А потом Роберту показалось, что они спускаются в ад. Древние лебедки, которые не чинили Бог весть с каких пор, доставили их в старые, давно заброшенные и не разрабатываемые штольни. Они оказались в абсолютно темных проходах, слишком низких, чтобы стоять во весь рост, и слишком узких, чтобы продвигаться, не ощущая всем нутром страха перед мыслью навсегда остаться в этой ловушке. Обвалившиеся сверху сквозь обветшавшую кровлю куски породы и угля засыпали проход, и люди с трудом пробирались по нему, спотыкаясь на каждом шагу. Согнувшись в три погибели, словно старые нищие, они двигались вперед. Со всех сторон доносились вопли раненых, крики спасателей и алчный рев огня, который, казалось, двигался навстречу им по этому же тоннелю, чтобы прибрать и их в мгновение ока. Но на самом деле все это звучало сквозь туман, словно в ужасном сне, кошмаре, еще более страшном, чем то, что им предстояло увидеть.
С каждой минутой становилось все жарче. Подобно войску немых, люди ступали молча, каждый был готов умереть, не выказав ни боли, ни страха. Разложив на вершине небольшой каменной колонны карту, Джорди определил нужное направление.
- Сюда налево - осторожнее - уже недалеко - ааааа!
Дрожащий свет фонаря осветил рухнувшую скальную породу и сосредоточился на предмете, по мнению Роберта, не заслуживающем внимания.
- Здесь! Быстро!
Это был носок башмака. Обладателя их невозможно было узнать - мальчишка, залитый кровью, и явно без сознания. У Роберта екнуло сердце.
- Это Джонни Андерсон!
- Нет! - Джорди слишком много всего этого насмотрелся, чтобы питать какие-нибудь иллюзии. - Но чей-то сынишка, это уж точно. И он, кажись, жив. Здесь и другие!
Вскоре обнаружилась рука другого шахтера, чуть дальше - каска. Но в проходе не хватало места - некуда было положить спасенного. Вдруг до Роберта дошло, что Джорди что-то горячо втолковывает ему.
- Послушайте, преподобный, надо вынести этого парня отсюда - его и тех, кто здесь. И надо принести оборудование помощней, чтобы все это разобрать, теперь мы знаем, насколько здесь плохи дела. Вы можете дотащить парнишку до подъемника, поднять наверх и передать информацию? Я пошлю с вами Ниппера.
- Не надо. - Роберт покачал головой. - Незачем терять полезного человека, Джорди. Я один справлюсь.
О, Господи, прости мне грехи мои, и не посрами меня в час суда Твоего… Не отврати лице Твое и избави душу мою, спаси мя по великой милости Твоей.
Ибо в смерти кто помянет Тебя; и кто вознесет молитвы и благодарения из бездонной ямы?..
Час за часом, туда и обратно ходил он почти в бессознательном состоянии, поддерживаемый обрывками псалмов и молитв, которыми делился с жертвами катастрофы, вытаскивая их наверх. Не обращая внимания на удары по голове, на боль в спине и ногах, Роберт работал, как машина, с одной мыслью в голове: "Он мертв, Роберт, а они живы, могут выжить, если ты что-нибудь для них сделаешь…" Вместе с тем он знал, что со смертью не торгуются и что ему не искупить свой грех, сколько бы человек ни спас он этой ночью.
Когда он аккуратно передал наверх первого пострадавшего, его сразу произвели в герои.
- Потрясающе, преп!
- Отлично!
- В жизни бы не подумали, что священник на такое способен!
Поздравления и похвалы неслись со всех сторон. Он задержался ровно настолько, чтобы передать поручение Джорди, и тут же отправился вниз, где шла борьба не на жизнь, а на смерть и где, как все это прекрасно понимали, нужен не один спасатель.
Всю ночь они бились без передышки. Уже к рассвету, когда каждое движение стоило неимоверных усилий, спасатели пробились к главному стволу и высвободили последнюю жертву обвала. Чуть не падая с ног от усталости, Роберт всмотрелся в искореженное тело, в окровавленное, разбитое лицо, волосы, спутавшиеся и сбившиеся в колтуны под коркой засохшей крови и каменной пыли, и сердце его оборвалось. Он, несомненно, знал это юное лицо?..
- Это… это Джонни? - тяжело дыша спросил он. - Джонни Андерсон?
Джорди покосился на лежащего без сознания юношу; взор его был почти таким же туманным, как у Роберта.
- Да, - сказал он удивленно. - Похоже, что он. И еще жив - пока, во всяком случае. Надеюсь, преп, вы сможете поднять его побыстрее?
Роберт попытался выдавить улыбку, раздвинув потрескавшиеся губы.
- Быстрее быстрого!
Взвалив безжизненное тело на закорки, ступая как старик, он начал длинный, мучительный путь к подъемнику. Боль в плечах, ногах и руках была невыносимой. Но миссия спасения Джонни придала ему новые силы - он ощущал прилив энергии и неописуемую радость.
- Мы тебя вытащим, Джонни, - бубнил он неслышащим ушам, - только потерпи. Уже почти дотопали. Мама ждет тебя, Джонни, - потерпи. Потерпи еще малость.
Когда Роберт с трудом волочился по проходу, спотыкаясь на каждом шагу и всячески пытаясь оградить голову юноши от неровных стен шахты, он знал, что продолжает торг с самим собой. И не только с собой.
- Дай мне спасти этого парнишку - дай мне вернуть его матери - и я готов принять все, что положено, за смерть Джима Калдера. - Он уже жалел о том, что позволил Джоан выпихнуть его на шахту. Если б у него было хоть немного времени подумать, он нашел бы способ, как организовать поиск тела Джима Калдера и при этом избавить Алли от всяких бед - он должен был это сделать. Ну, ладно, он сделает это сразу же, как только поднимется на поверхность…
- Все в порядке, преподобный?
Человек у лебедки, обслуживающей подъемник, ждал сигнала Роберта. Со своей верхотуры он всматривался в чернеющую внизу бездну.
- Да, машина в порядке! - всплыл к нему наверх тоненький фальцет, пародирующий голос Роберта. - Еще один. Последний. Давайте, когда будете готовы!
- Ну, вы и поработали нынче, преп! - отозвался лебедочник. - Сколько ж вы повытаскивали? Семнадцать? Восемнадцать? Ну, слава Богу, последний заход. Ну, и старушка потрудилась в эту ноченьку на славу. Она уж давным-давно на пенсии, эта лебедка, - а тут такое. Ну, пошли!
Лебедочник медленно отпустил рукоять, и колесо с недовольным скрипом начало поворачиваться. Чтобы ослабить ноющую боль в плечах, Роберт оперся на бок дряхлой клети, схватившись руками за боковые канаты, чтобы удерживать равновесие. У ног Роберта лежал все еще не пришедший в сознание Джонни Андерсон; Роберт придерживал парня, защищая от тряски, когда подъемник поднялся на воздух и затем, скрипя, начал восхождение на поверхность.
Они медленно поднимались вверх; подъемник сотрясался и стонал с каждым полуоборотом колеса. На лице механика отразилось беспокойство, и он с тревогой оглядел машинное отделение. Вверх, вверх, вверх - теперь мягче. Наконец клеть поднялась на уровень платформы. Вздохнув с облегчением, он поставил на тормоз, выключил механизм и поспешил к клети, чтобы помочь вытащить раненого и подать руку Роберту.
Однако завершающего толчка, когда сработала тормозная система, оказалось достаточно для старой машины, и без того перенапряженной бесконечными усилиями этой ночи. Это было последней каплей. Главный трос, на котором держалась клеть, издал стон, словно это был живой человек, и начал медленно, медленно расползаться на части. Механик плашмя бросился на пол, пытаясь дотянуться до края клети.
- Прыгайте, преп! - заорал он в ужасе. - Остались только боковые кабели - они не выдержат!
Роберт ринулся вперед.
- Берите парнишку! - крикнул он. Схватив Джонни под мышки, словно в его распоряжении было все время мира, он приподнял мертвенную тяжесть бессознательного тела, перекинул до пояса из клети и осторожно положил его на платформу. Лебедочник вцепился в безвольно болтающиеся руки юноши и изо всех сил потянул инертное тело на себя.
- Скорее, преп! - завопил он. - Скорее!
Роберт попытался выскочить. Но, как только он сдвинулся с места, со звуком, похожим на выстрел, - лопнул первый боковой кабель. Роберт инстинктивно отпрыгнул в другую сторону, крепко держа в руках второй кабель и одним стремительным верным движением посылая тело на платформу. Но было слишком поздно. Второй кабель лопнул в тот самый момент, когда он успел схватиться за край. Какую-то одну бесконечную секунду казалось, что он удержится, а затем, невероятно медленно, он упал на спину. Извиваясь, как умирающий питон, освободившийся от всех пут, шкив яростно пронесся по воздуху в безумном полете, а клеть с Робертом на борту скрылась в шахте, низвергаясь в самое сердце тьмы.
20
Вымытая штормом до первозданной свежести и великолепия, бухта Крушения раскинулась, ликуя, на утреннем солнце. Все треволнения предыдущей ночи были не более, чем дурным сном, для птиц, оживленно носящихся над водами и стремглав бросающихся за любой добычей, выброшенной морскими глубинами. Однако наметанный глаз полицейского повсюду видел следы зла.
- Сюда! Я говорил, сержант! Вот здесь!
С торжествующим видом Мик Форд подвел небольшую группу полицейских к пресловутому голубому "доджу", одиноко стоявшему на обрыве над бухтой. Они окружили его, словно охотники, замкнувшие кольцо вокруг жертвы, внимательно изучая все детали. Затем старший офицер достал из кармана запечатанный пакет, вынул из него пластиковые перчатки и открыл дверцу.
С сиденья на пол под дуновением утреннего ветерка слетела смятая и разорванная записка. Он поднял ее. "НЕ МОГУ БОЛЬШЕ ОСТАВАТЬСЯ В БРАЙТСТОУНЕ… ПРОНЮХАЛ… НЕ МОГУ ОСТАВАТЬСЯ… БЕЗ ТЕБЯ… У БУХТЫ КРУШЕНИЯ НОЧЬЮ". Без каких-либо замечаний офицер передал ее помощнику.
- Здесь подпись: "А.", - прочел сержант.
- Это Алли! Алли Калдер! По мне это звучит как предсмертная записка! Так пишут перед самоубийством! - Мик помолчал, глаза его расширились от ужаса. - Это дело рук Эверарда! Он довел ее до этого, точно он!
Неожиданный комментарий Мика был встречен молчанием.
- О’кей, ребята, давайте осмотрим все кругом, - распорядился следователь. - Но не забудьте, поосторожней. Вчера была такая сырая ночка - должны остаться следы. Так что извольте двигаться на цыпочках, как балерины, ясно?
Кивнув головами, все разошлись выполнять задание.
- Это его рук дело, готов поклясться. Я видел его! - с гордостью возвестил Мик.
Офицер бросил на него взгляд.
- Вы уверены, в этом, Мик? Ночь была ужасная - лило как из ведра и вообще…
- Я видел его! - упорно стоял на своем Мик. - Видел, как он бежал под ливнем - ну, прямо крыса, выскочившая из крысоловки. Видел его машину, видел, как он подъехал сюда, потом видел его самого.
- Ну, ладно, опознание свидетеля еще не значит…
- А это не все! - Мик был не в том настроений, чтобы допускать и тень сомнения. - Вы найдете другие доказательства, надо только поискать как следует. Потому что он был здесь! Не хотите же вы сказать, что я не могу опознать человека, которого знаю с пеленок, с которым учился в школе и работал на шахте… - Он даже запнулся, всем своим видом выказывая недоумение по поводу подобного предположения.
- Ладно. Ладно. Эй, смотрите, дайте-ка мне, что там у вас?
- Я только…
- Вот, сэр! Вон там!
Как бы в ответ на пророчество Мика, явилось первое бессловесное доказательство. Мокрый и грязный, но вполне узнаваемый, на траве в стороне от машины у края обрыва лежал мужской плащ. Там его, вероятно, и бросили.
- Вы только посмотрите! - чуть не плясал от радости Мик. - Это Эверарда. Я видел его в нем. В пабе!
- И еще эта записка. - "Не очень-то хорошо складывается для Эверарда, - отметил про себя следователь, - но плаща и машины маловато". - С какой стати девушке писать ему? Какие между ними были отношения?
- Отношения? - Мик вперился в полицейского таким взглядом, словно хотел отправить его обратно в школу долбить азы про птичек и пчелок. - Да он за ней приударял! Всю дорогу околачивался около молочного бара, где она подрабатывала - спросите у Вика, он вам скажет, - потому что он хотел… вы сами знаете, чего хотел!
- О’кей, о’кей! Картина начинает складываться!
- Господин следователь!
Молодой сержант стоял у самого края обрыва.
- Осторожнее, осторожнее, приятель, - крикнул старший офицер, устремляясь к нему. - Еще не хватает, чтоб вы отсюда сверзились.
- Но, похоже, сэр, что кто-то того…
На самом краю обрыва, где кончался травянистый покров и начиналась пустота, небольшой участок обнажившейся почвы свидетельствовал о недавнем обвале. Подойдя с величайшей осторожностью, следователь опустился на одно колено и опытным взглядом стал измерять поверхность обрушившегося края, отметив попутно явственный отпечаток человеческой ноги. Он встал. Теперь почти все стало ясно.
- Надо вызывать медицинскую экспертизу, сержант, - угрюмо сказал он. - И как можно быстрее.
- Вот что мы еще нашли, сэр.
Позади него один из полицейских держал легонькую женскую босоножку красного цвета. Все уставились на нее. Следователь повернулся к Мику Форду.
- Надеюсь, вы и это опознаете, Мик? - с иронией обратился он к нему.
К его немалому изумлению, глаза Мика наполнились слезами.
- Это ее! - выпалил он одним духом. - Узнал бы где хошь! Босоножка Алли! - Он схватил полицейского за руку, словно выражая этим грубоватым жестом искреннюю мольбу.
- Неужели вы думаете… нет, этот ублюдок не мог… не мог и ее тоже?
Все молчали. Следователь осторожно освободился от пальцев Мика и направился к краю обрыва, постоял там, сосредоточенно вглядываясь в беспокойное море.
- Сержант! - наконец крикнул он. - Вызвать скорую помощь и спасателей.
Внизу отлив обнажил застрявший между двумя камнями предмет, раньше скрываемый водой. Следователь смотрел, как, покачиваясь, плясало на воде тело Джима Калдера, поднимаясь и опускаясь на волнах.
Рядом, вторя всем его движениям, плавала вторая красная босоножка.
Сержант умел считать.
- Сколько мешков, сэр?
- Пока один. Хотя на всякий случай - лучше два.
Господь пастырь мой, да не постыжусь… Да, хотя я иду долиною сени смертной, не убоюсь зла, ибо Ты со мной…
- Миссис М? Миссис М? Семь часов, миссис Мейтленд. Не хотите чашечку чая?
Утра или вечера? Впрочем, какое это имеет значение?
- Да, с удовольствием.
- Врач придет попозже. Он сказал, что обязательно встретится с вами, если вы будете здесь.
- Я буду здесь.
- Как он сегодня ночью?
Клер улыбнулась, и эта улыбка потрясла молоденькую сестричку в тысячу раз сильнее, чем причитания и вопли, обычно издаваемые женами.
- Мне кажется, ему немного лучше, честное слово!
- Может, подложить ему еще одну подушку? Так будет удобнее.
- О, конечно.
Лучше, когда принимают все как есть, думала сестричка, подсовывая подушку под голову забинтованной сверху донизу человеческой фигуры, неподвижно лежащей на больничной койке в хирургической палате. Самое страшное - ждать и надеяться, от этого потом еще хуже. Доктор Кук пытается ей это втолковать уже много дней - да нет - недель. Но до нее это явно не доходит.
- Добрый день, миссис Мейтленд.
- Доктор Кук! Сестра сказала, что вы должны прийти позже.
Наметанным взглядом доктор пробежал по карточке, прикрепленной к кровати, затем проверил уровень жидкостей в многочисленных капельницах, подведенных к безжизненному телу.
- Да, я люблю появляться неожиданно.
- Доктор?
Он знал, что она хочет спросить, это повторялось каждый день.
- Пока никаких изменений, - как можно мягче сказал он.
- Он узнал меня утром.
Он узнает ее каждое утро, печально подумал врач, только не дает знать об этом никому другому, и менее всего высокочувствительным приборам, следящим за каждым его вздохом, каждый ударом сердца, каждым импульсом мозга. Он повторил то, что говорил ей изо дня в день всю неделю:
- Шли бы вы домой.
Она взглянула на него лихорадочно горящими на сером от усталости и недосыпания лице глазами.
- Со мной все в порядке, доктор. Я бы лучше осталась, если вы не возражаете.
Доктор и сестра переглянулись.
- Мы вовсе не возражаем, миссис Мейтленд. Но вряд ли что-либо произойдет этой ночью. Мы не предвидим никаких изменений. А если, паче чаяния, что-нибудь случится, сестра тут же позвонит вам.
Он повернулся к двери.
- Доктор, сколько - сколько он пробудет в таком состоянии?
Врач помедлил, затем пожал плечами, выражая этим общепринятым жестом полное неведение.
- Но он поправится? Он выйдет из комы?
- Я не Господь Бог, миссис Мейтленд!
- Доктор, ради Бога, скажите, что выйдет, он должен!
Он помолчал, взвешивая слова.
- Я видел и худшие случаи, миссис Мейтленд. Не намного худшие - но худшие. Он молод. Сердце у него крепкое. Мы можем только надеяться. А принимая во внимание то особое место, которое ваш супруг занимает в сердцах всего прихода после того, что он сделал во время катастрофы на шахте, может, не лишне будет сказать - молитесь!
На двойных похоронах ей еще бывать не приходилось.
На двойной свадьбе - да. Это было, когда девчонки Варриндера, пара близняшек с Беферст Бей, выходили замуж за двух парней, которых они подцепили во время поездки на Большой Барьерный риф. Здорово было. Интересно. И сейчас тоже. По-другому.
Джоан рассеянно взяла Книгу песнопений и Чин погребения из рук церковного служки и заняла свое место на их семейной скамье. По вошедшей в плоть и кровь привычке она встала на колени и приготовилась к личной молитве.
- Помилуй мя, святой апостол Иуда, ибо я согрешила…
Она будет молиться за Роберта. С Робертом все в порядке, С ним будет все прекрасно. С самого начала, как только Джоан узнала о несчастье, она в этом ни секунды не сомневалась. Ее брат не мог умереть. Это невозможно после того, как она на свой страх и риск спасла ему жизнь этой ночью, сделав то, что сделала.
Да, решила Джоан после некоторого размышления, - "спасла ему жизнь" не слишком сильно сказано. Ведь позволить Роберту бежать с этой шлюшкой и бросить дело, служение, приход, все, к чему он стремился и ради чего трудился, означало бы для него духовную смерть. А это ядовитое семя, эта "Алли" не в состоянии была бы ему возместить такую потерю.
Ну, да ладно! Теперь она устранена - сброшена со счетов. Слабая улыбка искривила губы Джоан, и на ум пришли слова любимого псалма: "Да возрадуемся спасению Твоему, Господи, и да будет имя Божие начертано на знаменах наших!"
Если бы только Роберт видел эту кошечку! Как она стояла на самом краю обрыва, будто готовая броситься вниз - нужно было только капельку помочь…
Но он слаб. Мужчины все слабы. Он бы все равно любил ее, жалел, даже еще больше хотел бы ее - такой. Джоан содрогнулась. Да, это она, Джоан, и никто другой, спасла его от всего этого.
- Благодарю тебя, святой апостол Иуда, - шептали ее губы. - Благодарю.
"Знаю: жив мой Искупитель…"