- Как только ты вновь рядом со мной, все мои страхи немедленно улетучиваются... я даже забываю причину, их породившую. Да и как я могу ее вспомнить? Она призрачна, Альфонс, уверяю тебя: это всего лишь мысли, витающие вокруг нас... мысли, кои невозможно ни выразить, ни осознать, ибо они похожи на блуждающие огонь-
ки, не способные ни зажечь костер, ни осветить дорогу путнику. Так не тревожьтесь же, друг мой, вы снова со мной, и я спокойна. Давайте лучше обойдем замок, ибо я сгораю от нетерпения увидеть каждый его уголок. А потом осмотрим парк, пройдем по его аллеям - я хочу увидеть все. Скажите слугам, чтобы обед подали попозже, но не забыли, что за время прогулки мы все нагуляем зверский аппетит.
После завтрака, как только маркиза была готова, супруги в сопровождении соседей, прибывших приветствовать молодых, приступили к осмотру своих владений.
Уместно будет заметить, что еще полтора года назад маркиз, предвидя, что жена его непременно захочет посетить фамильный замок, велел заранее подготовиться к ее приезду. Мы сейчас постараемся описать, что было для этого сделано.
Сначала решили осмотреть длинную галерею, расположенную в противоположном крыле, вдалеке от комнаты, временно отданной в распоряжение маркизы, так как в отведенной молодой госпоже спальне еще не была завершена отделка.
Стены галерей украшали скромные семейные портреты, производившие на души чувствительные особенно сильное впечатление, какое не смогли бы произвести ни пышные наряды, ни надменные взоры парадных портретов, являющие удовольствие исключительно для глаз, но не дарящие ни единой радости сердцу.
- Господа, - обратилась маркиза к сопровождавшим их дворянам, - нынешний модник, кичащийся - без всякого на то основания - убранством своего жилища, встретив гостей, пришедших полюбоваться его домом, немедленно
начинает хвастать своими картинами. "Смотрите, вот Афинская школа, а вон Амур, опутавший своими сетями Граций", - говорит он. А я просто обниму вас и скажу: милые друзья, вот мои предки. Я знаю, что при них отцы ваши были счастливы, а потому я надеюсь, что, храня память о них, вы будете любить и меня, ибо я, следуя их примеру, сделаю все, чтобы вы были счастливы.
Южный конец величественной в своем скромном убранстве галереи вел в апартаменты, предназначенные для маркизы де Ганж, а противоположный конец ее упирался в замковую часовню - укромное пристанище духа, озаренное светом, лившимся сквозь окошки в куполе. Каждый, кто стоял в лучах этого света, устремив свой взор в сторону комнат маркизы, преисполнялся благочестивыми мыслями о том, что Святой Дух, почтивший своим присутствием смертных, без сомнения, не забудет и про этот уголок, напротив которого станет обитать одно из тех прекраснейших созданий, в которые он когда-то вдохнул душу. В строгих стенах часовни, не изобиловавшей ни украшениями, ни реликвиями, в центре, в окружении четырех серебряных канделябров, между которыми разместились вазы с цветами, высилось распятие, напоминавшее о Господе нашем, пожертвовавшем собой ради спасения людей. А над распятием висела картина, где была нарисована Богоматерь. И знаете, что сделал Альфонс, пожелавший поселить любовь к этой святой женщине - своей жене - в душах тех, кто приходил преклонить колени перед священной жертвой? Он заказал парижскому художнику изобразить г-жу де Ганж в облике заступницы всех страждущих,
и теперь страждущие, явившиеся поклониться изображению той, в ком они видели божественную заступницу, одновременно возносили молитвы свои лику Эфразии.
Заметив столь утонченный обман, нежная и трепетная душа набожной г-жи де Ганж возмутилась, и она с упреком попеняла мужу.
- Ах, милая супруга, - ответил Альфонс, обнимая ее, - мне нужен был образец всяческих добродетелей; и кого же, как не тебя, мог я велеть нарисовать? Разве Мария - не одно из данных тебе при крещении имен? И кто, если не ты, может являться подобием святой Богоматери?
Спальня маркизы де Ганж, расположенная в другом конце галереи, была убрана скромно, но вместе с тем имела все необходимое для удобства хозяйки. Мебель была обтянута зеленым с золотом шелком, принесенным в дар добрыми жителями Ганжа, которые испокон веков почитали обитателей замка, владевших окрестными землями вот уже более восьми веков. На столе стоял портрет Альфонса.
- Ах! - с чувством воскликнула маркиза, хватая портрет и переставляя его в изголовье кровати. - Ты поместил мой портрет в святилище своего дома, так позволь же мне украсить твоим портретом храм нашего брака.
Столь же прелестная обстановка нескольких комнаток, окружавших спальню, довершала убранство апартаментов и создавала всевозможные удобства для его обитательницы. В одной из этих комнаток находилась лестница, ведущая на вершину башни, где в одной их кладовых хранились семейные архивы.
Упомянув про башню, сразу скажем, что древний замок Ганж, один из самых больших во всей провинции, был построен в стиле, именуемом готическим. Стиль этот давно стал достоянием прошлого, но его по-прежнему высоко ценят обладатели сердец печальных и меланхолических, ставящие наслаждения воспоминаниями гораздо выше наслаждений дня сегодняшнего, а также те, кто считает, что в наших современных постройках ненужное вытеснило необходимое, хрупкое заняло место прочного, а непристойность изгнала хороший вкус.
Стояла ранняя осень... романтическое время года, гораздо более живописное, чем весна, ибо именно осенью природа живет для себя самой. Осень - это кокетка, которая хочет нравиться тем, кто по нраву ей самой, и не намерена прилагать усилия, чтобы понравиться нам; но осень - этб еще и мать, которая, прощаясь со своими детьми, наделяет их своими самыми драгоценными дарами. Сколь скорбно нам смотреть, как она с трогательным трепетом расстается со своей красой, как после очередного дара становится еще более безобразной и как, нисколько об этом не жалея, неустанно предупреждает нас о необходимости наполнять наши корзины и хранилища ее дарами. Каждый час она расточает нам все новые и новые свои щедроты, не оставляя себе ничего, даже увядших листьев, которые частым дождем падают на землю, напоминая об ожидающей нас участи. Подобно тому как на смену ландышам и розам приходят ноготки и полевые маки, нам на смену придут иные люди... В осени все прекрасно и все напоминает нашу жизнь; а потому, какие бы
знаки ни посылало нам сие время года, все они могут послужить нам уроком.
Вокруг замка был разбит обширный парк. Длинные аллеи, обсаженные липами, тутовником, кизильником и падубом, делили пространство его, общей площадью в двести арпанов, на четыре части; в парке этом, успевшем за долгие годы своего существования превратиться в настоящий лес, к великому удовольствию охотников, водилось множество дичи. Одна из частей этого парка, где в расположении зарослей и куртин явно просматривалась рука садовника, была предназначена для прогулок. Там же искусными садовниками был сооружен зеленый лабиринт; тому, кто впервые попадал в него, поначалу казалось, что выбраться из него совершенно невозможно. Весной стены лабиринта, образованные плотными зарослями сирени, боярышника, жимолости и вьющихся роз, наполнялись мелодичными трелями и нежными песенками птиц, селившихся среди густых ветвей кустарников, а вокруг источавших аромат цветов с жужжанием бороздили воздух легкокрылые насекомые. И каждый, кто в задумчивости забредал в этот зеленый уголок, невольно отдавался во власть религиозной мечтательности и, восторгаясь вечным чудом творения, достойного своего Творца, находил все новые и новые причины для своей веры во Всевышнего.
А взорам тех, кто, миновав множество поворотов и выбравшись из множества тупичков, добирался до центра лабиринта, открывался великолепный саркофаг из черного мрамора.
- Здесь наше последнее пристанище, - сказал Альфонс Эфразии. - Здесь, добрая и милая
моя подруга, мы упокоимся навеки, заключив друг друга в объятия, и века, что будут пролетать над нашими головами, не сумеют разлучить нас... Неужели эта мысль печалит тебя, Эфразия?
- О нет, нет, дорогой Альфонс, напротив, она говорит о том, что союз наш вечен и, пройдя вместе тернистую дорогу жизни, мы вместе ступим на тропу, ведущую в царство Господа. Но вдруг небу не будет угодно послать нам утешение и замысел наш не осуществится?.. О друг мой, кто может поручиться, что понял Его волю?.. Судьбы человеческие похожи на облетевшие листья, увлекаемые ветром... И как знать, не может ли та разрушительная сила, что рано или поздно прервет наш земной путь, нарушить наши планы оставаться вместе не только в жизни, но и в смерти? Ведь мы вознамерились соединиться, не спросив ее мнения!
И оба супруга принялись осматривать мавзолей.
Каменное сооружение отличалось простотой и особым, свойственным только простоте величием. Внутри на небольшом гранитном обелиске, венчавшем изголовье смертного ложа, бронзовыми буквами было начертано: "Вечный покой", а рядом фигура Смерти приоткрывала каменную шкатулку, где должны были храниться символы любви и уз Гименея; на крышке шкатулки можно было прочесть: "Вечность, ты будешь вечно, и я принимаю тебя в Боге".
Кипарисы и плакучие ивы отбрасывали на мавзолей причудливые тени, придавая строению еще более торжественный облик. Шелест гибких ветвей, склонившихся над черным мрамором, вполне мог сравниться с тихим плачем тех, кто когда-нибудь придет к этой могиле.
Продолжая прогулку по лабиринту, вы вскоре обнаруживали, что тропинка, которая, по-вашему, должна была вывести вас на волю, незаметно перешла в другую дорожку и в результате вы возвратились обратно к гробнице... Блуждания по лабиринту являются своего рода отражением плачевного нашего существования, они свидетельствуют о том, что отмеренный нам срок еще не истек, и в урочный час злоба человеческая отступит перед справедливостью Господа и Он вырвет нас из когтей людской ненависти!
На коре окружавших мавзолей деревьев вырезаны были несколько изречений. "Разными путями движемся мы к нашему последнему пристанищу", - гласило одно их них; "Природа с легкостью сводит нас в могилу; но только Богу дана власть в урочный час извлечь нас оттуда",- было написано на другом дереве.
- О друг мой, - воскликнула Эфразия,- сколь верны эти изречения! Какая возвышенная душа продиктовала их!
- В этой душе царишь ты, Эфразия, в ней запечатлен твой образ, а потому там могут рождаться только возвышенные помыслы.
- Милый супруг, - произнесла маркиза, ступив наконец на тропинку, ведущую к выходу из лабиринта, - воистину, мне затруднительно описать тебе охватившие меня чувства, скажу только, что парк этот, более похожий на лес с прорубленными в нем просеками, пугает меня. В нем есть красивые аллеи, по которым можно гулять, наслаждаясь полнейшим одиночеством. Но отсутствие привычных глазу классических мраморных скульптур свидетельствует о том, что искусные мастера не рискнули изделиями рук своих нару-
шить гармонию природы, пребывающей в брожении даже в сумрачное, осеннее время года. Когда растения увядают, а солнце, собираясь надолго спрятаться от глаз людских, перестает одаривать нас теплом и накидывает на себя покрывало из облаков, лес приобретает еще более мрачные и величественные краски... Разыгравшееся воображение порождает религиозный трепет, и человек, пребывающий в лоне всемогущего Творца, начинает понимать, что счастье на земле - увы! - невозможно...
ГЛАВА ВТОРАЯ
Как мы уже говорили, в замок прибыли окрестные дворяне и знатные горожане из Ганжа, дабы воздать почести молодым сеньорам.
Маркиза, прежде снискавшая восторги двора, теперь без труда завоевала восхищение провинциалов. Ее красота, изящество, простота в обхождении, а главное, бесценный и редкостный дар искусства общения с людьми, благодаря которому она каждому успевала сказать нечто чрезвычайно для него приятное, польстить его самолюбию, не могли не изумлять общество, собравшееся в замке.
Истинный талант светского человека заключается в способности увидеть и подчеркнуть дарование другого; но таковой приобретается только посредством принесения в жертву собственной гордыни, и мало кто из светских людей готов проявить силу и выдержку приобрести сей талант.
Расхваливая дарования его супруги, маркиза де Ганжа называли самым счастливым человеком, ибо ни у кого вокруг не было столь замечательной жены; но чем больше ее хвалили, тем старательнее молодая маркиза адресовала все расточаемые ей комплименты мужу.
Узнав, что матушка ее не смогла вовремя выехать, а потому не прибыла к ним, Эфразия опечалилась, ибо очень надеялась увидеть ее на торжественном обеде, который давали супруги у себя в замке. А на вопрос дам, будут ли на обеде братья ее мужа, ответила следующее:
- Что же касается братьев мужа, то один из них (тот, который аббат), без сомнения, скоро прибудет. Шевалье же по причине смуты2 вынужден оставаться у себя в полку, так что встречу с ним скорее всего придется отложить. Но когда наконец служба позволит ему отлучиться и прибыть к нам, я буду рада познакомиться с ним.
И пока слуги не объявили, что кушать подано, г-н и г-жа де Ганж успели поговорить почти со всеми гостями. Затем все сели за стол.
Маркиза чувствовала себя значительно лучше, однако полностью избавиться от гнетущих впечатлений, полученных утром, ей не удалось; когда же её спрашивали о причинах ее печали, она не отвечала. Однако все так старались развеселить маркизу, что грусть ее постепенно развеялась, а вечером она уже радостно смеялась.
Всю первую неделю пребывания в замке супруги наносили визиты и принимали у себя.
Приближалась зима. Сие неумолимо надвигавшееся сумрачное время года было решено провести в обществе тех немногих соседей, которые за истекшее время стали друзьями семьи.
Есть люди, полагающие, что подлинное наслаждение жизнью нельзя обрести вдали от городской суеты; но они ошибаются. Человек светский, занятый только собой, он постоянно жаждет всех благ жизни, созданных окружающим его обществом. Являясь эгоистом по необходимости, он не стремится приобретать добродетели, которые должны нравиться другим. Разве у него есть
время сии добродетели исследовать? А тем более время проявлять их? Вполне достаточно того, что он кажется добродетельным, - от него большего не требуется. А если бы он вознамерился давать больше, в свете его бы сочли скучным и назойливым.
Тот же, кто вращается в узком кругу друзей, пребывает под наблюдением постоянно, а потому должен все время прилагать усилия, чтобы нравиться окружающим. Находясь под микроскопом узкого кружка людей, от пристального внимания которых не ускользает ничего, он знает, что все потайные уголки его души доступны взорам общества. Он не может ни сфальшивить, ни создать видимость, ибо обществу, с которым он близко соприкасается, нужны только искренность и правдивость. Если же он попытается обмануть, все, кто его окружает, тотчас распознают обман: вблизи сразу видно, подлинно ли он добродетелен или всего лишь делает вид. А так как в узком кругу напускная добродетель никому не нужна, то, обнаружив, что душа его подобна пустыне, маленькое общество тотчас поторопится удалить его от себя, дабы с первых же дней своего пребывания в нем он не уподобился гангрене, коя, разъедая общество в целом, одновременно вредит и каждому его члену.
Поэтому г-н и г-жа де Ганж в меру сил своих и возможностей позаботились о том, чтобы окружить себя людьми, угодными им во всем, а дабы читатели наши также могли узнать этих людей, мы расскажем о каждом из них в отдельности.
Г-жа де Рокфей, владелица поместья в окрестностях Монпелье, некогда была связана дружескими узами с отцом молодого маркиза, и, помня
об этой дружбе, она прибыла приветствовать молодых супругов. Лет ей было около пятидесяти, нрав ее отличался кротостью, а обхождение приятностью, ибо она в полной мере сумела сохранить манеры прежнего двора, при котором прошла ее юность. Она приехала вместе с дочерью, восемнадцатилетней Амбруазиной де Рокфей. Природа наделила мадемуазель де Рокфей миловидным личиком, выражение которого свидетельствовало скорее о чистоте и наивности, нежели об уме его обладательницы, однако в характере юной девушки было все, чтобы понравиться обществу.
Двадцатитрехлетний граф де Вильфранш был представлен как друг и сослуживец шевалье де Ганжа; прибыв из полка сообщить маркизу новости о его брате, он получил приглашение провести зиму в замке Ганж. Будучи ценителем женской красоты, молодой граф не смог отказаться от такого заманчивого предложения, позволявшего ему сблизиться с прекрасной родственницей его друга. Вильфранш был хорош собой, однако кротость и мягкость характера не позволяли ему играть первые роли в обществе, где всегда найдутся те, кто непременно желает властвовать.
В кружок, собравшийся зимовать в замке Ганж, также вошел монах-реколлект, издавна исполнявший обязанности капеллана замковой часовни; облеченный доверием своего ордена, святой отец обладал поистине выдающимися качествами, благодаря которым его охотно пригласили разделить и горе и радости обитателей замка, и он во всех отношениях был достоин оказанного ему доверия.
Не обладая обычными недостатками, присущими людям его сословия, отец Эусеб, напротив,
был наделен всеми евангельскими добродетелями; прекрасно образованный, он был добрым духовным наставником и красноречивым проповедником, и его с удовольствием принимали в любом обществе. Лет ему было около шестидесяти, и его почтенный вид являлся отражением его беззлобной и безмятежной души. Он никогда не говорил и не думал дурно о ближних, всегда стремился найти оправдание ошибкам других, никогда не заставлял никого лить слезы, а наоборот, постоянно утирал их всем страждущим. Являясь поклонником честных развлечений, он отличался любезным нравом, готовностью выступить миротворцем в любой ссоре и утешить любого несчастного. Единственным богатством его было благородное сердце, унаследованное, по его собственным словам, от бедных. Он верил искренне, но спокойно, без лишней экзальтации; не мысля себя вне религии, кою он находил прекрасной и всячески почитал, он, однако, ненавидел любые злоупотребления, порожденные этой религией среди тех людей, которые, без сомнения, плохо в ней разбирались. Приписывая ослеплению проступки, совершаемые человеком под влиянием своей натуры, он терпеливо разъяснял, что зло несовместимо с верой в святость Господа, ибо Господь всегда внушает людям лишь добродетельные мысли.
Нетрудно догадаться, что с таким характером отец Эусеб был везде желанным гостем и все искренне стремились к обществу этого друга честных людей, ставшего просвещенным проводником добродетельной Эфразии.
В нашей жизни подобные люди встречаются редко, их нужно упорно искать, а когда встретишь, всячески привечать и не порочить рели-
гию, обвиняя ее в том, что не все ее служители похожи на отца Эусеба. Такое суждение было бы несправедливым и напомнило бы суждение человека, потребовавшего предать огню все книги на том лишь основании, что треть из них не заслуживает даже того, чтобы их перелистали.