Сашка в ужасе схватился за голову, посидел минут пять в ступоре, достал новый листок и решил действовать на манер того студента-ботаника, который, вытянув билет про огурец и ровным счетом о нем не зная, рассказывал историю про помидор и про то, чем он, помидор, от огурца отличается. За одиннадцать лет обучения в средней школе Сашкины пристрастия в литературе ограничивались "Мастером и Маргаритой" Булгакова, рассказами Зощенко и почему-то "Апокалипсисом" Иоанна Богослова; прочтением последнего произведения Таланов особенно гордился. Чем объяснялся такой странный выбор не входящих в программу произведений, осталось для меня загадкой. За оставшийся час Сашка накропал ровно страницу. Писал "большими буквами и короткими предложениями". Коронную фразу про тройку, которая как птица и куда-то несется, он тиснул в финале, не преминув поставить в конце восклицательный знак.
- Вот мне три шара и вкатили! - ликовал тогда Сашка. - Так не два же!
Учитывая тот факт, что по остальным предметам у Таланова было "отлично", его благополучно приняли.
У Сашки была смешная привычка придумывать преподавателям прозвища. Помню, как-то в мрачную промозглую аудиторию, где мы всем потоком слушали лекции, осторожно зашел востроносенький субъект, ростом и выражением лица напоминающий шестиклассника. Безуспешно прорываясь через незатихающий галдеж, человечек что-то тихо говорил. Видимо, называл себя.
- Да замолчите наконец! - рявкнул кто-то с галерки. - Ни фига не слышно!
- …вести предмет - "Тисленные методы", - спокойно закончил человечек и направился к кафедре.
Воцарилась долгожданная тишина - все старательно записывали.
- Машка, ты чего, сбрендила? - толкнул меня под руку Сашка. - Ты что написала? - И весь затрясся от смеха.
- Как что? Название предмета. Сам потом будешь спрашивать… - обиделась я.
- Дурында, да он так букву "Ч" произносит! Методы не "тисленные", а численные, - почти икая от восторга, объяснил Сашка.
С того дня весь поток с легкой талановской руки называл Соколова - кстати, отличного юморного дядьку, искренне любившего своих студентов, - не иначе как Тисла.
Преподавательский состав в основном состоял из мужчин, но бухгалтерский учет у нас вела жуткая крыса, Клара Вениаминовна Гульпенко. Всех особ женского пола, бывших моложе ее, она не переваривала, а симпатичных - люто ненавидела. Сдать зачет, а после - экзамен Кларе Вениаминовне было практически неосуществимой задачей.
Постоянным аксессуаром госпожи Гульпенко была меховушка, повязанная на мощной шее и напоминающая чей-то пушистый хвост в стиле "а-ля мексиканский тушкан". В отличие от Эллочки-людоедкинового, хвост был не зеленый, а какой-то кремовый, и выглядел он весьма вульгарно.
Клара Вениаминовна поправляла меховушку, щурила поросячьи глазки и, явно наслаждаясь моментом, ехидно цедила:
- Придете в следующий раз, милочка…
Сашка ласково называл Гульпенко Пушистиком. Еще бы, ему-то, равно как и всем парням Финэка, она всегда ставила "зачет"! Зато все девчонки в университете знали, что в мини-юбке или обтягивающих джинсах бухучет сдать невозможно. Только одевшись позатрапезнее и смыв в туалете макияж, можно было на что-то рассчитывать.
Сумасшедшую Азу Арнольдовну, которая тягучим трубным голосом не рассказывала, а пела "Экономическую теорию" вместо прежней политэкономии, Сашка окрестил Цыганкой Азой.
Обжегшись раз на молоке, я решила дуть на воду и перво-наперво выяснила у Сашки дату его рождения. Так учила незабвенная Эльга Карловна и на наши недоуменные улыбки строго отвечала, что звезды - не лгут, а выбирать мужчину нужно только и только по звездам. И неожиданно для себя очень обрадовалась, узнав, что по гороскопу Сашка - Рак, а следовательно, подходит мне целиком и полностью. Во всяком случае, так говорили звезды…
Что касается Степана, то я была больше чем уверена: он - Стрелец. В моей тетрадке до сих пор сохранилась запись, сделанная с громогласных слов Эльги Карловны: "Стрелец - страстная любовь, кончающаяся крахом". Я тогда еще скривила гримаску, а Эльга, наклонившись ко мне, сделала страшное лицо, зыркнула глазищами и изрекла: "Мэри, не связывайся со Стрельцом, в нем твоя погибель!.." И ведь права оказалась!
Мы ходили вместе в кафе, в кино - если у кавалера водились деньги. Был неподалеку от Финэка симпатичный гриль-бар, где настоящие грузины готовили совершенно фантастического цыпленка табака. Я предпочитала белое мясо, Сашка же обожал грызть куриные косточки.
- Как ты можешь это есть? - недоумевала я, глядя, как Таланов с хрустом перекусывает кость.
- Это же самое вкусное, Машка!
Когда у будущего финансиста финансы кончались, мы часами бродили по улицам. Даже в подъездах иной раз ошивались, грели у батарей руки. Иногда садились в трамвай и ехали куда глаза глядят.
И вот через несколько месяцев такого времяпрепровождения приглашает Сашка меня в гости. Родители, мол, завтра уезжают в канонические гости и квартира будет свободна.
- Чай, кофе, потанцуем, - небрежно так говорит и потешно подмигивает. А сам красный, как галстук пионерский.
- А что делать будем?
- Смотреть новый фильм! - моментально нашелся Сашка.
- Какой? Я стрелялки-страшилки не люблю, - капризно протянула я.
- Не волнуйся, фильм что надо, тебе понравится! Но название пока не скажу - сюрприз!
Итак, формальная сторона дела была утрясена. Мэри Блинчикова идет к своему одногруппнику смотреть фильм на видео. Культурное, можно сказать, мероприятие. Теперь мне предстояло разобраться с моральной стороной.
Степан уже давно мне не снился. Со времен канарской сказки прошло полтора года, и я изменилась. Чего греха таить, в интимных вопросах я была полнейшим профаном. Та ночь в волшебном замке прошла как в угаре, и она была одна. Я искренне продолжала считать, что та ночь - лучшее, что случилось со мной, но жизнь шла своим чередом. Но чему может научить молоденькую дурочку одна ночь любви, тем более если эта дурочка еще и влюблена, как кошка? Я больше не хотела раздваиваться, моя вторая - безумная и восторженная - половинка стихла и спряталась глубоко-глубоко в зыбкое сознание прошлого. И я не собиралась эту сумасшедшую половинку ворошить.
В отношениях с Сашкой я почему-то сразу почувствовала себя как будто старшей, более опытной, более умудренной. Ему даже нравилось уступать и соглашаться со мной. Хотя порой Сашка бывал невыносимо упрям и умел настоять на своем. Если мы ссорились, а делали мы это часто, мириться первым всегда начинал он - долго не общаться со мной он не мог. При этом принимал такой нарочито-невинный вид и так хлопал ресницами - ресницы эти как-то раз настолько поразили кондукторшу в трамвае, что она смилостивилась и не стала нас штрафовать, - что я покатывалась со смеху, и он вместе со мной.
Сашка терпеливо поджидал меня на выходе из метро. Стоял ноябрь, было уже очень холодно, а он опять надел свои дурацкие баретки - подошва тоненькая-тоненькая. И, конечно, без шапки - головные уборы Сашка презирал. Нос и уши у него был красные.
- Привет-привет, - подпрыгивая, сказал Сашка. Мне было очень уютно под его нежным взглядом. - А это тебе.
Таланов протянул пук ярко-красных гвоздик. Несчастные цветочки имели обветренный и болезненный вид, завтра, наверно, умрут совсем. Жалко!
- Спасибо, - я поцеловала его в щечку.
- Ну что, важнейшим из искусств для нас является кино? - захохмил Сашка, пихаясь в бок. Не человек, а вечный двигатель какой-то!
И вот мы в заветном месте. Квартирка - ничего себе такая, холл огромный, как я люблю, темно-желтые кресла и торшер с желтым же абажуром и длиннющими кистями. Сашка суетился вовсю, предлагая то тапочки, то чистое полотенце, то еще что-нибудь.
- Да уймись ты, наконец! Показывай свой сюрприз.
- Сейчас, Маш! - крикнул Сашка из недр квартиры.
- И вазу для цветов принеси!
В гостиной было тепло и уютно. Хрусталь в стенке, рядом - знакомые корешки подписных изданий, на стене - копия Айвазовского в темной раме, в общем - все как положено. И диван такой мягкий-мягкий, с пухлыми огромными подушками. Я устроилась поудобнее и прикрыла глаза.
- А вот и я! - сначала показался поднос, заставленный всякими разностями, а потом уже Сашка. Ложечки в фиолетовых с золотой каемкой чашках радостно позвякивали. - Может, ты выпить хочешь?
Да, для храбрости не помешало бы.
- Давай!
С заговорщицким видом Сашка открыл дверцу серванта и достал бутылку "Зубровки" и две маленькие пузатые рюмочки.
- Знаешь, как надо быстро согреваться? Запивать крепкий алкоголь чем-нибудь горячим, у папаши друг - полярник, так он научил, - тараторил Сашка. - Вот так, давай.
Горячий чай упал на наливку и словно толкал ее во все стороны, по телу разлилось блаженное тепло. Молодец, полярник, не соврал, действительно хорошо!
- А вот и фильм!
Сашка вставил кассету, ничего себе - "Ромео и Джульетта", да еще и на английском! Сюрпризом, конечно, назвать сложно, но спасибо и на том, что не "Калигула". В неделикатности Сашку трудно было упрекнуть. Интересно, где он откопал эдакий антиквариат? Половины слов я не могла разобрать, но фильм был красивый.
Сашка, естественно, не понимал ничего. Мы сидели, пили чай и неотрывно пялились в телевизор. Все возможные и невозможные темы для разговора были исчерпаны, сплетни - рассказаны-пересказаны. Чая мы тогда выпили, наверное, ведро, не меньше.
- Маш, может еще по чуть-чуть? - нарочито бодро спросил Сашка.
- А родители ругаться не будут?
- Нет, что ты! - тон у Сашки был, как у пса из мультика "Бобик в гостях у Барбоса". - Они у меня смирные, понимающие.
- A-а, понятно. А если не слушаются - ты их веником, да? - мы расхохотались.
- Ну могу я немного выпить с любимой девушкой? - ляпнул Сашка и прикусил язык.
Нашу мимолетную раскованность как корова языком слизала. Мы уставились друг на друга. Сашка то и дело нервно заправлял за уши падающую на лоб черную прядку волос. Телевизор голосом Ромео завывал что-то тоскливое - надо же, сколько времени прошло, Джульетта уже лежала в гробу, как мертвая, - перипетии несчастных влюбленных скоро должны закончиться… Артист, играющий Ромео, был довольно красивый, но какой-то субтильный. И бледный - наверное, из-за английского влажного климата. Краем глаза я покосилась на Сашку: два пунцовых пятна на скулах выдавали волнение, кончик слегка курносого носа будто поднялся еще выше, прямые плечи неестественно застыли… Сердце у меня колотилось сильно-сильно.
- Машка, ты в порядке? - и голос такой - прямо за душу берет.
А взгляд безумный, зрачки бездонные, и все в них - и желание, и страх, и счастье, и все на свете.
Между нами сконцентрировалось такое напряжение, что казалось: стоит поднести спичку, и она вспыхнет. Дышать стало невмоготу, я через силу набрала воздух в легкие и выдохнула.
В ту же секунду Таланов, подпрыгнув на диване, повернулся и загреб мои руки в свои. Пальцы длинные, узкие, как говорят - музыкальные - и чуть-чуть дрожат. Его возбуждение передалось и мне. Широко распахнутые Сашкины глаза неотрывно следили за мной, в них читалась тревога.
- Скажи, - выдохнул он. - Скажи мне, ты… у тебя…
Хочет знать, был ли у меня кто-нибудь до него! Сейчас надо томно откинуться на диван и, обворожительно улыбаясь, тоном опытной львицы произнести что-нибудь бальзаковское, вроде: "Мой милый мальчик, красивым женщинам не принято задавать подобные вопросы…" Но я не могла - да и не хотела - говорить так Сашке. Сейчас мы были с ним, как бы точнее сказать, наравне, да, наравне. Со стороны мы выглядели, наверно, как два молодых глупых идиота, ну и что с того? Вместо ответа я неожиданно для самой себя прижалась к Сашке и тихонько поцеловала его в губы. Они были мягкие и пахли конфетами. Какое-то незнакомое ощущение нежности окутывало меня.
Его рука робко и аккуратно прикоснулась к моей груди и начала шарить в блузке. Над бюстгальтером он колдовал целую вечность, не переставая быстро и нежно целовать меня в шею. Когда и этот ребус был разгадан, он так жадно набросился на мою грудь, что я чуть не вскрикнула. Но болезненное ощущение сразу перешло в иную ипостась, приятную и желанную. Я застонала.
…Мы все сделаем правильно, мы уже большие, и никакой Степан нам не сможет помешать. Против воли все-таки вспомнив о нем, я вдруг по-настоящему на него разозлилась. Да, Сашка неопытный и немножко смешной, особенно сейчас, когда борется с одеждой. Самыми упорными оказались джинсы, длинные и узкие, как и весь он сам, они никак не желали сниматься. Но у нас все получится, потому что мы оба одинаково беспомощны на этом пухлом диване. И самое главное - я у него первая любовь, он сам так сказал, и это правда. И я значу для него в сто, тысячу, нет, в миллион раз больше, чем значила для Степана! Но какой же он смешной! Пыхтит, старается. Снова перед глазами возник Степан. Как же он все непринужденно и легко делал…
И тут я разозлилась на себя. Что же мне, пояс верности надевать? В монастырь удалиться? Он был первый, да, но не последний же! Я живая красивая женщина, и мне нужен мужчина!
Я сама изумилась такому неожиданному повороту мыслей. Будет у меня мужчина! Воодушевившись подобным образом, я распалилась и вновь притянула Сашку за шею…
Когда мы пришли в себя, за окном чернел вечер.
- Тебе было хорошо? - спросил Сашка.
- Да, - я поцеловала его в горячую, как у маленького, щеку и, собрав растерзанный конфекцион, направилась к ванной. Сашка - следом за мной.
Мы мылись в ванной вдвоем, и эта совместная процедура произвела на меня большее, чем секс, впечатление. Эротичной помывку никак нельзя было назвать, Сашка так увлекся, пока растирал меня всю чем-то, что называл "мочалкой", что сильно замерз.
Мы постепенно привыкали друг к другу, как привыкают каждую весну деревья к тому, что на них появляются листья. Сначала совсем маленькие, потом все больше, больше… Мы привыкали к нашей нежности, к новому необычному ощущению близости и доверия, ведь нам предстояло с ним жить.
В этот же день мне пришлось познакомиться с его родителями, очень приятными и тактичными людьми. Они вернулись домой, когда мы с Сашкой на кухне мирно попивали чаек. Я до сих пор не понимаю, как в наших животах могло поместиться такое количество жидкости. Я заметила внимательный взгляд Сашкиного отца, который он бросил на нас с порога. Видимо, на наших лицах было написано все, хоть мы вовсю старались казаться безмятежными простачками. Но отец сразу стал расспрашивать меня об учебе, о кафе, и я чуть расслабилась. Сашка, я поняла, довольно много рассказывал обо мне, и это тоже меня тронуло. Мы очень хорошо посидели, болтая о том о сем. К концу вечера от моего смущения не осталось и следа.
- Машенька, приходите еще, - на прощание сказала мне Сашкина мама и простодушно добавила: - Вы нам очень понравились.
Была уже ночь, когда мы стояли у дверей моей квартиры и никак не могли расстаться. Вдруг Таланов отлепился от меня, нахмурился, подумал и спросил:
- Машка, а сколько у нас будет детей?
- Что-о?
- Ну сколько детей у нас родится? - терпеливо продолжал допытываться Сашка.
Глаза были серьезные, только где-то в глубине мелькали смешливые чертики. Вот это да, ну Таланов дает! Я посмотрела на часы - 00.03.
- Трое! - я чмокнула Сашку в кончик носа. - Беги, а то на метро опоздаешь!
ОН ПРОСТОЙ СТУДЕНТ
С того дня Сашка стал моим постоянным любовником. Нам было хорошо вдвоем.
…В одно далекое лето, когда бабуля сильно болела и лежала в больнице в Угличе, папа вывез меня в Крым.
Тот необыкновенный день врезался в мою память. Среди бела дня на небо внезапно наползла серая дымка и накрыла солнце. В воздухе разлилась непонятная истома, почти осязаемое напряжение повисло над почерневшим морем и пляжем.
Люди вокруг засобирались, и вскоре у воды, кроме нас с папкой и старичка со смешной острой бородкой, никого не осталось.
Воздух еще сгустился, дымка на небе становилась все темнее и темнее. Я сидела на песке, как завороженная, и ждала чуда. Было так нереально тихо, что в ушах звенело. Казалось, в мире осталось только незыблемое море, нависшее над ним небо и мы - три букашки, замершие в благоговейном восторге перед грядущей стихией.
Я на коленках подползла к воде - она была горячая!
- Доча, смотри, - шепнул папа.
На горизонте от воды столбом поднимался розовый гриб с белой, словно пенящейся шляпкой. Я восторженно ахнула.
- Что это?
- Смерч, - как-то уважительно произнес смешной старичок.
Гриб рос на наших глазах - до самого неба, шляпка лезла вверх и вширь, слоилась и брызгала, как убегающее из кастрюльки молоко. Будто гигантский рой беспечных веселых пчел, собранных со всего света и неожиданно выпущенных на волю, закручивался в лихую спираль и уносился ввысь. Белоснежная дрожжевая лава курчавилась, пенилась и текла через край. Затаив дыхание, мы сгрудились в кучку и наблюдали невиданное выступление природы…
В нашем тандеме Сашка был неугомонным смерчем. Энергия била в его длинном организме через край, он все время спешил, мчался, суетился, не успевал. Мне в силу природной лености было невдомек, куда он торопится. Сашку, в свою очередь, искренне забавляла моя неторопливость и "тугодумство". Он шутя называл меня "тормозом", а я его - "торопыжкой". Мы дополняли друг друга.
Родителям моим Сашка нравился, особенно папке. Они легко отпускали меня на дни рождения, дискотеки и прочие вечеринки и не сердились, когда я возвращалась поздно, - Таланов всегда, как верный страж, провожал меня до дверей квартиры.
Мы никогда не разговаривали о будущем. Вернее, Сашка неоднократно предпринимал такие попытки, но я всегда отшучивалась. Мне это просто не приходило в голову - обсуждать какую-то мифическую совместную жизнь, когда целиком и полностью зависишь от родителей и живешь в их квартире! Мы встречались практически каждый день. Нам уже не пели пошлых стишков в университете, мы считались официальной парой. Сашка устраивал меня тем, что всегда был под рукой, и он был свой, привычный и родной Сашка.
Но где-то в самом глубоком закоулке девического сознания жила мысль о том, что сердце мое разбито. Рана уже не кровоточила, она затянулась рубцом и почти не давала о себе знать, но иногда накатывала волна грусти, и я понимала: настоящую страсть я уже испытала, а такое дается в жизни один раз. Мне нравилось думать про себя подобным образом. Главное в моей жизни произошло и никогда не повторится; так счастлива я уже не буду никогда. И я, как Татьяна Ларина, выйду замуж, нарожаю детей, но мой истинный возлюбленный остался далеко-далеко в прошлом и навсегда похоронен в моей душе. А может… Но я запрещала себе думать о Степане и мечтать о невозможном. К чему?
Мало-помалу я стала замечать, что Таланов относится ко мне, как к своей собственности. Поначалу все это выглядело невинно, так, легкие проверки типа "где была", да "с кем", да "зачем". Сначала я не обращала внимания на подобные штучки. Пусть мальчик поиграет во взрослого дядю! Как говорится, чем бы дитя ни тешилось…