– Дураки, что раньше такое чудо в дом не привели, – пожаловалась Аня в промежутке между долгими поцелуями.
– Слушай, я чего подумал-то. Ну вот. Завели собаку. Наконец-то. Давай Любке братика сделаем, а? Или сестричку?
– Давай! Прямо сейчас? – легко откликнулась Аня, хотя раньше и слушать о другом ребенке не хотела. Отказывалась напрочь.
– Прямо здесь и сейчас! – загорелся Михаил. – Что тянуть? Сколько времени зря упустили.
– Да! Упустили! Идиоты!
– Я не идиот, – мотнул головой Миша, готовый немедленно создавать новую жизнь. – Я всегда хотел. И сейчас – очень-очень хочу. Очень тебя хочу.
– И я хочу, – легко и радостно откликалась жена. – Пусть будет ребенок. Пусть будет. Пусть будет.
– Вот почему-то уверен, что точно получился парень.
– Или девочка, – расслабленно подтвердила Аня. – Кто-то точно получился.
Они лежали рядом совершенно без сил. Счастливые до безобразия. Вставать ни за что не хотелось. Хотя было вполне пора.
Миша подтянул к себе лэптоп с ночного столика:
– Сейчас в отеле номер забронирую. И билеты быстренько оформлю. А то днем закручусь. Нам же надо в Венецию. Закреплять трудовые успехи.
– Все сделали будь здоров! Ничего закреплять не нужно, – лениво протянула Аня. – Там все само закрепится.
– Но в Венецию-то нам нужно? Нужно!
Миша быстро, привычно стучал по клавишам. Аня нежилась рядышком. Ей не хотелось ни в какую Венецию. Вполне можно и дома побыть с Любкой и щеником. Или на дачу махнуть, там сейчас красота. Соловейки поют. Но раз мужу хочется в Венецию – пусть. Он – ее счастье. Пусть счастье само все и решает.
– Готово! – похвастался наконец муж. – Цени! Все оформил.
– Значит, летим.
И началась обычная утренняя деловая суета.
Завтракают втроем. Медведистый младенец унесен Женькой к своим. Им же тоже хочется насладиться и наиграться с такой красотой.
– Мам, а ты во сколько лет первый раз влюбилась? – спрашивает неожиданно Люба и пристально смотрит на мать.
Надо отвечать. Тут не отшутишься.
– Ты про самый-самый первый раз спрашиваешь?
– Да. Именно. Про самый-самый первый.
Миша с интересом слушает тоже. Они с женой на эту тему никогда не говорили. Обещал не спрашивать о прошлом, вот и не спрашивал. И не в шутку, и не всерьез. Что Аня сейчас ответит, интересно?
– Самый первый раз я влюбилась в четвертом классе. Вернее, на каникулах перед четвертым классом, – честно и обстоятельно рассказывает мать дочери. – Причем по-настоящему. Очень сильно.
– В кого, мам? – жадно спрашивает Любка, забывая жевать.
– Поехали в Кисловодск, папе путевку в санаторий дали. Там было очень красиво. Просто невероятно. У меня даже сердце ныло от той красоты. И вот в санатории, в библиотеке, я взяла книжку почитать. Там на обложке была гора Машук, знаменитая гора, я ее уже видела и узнала. А на фоне этой горы стоял очень красивый молодой человек, офицер. Царской армии.
– Ты шутишь так, мам? – оскорбилась дочь. – Ты мне что, про Печорина рассказывать собралась? Книжечка-то – "Герой нашего времени" небось.
Миша просто поразился быстроте реакции дочери. Ну ничего себе воспитали! Просто с ходу, в момент все просекла!
– Я не шучу, – совершенно серьезно вздохнула Аня. – Я именно в Печорина и влюбилась. Я о нем плакала ночами. Вздыхала. Ходила гулять по тем местам, про которые Лермонтов писал. И еще: ревновала к этой книжке. То есть – не хотела, чтоб кто-то еще ее читал. Чтоб он был только мой, Печорин.
– Правда? Так по-настоящему влюбилась в ненастоящего? Он же придуманный.
– А кто не придуманный? – философски заметила Аня. – Когда первый раз влюбляешься, любой придуманный. Ты ж его не знаешь совсем, а любишь свою мечту.
Миша слушал, выхватывая ключевые, по его мнению, места. Как она сказала? "Я о нем плакала ночами". И сейчас, за редким исключением, плачет. Может, все о нем, о Печорине? Тогда – пусть. Такого соперника он выдержит.
– А я – не придуманный! – быстро включился он в беседу. – Вот он я, такой, как есть. Ущипните, кто смелый.
– Миш, я про первую любовь, – засмеялась Аня. – Про детскую.
– А настоящая когда была? Про нее расскажи, – не унималась дочка.
– Давай вечерком, времени уже не остается на настоящую, – отмахнулась Аня. – Вот – самая настоящая.
Она встала и поцеловала настоящую любовь в макушку. Муж довольно кивнул.
– Ну и, конечно, ты – настоящая любовь, – обратилась Аня к дочке. – Любовь. С большой буквы.
– Ну, это не то! Не то!
– Еще как то! Такое то! Любовь разная. Хорошо, когда она есть.
– Даже безответная?
– О! – отметил Михаил. – У кого это здесь безответная?
– Я просто так, пап. Чисто теоретически.
– Тогда ладно. А то мы тут с мамой тебе скоро планируем любовь подарить.
– Какую любовь? – насторожилась дочь.
– Большую и светлую. Брата или сестру!
– Да вы что? Вы – правда? Не прикалываетесь?
– Полностью по честнаку. Гадом буду.
– Уррра! Наконец-то! Это все щеночек! Я знаю! У Женьки тоже родители сказали, что надо успеть в последний вагон уходящего поезда…
– Красиво сказали! А ты уверена, что это о том же? – уточнил Миша.
– Уверена. Они тоже вот прям только что обещали, что теперь будут работать над созданием братика Женьке. Что таких куч он все равно валить не будет, как Мишутка.
– Хорошие кучи?
– Ага. Прям им на ковер. В гостиной.
– Вот Ирка-то вопила! – восхитился Михаил.
– Нет, не вопила. Смеялась только. Теперь, говорит, я знаю, кто в доме хозяин. Никто из нас на мой ковер не нагадит. И вот настоящий хозяин объявился. Хозяйка то есть.
Да, со щеночком в доме появилась огромная порция любви – это было несомненно.
И тут Люба вспомнила про одну странную вещь.
– Представляете, родители, я сегодня Верке несколько раз звонила, чтоб пришла на щеночка посмотреть, а у нее телефон отключен. И тогда я позвонила им на домашний. А тетя Полина сказала, что Вера здесь больше не живет. И трубку повесила. Я прям испугалась. Она таким голосом говорила… Как зомби. Или обкуренная.
– А ты откуда знаешь, как обкуренные говорят? – встревожилась мать.
– Перестань, мам. Оттуда же, откуда про зомби знаю. Как они говорят. Я же тебе сейчас о серьезном деле: что-то там у них не то. Как это можно так сказать про дочку: "Она здесь больше не живет". Ты б так смогла?
– Ну, может, поругались, я знаю? И Вера к отцу поехала, например. А Поля обиделась и вот… Она нервничает, понимаешь? Дядя Леша теперь не с ними, ей не до шуток.
– А кто виноват? – философски заметила дочь. – Мне Верка такое рассказывала! Я даже представить себе не могу, что так можно. Тетя Полина на дядю Лешу такими словами обзывалась, орала на него все время. Это она же его и гнала. Все гнала и гнала. А он терпел. Потом вот не выдержал.
– Да, бабье… Что бабье только не делает! – вздохнул Миша. – Что ни принеси, как ни уступи, им все мало.
– Это ты о ком? – через плечо спросила Аня, возившаяся у плиты.
– Ну не о тебе же. О бабье, которые рушат все, что имеют. И сами не знают зачем.
– Слушайте, родители, позвоните все-таки тете Полине. Или дяде Леше. Не нравится мне все это.
– Ты права, Люб. Сейчас наберу, – согласился Миша.
Он тут же, не откладывая, набрал номер Полины. Голос у нее был загробный. Права оказалась дочь. Совершенно неузнаваемый голос.
– Миша, – произнес голос монотонно, но вполне внятно, – Вера исчезла. Я не знаю, где она. У меня нет нового номера Алексея. Он сменил номер, а у меня его нет.
– Я позвоню ему, Поль, – пообещал Миша. – Что у вас случилось?
– Я должна молчать, – сказала почему-то Полина. – Иначе будет хуже. Еще хуже.
– Кому будет хуже? – попытался добиться хоть какого-то смысла Михаил. Дочь была трижды права, говоря про "обкуренную" тетю Полину.
– Всем, – убежденно поклялась Поля и вдруг вспомнила важное: – Да, вот еще что. Я тут записала. Катя вчера звонила и велела передать, слушай: "На киностудии был двойник. Пусть Аня с Мишей смотрят сериал".
Миша с трудом удержался от смеха. Надо бы к Полине подъехать, правда. С ней что-то не то.
– Я понял, Поль.
– Ты запиши. Она сказала, что это очень важно.
– Я записал, вот: "На киностудии был двойник". Правильно? Так? "Пусть Аня с Мишей смотрят сериал". Верно?
– Да, – убежденно подтвердила Полина и всхлипнула. – Помогите мне найти Верочку! Пусть она вернется.
– Я очень постараюсь, Поль.
– Что ты там записывал, Миш? – заинтересованная Аня склонилась над клочком бумажки, где красовалось сообщение, старательно только что записанное мужем. – Бред какой-то! Двойник… сериал… У нас ведь нет телевизора. И Полине, и Кате это прекрасно известно.
– В общем, "Грузите апельсины бочках. Братья Карамазовы", – процитировал Миша бессмертную телеграмму Остапа Бендера. – Ладно. С сериалом как-нибудь. Перемогнемся. А вот Веру надо будет искать. Сейчас как приеду на работу, сразу Лехе позвоню. Скорее всего, она у него ночевала.
Уходя, Миша поцеловал жену и шепнул:
– Знаешь, делать детей гораздо приятнее, чем просто любовью заниматься. Просто супер что такое.
– Я тоже об этом подумала, – согласилась Анечка.
2. Неопределенность
– Надо бы прямо сейчас Лехе позвонить, а то потом замотаюсь, забуду, – решил Михаил, выходя во двор.
Он полез в карман за телефоном, и в это самое время аппарат ожил и дал знать, что кто-то стремится пообщаться с утра пораньше.
Номер был знакомым. Ха! Тот самый, питерский номерок, принадлежащий Зудиной Валентине Николаевне, если память не изменяет. С этого номера была послана ему вчера загадочная эсэмэска с просьбой помочь. Что на этот раз готов сообщить ему неведомый абонент?
– Слушаю вас, – произнес он строгим официальным тоном.
– Здравствуйте! Меня Зудина Валентина зовут. Я из Питера только что приехала. Мне нужно вас срочно увидеть. Вы поймете зачем, когда мы встретимся, – бодро и уверенно неслось из трубки.
– Это вы мне вчера сообщение посылали? – поинтересовался Михаил. – Это вам я должен помочь?
– Нет, не я посылала. И помочь – не мне. Но вы этого человека хорошо знаете. Мне кажется, надо помочь. Я просто не справлюсь одна, – пояснила Зудина Валентина.
Голос ее почему-то внушал доверие. Молодой настойчивый голос без оттенков стеба или гламурности.
– Хорошо, – согласился Миша. – Где вы находитесь? Я подъеду.
– На Ленинградском вокзале. Давайте в центре зала, у памятника. Вы когда сможете?
– Да минут через пятнадцать. Если место для парковки сразу найду.
– Я буду вас там ждать через пятнадцать минут, – пообещала девушка.
– А как я вас узнаю?
– Сразу узнаете, – вздохнула почему-то она. – Не сомневайтесь.
Так. Значит, планы меняются. Едем на вокзал.
Миша сунул в ухо наушник и набрал номер Алексея Зимина. Надо попутно выяснить, что там у них с Верой происходит.
Пока Алексей не поднес трубку к уху, слышно было, как он злобно обещает кому-то устроить сладкую жизнь, если сроки затянутся.
– Привет, Миш! – наконец произнес он человеческим голосом в ухо Михаилу.
– Привет, Леш! Я на секунду. Что там у вас с Верой? Все в порядке?
– У нас с Верой? Интересный вопрос. Я ей со вчерашнего утра звоню – телефон отключен. Может, поперли у нее телефон? А туда звонить… Не могу.
– Веры нет дома, Леш. С позавчерашнего вечера. Она на ночь глядя убежала, мать думала, к тебе. Спала сутки со снотворным. Сегодня случайно узнали: Любка позвонила Веру позвать на щенка посмотреть, а мать говорит: "Она здесь больше не живет". Ну, Любка встревожилась. И мы тоже.
– Где ж ее искать? – упавшим голосом спросил Алексей, словно не у Миши, а у самого себя совета просил.
– Давай вместе думать. Ты где сейчас?
– На объекте.
– Подъехать сможешь? Я тут на Ленинградский вокзал заскочить должен, а потом к себе, в редакцию.
– Я раньше чем через час до тебя не доберусь. Хорошо, если через час смогу… По пробкам… Но ты мне пропуск закажи, ладно? Поеду.
– Леш, если Вера вдруг объявится, отзвони. Чтоб зря не думалось.
– Конечно. И ты, если что, – дай знать.
Дело принимало нехороший оборот. Веру действительно надо было искать. Она пропала. И уже больше суток находится неизвестно где. И с чего начать, непонятно. Друзей обзванивать? Так вот они, друзья: Люба, Женя. Они первые и тревогу забили. Миша прикинул круг поиска: позвонить в школу. Это раз. Потом узнать у Любки, не влюблена ли в кого Верочка. Мать могла как-то плохо об объекте любви отозваться, вот девчонка и убежала. Возраст. Это же учитывать надо. А Поля вообще привыкла сплеча рубить. Маленькая да удаленькая. Это два. И даже, может быть, с этого и начнем. Что в школе знают? Хотя там может находиться этот самый любимый… Может, она к нему и рванула. И отсиживается у него. А что, если на дачу поехала? Села на электричку, от станции пешком два километра – ерунда. Надо будет деду позвонить, чтоб к Зиминым на участок заехал. Вдруг она там? И это – три.
То, что варианты нашлись, очень взбодрило.
– Найдем! – убеждал себя Миша, хотя сердце сжималось тревогой.
3. Побег первый. Море
Он мальчишкой пару раз тоже сбегал. Первый раз именно десяти лет от роду. Аня как раз в десять лет влюбилась в Печорина, а он влюбился не в девочку и не в мечту о девочке.
Миша влюбился в горы и море. Они с родителями поехали на каникулы в Гурзуф, тут-то все и произошло. У него даже от воспоминаний ёкало сердце. Даже сейчас, спустя столько лет.
Как вышли они к морю. Послеполуденный крымский зной раскалил камни. Босиком идти было нестерпимо больно: ступни жгло. Обуваться все равно не хотелось. Они бегом помчались к синей воде с белыми барашками: море слегка волновалось, шумело, отбегало и возвращалось к ногам с шелестом. Казалось, оно что-то говорило.
Мишка был уверен, что сможет понять его язык. Надо только подольше побыть и привыкнуть. Он вообще тогда считал, что все вокруг разговаривает, и уверял взрослых, что, когда вырастет, обязательно научится понимать язык птиц, рыб в их аквариуме, собак, кошек и всех остальных живущих на свете ребят-животных. Мало того: он был убежден, что и деревья шумят не просто так. В их шепоте, поскрипывании, шорохе было слишком много осознанной жизни. Следовало только разобраться в системе. Этому не жалко посвятить всю жизнь. Так он планировал.
А сейчас шелестело море. Этот звук его загипнотизировал сразу. И первое слово моря было: "Усссспокойсссся!" Не послушаться и мысли не возникло. Покой в каждую клеточку проник. Потом отец задумчиво сказал стих:
Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим шумной чередою
С любовью лечь к ее ногам!..…
Прощай же, море! Не забуду
Твоей торжественной красы
И долго, долго слушать буду
Твой гул в вечерние часы.
Все в стихах говорило о том, что сочинивший их человек понимал язык моря. И еще – что море вечно и переживет их всех. И что главное счастье: жить рядом с ним и понять его совсем-совсем. В том, что оно, море, живое и понимает абсолютно все, у мальчика сомнений не было. "Шумной чередою" – так бежали волны давным-давно, так колыхались они сейчас, так будет, когда их след на земле простынет.
И страшной грустью, болью отозвались слова: "Прощай же, море!"
Мишка понял, что ведь и ему придется с морем распрощаться. Всего через три недели придется.
Он отогнал эту мысль: все ведь только начинается. Он еще и "здравствуй" не успел сказать.
А слово "прощай" возвращалось и возвращалось.
– Оссссстаньсссся! – уговаривало море.
И Мишка понял, что пришла пора принимать мужское решение.
Он пообещал морю остаться и честно готовился выполнить свое обещание. Запасался продуктами на первое время. Их санаторий располагался у подножия довольно высокой горы. Мальчик нашел там, высоко, вдали от общей тропы, большое солидное доброе дерево с хорошим сухим дуплом. Он там свободно помещался весь. Значит, это дупло и станет теперь его новым домом. В жару в нем было прохладно. Невообразимо прекрасно пахло травами, стрекотали кузнечики, "гул в вечерние часы" доносился снизу вполне внятно.
Определив себе дом, он вполне успокоился и радовался морю, как самый счастливый и беззаботный человек на свете. Он почему-то совсем не думал тогда о родителях, о том, что они разволнуются, станут его искать. У них была своя собственная жизнь. А он свою личную дорогу выбрал. Они в конце концов поймут.
Отпуск тем временем неумолимо уменьшался с каждым днем. Мишка сделался совсем загорелый, коричневый. Волосы же, наоборот, выгорели до совершенной соломенной белизны.
– Красавец стал – в кино снимать, – любовалась счастливая мама. – Вернешься в школу, все девочки в тебя мигом повлюбляются.
В какую-такую школу? Миша про себя даже смеялся маминым по-детски наивным планам. И зачем ему эти "все девочки"? Он же останется с морем! Ему было даже странно, что родители, всегда прежде неплохо понимавшие его, не догадались, что он уже влюблен. Однажды и на всю оставшуюся жизнь.
Уйти в дупло он собирался за день до даты отъезда. Рассуждал парень так: билеты родителей пропасть не должны, за них деньги плочены. Если он исчезнет перед самым поездом, они останутся его искать, билеты пропадут. Придется тогда заново покупать через пару дней. А так – они его хватятся, день поищут, поймут, что шансов найти нет никаких, и вовремя, без потери билетов и денег, отбудут в Москву.
Ведь логично? И очень разумно, просто не по годам!
Потом, через много лет, он приедет к ним – мужественный закаленный моряк весь в морщинах от солнца и соленой воды. Они, конечно, сразу его не узнают, такой он будет взрослый и могучий. Разобравшись, кто перед ней, мама кинется его обнимать, а отец пожмет крепкую мозолистую руку сына и признает его правоту.
В общем, ушел Миша рано утром предотъездного дня. Не дожидаясь завтрака. У него же в дупле все было. Много печенья, сухой хлеб, соль, перец, стянутые из столовой, яблоки, виноград. Потом, когда все успокоится, родители уедут, он планировал заходить в санаторную столовую под видом отдыхающего и питаться там. Будет идти со взрослыми, будто их сын, быстро чего-нибудь схватит-проглотит и – назад, в дупло. Он даже тренировался так проходить. Шел вплотную к какой-нибудь семейной паре, и никто на него внимания не обращал.
То есть – все продумал досконально. Не подкопаешься.