– Если я не буду следить за ним, он будет продан в мгновение ока. Но дело не только в том, за сколько мы сможем его продать. Эта покупка поднимет престиж нашей фирмы. Все газеты мира поместили репортаж с аукциона и написали, что фирма "Джардин" приобрела "Сверкающий властелин".
– На твоем месте я бы не гордился такой славой.
– Это не дешевая слава, Найгел. Это прекрасная реклама.
– Фирма "Джардин" не нуждается в рекламе, – высокомерно заявил Найгел. – По крайней мере, это справедливо относительно лондонского отделения.
– Очко в твою пользу. Но ты не прав, дорогой мой. Нам не помешает реклама по обе стороны Атлантики. В наше время конкуренция очень сильна, и мы должны так же громко заявлять о себе, как и другие ювелирные компании. Это единственно верная политика девяностых. Ты можешь обратиться к любому специалисту по маркетингу, и он повторит тебе мои слова.
– Мне кажется, мама, что ты становишься все больше похожа на американку.
– Но ведь я и на самом деле американка, Найгел. Да и ты наполовину американец. Разве ты забыл об этом?
– Но ты заходишь слишком далеко. "Джардин" – английская фирма.
Стиви не была уверена, что она правильно поняла, что имеет в виду Найгел, но решила не заострять на этом внимания.
– Что же касается "Сверкающего властелина", то это не только прекрасная покупка, но и очень выгодная.
– Дедушка так не думает. Он сказал, что ты слишком дорого купила этот бриллиант.
– Брюс так сказал?! – удивленно воскликнула Стиви и рассмеялась. – Неужели он в самом деле это сказал?
– Конечно, сказал, можешь не сомневаться, – раздраженно ответил Найгел. – Он сказал, что ты всегда покупаешь камни слишком дорого, особенно когда речь идет о бриллиантах.
– И когда я начала делать невыгодные покупки? Он не сказал тебе это?
Найгел поднял голову и посмотрел прямо в лицо Стиви.
– С тех пор как ты открыла магазин на Пятой авеню.
– Забавно. Ведь нью-йоркское отделение "Джардин" приносит фирме огромный доход. Тебе не кажется, что Брюс стал немного странным?
– Нет, конечно.
– А когда ты в последний раз виделся с ним?
– Вчера. Перед отъездом. Он приходил в лондонский магазин. В последнее время он довольно часто наведывается.
– Это интересно.
Стиви встала и облокотилась на крышку бюро. Она внимательно смотрела на сына.
– Похоже, в фирме что-то изменилось. Когда я была в Лондоне несколько недель назад, твой дедушка ничего не сказал мне о том, что собирается наведаться в магазин.
– Как видишь, он передумал.
– Передумал или нет, дело не в этом. Я руковожу лондонским отделением "Джардин", так же как и нью-йоркским, и мнение Брюса о том, сколько я плачу за камни, меня не особенно интересует. Как, впрочем, и мнения других людей. Но если говорить о твоем дедушке, надо заметить, что он отошел от дел уже довольно давно. И его должность президента фирмы, как ты и сам понимаешь, не более, чем знак уважения… – Стиви помолчала и добавила твердо: – Знак уважения с моей стороны.
Найгел неодобрительно посмотрел на нее, но не отважился возразить матери.
Стиви так же холодно взглянула на сына. Несмотря на все ее раздражение, Найгел пробудил гордость в ее душе. Как красив ее первенец! Длинные светлые волосы, широко расставленные ярко-голубые глаза, правильные черты лица. Высокий, стройный, элегантный. Какая жалость, что его характер далеко не так совершенен, как внешний вид.
В этой молчаливой войне взглядов Найгел сдался первым. Он отвел глаза, затем быстро поднялся и направился к выходу.
– Мне пора, – пробормотал он, пробежав по кабинету и задержавшись у дверей. – До свидания, мама.
– Мы еще увидимся до твоего отъезда, Найгел? – торопливо спросила Стиви, в глубине души проклиная себя за проявленную слабость. Босс исчез, осталась только мать.
– Скорее всего нет. Я хотел бы улететь сегодня вечером, если получится.
– Понятно. Все равно дней через десять я буду в Лондоне.
– Ты приедешь на Рождество?
– Да. Мы с Хлоей вылетаем в двадцатых числах.
Найгел кивнул и открыл дверь.
– Передай привет Тамаре и поцелуй от меня детей.
– Непременно, – сказал Найгел и, не глядя на нее, вышел из кабинета. Дверь за ним бесшумно закрылась.
Стиви продолжала стоять, не отрывая взгляда от двери. Ее лицо выражало полную растерянность. Она все меньше и меньше понимала своего старшего сына.
Внезапно ей пришло в голову, что Найгел так и не сказал ей, зачем он сегодня заезжал на фирму, хотя у него совсем не было времени в этот краткий визит в Нью-Йорк. Возможно, у него не было никакой конкретной цели, и он сделал это просто по привычке. А может быть, ему было интересно, как идут дела в магазине. Или ему захотелось взглянуть на "Сверкающий властелин" и еще раз продемонстрировать Стиви свое неодобрение. Или решил помериться с ней силами? Она не знала, какое из ее предположений было верным.
Одно можно было сказать точно: Найгел заезжал не для того, чтобы поздравить ее с днем рождения, как она подумала вначале, когда он чуть ли не ворвался в кабинет. Правда, Стиви быстро рассталась с этой мыслью. Найгел был слишком резок и будто стремился поссориться. Он и не вспомнил о ее дне рождения.
В этот день, во вторник, десятого декабря, фирма закрылась раньше шести часов.
Как только двери, выходящие на Пятую авеню, захлопнулись, "Сверкающий властелин" был помещен на ярко освещенную витрину в центре главного демонстрационного салона. Это был небольшой зал с высоким потолком, который освещали яркие хрустальные люстры. Витрины для показа драгоценностей, расположенные вдоль стен, были искусно подсвечены. Пол устилал серебристо-серый палас. Антикварные французские столики и бюро в стиле Людовика XV, за которыми обычно работали консультанты фирмы, прекрасно вписывались в обстановку и придавали изысканность всему интерьеру. Сегодня на них стояли цветы.
Ровно в шесть тридцать служащие фирмы собрались в демонстрационном салоне, чтобы поздравить Стиви с днем рождения и отпраздновать приобретение знаменитого бриллианта. Шампанское и холодные закуски были приготовлены для служащих и немногочисленных гостей, приглашенных Стиви.
Здесь уже были Майлс, Хлоя, Андре Биррон и Мэт Уилсон. Андре, отложивший свое возвращение в Париж, давал сегодня ужин в честь Стиви. Вчетвером они окружили ее, поздравляя и желая всего самого лучшего.
Бриллиант поразил всех присутствующих. Зачарованные его волшебной красотой, люди столпились вокруг витрины, никто не мог отвести взгляда от этого короля алмазов.
Андре повернулся к Стиви и сказал:
– Я очень рад, что дела задержали меня в Нью-Йорке и я смог присутствовать сегодня здесь, на твоем триумфе, дорогая. Снова увидеть этот прекрасный камень и поздравить тебя – это большая радость для меня.
– Я счастлива, что ты сегодня с нами, Андре. Я хочу поблагодарить тебя за поддержку, которую ты оказал мне на аукционе. Не знаю, что бы я делала без вас с Мэтом. Я была просто комком нервов.
– Ничего подобного. Даже если ты и волновалась, об этом невозможно было догадаться. Ты, как всегда, была спокойна и уверена в себе.
К ним подбежала возбужденная Хлоя, она схватила мать за руку и воскликнула:
– Мам, это просто потрясающе! Потрясающе! Он потрясающий, слов нет! Как здорово, что ты выиграла торги на этом аукционе. Ты лучше всех, мам.
– Спасибо, Хлоя, – улыбнулась растроганная Стиви.
Ее порадовала реакция дочери, но, главное, девочка снова стала самой собой. После Дня Благодарения Хлоя была молчаливой и мрачной. Она как будто не могла найти себе дела, ей ничего не хотелось, словом, обычный подросток, который, тоскуя, делает несчастными всех вокруг. Но хотя и очень медленно, тучи наконец рассеялись, и к Хлое вернулась обычная жизнерадостность.
Андре сказал девочке:
– Он в самом деле потрясающий, Хлоя. Как и твоя мамочка.
– Она лучше всех на свете, дядя Андре.
– Очень рад слышать, как ты хвалишь Стиви. Она это заслужила. Не хочешь пойти посмотреть другие украшения? Стиви говорила мне, что сегодня первый показ новой коллекции.
– Хочу, – согласилась Хлоя и взяла его под руку.
– Я с вами, – сказал Мэт и последовал за ними к витринам с новой коллекцией.
Стиви осталась наедине с Майлсом перед "Сверкающим властелином". Ее очень волновало, что скажет о камне сын, и она поглядывала на лицо Майлса, пытаясь понять его реакцию.
– Он поражает своим великолепием, правда, Майлс?
– Ты точно выразилась. Просто дыхание перехватывает от такой красоты. – Он повернулся к Стиви и добавил: – Никогда не видел таких бриллиантов, а ты?
– Я видела камни и больше этого, но в нем есть что-то особенное. Он уникален. Конечно, каждый камень неповторим, не бывает двух одинаковых кристаллов, но уникальность "Сверкающего властелина" не опишешь стандартными характеристиками.
Майлс кивнул, снова поворачиваясь к витрине.
– Под его ледяным сиянием горит огонь.
– Это эффект огранки. Гарри Уинстон получил в руки большой кусок породы и, прежде чем отдать его гранильщику, несколько месяцев изучал его. У Гарри был безошибочный инстинкт во всем, что касалось кристаллов, Майлс, он видел в них то, что другие могли заметить только после огранки.
– Я очень рад, мама, что ты его купила, тебе так этого хотелось. Поздравляю тебя еще раз. И с днем рождения! Кстати, мой подарок тебе доставят домой, попозже. Надеюсь, он тебе понравится.
– Конечно, понравится, дорогой.
– Это бриллиантовое перо дяди Андре – просто прелесть!
– Ты тоже так считаешь? Андре счастлив как ребенок, что он сегодня с нами. И я тоже.
– А Хлоя, кажется, опять порхает, – с удовлетворением заметил Майлс. – Не хотел бы я снова стать подростком. Темное время. То возносишься на небеса, то проваливаешься в эмоциональные ямы.
Стиви согласилась. Затем, взяв сына под руку, отвела его в уголок, где их никто не мог бы услышать.
– Сегодня здесь был Найгел.
– Найгел! Но что он делает в Нью-Йорке? – Майлс был поражен.
– Он прилетел, чтобы встретиться с султаном Кандреи, который хочет купить несколько драгоценных камней.
– Но я думал, что султан – твой клиент?
– Я тоже так считала до сегодняшнего дня. Видимо, теперь он предпочитает вести дела с Найгелом.
– Кто это сказал?
– Найгел.
– Я не верю этому.
– Найгел явно хотел подчеркнуть это обстоятельство в нашем коротком разговоре.
– Он лгал. Найгел никогда не брезговал ложью. Держу пари, он ужом вертится, чтобы завоевать доверие султана. Скорее всего Найгел сказал ему, что это твоя идея и что ты больше не хочешь вести с ним дела. Мне кажется, ты не должна спускать ему все это.
– Но я не знаю, как это достойно сделать…
Стиви в сомнении покачала головой и отпила глоток шампанского.
– Если ты позвонишь султану, спорим на что хочешь, он подтвердит тебе это. И ты узнаешь правду.
– Но я не могу этого сделать, это может показаться султану странным. И я бы не хотела, чтобы он узнал, что…
– "Прогнило что-то в Датском королевстве"? – закончил Майлс, внимательно глядя на Стиви.
– Что ж, можно и так сказать. Понимаешь, мы должны быть одной командой, я всегда это говорила. Любая трещина в наших отношениях будет очень опасна для нашего бизнеса.
– Но Найгел определенно что-то задумал, мама.
Стиви неохотно кивнула.
– Он меня озадачил, Майлс.
– Думаю, он хочет единолично управлять фирмой. Как считаешь, он смог бы?
– У него хорошие задатки, но ему еще нужно многому научиться и много узнать. Надо отдать ему должное, он прекрасный бизнесмен. Но у него нет художественной жилки, нет такого таланта, как у Гидеона. И он, в сущности, не так много знает о камнях.
Стиви помолчала, размышляя, и затем продолжила:
– С другой стороны, в фирме много достаточно опытных специалистов и здесь, и в Лондоне, гак что недостаток знаний, может быть, и не так важен. По крайней мере, пока работает персонал, который мы с Брюсом подобрали.
Стиви снова задумалась и расстроенно сказала:
– Я согласна с тобой, Найгел хочет, чтобы я ушла с фирмы.
– Но тебе рано уходить, мама. Чем ты будешь заниматься, если перестанешь работать?
– Не знаю, Майлс. Наверное, и вправду сойду с ума от безделья. Но, честно говоря, я пока не собираюсь уходить. Я могу и хочу работать еще долгие годы. Как бы Найгел к этому ни относился.
Майлс засмеялся, затем внимательно посмотрел на Стиви.
– Мама, тебе сегодня сорок семь.
– Не напоминай мне об этом. Я совсем не чувствую себя такой почтенной дамой.
– Можно мне задать тебе один вопрос?
– Конечно, что ты хочешь спросить?
– Ты была так молода, когда умер отец, но ты не вышла замуж во второй раз. Почему?
– У меня для этого была очень веская причина.
– Это из-за нас, да?
– Только отчасти. Просто я не встретила никого, за кого бы я хотела выйти замуж.
Стиви улыбнулась.
– Ты же знаешь, для танца нужны два партнера. Но теперь, когда мои дети выросли, я, наверное, так и быть, поищу себе мужа. – Она кашлянула и, желая сменить тему, сказала: – Найгел сегодня был очень агрессивен, представь, он даже не поздравил меня с днем рождения.
– Свинья, – сердито пробормотал Майлс. – Но, честно говоря, мам, он не так уж изменился. Он всегда был порядочной сволочью, еще с детства.
Стиви удивленно посмотрела на сына, ее поразила злость в голосе Майлса, всегда такого спокойного и уравновешенного.
– Я и не знала, что ты так не любишь Найгела, – тихо сказала она, не отрывая взгляда от лица сына. – Ты никогда мне этого не говорил.
– Ну, мама, почему я должен был говорить это? На самом деле, я не могу сказать, что не люблю Найгела. Только иногда меня зло берет. Найгел как хамелеон. То он зол как черт, а то прыгает вокруг тебя, как щенок, и лижет руки. И тогда перед ним невозможно устоять.
– Ты очень точно описал его характер. И очень образно. Но, должна заметить, в последнее время я вижу, Найгела только в личине черта.
– Найгел не мог забыть о твоем дне рождения, мама. Он всегда очень серьезно относился к этому дню, даже когда мы были маленькими. Найгел всегда нам страшно надоедал с этим… – Майлс запнулся и виновато добавил: – Я совсем не то хотел сказать…
– Я понимаю, что ты имел в виду, – улыбнулась Стиви.
– Знаешь, я рад, что ты не уговаривала Найгела остаться на ужин, который дает дядя Андре в честь твоего дня рождения.
– Мне и в голову не пришло бы настаивать!
– Еще как пришло бы! Когда дело касается семьи, ты таешь как воск, – усмехнулся Майлс.
– Да ничего подобного, Майлс! Найгел вел себя просто возмутительно. Кроме того, он действительно торопился – непременно хотел попасть на ночной самолет в Лондон.
– Интересно, как только Тамара с ним уживается?
– Найгел может быть очень обаятельным. Ты сам это сказал только что. А Тамара – необыкновенная женщина. Она понимает Найгела и дорожит им. И потом, она очень умна и хорошо знает, как справляться с ним.
– Надеюсь, что ты права. Скажи, я угадал, дядя Андре ведет нас в "Ла Гренуй"?
– Ну конечно. Еще бы ты не угадал, ведь это его любимый ресторан в Нью-Йорке. Мне тоже там нравится.
Стиви улыбнулась и добавила:
– А теперь, Майлс, думаю, нам нужно заняться остальными гостями, не то они сочтут меня невежливой.
– Пойдем, мама, – согласился Майлс и взял ее под руку. На его сияющем лице ясно читалась любовь к Стиви и гордость за нее.
Часть вторая
РОЖДЕСТВО
14
Стиви прожила в Лондоне полжизни и очень любила возвращаться в этот город.
Нельзя сказать, чтобы она не любила Нью-Йорк, город ей нравился. Но Нью-Йорк занимал совсем другое место в ее жизни. Это был город ее детства и ранней юности. Она уехала оттуда, когда ей исполнилось четырнадцать. Именно тогда ее мать встретила Дерека, они соединили свои судьбы и переехали в Лондон. Стиви вернулась в Нью-Йорк уже зрелой женщиной: она растила Хлою, перестраивала Романихолл и открыла отделение "Джардин" на Пятой авеню. Для нее Нью-Йорк стал городом новых возможностей, в некотором смысле переезд в него она расценивала как свое второе рождение.
А Лондон был связан для нее с первой любовью, с замужеством, со счастливой семейной жизнью, с рождением детей и безвременной смертью Ральфа и, наконец, с ее становлением как деловой женщины. В этом городе прошли самые счастливые и важные годы ее жизни. Теперь, считала она, Лондон – город ее прошлого.
Стиви всегда вспоминала о Лондоне с ностальгией. Здесь было столько памятных для нее мест. Она мысленно перебирала их в памяти, воскрешая события давнего прошлого.
Сидя за письменным столом в своем кабинете, расположенном рядом с демонстрационным залом лондонского отделения "Джардин", Стиви вспоминала свои первые дни в Лондоне и свои любимые места…
Озеро Уайтстоун в Хэмпстеде весенним солнечным днем, куда они с Ральфом так часто водили мальчиков пускать кораблики и кататься на лодке. После этого они отправлялись пить чай в Бриар-лодж.
В этот большой старый каменный дом в Хэмпстед Хит, в котором ее мать и отчим провели половину своей супружеской жизни и где она сама жила два года, пока в шестнадцать лет не вышла замуж за Ральфа.
Стиви ясно представила себе Бриар-лодж, этот оазис любви, полный тепла и гостеприимства. Она была очень привязана к этому дому, чувствовала нежность к каждому гвоздику и сучку.
Блер украсила дом прекрасными гобеленами, античной мебелью, старинными коврами и замечательными картинами. Тысячи книг Дерека заполняли бесчисленные полки библиотеки. Его актерские награды, театральные программы и афиши, заботливо собираемые Блер, придавали библиотеке торжественный вид. Бриар-лодж всегда казался Стиви домом, в котором живут радость и согласие.
Сыновья, когда они были маленькими, любили играть в прятки в мансарде. Закрыв глаза, Стиви перенеслась в эти светлые дни. Она снова увидела трех своих голубоглазых малышей, какими они были тогда, и услышала их пронзительные голоса.
Сад вокруг Бриар-лодж был для Стиви еще одним дорогим местом. Особенно она любила гулять в нем весной и летом. Каждой весной она с нетерпением ожидала появления сначала зеленоватой дымки, а вслед за этим маленьких клейких листочков, а летом любовалась обилием цветов на идеально ухоженном газоне: от роскошных садовых до нежных полевых. Они наполняли воздух каким-то особым, неповторимым благоуханием.
Несколько старых яблоневых деревьев давали густую тень в солнечные жаркие дни, и, к радости мальчиков, они часто устраивали пикники в саду. Вспоминая сейчас эти пикники, Стиви вновь ощутила вкус любимых блюд детей: крошечных сандвичей с копченым лососем, яичного салата… Они с Блер делали домашние пирожные: корзиночки с кремом и клубничным вареньем. А у большого коричневого чайника с преувеличенной серьезностью хлопотал Дерек, оделяя всех ароматным янтарно-коричневым чаем.
Когда Дерек и Блер семнадцать лет назад продали Бриар-лодж и переехали в квартиру, выходящую окнами на Риджент-парк, Стиви очень грустила. Хотя она понимала необходимость переезда. Несмотря на то, что их новая квартира тоже была немаленькой, Блер намного проще стало вести хозяйство в ней, чем в огромном старом доме.