2
"Пользуясь методами, общими для всего ГПУ, Тучков кстати и некстати применяет ко всем арестованным епископам, священникам и верующим общую для всех 72-ю статью уголовного кодекса: "Несоблюдение декретов об отделении церкви от государства".
Казалось бы, статья эта имеет определённый, узкий смысл, точно характеризующий преступление - несоблюдение декретов. Однако предъявляется она лицам, совершенно не противодействующим декретам об отделении Церкви от советского государства. Под 72-ю статью ГПУ подводит, что ему угодно.
В делах находящихся на Соловках духовных лиц, присланных в лагерь по 72-й статье, я видел такие обвинения:
Противодействие изъятию церковных ценностей.
Монархическая пропаганда.
Церковная контрреволюция.
Воспитание детей в религиозном духе.
Натравливание одной части верующих на другую и многое другое", - рассказывает в книге "Записки бежавшего (Соловецкая каторга)" Александр Клингер.
Как мы помним, Тучков был на приёме у товарища Сталина дважды: 18 и 26 февраля 1930 года. Кстати сказать, в постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) от 30 января 1930 года "О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизацию) в восьмом пункте говорилось: "Срочно пересмотреть законодательство о религиозных объединениях в духе полного исключения какой бы то ни было возможности превращения руководящих органов этих объединений (церковные советы, сектантские общины и пр.) в опорные пункты кулачества. Поручить оргбюро ЦК дать директиву по вопросу о закрытии церквей". Комментируя этот документ, Д. А. Волкогонов в книге о Ленине подчёркивает: "По инициативе Совета Труда и Обороны, одобренной, разумеется, Политбюро, началось снятие церковных колоколов. Каждый год спускался специальный план (как на добычу руды), сколько тонн бронзы получить на печальной ниве обезглавленных церквей.
Политбюро, например, 11 мая 1933 года утверждает "в целях обеспечения автотракторной промышленности колокольной бронзой… увеличить годовой план бронзы с 5200 до 6300 тонн…". И дальше даётся разнарядка по областям:
Московская область - 670 тонн колокольной бронзы;
Ленинградская - 335;
Северный Кавказ - 120;
Средняя Волга - 130;
Ивановская область - 200 и т. д.
Церкви постепенно закрывались и после массового погрома. Пустели соборы. Скорбно стояли на сельских пригорках обезображенные, без куполов, храмы. Теперь уже безмолвно, печально, обречённо. Правда, иногда откуда-то из глубин поруганного национального и религиозного сознания, а может, просто от безысходности выплёскивались мятежные протесты.
В сентябре 1938 года тогда ещё заместитель народного комиссара внутренних дел Берия доложил Сталину, что Некрасовским райисполкомом Ярославской области было принято решение о закрытии церкви и снятии колоколов в селе Чёрная Заводь. Приехали руководители района. Собралась толпа, стали раздаваться крики: "Караул!", "Грабят!", "Пьяные бандиты приехали". Церковники установили круглосуточное дежурство у церкви. Руководители района растерялись…
Сталин, недочитав донесения до конца, размашисто набросал в углу листа: "Т. Маленкову. Прошу проверить и доложить. Арестовать организаторов. И. Сталин".
Так всё же, что произошло в феврале 1930 года, заставившее Сталина вызвать Тучкова?
Именно в феврале, а точнее в начале февраля, папа римский Пий XI "заявил о начале "крестового похода молитв" против СССР, где совершаются гонения на религию и верующих. Одновременно он призвал европейские государства поставить условием признания СССР уважение им принципов свободы религии" (М. И. Отдельский (М. И. Одинцов). Ватикан и Советская Россия: поиск компромисса. 1920–1928 гг.).
А позднее, в ходатайстве начальника СПО ОГПУ Я. С. Агранова о награждении Е. А. Тучкова, будет написано: "Блестяще проведена работа по срыву объявленного папой Римским в 1930 г. крестового похода против СССР".
3
О том, как работал Евгений Александрович Тучков и его помощники, рассказывает Александр Мазырин, иерей, магистр богословия, кандидат исторических наук, доцент кафедры Истории Русской православной церкви ПСТГУ ("Сто дней Русской Православной Церкви под управлением Ярославского викария (комментарий в свете веры)"?): "Жесточайшие гонения, которые претерпела Русская Православная Церковь в 1920–1930-е годы, не могли не отразиться на положении её высшего управления. С лета 1922-го по лето 1923 года, после ареста святых Патриарха Тихона и его Заместителя митрополита Ярославского Агафангела (Преображенского), управление Православной Российской Церкви было фактически обезглавлено. Ситуация могла повториться в конце 1926 года, после того как в заключении оказались Патриарший Местоблюститель священномученик митрополит Крутицкий Пётр (Полянский) и два его Заместителя: митрополиты Нижегородский Сергий (Страгородский) и Петроградский Иосиф (Петровых). Тоща, ввиду крайнего оскудения высшей православной иерархии, во главе церковного управления на сто дней должен был встать даже не правящий архиерей, а всего лишь викарий Ярославской епархии, не имевший, к тому же, высшего богословского образования. Этим архиереем стал архиепископ Угличский священномученик Серафим (Самойлович)".
В то время органы Госбезопасности активно вели поиски высшего иерарха, который бы принял условия легализации церковного управления, выдвигаемые властью. Весьма красочное описание действий начальника VI ("церковного") отделения Секретного отдела ОГЛУ можно найти в очерке Б. В. Апушкиной "Крестный путь преосвященного Афанасия (Сахарова)": "Перед тем как митрополит Сергий стал заместителем Местоблюстителя, его роль Тучков предлагал тем архиереям, имена которых стояли в завещании Патриарха, т. е. митрополитам Агафангелу и Кириллу. Рассказывали, что митрополиту Агафангелу запретила идти на это одна блаженная (слепая Ксения) из г. Рыбинска, которую он очень почитал, сказав: "Если согласишься, то потеряешь всё, что раньше приобрёл". Когда же Тучков вызвал митрополита Кирилла, последний дал согласие на занятие этой должности, но не принял предложенного условия. "Если нам нужно будет удалить какого-нибудь архиерея, вы должны будете нам помочь", - сказал Тучков. "Если он будет виновен в каком-либо церковном преступлении, да. В противном случае я скажу: "Брат, я ничего не имею против тебя, но власти требуют тебя удалить, и я вынужден это сделать". - "Нет, не так. Вы должны сделать вид, что делаете это сами и найти соответствующее обвинение!" Владыка Кирилл отказался. Говорят, он ответил: "Евгений Александрович! Вы не пушка, а я не бомба, которой вы хотите взорвать изнутри Русскую Церковь!"
Конечно, труд Е. В. Апушкиной является скорее агиографическим, чем историческим. Однако факт ведения Тучковым переговоров со священномучеником Кириллом о судьбе высшего церковного управления в начале 1927 года сейчас уже подтверждён документально, равно как и факты давления на высшую церковную власть, с тем чтобы она расправилась с неугодными ОГЛУ иерархами.
Не добившись желаемого от митрополита Агафангела и Кирилла, Тучков вновь обратился к архиепископу Серафиму. В составленном в 1930 году неизвестным автором "Обзоре главнейших событий церковной жизни России за время с 1925 года до наших дней" об этом эпизоде было сказано так: "В это время архиепископ Серафим Угличский вызван был в Московское ГПУ, где Тучков предложил ему принять известные условия "легализации". На это архиепископ Серафим ответил отказом, мотивируя его тем, что не считает себя полномочным решать основные принципиального характера вопросы без находящихся в заключении старших иерархов. После трёх дней содержания архиепископа Серафима в ГПУ Тучков отпустил его в Углич (…)"
Сейчас уже стало возможным восстановить некоторые детали тех переговоров Тучкова с архиепископом Серафимом. Интересные подробности в своих воспоминаниях (дошедших, правда, через небеспристрастного посредника) сообщил келейник Угличского архиепископа М. Н. Ярославский: "Владыка мне говорил, что ему, как главе Церкви, власти тогда предложили Синод… И указали кого - членами Синода. Он не согласился… И сразу получил три года Соловецких лагерей… Но он Церковь никому не передал, а написал или сказал, что объявляет автокефалию каждой епархии… Так как глава Церкви - лишний кандидат в тюрьму… И его после этого тут же освободили… А вскоре был освобождён митрополит Сергий… И им был создан Синод из тех членов, которые власти предлагали владыке Серафиму… Но когда они это ему предлагали, владыка Серафим выдвинул своих всех членов… Я знаю, что он называл митрополита Кирилла… "Так он же, - говорят, - сидит". "Так он же у вас сидит, освободите его…"
Недавно было открыто письмо архиепископа Серафима, которое, в целом подтверждая свидетельство М. Н. Ярославского, позволяет внести в него некоторые уточнения. Из этого письма следует, что предложение Тучкова об учреждении Синода или Совета епископов действительно имело место. Как видно, святитель Серафим в связи с этим предложением претерпел внутреннее борение. Письмо от 7/20 марта 1927 года "дорогому о. Архимандриту" (Неофиту (Осипову), по нашему предположению) было написано в момент, когда решение архиепископом Серафимом было окончательно принято. "Я давно прозревал, - писал он, - что Совет Епископов - это гибель для Церкви и моя гибель. Я поставил точку. - Когда я дойду до точки, тогда уже никакие адские силы не могут поколебать меня. Ибо эта точка внушена промыслительной Десницей Божией, поддержана страданием и кровью наших страдальцев и верным решением Вашим и многих, подвижников слова и дела. Слава Богу".
Далее архиепископ Серафим описывал свою беседу с Тучковым. "Разговоров больших не было. Я сказал, что без совещания старейших иерархов не может быть авторитетным и наш Синод. "Кого Вы называете старейшими иерархами?" - "Всех местоблюстителей, всех заместителей - итого 9, а именно: Митрополита Арсения, Никандра и др.".
Можно заметить, что митрополит Кирилл здесь прямо не назван, но, как известно, в списке кандидатов в местоблюстители он был первым. Очевидно, он здесь также имелся в виду, и Тучков это понял. Реакция была незамедлительной. "Что было! - писал далее святитель Серафим. - Это был выстрел из большой пушки. "Как смотрит Митрополит Агафангел?" - "Он такого же мнения". И ещё пуще и больше. "У нас есть дела (неразборчиво) части". Я только махнул рукой на его угрозы всё пропечатать, я мог ему сказать, что всё пустое - дутое. И снова понижение тона - хотел, видимо, запугать. Но запугивать-то нечем. "Подумайте". "Отправьте в комнату", - обращается к чиновнику.
Думал я до 4 часов дня, вернее, читал Св. Евангелие. Понятное настроение. Решение принято. В 4 часа вызывают. "Ну что, передумали?" - "Что же мне передумывать, я сказал, больше говорить нечего". "Иван Васильевич, - обращается к чиновнику, - знаете ли, что нам предлагает архиепископ Серафим? Собрать чёрную сотню. Это открытая контрреволюция. Нет, нужно, видно, послать его в Соловки. А сейчас приготовьте бумагу в приём арестованных". Как они мне показались жалкими людьми".
Иван Васильевич, к которому обращался Тучков, - это его заместитель и будущий преемник в должности начальника VI отделения СО ОПТУ И. В. Полянский. Как видно, угроза отправить архиепископа Серафима в Соловецкий лагерь, о которой писал его келейник, действительно имела место. В тот раз она, однако, осталась нереализованной. Пробыв день в камере, архиепископ Серафим снова был вызван к Тучкову. Далее в письме шло описание продолжения разговора. "Ну, что же, передумали?" - "Нет". - "Ну, мы не злопамятны - мы освобождаем Вас и даём местожительство в Угличе, можете служить, где угодно, но управлять - ни-ни. Ни назначать, ни перемещать, ни увольнять, ни награждать". - "А как же запросы с мест, по делам текущим. Жизни не остановите - она потребует своего". - "Ну, можете отписываться. Что же Вам нужно? Ведь Вы не оставили после себя заместителей. Так и действуйте - бумаг о новом порядке управления отнюдь не рассылать. Можете писать на места, что "т. к. я, мол, лишён управления, то управляйте на местах". А если что вздумаете написать - то с верным человеком пошлите ко мне, а я посмотрю и передам Вам своё мнение. А быть может, Вы ещё увидитесь с Митрополитом Агафангелом и передумаете, и надумаете открыть совет. А пока - до свидания. Мы купим Вам билет, проводим до вокзала, а там - уезжайте в Углич и сидите спокойно". Разговор кончен. Разве ещё только добавить, что во всех разговорах я упирал на то, что я занят решением только текущих дел, я человек маленький и исполняю то, что мне поручено. "А кто же у Вас большой человек?". - "Митрополит Пётр". Снова пушка выпалила. Я больше молчу и больше слушаю. Снова в камере и, скажу Вам, что было жаль расставаться с ней - такой покой - завещание написано, дело совершено. Можно было бы своим страданием ещё более закрепить его, на всё воля Божия. Жду вечера. Но, вот, 10 часов, и часовой подаёт знак снимать сапоги и ложиться спать. Значит, думаю, Тучков надул. Ну, что же! Так, видно, нужно. Ложусь спать и спокойно засыпаю. Только что задремал, как слышу поворот ключа: "С вещами!". И я снова в приёмной. Со мной говорит уполномоченный Тучкова Иванов: "Владыка, Вы помните разговор с Тучковым?" - "Помню". - "Бели помните, то больше нечего Вам говорить, пожалуйте". Мы в автомобиль и скоро на вокзале, в комендатуре ГПУ, уполномоченный подал билет, проводил до вагона, подождал, пока тронется поезд, вежливый поклон, и я покатил до Ростова, откуда на лошадях благополучно добрался до Углича, где вчера служил вечерню при громадном стечении народа. Надолго ли? Думается, будут - это начало терзаний и мучений. А им, видимо, обезглавить Церковь рискованно".
Архиепископ Серафим не ошибался. Задача ОГПУ тогда действительно состояла не в том, чтобы оставить Патриаршую Церковь вообще без руководства, а в том, чтобы это руководство подчинить себе. Угличский архиепископ подчиняться диктату Тучкова не хотел, отговариваясь тем, что он "человек маленький". В итоге из-за грубейшего вмешательства ОГПУ во внутрицерковные дела наличный Заместитель Патриаршего Местоблюстителя фактически был лишён возможности управлять Церковью. Далее в письме святитель Серафим размышлял, как ему действовать в столь непростой ситуации: "Запрещение управлять, конечно, дутое - тут может быть и провокация. Если я напишу, что я не моту решать дела, по ч.(?) мне запрещено, то он может сказать: "Кто запретил? Что вы врёте". Могут создать дело. А посему придётся снова как-нибудь приспосабливаться. Там, где нужно писать "утверждается", можно написать "читал", где пишется "удостоить" - можно написать "на усмотрение правящего епархией". Это будет уже отписка по выражению Тучкова, а для наших будет моё согласие и санкция".
Результат беседы Тучкова с архиепископом Серафимом нашёл отражение в очередном обзоре политического состояния СССР (за февраль), датированном 7 апреля 1927 года: "В последнее время Серафим отказался от мысли образовать синод из второстепенных (главным образом викарных) епископов, разрешил оставить церковь на прежнем положении и даёт указания местам о "самоуправлении на самых широких основах", т. е. фактически предоставляет места самим себе".
4
Евгений Александрович Тучков любил иногда пройтись пешочком по своему Большому Комсомольскому переулку.
До 1932-го и после 1993-го он назывался и называется Большой Златоустинский. В честь Иоанна Златоуста. Название же возникло в XVIII веке и было дано по Златоустовскому монастырю. Начинается переулок от Мясницкой улицы напротив Фуркасовского переулка, проходит на юг, пересекает Лучников переулок справа, Малый Златоустинский переулок слева и заканчивается на Маросейке напротив Большого Спасоглинищевского переулка.
И вот он идёт в новенькой форме по тротуару, недавно пошитая гимнастёрка туго перетянута командирским ремнём, сверкают до блеска начищенные сапоги, фуражка надвинута почти до бровей. И очень хорошо на душе, потому как редко ему доводилось вот так вот запросто пройтись по городу, который пленил однажды и навсегда…
Вернувшись в Москву с Урала, Тучков не мог налюбоваться красавицей, в которой он стал большим человеком - вершителем судеб иерархов Русской православной церкви.
Тридцатые годы в столице были особенными. Строилась канализация, улицы стали убирать с помощью техники. Работали подметальные машины и поливомоечные агрегаты. Росло количество больниц, детских садов и библиотек. По улицам города уже привычно проезжали троллейбусы, автобусы и такси. Работали более двух тысяч государственных и кооперативных магазинов, более четырёх тысяч палаток, более трёх тысяч лотошников и десятки официально зарегистрированных рынков. Что и говорить, выросло и население златоглавой аж до четырёх миллионов человек.
Всё радовало, всё придавало некую весёлость и хорошее настроение. О прошлом не думалось, потому что оно было беспорочно правильным. По крайней мере, так казалось тоща…
Работа, ничего не поделаешь. Не до сентиментальностей. Есть свои, а есть чужие. Враги они однозначно чужие…
Как тут не вспомнить Виктора Некрасова: "Читая последнюю книгу Абрама Терца (он же Андрей Синявский), я живо рисую себе образ следователя, ведущего следствие. Диалог презанятнейший, и чуть ли не со слезами на тазах у этого самого следователя.
"Ах, Андрей Донатович, Андрей Донатович! Вы думаете - мы не люди? Думаете - не больно? У меня у самого маленький ребёнок. Чуть побольше вашего. Звать Наташей. Знаете, утром или вечером подойдёшь к кроватке. "Наташа, говорю, Наташа, папка пришёл с работы". А она смеётся, прыгает на своих тоненьких ножках. "Папка! - говорит. - Папка!"
Этой, первой, встрече следователя и подследственного посвящено много страниц и в диалоге, очевидно, много сочинённого уже впоследствии, для развития и углубления художественного образа (право писателя), но с интересом читая эти страницы, я невольно вспоминаю своих следователей и некое, весьма существенное, высказывание самого Андрея Донатовича:
- Знай, дорогой Вика, что теперь у них не в моде бить по рылу и выкручивать руки. Сейчас они все интеллигентные, образованные, всё про Чехова да Пушкина, ужом в душу к тебе заползают, по имени-отчеству называют. И ты попадаешь на удочку.
И другой, тоже весьма достойный человек, Иван Дзюба, вернувшись из тюрьмы, говорил мне:
- Главное, В. П., не ищите в следователе человека. Может, дома, с женой, с детьми он человек, а здесь он на работе. Не поймёте этого, и вам конец".