Чистые ноты первого гимна наполнили маленькую церковь. Внесли два гроба. Первый необычайно тяжелый, его удерживало шестеро шахтеров. Второй меньше и почти невесомый. Глаза всех присутствующих обратились на них и тут же стыдливо вернулись к страницам своих молитвенников, предпочитая не задумываться о том, что в них лежит. Всем было известно, что Джима выловили из воды в бухте Крушения, всего черного и разбитого, а как выглядела Алли, никто не знал, потому что ее тело так и не было найдено.
И не могло быть, подумала Джоан с удовлетворением. Тем не менее символический гроб - отличная идея, просто отличная. Без этого похороны были бы не полными - это все связало, все поставило на свои места.
Обрати лице Твое на нас, О, Господи, и излей благодать Твою на верно служащих Тебе… Утешь нас утешением Твоим после того, как Ты покарал нас, и приумножь творения рук наших, ибо день суда Твоего на нас…
* * *
Да, замечательная служба. Очень интересная. Она не могла дождаться вечера, чтобы рассказать Роберту. Она обо всем расскажет ему. Потому что она, как и Клер, была уверена, что он узнает ее, что он понимает, кто она и что говорит - каждое утро и каждую ночь. Он знает. Знает.
Ты прекрасно знал, на что идешь, когда поступал на службу в полицию, говорил себе инспектор-следователь Меррей. И что лучше не будет, тоже знал. А если тебе хотелось спокойной жизни, чтоб кругом была тишь да гладь, а ты, разлюбезный друг, над всем и вся, надо было сидеть себе как мышка смотрителем на автостоянке! И все равно это ни в какие ворота не лезет! Не так-то просто засадить человека, который куда ни кинь по всем данным виновен, но его виновность ты не чуешь, не чуешь брюхом. Если другие детективы полагались на свой нос по Шерлоку Холмсу и вынюхивали преступников, Меррей столь же неколебимо доверял своему брюху. И ни разу оно его не подводило. А сейчас оно не соглашалось с ним. Но что можно возразить против столь явных доказательств?
- Идите и берите его, - настаивал их начальник, - не то этого мерзавца осенит идея дать деру!
И при этом арестовывать в больнице… С другой стороны, раз уж он там, а не у себя дома, то где ж его и арестовывать…
Хватит резину тянуть. Надо, так надо. Проверив на всякий случай наручники в кармане и кивнув верному сержанту, чтоб тот караулил у дверей, Меррей постучал и вошел.
- Добрый вечер, миссис Мейтленд, мисс Мейтленд, - почтительно приветствовал он. - Простите, что беспокою вас.
Как он и надеялся, Поль Эверард немедленно поднялся со своего места на краешке кровати и подошел к двери.
- В чем дело? Зачем вы сюда пришли? Мой шурин разбился, - голос его стал совсем тихим, - он при смерти…
- Мы пришли за вами, сэр, - бесцветным голосом произнес следователь.
- За мной?
- Мы вынуждены просить вас явиться в участок, чтоб дать дальнейшие показания и ответить на вопросы.
- Какие вопросы?
- Да, да, сэр. По делу об убийстве Калдера.
Поль раздраженно вздохнул.
- Послушайте, я рассказал все, что знаю. Он избил меня, я попытался добраться до сестры, отключился, пришел в себя, а машины нет, и никого нет, затем кое-как дотащился до города, и тут беда на шахте, включился в спасательные работы.
- Хорошо, придется повторить все это еще раз.
Поль почесал затылок.
- Ну ладно, а до завтра нельзя подождать? Я приду в участок сразу после смены. Но сейчас я не хотел бы оставлять сестру.
- Боюсь, придется, сэр.
Ну ладно, он хотел, чтобы все было тихо-мирно, не получилось, уговоры кончились. Придется проявить суровость.
- Поль, что там?
Джоан приблизилась к двери; ее лицо потемнело.
- Поль Эверард, вы обвиняетесь в убийстве Джима Калдера…
- Нет! - Даже больничные стены, привыкшие к горю и страданию, не слышали той боли, которая прозвучала в ее крике.
- Да что вы, ребята, - все еще не понимал случившегося Поль, - вы что-то путаете. Вам нужен другой.
Они часто не усекают это с первого раза, отметил про себя сержант, появившийся в дверях. Нужно время, чтобы дошло. А вот женщина, сестра преподобного, она врубилась с ходу.
- Послушайте, сэр! Это не мог быть Поль. Потому что у него алиби! Он просто хотел сохранить мое доброе имя. Потому что он был со мной. В ночь убийства Поль Эверард был со мной - всю ночь!
Ну и ну, подумал инспектор. С этими старыми девами держи ухо востро. Вот так выложила, не моргнув глазом. Но сумеет ли она встать и сказать это в суде? Впрочем, судя по ее решительному виду, пожалуй! Ну и счастливчик, этот Эверард. В сорочке родился. Многие дали бы все что хошь за такое алиби! С него все взятки гладки.
- Нет, - покачал головой Поль; он был удивлен, но не обеспокоен. - Ради меня не стоит лгать, Джоани, - мягко выговорил он ей. - Я не могу вот так взять и опорочить тебя перед всем Брайтстоуном. Да это и не нужно. Все это какая-то ошибка. Я пойду с ними, и все мигом образуется. Я сразу же вернусь, чтоб не оставлять вас с Клер одних.
Он улыбнулся и вышел. Две женщины, оцепенев от ужаса, смотрели друг на друга, стоя по обе стороны кровати, на которой неподвижно лежало забинтованное человеческое тело. И все демоны земли, все злые духи воздушной и морской стихий обнимались и прыгали от торжествующей злобной радости по поводу победы, под мрачной сенью которой отныне должна была продолжаться жизнь.
КНИГА II
1990
ВЕСНА
21
Сверху, с высоты птичьего полета, Сидней предстает взору гигантской ладонью с раздвинутыми пальцами - жест гостеприимства и покорности. Когда город рождался, его немногочисленные обитатели были практически беззащитны перед опасностями этого рокового берега. Но со временем небольшое поселение, отвоевывая каждый клочок земли у негостеприимной природы, разрасталось и процветало. Сейчас огромный город простирается во все стороны равнины со своими шоссейными дорогами, мостами, высокими зданиями и заводами. Городской центр этой весной, одевшей свежей зеленью бульвары и скверы, казался особенно радушным к новоявленным гостям. С каждым днем солнце грело все сильнее. Новое начало. Новая жизнь. Новая надежда.
Самолет начал снижаться, и девушка прильнула к иллюминатору. Аэропорт как аэропорт. Но сейчас для нее это единственное место в мире. Сидней. Громадный город. Да.
По мере того, как город разрастался вширь, он рос и вверх: каждое новое поколение зданий возносилось над выстроенными ранее, пока низенькие, бедные жилища первопоселенцев не были и вовсе стерты из памяти. Небоскребы из бетона, хромированного металла и стекла в центре Сиднея сейчас могут поспорить с лучшими зданиями Лос-Анджелеса и Нью-Йорка, а Лондон рядом с ним представляет собой нечто из времен Диккенса. Сиднейские небоскребы год за годом все выше карабкаются в небеса, превращая улицы в глубокие бетонные ущелья, где тротуары никогда не освещаются лучами солнца и обитатели, торопливо спешащие по своим делам, напоминают рабочих муравьев, двигающихся не по своей воле, а по воле какого-то высшего существа.
И это прогресс? - с недоумением и беспокойством спрашивала себя Клер, поднимаясь с Робертом и Джоан в новый кафедральный собор. Стоя на верхней ступени лестницы, она могла видеть город во всей его утренней красе; великолепные здания сверкали на солнце, несмотря на постоянную дымку из-за загрязненности воздуха Все вокруг свидетельствовало о человеческой изобретательности и технологической мощи - новый собор был живой скульптурой из стекла и стали, потрясающей, бескомпромиссной и смелой - триумф и бедствие одновременно, с точки зрения сиднейцев. "И это красота? - недоумевала Клер. - Или я уже настолько стара, что не могу воспринимать ничего нового?"
- Ну как, дорогая? - Роберт взял ее руку и нежно поцеловал в губы на прощанье. - До скорого. Надеюсь, служба тебе понравится. Ваши места впереди. Диакон знает, где вы сидите.
- Пока, Роберт, - и удачи!
Он улыбнулся ей своей обворожительной улыбкой.
- Ты моя самая большая удача, дорогая, - ты и Джоан. - Он еще раз поцеловал ее и ушел. Со всех сторон его приветствовали молящиеся, церковнослужители, активисты прихода и простые прихожане, все теснились, чтобы увидеть его и пожать руку. Благожелательный как всегда, он для всех находил слово или улыбку, пробираясь сквозь толпу к ризнице и соборным помещениям для клира.
- Он прекрасно выглядит сегодня. - В голосе Джоан слышалось больше одобрительных ноток, чем она обычно себе позволяла. - Это великий день, Клер.
- Да.
"День, - безрадостно отметила про себя Клер, - до которого я не надеялась дожить". После падения Роберта и долгих ночных ожиданий в больнице, с их неизменным отчаянием, Клер поняла, что в глубине души завидует тем женщинам, чьи мужья погибали прямо в момент катастрофы. Для нее эта ни жизнь, ни смерть казалась неизмеримо страшней, когда пробуждавшаяся надежда неизменно сменялась разочарованием, а молитвы теряли всякий смысл, тупо повторяясь изо дня в день. Ранения Роберта были ужасающими. Падая вниз по главному стволу, он ударился головой о стену и потом еще раз. Кроме того, от удара упавшего сверху подъемника у него было множество тяжелейших повреждений внутренних органов.
После трагедии потянулись тяжелые дни ожидания. Сначала признаки жизни были столь слабы, что со дня на день все могло кончиться смертельным исходом. Прошли недели безнадежных бдений у постели больного, когда ей наконец сказали, что он будет жить, но предупредили при этом, что травмы головы столь тяжелы, что он может так и не прийти в сознание. А если и придет, то все равно, вероятно, навсегда останется неполноценной личностью. Когда он в конце концов открыл глаза, когда стал говорить и узнавать ее, и стало очевидно, что разум его восстанавливается, следующим этапом нескончаемых беспокойств стало его тело - под вопросом оказалась сама возможность ходить, правая рука могла отняться, и ему грозило остаться инвалидом на всю оставшуюся неминуемо краткую жизнь.
Не жалуясь, не ропща, с бесконечным терпением, мужеством, проявляя самые свои замечательные качества, которыми щедро одарила его природа, Роберт не оправдал самые мрачные прогнозы. Но даже тогда, когда выздоровление стало реальностью, и Роберт, по существу, вернулся к состоянию, близкому к изначальному, Клер не испытывала чистой, незамутненной радости: к ней всегда примешивался страх - подспудный, никогда не высказываемый, но от этого еще более сильный, - страх убедиться в один прекрасный день, что все надежды оказались вдруг иллюзией. Она уже раз чуть не потеряла его - судьба может повторить свой жестокий эксперимент.
А похожее на чудо физическое выздоровление скрыло от всех, даже поначалу и от врачей, правду о тайном изъяне его организма: сотрясение мозга привело к частичной потере памяти, сознание его стало действительно tabula rasa. Роберт ничего не помнил о ночи катастрофы и о событиях, предшествующих ей. Тогда и только тогда он кричал от боли: когда останавливался на краю этого умственного обрыва, заглядывая в пустоту, где ему не открывалось ничего, и он понимал размеры своей потери.
При таких чудовищных нарушениях, требующих нескончаемых циклов хирургического вмешательства и длительных периодов выздоровления, его церковная карьера на время замерла. Но медленно, шаг за шагом он начал двигаться вперед. Сначала его назначили в приход побольше, где он выполнял не очень сложную работу в епархиальной консистории, потом, когда проявились его способности работать с документацией, его повысили по административной части.
Наконец его перевели в Сидней, о чем он втайне мечтал в былые дни и чему обрадовался нынче как открывающейся возможности попробовать себя на более широком поприще, помогать тем, кто не может помочь себе сам, изменять их жизнь к лучшему, чего он всегда хотел. Работая при архиепископе, Роберт моментально проявил себя как прекрасный составитель планов, проектов, но прежде всего показал себя в работе с людьми. Постепенно он поднимался ступень за ступенью, завоевывая друзей и приверженцев из всех слоев. А когда новый кафедральный собор получил наконец после многолетних колебаний добро церковной иерархии, кому, как не Роберту, было доверить настоятельский сан?
Роберт… Ее лицо смягчилось, и на губах мелькнула улыбка. Как удивительно он относился к ней все эти годы скорби и разочарований - каким был постоянным, любящим и добрым! Ни разу в этой изматывающей борьбе за свое выздоровление не упрекнул за то, что она не дала ему долгожданную дочку или желанного сына, всегда она видела от него благодарность и поддержку. Он только еще больше любил ее. Для Роберта она, и Клер чувствовала это своим женским чутьем, оставалась подругой юности, девушкой, которую он любил и завоевывал на берегу бухты Крушения.
Как далеко все это от суровой реальности, о которой ей ежедневно сообщало зеркало. Со всей честностью она признавалась себе, что время не пощадило миссис Роберт Мейтленд. Что говорить, добрыми эти годы никак не назовешь. Иногда она думала, что день, когда они с Робертом вернулись в Брайтстоун и потом все вместе приехали в гости к родителям и сидели с ними на солнышке и веселились, был последним днем ее счастья. Тогда она верила, по-настоящему верила, что они посланы в Брайтстоун специально для того, чтобы Роберт смог примириться с угнездившейся в его сердце скорбью и чувством вины за гибель родителей, что он будет замечательным священнослужителем и служба в Брайтстоуне станет ступенью к дальнейшему продвижению.
Но был ли особый смысл во всем, что случилось, одному Богу известно. Клер отмахивалась от этих мыслей, но они возвращались к ней вновь и вновь и наконец прочно поселились где-то на задворках сознания. Неужели Богу было угодно, чтобы Роберт упал с этой клети на сотню футов в черноту бездны? Неужели по Его воле погиб Джим Калдер, а его дочь покончила с собой, и все сошлось так, что вина пала на ее брата Поля?
Поль. При одной мысли о нем вернулась старая привычная боль, молчаливая печаль, никогда ее, в сущности, не оставлявшая.
- Все это какая-то ошибка, - говорил он тогда. - Я пойду с ними, и в мгновение ока все станет на место. Я вернусь, очень скоро вернусь. - С того самого момента, как он вышел в сопровождении двух полицейских из больничной палаты, где лежал Роберт, она больше никогда не видела брата вне тюремных стен; эти несколько шагов до полицейской машины были последними в его жизни шагами свободного человека.
Как они могли предъявить обвинение и судить невинного человека?
- Не спрашивай! - сказала Джоан, - не сказала, а взвизгнула, потеряв всякое терпение от бесконечных приставаний Клер: она беспрерывно возвращалась к этому вопросу, на который ни у кого не было ответа. Клер передернуло. Даже сейчас она не могла спокойно вспоминать это время.
Мученичество Поля, эта его прижизненная смерть составляли лишь часть катаклизма, потрясшего Брайтстоун в то время и отразившегося на многих. Обвал в шахте, как выяснилось после нечеловеческих усилий спасателей, разрушил, по существу, всю подземную систему, унес 170 жизней: это была величайшая катастрофа на шахтах в истории Австралии.
Когда выяснился объем разрушений, о возобновлении угледобычи не могло быть и речи. Жены и вдовы были обречены на нищету, потомственные шахтерские кланы, жившие здесь из поколения в поколение, рушились и рассеивались по земле, поскольку ночная катастрофа на шахте лишила их всякой надежды на будущее. С исходом молодежи и трудоспособных отцов семейств Брайтстоун умер.
- Тут теперь остались одни старухи, вроде нас, - с убийственной точностью заметила Молли в один из редких визитов дочери в маленький шахтерский коттедж, на место своего рождения. Брайтстоун все больше напоминал город-призрак.
Может быть, в этом году им удастся вызвать маму сюда в Сидней, подумала Клер с новой надеждой. Пришла весна… и теперь Роберт получил новое назначение, вернее, получит во время освящения… может, удастся уговорить маму… Особняк настоятеля, этот фантастический новенький дом над гаванью, столь огромен, что с лихвой хватит на всех! Стоит попробовать…
Думая о своем, она вошла вслед за Джоан в собор и вдруг почувствовала на своей руке чью-то сильную руку.
- Клер! Не задержу вас - хотел только поздороваться. И мисс Мейтленд - как поживаете?
- Меррей! - с откровенным удовольствием приветствовала Клер. - У нас все прекрасно, просто прекрасно. Конечно, волнуемся!
- Могу представить, - одобрительно кивнул Меррей Бейлби. - А как ваш драгоценный супруг?
Клер засмеялась.
- Вы и сами знаете! Лучше некуда! И все это благодаря вам!
- Сие никому не ведомо, - покачал головой Меррей. - Не забудьте других врачей. Я подключился уже после них.
- Но ваше вмешательство было очень важно, - возразила Джоан, высказывая мысль Клер.
Меррей со смехом поклонился.
- Ну, сегодня, во всяком случае, я здесь в качестве друга, а не невролога! Не буду же я лезть к Роберту во время службы, чтоб осмотреть голову! И вот, что я вам еще скажу - теперь с его памятью никаких бед не будет, коль скоро новоиспеченный настоятель собора собирается принять такое горячее участие в собственном посвящении!
Он прав, подумала с радостью Клер. Роберт в отличной форме, и ему нужно, чтоб и я была в порядке. Ему понадобятся все силы, потому что он многое хочет сделать. Но все идет хорошо, лучше некуда - кто знает, может, теперь наконец все будет прекрасно?
Девушка сошла по трапу приземлившегося "Боинга-747" Британской авиакомпании и теперь вместе с остальными пассажирами ждала багаж. Несмотря на кондиционеры, воздух был слишком горячий и влажный для ее светло-золотистой кожи, а голоса снующих вокруг людей ласкали слух странной музыкой непривычной австралийской речи. Получив наконец свою потрепанную сумку, она отправилась к иммиграционной службе.
Все будет прекрасно.
Все будет прекрасно!
Сидя рядом с Клер, Джоан с трудом сдерживалась, чтобы не вскочить и не прокричать эту радостную весть всем присутствующим, а здесь собрался действительно весь сиднейский свет: представители власти и капитаны бизнеса и индустрии, церковные иерархи и члены влиятельнейших семейств, все сливки столичного общества, а, стало быть, всего острова. Быть здесь! - по такому поводу! - при мысли об этом сердце Джоан готово было выпрыгнуть из груди. Отныне Роберт - настоятель Мейтленд! Да, это вершина его жизни!
Впрочем, не более того, что он заслуживает. Да и то, что он настоятель, вовсе не означает окончания его карьеры. Настоятелю кафедрального собора Сиднея открыт путь в епископы… даже архиепископы… почему бы нет?