Наверное, это шампанское не пошло мне на пользу. - И, не дожидаясь его ответа, поспешила покинуть зал.
В туалетной комнате Бритт, ничего не видя вокруг, поторопилась зайти в одну из кабинок. Едва успела прикрыть дверцу, как ее вырвало. Минуты две ее так выворачивало, что небо показалось с рогожку, но в желудке наконец все успокоилось. Выйдя из кабинки, Бритт направилась к ближайшему умывальнику, от слабости держась рукой за стену.
Поняв голову, она увидела перед собой Моник. Та, сложив на груди руки, явно поджидала ее.
- Неважно себя чувствуете, милочка? - Бритт замерла на месте. - Что с вами? - с фальшивым участием спросила Моник. - Частые тошноты? Или совесть заела?
Сначала Бритт думала просто пройти мимо, ибо вряд ли у нее хватило бы сил для словесной перепалки. Но потом она все же заставила себя встретиться взглядом с Моник.
- Чего вы хотите?
- Ну, разве что чуток полюбоваться на твое смущение, милочка моя, - сказала Моник, преувеличенно подражая южному говору и тем высокомерно намекая на то, откуда родом Бритт. - Ты и представить себе не можешь, какое удовольствие я получаю в эти минуты, после всех этих многолетних проповедей и отповедей, после всех упреков, которых я досыта наслушалась от своего муженька. Любовница Элиота. Не могу передать, какой музыкой эти слова звучат для моего израненного слуха. А моя душа, та просто исцеляется ими.
- Той ночью, Моник, произошла ужасная ошибка, - неверным голосом проговорила Бритт.
Моник рассмеялась.
- И в самом деле, со стороны все это выглядело весьма забавно.
- Я стыжусь того, что произошло. - Слезы полились по щекам Бритт. - И хочу, чтобы вы знали это. Меня не касаются ваши отношения с ним, но про себя я должна сказать: после той ночи между мной и Элиотом ничего больше не было. И не будет.
- Оставьте это для церкви, - сквозь зубы процедила Моник. - А мне теперь до Элиота дела нет, и вы это знаете. Я просто крайне изумлена его лицемерием, вот и все.
Никогда, даже в самые тяжелые минуты своей жизни, Бритт не испытывала такого унижения.
- Что вы собираетесь делать?
- Ну, глаза выцарапывать я вам не стану, если вы этого опасаетесь. Возможно, просто дождусь своего часа, тогда и видно будет. Не знаю, пригодится ли это мне, но ведь не так уж часто бывает, что женщине удается застукать мужа на месте преступления. - Моник улыбнулась. - А чтобы еще и с родственницей - и того реже.
- Не стану оправдываться, - сказала Бритт. - Я только прошу вас понять: единственно, кто может пострадать от случившегося, так это мой муж. Я страшно перед ним виновата и очень не хочу, чтобы он мучился из-за этого.
- Ваши покаянные речи и в самом деле звучат весьма убедительно, но мне до вас не больше дела, чем до крысиной задницы. Все, что имеет для меня значение, связано только с моей дочерью.
Бритт всматривалась в Моник, пытаясь осмыслить подоплеку сказанного ею. А та, видя ее напряженность, опять рассмеялась.
- По этим счетам, дорогуша, придется платить ему, Элиоту. Я ненавижу его до кишок, ну а вы для меня слишком мало значите, чтобы я из-за вас волновалась. - Она с улыбкой оглядела ее. - С чего это, кстати, вы вообще решили заняться своим пасынком? Мужик хочет трахаться? Прекрасно! Так я сама еще в силах дать ему.
Бритт покачнулась и оперлась о раковину.
- Все это кончено, Моник, повторяю. Я виновата в том, что сделала. И поскольку вас это не задевает и не причиняет вам боли, неужели вы не можете просто забыть?
- Утрите ваши слезки, милейшая. Если бы я хотела сообщить вашему муженьку пикантную новость, я бы это уже сделала. Но хочу дать вам маленький совет. Когда вы будете еще с кем-нибудь трахаться, задергивайте шторы на окнах. Запомните, когда человек падает, другие только лягают и пинают его. Женщин это касается в первую очередь. Если Элиот захочет довести дело до скандала, вы пострадаете гораздо больше, чем он. Вас просто смешают с грязью.
Моник, видно, достаточно насладилась своим триумфом. Звонко стуча по кафелю каблучками, она направилась было к двери, но вдруг остановилась и обернулась:
- Кстати, вот тут вас рвало… Это не утренние тошноты, нет? - Она улыбнулась. - А то знаете, когда я носила Дженифер, так они меня тоже здорово донимали: блевала, как говорится, без устали.
- Нет, что вы! Конечно нет! - пробормотала Бритт, в то время как на лицо ее наползало выражение ужаса.
Моник пожала плечами.
- Эти вещи, как ни странно, порой с нами, бабами, случаются, особенно если трахаться с мужиком, - сказала она, засмеялась и вышла.
У Бритт буквально перехватило дыхание. С чего эта женщина взяла, что она беременна? Действительно, в последние дни она чувствует себя неважно, но из этого еще не следует… Или следует?..
Умывшись и собравшись немного с мыслями, Бритт попыталась рационально прикинуть что к чему. Последнее время она была поглощена мучительными переживаниями духовного, если так можно сказать, порядка. Жизнь собственного тела едва ли занимала много места в ее сознании. Месячные вот-вот должны прийти. Да нет, не может быть, что она забеременела. Господи, Боже, сделай так, чтобы этого не было!
ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ
28 ноября 1988 года
В сумерках на фоне серого вашингтонского неба купол Капитолия казался тусклым. Холодный ветер раскачивал за окнами голые ветви деревьев, гоня по улице последние осенние листья. Энтони слегка поежился, будто уличный холод проник в его офис.
Еще только начало пятого, а машины и автобусы уже зажгли фары. Три месяца назад в это же время дня туристы в шортах и пестрых рубашках толпились на мраморных ступенях, фотографируя друг друга на фоне белых колонн. Теперь повсюду зимнее безлюдье, дни стали короче, яркие краски бесследно исчезли, и сам воздух, казалось, навевал грусть и сожаления о чем-то ушедшем. Вопрос абортов занимал множество человеческих умов. Повсюду только и разговоров, что о процессе "Руссо против Клосона".
Энтони много думал об этом деле. Он, собственно, уже решил посвятить большую часть декабрьско-январских каникул изучению документов и подготовке к выступлению. Определенного решения он пока не принял, но прочитанные им заявления, петиции и прочие бумаги сфокусировали его внимание на сути вопроса. Официальное отношение к абортам с тех пор, как были приняты решения по процессу "Рой против Вейда", было довольно определенным. Но в процессе "Руссо против Клосона" сторонники запрета настаивали на том, чтобы правосудие пересмотрело свое отношение к этому делу, основываясь на фундаментальном праве неприкосновенности личности. Но на том же праве основывала свои аргументы и противная сторона. И в этом Энтони находил неразрешимый парадокс.
За время своего судейства он не раз сталкивался с достаточно сложными вопросами. Некоторые из них трогали его до глубины души. Но не было еще ни одного столь трудного вопроса, как этот, об абортах. Тут явно усматривалось почти неразрешимое противоречие, сталкивались между собой две фундаментальные человеческие ценности - свобода и жизнь. А для него эта проблема включает в себя такое понятие, как религиозное убеждение, и даже некоторые аспекты его личной жизни, его интимных отношений с женой.
Бритт несколько раз заговаривала с ним на эту тему. Она высказывала свою точку зрения весьма убедительно как с профессиональной, так и с чисто человеческой точки зрения. Ее мнение, как и мнение авторов петиций и манифестов, он обязательно учтет. Но тяжесть окончательного решения лежит на нем…
Энтони отвернулся от окна и посмотрел на телефон. Бритт до сих пор не звонила, и он все еще не знал результатов ее похода к врачу, не знал, как она себя чувствует. Не желая отрывать его от работы, она категорически отказалась от того, чтобы он проводил ее.
- Я прекрасно обойдусь без тебя, - сказала она утром перед тем, как ему идти в суд. - Мы обсудим все это вечером, когда ты придешь домой. А сейчас ни о чем не беспокойся.
Но как он мог не беспокоиться? Тем более, что во всем этом и вообще было нечто тревожное. Бритт уже которую неделю сама не своя. Сначала он относил ее недомогание на счет нервов, но нервы нервами, а она и сама в конце концов призналась, что не совсем здорова. Когда в понедельник они вернулись из ресторана, она решила показаться врачу и на следующий день так и сделала. Потом, правда, сказала, что ничего серьезного у нее нет, но через неделю надо провести еще ряд анализов.
Все это терзало его. Бритт не была уже прежней Бритт. Она осунулась, побледнела, по любому пустяку нервничала.
Эвелин неожиданно отменила свое приглашение на ужин в честь дня Благодарения , сославшись, кстати, тоже на плохое самочувствие. Одри собралась отмечать праздник с родственниками, так что они с Бритт оставались дома практически на сухом пайке. Энтони всегда радовался традиционной семейной трапезе в день Благодарения и не имел особого расположения идти в такой вечер в ресторан, так что Бритт пришлось посетить ближайший супермаркет и закупить все необходимое для праздничной трапезы.
Но сама Бритт почти не притронулась к еде. Она старалась казаться веселой, сидела с ним за столом со свечами и устроенным ею в центре украшением из ветвей и осенних листьев, принесенных из сада. Как будто чувствовала себя немного лучше. Но темные круги под глазами говорили о том, что с ней далеко не все в порядке - ни с ее телом, ни с душой…
К этому часу она должна бы уже давно возвратиться от врача. Он решил позвонить сам, несмотря на ее утренние заверения, что волноваться ему не следует. К его большому огорчению, Бритт домой еще не вернулась.
Мало ему было всего этого, так еще вошла Бернис и доложила: звонят из офиса Харрисона, сенатор хотел бы встретиться с господином судьей. И не сможет ли господин судья уделить сенатору несколько минут? Для встречи сенатор готов прибыть в здание суда.
Очевидно, случилось нечто из ряда вон выходящее, ибо, во-первых, его братец никогда не стеснялся набрать номер и переговорить с ним лично, а во-вторых, никогда не приходил для встречи с ним в Верховный суд. Здания, в которых располагались их кабинеты, находились друг от друга на расстоянии квартала, но если возникала необходимость встретиться во время рабочего дня, они предпочитали делать это в ресторане. В крайнем случае, в офисе Харрисона.
Энтони спросил секретаршу, не сообщили ли из офиса сенатора о предмете предстоящего разговора, на что она ответила отрицательно: нет, сказали только, что вопрос очень важный. Энтони ума не мог приложить, что бы это было. Разве что болезнь Эвелин. Господи, остается только надеется, что ее болезнь - если это болезнь - не окажется слишком серьезной. Когда Эвелин звонила, чтобы отменить ужин в день Благодарения, то ничего конкретного о своем недомогании не сказала, однако голос ее звучал глухо, было заметно, что она сильно подавлена. Но он в тот момент настолько был озабочен происходящим с Бритт, что, по правде говоря, не придал этому особенного значения.
Бросив последний взгляд на падающие за окном снежинки, Энтони возвратился за стол. Бернис собрала материалы по делу "Руссо против Клосона" в стопку и положила на край стола. Сверху лежал меморандум Уильяма Брауна, которого Элиот назначил вести это дело.