Смерть на ринге. Криминальные сюжеты из жизни профессионального бокса - Валерий Штейнбах 11 стр.


Около меня стояли Джо Джекобс, Макс Мэхон, Джо Мейлоун и Док Кэсей – настоящая элита боксерского мира. Долгие годы стоял Док Кэсей в моем углу как секундант. Его преимуществом было то, что он досконально знал всех боксеров, знал он подробно и все матчи Луиса, некоторые из них судил в качестве рефери на ринге. Помню, в тот раз перед боем он сказал мне, чтобы я каждый раз перед концом раунда атаковал Луиса серией сильных прямых ударов, что будет Луису трудно перенести, и весь минутный перерыв между раундами уйдет у него на то, чтобы прийти в себя. Я последовал этому совету.

Рефери на ринге Артур Донован дал команду к началу боя. В Нью-Йорке к началу зовет не гонг, а звенит звонок. Я встал посреди ринга. Джо прыгнул из своего угла, как кошка. Я прикрывался левой и старался подстроиться под соперника. Иногда я бил правой, и это было ощутимо для Луиса. Он вынужден был работать лишь одной левой, чтобы поддерживать между нами определенное расстояние, и он так и не смог нанести мне настоящего подготовленного удара.

Во втором раунде я нанес ему сильный удар правой, на этот раз по корпусу, но в ответ на это получил целую серию ударов от него слева. Атаковал он здорово, но я особо ничего не чувствовал. Потом левым прямым он нанес мне мощный удар в левый глаз. У меня потекли слезы и, как говорят, искры из глаз посыпались. Но я терпел эти удары, чтобы при случае показать ему, что такое моя правая. Повезло мне во втором раунде. В этот удар по подбородку Луиса я вложил всю свою силу. На секунду он был ошарашен, но тут же взял себя в руки. Впервые публика зааплодировала мне. Зал свистел, топал ногами и нестерпимо визжал, все это доносилось до меня, как звуки с далекой планеты. Луис ответил мне серией ударов, но они были не очень сильны. Позже мои друзья говорили мне, что в эти минуты никто еще не возлагал надежды на меня.

Третий раунд я начал с мощного удара правой, который снова пришелся в подбородок Луиса. Я знал, что мой соперник остерегается моей правой, боится того удара, в который я могу вложить всю свою силу. Единственной моей целью в этот момент было получить возможность произвести этот удар. Но я должен был и сам не выпускать из внимания, что у Джо тоже был уничтожающий удар. Один из таких ударов я пропустил в эти секунды, и ощущение было такое, будто меня огрели поленом. Джо Луис неотступно надвигался на меня, проводя серию легких прямых ударов. В те злосчастные мгновения я ругал себя за то, что не мог как следует подставить руки под удары. Я плохо контролировал эту его серию: глаза заливали слезы, и, тем не менее, я знал, что должен победить!

Луис продолжал атаковать и в четвертом раунде. Он так быстро производил удары, что я не успевал уходить от них. Мне было не до атак, за что я ругал себя и искал выхода из создавшегося положения. При этом я говорил себе, что не имею права спешить с решающим ударом потому, что сам могу налететь на такой же удар. Я снова и снова говорил себе, что у меня еще имеется в распоряжении одиннадцать раундов – вполне достаточно времени, чтобы рассчитаться.

Во время одного из маневров я разгадал намерение Луиса загнать меня в угол ринга и там в ближнем бою поставить точку. Поэтому я старался изо всех сил удержать соперника на дистанции. И вот тут я решил, что могу поставить его в такую стойку, которая была бы выгодна мне. Было это в конце раунда, я вспомнил совет Дока Кэсея и, отразив очередную атаку, сильно ударил левой. Моя перчатка со всей силой угодила прямо в подбородок, Луис заходил кругами. Я двинулся за ним и успел еще несколько раз его сильно ударить. Этого Луис уже выдержать не смог и рухнул на пол.

Весь заполненный битком стадион зашумел, помня, что некоторое время назад я сам бегал от Луиса. Поэтому для зрителей было непонятно происходящее. Луис сидел на полу: из-за того, что вокруг был ужасный шум и визг, мы не слышали сигнала об окончании раунда, и, когда Луис встал, мы продолжили бой, так что рефери Донован вынужден был разнимать нас.

До пятого раунда Луис так агрессивно наступал, что весь зал, видимо, чувствовал, насколько он зол. Он рьяно атаковал и искал возможность скорее закончить бой. Но я был готов к этому и при каждом удобном случае наносил ему удары правой. Он был уже оглушен, но продолжал стоять на ногах. И вот тут я почувствовал, что значит принимать удары от Луиса. Доставалось, в общем, каждому из нас. Его лицо еще больше распухло от ударов, чем мой глаз. Когда раунд закончился, у него уже не было сил самому дойти до угла, и добрался он лишь с помощью секундантов.

Но даже в таком состоянии Луис имел столько силы в своих кулаках, что мог одним ударом выиграть бой нокаутом. Я знал об этом и старался быть предельно внимательным и в течение всего шестого раунда. В следующем, седьмом, раунде он как будто ожил. Он нанес мне несколько ударов такой силы, что я уже думал, что это мой конец.

В восьмом раунде он размяк, сила его ударов была уже намного слабее. А потом я его снова встретил правой. На этот раз победа была мне обеспечена. Правда, дважды ему удалось нанести мне мощные удары, но они носили скорее комический характер, потому что он уже не мог их контролировать, а просто махал вокруг себя руками по воздуху. На два таких взмаха я и нарвался.

Дальнейшие четыре раунда я удивлялся, где он берет мужество и волю для продолжения боя! Никто другой не выдержал бы этого, но он продолжал стоять вплоть до двенадцатого раунда. Это уже был не боксер, а живая тренировочная груша, по которой я мог беспрепятственно бить. Луис получал и получал удары, ничего вокруг не видя, но все же стоял и даже пытался отвечать. Потом он уже не мог и этого делать. После моего удара правой он пролетел через весь ринг, я прыгнул вслед за ним и нанес ему еще удар. Луис рухнул на пол.

Лишь мгновение длилась процедура, когда рефери Донован отсчитал и произнес "Ау т!"

Это был миг славы, я чувствовал себя в Америке как дома. Это был мой самый великий бой!"…

Так писал Макс Шмелинг. Но вот другие факты.

Еще перед первым матчем, невзирая на то, каким будет его результат, был подписан контракт на ответный бой. Это был случай, подобный тому, который произошел много лет спустя и взбудоражил общественность. Речь идет о матче Клея с Листоном. Подписание контракта заранее на ответный матч само по себе нелогично. Матч-реванш может быть лишь при том условии, что в первом матче побеждает претендент. Побежденный экс-чемпион имеет право на реванш. Но если в первом матче побеждает чемпион, то соискатель, естественно, не может требовать ответного матча. Ведь право на матч с чемпионом мира надо завоевать, такого матча ждет уже следующий претендент.

Следующий факт. Имеется письменное свидетельство – письмо Джо Джекобса своему другу, в котором читаем следующее:

"Это было великолепно! (Речь идет о матче Шмелинга с Луисом. – В. Ш.). Но намного более интересным, чем требовалось бы в отношении гонораров для меня и моего подопечного, было то обстоятельство, что перед матчем ставки были настолько завышены в сторону Луиса, что котировались в отношении десять к одному, так что можешь себе представить – именно с тотализатора был наш наибольший заработок!"

Казалось бы, это ничего не значит, но на самом деле этим сказано все. Как могли Джекобс и другие устроители рисковать высокой ставкой на победу Шмелинга, если бы этот боксер не имел никаких шансов победить Луиса? А какие основания были у Джекобса и компании предполагать, что Шмелинг на закате своей боксерской карьеры может победить молодого, в отличной форме и ни разу не побывавшего в нокауте соперника?

Это лишь догадка, но с далеко идущими выводами, если учесть, что спустя небольшой отрезок времени Джо Луис победил того же Макса Шмелинга через две минуты и четыре секунды нокаутом и этот нокаут был, по сути дела, концом боксерской карьеры Шмелинга. Об этом нельзя забывать. Хотя бы потому, что этот случай фигурировал в материалах комиссии сенатора Кефовера, занимавшейся махинациями в американском профессиональном боксе. Вывод комиссии в отношении другого менеджера – Фрэнки Карбо и его боксера Кида Джевайлена был таков: "Так как Карбо понимал, что его питомец уже не сможет приносить ему такой прибыли, как прежде, он решил его при случае выгодно продать". Нечто подобное замысливал, вероятно, и Джекобс.

Приходится еще раз пожалеть, что многое из этого уже нельзя доказать, да и наказать, как говорят юристы, "за давностью лет". Но нельзя верить созданной фашистами легенде о непобедимости Макса Шмелинга. Нацисты подняли победу Шмелинга на высоту, среднюю между "освобождением Рейнской области" и "аншлюссом Австрии", сделав вывод о превосходстве арийской расы. Когда много лет спустя журналист спросил уже сильно постаревшего Шмелинга: "Вы не чувствовали, что вами злоупотребляли?", бывший боксер ответил:

– Но мне это давало возможность помогать спортсменам, способствовать развитию бокса в Германии. Но уже в 1933 году я не пользовался благосклонностью нацистов, ибо потерпел самое тяжелое поражение от американца Макса Бэра, еврея по национальности. В 1934 году меня вызвал к себе руководитель спорта в рейхе и заявил мне, что я нанес ущерб Германии. Пару месяцев спустя, когда я был в США, получил его письменное требование – расстаться с моим менеджером-евреем Джо Джекобсом. Но я не мог сделать этого. Я уважал своего менеджера и был бы без него в Америке как без рук.

После побед Шмелинга распространились слухи о том, что боксер является любимчиком самого Гитлера. И действительно, через некоторое время последовало приглашение к фюреру на чашечку чая. По приказу вождя имперский скульптор профессор Торак изваял статую в три с половиной метра ростом. Ус п е х и спортсмена нацистская пропаганда постаралась использовать в своих целях. Шмелинг стал олицетворением победы немецкого фашизма над Америкой, арийской расы над черной.

В 1990 году на встрече с журналистом молодежной берлинской газеты "Юнгевельт" Шмелинг рассказывал об этом:

– Руководители третьего рейха официально принимали не только меня, чемпиона мира, но и других знаменитых спортсменов. Но в отличие от многих я никогда не был членом нацистской партии и отказывался получить в дар почетный кинжал СА – символ членства в СА. Я проиграл в 1938 году Джо Луису уже в первом раунде. Я был нокаутирован, и после этого в стране оказался просто "списанным". Геббельс же, чтобы как-то объяснить такую победу Луиса, распространил слух, что американец положил в свои перчатки свинец.

В начале войны, призвав меня вместе с артистом Бернхардом Минетти в армию, пытались сделать из нас идолов для молодежи.

Журналист спросил:

– А использование вас как парашютиста и ваше участие в десантной операции на остров Крит не способствовало тому, что молодые немцы стали в войне храбрее?

– Этого добивался Геббельс. Но мое участие в десантной операции было весьма далеким от героического. Со своим тяжелым весом я так спускался с парашютом, что у меня полетели оба мениска, и я тяжело травмировал спину. Меня привезли в госпиталь в Афинах, где у меня взял интервью американский корреспондент. Тогда немецкая печать писала о чудовищных злодеяниях английских солдат и назвала меня в качестве примера. Но я сказал американскому журналисту, что вижу в них честных противников – воинов. Это было иначе, чем говорил Геббельс, и за эти слова меня привлекли к военному суду в Темпельхофе. Но затем процесс замяли. Мой последний бой, состоявшийся после войны, против Рихарда Фогта на "Лесной сцене" в Западном Берлине, принес мне сорок тысяч марок. На них я купил поместье в Холленштедте.

В этом своем поместье Макс Шмелинг жил до конца своих дней. В 1987 году умерла его жена Анни Ондра, дочь словацкого офицера, с которой они прожили, как говорится, душа в душу с 1933 года.

На вопрос журналиста, богат ли он, Шмелинг ответил:

– Что значит богат? Тот, кто здоров, а я, к счастью, здоров, может считать себя очень богатым. Я заработал много денег, но и знал, что с ними делать. К сожалению, мне и моей жене не посчастливилось иметь детей. Когда моя жена умерла, я продал на аукционе ее драгоценности, а полученные от распродажи сто двадцать тысяч марок отдал больным детям. Думаю, что Анни Ондра меня за это похвалила бы.

Закончить рассказ о боксере, вокруг имени которого было наплетено много мифов и легенд, в основном связанных с фашистской пропагандой, я хочу одним небольшим фактом, попавшим в американские газеты в 1989 году. Газеты сообщили, что в штате Невада день 6 декабря 1989 года был объявлен "Днем Макса Шмелинга". За что такая честь? Слово самому Максу Шмелингу:

– В 1938 году во время "Хрустальной ночи" (ночи погромов) два еврейских юноши – Хенри и Вернер Левины – прибежали ко мне и несколько дней скрывались в моем доме. Я почти забыл о том случае, когда меня вдруг пригласил к себе миллионер Хенри Левин, который теперь живет в Лас-Вегасе (США). Когда я был там 6 декабря 1989 года, меня приветствовали тысяча восемьсот приглашенных гостей, а губернатор штата Невада назвал тот день в мою честь…

Макс Шмелинг прожил большую жизнь. Он скончался в возрасте девяноста девяти лет, до столетия не хватило совсем немного.

Вынужденная посадка

Январь 1947 года выдался в Нью-Йорке на редкость снежным и свирепым. Буквально каждый день бушевали снежные бури, снег толстым слоем лежал на всем: на крышах домов и на деревьях, на урнах и будках полицейских, автомобильное движение почти парализовалось – автомашины, покрытые огромными шапками снега, были похожи на горцев с их высокими лохматыми папахами.

В те дни нью-йоркский аэропорт был закрыт. Несмотря на это, около сотни аэропортовских рабочих ежедневно с утра расчищали взлетную полосу, плотно устланную пышным снежным ковром. Делали это на случай, если вдруг образуется небольшой просвет и тогда можно будет выпустить хоть один самолет. В залах аэропорта скопилось множество пассажиров, жаждавших как можно быстрее улететь: кому домой после завершения дел в Нью-Йорке, кому по делам: время – деньги, и каждый проведенный здесь день приносил убытки.

8 января, когда небо немного очистилось (надолго ли?), диспетчеры разрешили вылет пассажирскому самолету на Нью-Джерси. В залах ожидания стало на восемьдесят человек меньше. Эти восемьдесят пассажиров так хотели улететь из этого ада, что мало кто из них беспокоился о том, что лететь придется в нелегких условиях, – погода-то все-таки нелетная.

Тем не менее рейс проходил нормально: взлетели неплохо, когда набрали высоту, в салоне задвигались, закурили, послышались шутки, вздохи облегчения…

А через некоторое время…

Стюардесса объявила, что полет подходит к концу и через двадцать-тридцать минут самолет совершит посадку в Нью-Джерси. В это самое мгновение самолет перестает подчиняться пилоту, теряет управление и камнем падает вниз. Как выяснилось потом, самолет оказался в зоне магнитной бури. Среди пассажиров началась паника: восемьдесят человек, которые еще минуту назад улыбались, шутили, предвкушая конец полета, в ужасе. Самолет превращается в корабль отчаяния.

На несколько секунд огромным усилием пилоту удается выровнять машину, и он пытается посадить ее, но внизу – лес, крылья цепляются за деревья, и самолет с грохотом падает. В лесной тишине раздаются крики и стоны раненых. Кто в состоянии, пытается вылезти из металлического гроба, в который превратился самолет.

Это произошло неподалеку от города Мелвилла, и все машины "скорой помощи", которые были в городе, сразу же направились к месту аварии. Всех, кого удалось спасти, отвезли в городскую больницу.

В эти часы всеобщей паники репортер местной газеты из кабинета главного врача больницы сообщал в редакцию имена раненых и погибших. На имени Уильям Гуилермо Папалео из Хартфорда, штат Коннектикут, репортер споткнулся, вынул сигару, которую он перекатывал из одного угла рта в другой, и крикнул стенографистке:

– Крошка, позови-ка мне поскорей Джона Тибулда из отдела спорта, ну, того, который у нас ведет бокс.

Когда в трубке зарокотал бархатный баритон Тибулда, репортер сказал:

– Джо, у меня есть для тебя подарочек. В списке уцелевших после авиакатастрофы я встретил имя Уильяма Папалео. Это случайно не Уилли Пеп?

Это был действительно он – знаменитый в начале сороковых годов боксер, чемпион мира в весе "пера".

На следующий день местная газета в траурной рамке поместила список пятидесяти четырех пассажиров, погибших в этой катастрофе, и несмотря на то, что имя Пепа значилось в списке уцелевших, он фигурировал в газете в той самой траурной рамке.

Произошла ошибка – Уилли Пеп не погиб. По свидетельству врачей, он оказался самым везучим из пассажиров: увидев смерть собственными глазами, он не только не остался инвалидом, но даже смог снова выйти на ринг.

Кто же такой Уилли Пеп, и как он закончил свой последний раунд?

Уилли Пеп, настоящее имя которого Уильям Гуилермо Папалео, был пятнадцатым сыном в семье итальянского рабочего в США. Десяти лет мальчик вынужден был пойти работать, его мизерного жалованья не хватало даже на то, чтобы прокормить самого себя – он получал два доллара в неделю. В 1936 году, когда ему исполнилось четырнадцать лет, Уилли впервые переступил порог боксерского зала. Как многие американские мальчишки из бедных семей, он мечтал стать профессионалом и заработать хоть немного денег.

Паренек оказался способным, и уже через два года он стал чемпионом США среди любителей в весе "мухи". Еще через год он завоевывает пояс чемпиона страны в весе "петуха". В тот октябрьский вечер его заметил человек из мира профессионального бокса, американский менеджер итальянского происхождения Лу Вискузи. Семнадцатилетний Уилли Пеп был в то время в очень тяжелом материальном положении, не задумываясь, он подписал контракт с Лу Вискузи и стал профессионалом.

Дебют Уилли Пепа на профессиональном ринге состоялся через восемь месяцев – 3 июля 1940 года он встретился в своем родном городе Хартфорде с Джеймсом Макгаверном и победил его по очкам. В том сезоне он провел еще десять боев и все выиграл. Уже тогда, в самом начале карьеры, его техника привлекла внимание журналистов, пишущих о боксе. Его имя стало появляться на страницах газет, журналы запестрели его фотографиями.

В 1941 году Пеп выиграл под ряд двадцать два боя, в 1942 году – двадцать три. После этого двадцатилетний боксер становится претендентом на звание чемпиона мира в весе "пера". В то время этим титулом владел американец Шарки Райт. Матч назначили на 20 ноября 1942 года, местом встречи выбрали знаменитый "Мэдисон Сквер-гарден" в Нью-Йорке.

Матч начался ровно в восемь часов вечера, зал был полон. Среди зрителей – многие проигравшие Пепу боксеры, в том числе знаменитые Джи Арчибальд, Билли Спенсер, Эйб Донер.

После пятнадцати раундов тяжелейшей борьбы Пеп стал чемпионом мира. До июля 1943 года он четырнадцать раз отстаивал свой титул. В июле его призвали на военную службу. Воинскую повинность Пеп отбывал в морском флоте. В Европе в это время вовсю шла Вторая мировая война, но Пеп туда не попал, его надо было беречь – он приносил своим хозяевам неплохую прибыль.

По возвращении из армии Пеп успешно продолжал свою боксерскую карьеру. В тот день, когда газеты сообщили об авиационной катастрофе и когда выяснилось, что Пеп остался жив, его противники во всех концах Америки задавали себе один и тот же вопрос: сможет ли чемпион снова выйти на ринг? Этот же вопрос задавали и газеты, правда, формулировался он по-другому: найдет ли в себе силы человек после такой физической, а главное – моральной, травмы вновь не только появиться на ринге, но и отстаивать свое звание?

Назад Дальше