Деятельность ОГПУ на испанской земле произвела раскол в рядах антифашистского фронта, борющегося за республику. Появление этой трещины было предрешено уже в самом начале – когда Кабальеро и его сторонники, не ведая, что творят, объединились с коммунистической партией. Премьер-министр Кабальеро не хотел советского террора, который уничтожил его собственную партию и ударил по его политическим союзникам. Автономное правительство Каталонии, противостоявшее ОГПУ, что называется, ногами и руками, получило благословение от Кабальеро. В Испании назревал внутренний кризис.
Я наблюдал развитие этого кризиса и достижение им наивысшей точки из Москвы, где решались внутренние дела Испании.
В марте 1937 года я прочитал секретный доклад генерала Берзина военному комиссару Ворошилову. С ним также ознакомился Ежов, преемник Ягоды на посту начальника ОГПУ (позднее его тоже "ликвидировали"). Такого рода доклады были, конечно, предназначены для самого Сталина, хотя автор и адресовал его своему непосредственному начальнику.
Дав оптимистическую оценку военной ситуации и похвалив генералиссимуса Миаху, Берзин доложил о негодовании и протесте против ОГПУ, который зрел высших кругах Испании. Он говорил, что агенты ОГПУ компрометируют советскую власть в Испании своим неоправданным вмешательством в дела правительства и шпионажем там. В заключение он потребовал немедленно отозвать из Испании Орлова.
"Берзин абсолютно прав", – сказал мне Слуцкий, когда я прочитал доклад. Слуцкий, начальник иностранного отдела ОГПУ, продолжил говорить о том, что наши люди ведут себя в Испании так, будто они находятся в своей колонии, даже с испанскими лидерами они обращаются как колонисты с туземцами. Когда же я спросил его, что предпримут в отношении Орлова, он ответил, что этот вопрос решает Ежов.
Ежов, великий маршал великой чистки, и сам смотрел на Испанию как на провинцию России. Кроме того, по всему Советскому Союзу арестовали многих армейских товарищей Берзина, и жизнь самого Берзина находилась под угрозой. Многие его друзья находились в лапах ОГПУ, и к любому его докладу в Кремле относились с подозрением.
В апреле Сташевский прибыл в Москву, чтобы доложить лично Сталину о положении дел в Испании. Будучи убежденным сталинистом и несгибаемым партийцем, Сташевский тем не менее чувствовал, что деятельность ОГПУ на территории, контролируемой законным правительством, была явной ошибкой. Как и генерал Берзин, он был против колониальных методов, которые применяли русские на испанской земле.
Сташевский не имел ничего против борьбы с диссидентами и "троцкистами" в России и одобрял методы, применяемые ОГПУ к ним, но он был уверен, что ОГПУ должно уважать законные политические партии Испании. Он осторожно намекнул Сталину, что, возможно, следует поменять политику ОГПУ в Испании. "Сам" притворился, что согласен с ним, и Сташевский покинул Кремль в приподнятом состоянии духа.
Позже он встретился с маршалом Тухачевским и снова говорил о позорном поведении советских служащих в Испании. Эта беседа вызвала множество разговоров в ближнем кругу, отчасти и потому, что положение Тухачевского уже пошатнулось. Маршал полностью разделял точку зрения, согласно которой нужно вывести из игры тех, кто ведет себя в Испании так, будто находится в завоеванной стране, но власти, которая бы давала ему такую возможность, у него теперь не было.
Мы со Сташевским несколько раз обсуждали эту ситуацию. Он предсказывал быстрое падение Кабальеро и взлет Негрина – человека, выбранного в качестве нового премьера.
Много раз он говорил мне: "Нас ожидают большие битвы в Испании".
Всем нам, понимающим политику Сталина, это было очевидно. Сталин укрепил свой успех в отношении того, чтобы поставить Испанию в зависимость от Кремля, и уже строил дальнейшие планы. Коминтерн постепенно сходил со сцены. Сейчас Берзин держал в руках приводные ремни испанской армии. Сташевский перевез большую часть золотого резерва Банка Испании в Москву. Машина ОГПУ мчалась вперед на всех парах. Все предприятие следовало сталинским инструкциям: "Оставаться за линией артиллерийского огня!" Мы избежали международной войны, и Сталин убедился в возможности достижения своих заветных целей.
Самым большим препятствием на этом пути стала Каталония. Ее жители были антисталинистами и представляли собой опору правительства Кабальеро. Для приобретения полного контроля Сталину следовало подчинить себе Каталонию и свергнуть Кабальеро.
Я понял это, прочитав доклад одного из руководителей группы русских анархистов в Париже, который являлся тайным агентом ОГПУ. Его послали в Барселону, где он, как выдающийся анархист, был хорошо принят анархо-синдикалистами в местном правительстве. Он должен был действовать как агент-провокатор и создавать волнения среди каталонцев, которые потребовали бы вмешательства армии для усмирения этого будто бы мятежа за линией фронта.
Его доклад занял не менее тридцати страниц. Как и все наши секретные отчеты, он был передан на крошечных роликах фотопленки. В московском штабе была установлена самая современная американская аппаратура для работы с такой пленкой. Каждая страница доклада представляла собой увеличенную во много раз фотографию.
Агент прислал подробный отчет о своих встречах с различными партийными лидерами, чьим доверием он пользовался, и перечислял меры, предпринятые им, чтобы вдохновить их на действия, которые впоследствии и дали бы ОГПУ повод для уничтожения этих людей. Агент был уверен, что вскоре в Барселоне вспыхнет мятеж.
Другой доклад, с которым мне довелось ознакомиться, был от Хосе Диаса, лидера Испанской коммунистической партии. Он предназначался для председателя Коминтерна Димитрова. Последний тут же переслал его в штаб ОГПУ, поскольку давным-давно знал, кто его хозяин. Диас называл Кабальеро мечтателем и пустым фразером, который никогда не сможет стать надежным союзником сталинистов. Он восхвалял Негрина. Он описывал также ту работу, которую коммунисты вели среди социалистов и анархо-синдикалистов с целью подорвать их ряды изнутри.
Эти доклады ясно давали понять, что ОГПУ плетет в Барселоне заговор против так называемых "неконтролируемых" элементов и стремится захватить власть в пользу Сталина.
2 мая Слуцкий позвонил мне в гостиницу "Савой" и попросил меня связаться с известным испанским коммунистом по имени Гарсиа. Он был начальником спецслужбы республиканского правительства, которое сейчас объявило своей столицей Валенсию. Его послали в Москву на празднование 1 Мая. Все были заняты чистками, а потому пренебрегли телеграммой, извещающей о его прибытии. Его никто не встретил, и он сидел в одиночестве в новой гостинице "Москва". Слуцкий попросил меня приложить все усилия, чтобы исправить этот промах.
И вот я отправился к товарищу Гарсиа с визитом. Передо мной стоял опрятный и бодрый молодой человек, которому не было и тридцати. Он сказал мне, что его хороший друг Орлов, шеф ОГПУ в Испании, оказал ему большую любезность и организовал отпуск в советской столице.
– Я так рад, что приехал, – сказал он. – Но никто меня не встретил, и я не смогу получить пропуск, чтобы попасть на Красную площадь в день Первого мая. Мне придется смотреть отражение парада в реке, на которую выходят окна моего номера.
Мы принесли товарищу Гарсиа извинения и пригласили его на обед в "Савой". Он заметил, что советские рабочие на улицах выглядят явно намного хуже, чем испанские рабочие во время гражданской войны. Он также отметил, что у нас не хватает продовольствия и товаров, и спросил, почему советское правительство не сумело поднять уровень жизни трудящихся масс.
Когда я встретился со Слуцким, я спросил его:
– Что за идея притащить сюда этого испанца?
– Орлов хотел убрать его с дороги, – ответил Слуцкий. – Нам придется развлекать его до конца мая.
Я читал доклады, а потому мне не нужно было спрашивать, почему Орлов говорил о конце мая.
И вот вскоре сенсационные новости из Барселоны потрясли мир. Заголовки газет кричали: "Анархистское восстание в Барселоне!" В заметках сообщалось о заговорах против Сталина в столице Каталонии, а битве за телефонную станцию, об уличных столкновениях, баррикадах и расстрелах. День 1 мая вошел в историю Барселоны как день братоубийственной войны между антифашистами, в то время как их со всех сторон теснили войска Франко. Официальные заявления гласили, что революционеры-каталонцы предательски попытались захватить власть в тот самый момент, когда единым фронтом нужно было встать на борьбу с фашизмом. Другая версия барселонской трагедии, представленной в прессе и эхом пронесшейся по всему миру, заключалась в том, что восстание подняли "некоторые стихийные элементы, которые сомкнулись с левым крылом анархистского движения, чтобы спровоцировать беспорядки в интересах врагов республики".
Дело было в том, что в Каталонии большинство рабочих были явными противниками Сталина. Сталин знал, что открытое столкновение неотвратимо, но он также знал и то, что силы оппозиции были разрозненными и их можно сокрушить смелыми и быстрыми действиями. ОГПУ подливало масло в огонь и провоцировало синдикалистов, анархистов и социалистов на действия друг против друга. Через пять дней кровопролития, в котором более пятисот человек были убиты, а более тысячи получили ранения, Каталония превратилась в ключевую проблему, которая должна была показать, быть или не быть правительству Кабальеро. Испанские коммунисты во главе с Диасом потребовали подавления всех антисталинских партий и профсоюзов в Каталонии, установления контроля ОГПУ над газетами, радиостанциями и всеми залами для собраний, а также полного устранения любых антисталинских движений на всей республиканской территории. Ларго Кабальеро не поддался на эти требования, и 15 мая его принудили выйти в отставку. Премьером нового правительства, как это давно уже было решено Сташевским, стал доктор Хуан Негрин. Его кабинет называли "Правительством победы". Негрин оставался премьер-министром до поражения обороны республиканцев, которое произошло в марте 1939 года.
Услышав новости из Барселоны, Гарсиа примчался ко мне в состоянии сильного возбуждения. Он только что побывал в испанском посольстве. Он хотел немедленно вернуться в свою страну. Он не мог понять, почему нельзя уехать прямо сейчас. Однако Слуцкий не позволил ему покинуть Россию. Орлов в Барселоне не хотел видеть там Гарсиа. Последний и в самом деле был важным и значимым коммунистом, но он мог создать ненужные проблемы. Как раз сейчас ОГПУ производило массовые аресты в Барселоне. Слуцкий предложил Гарсиа съездить на Кавказ и в Крым, утверждая, что советское правительство хотело бы показать гостю страну. Но Гарсиа настойчиво рвался домой. Конечно, он не уехал.
В испанском посольстве Гарсиа встретил четверых соотечественников, которые тоже хотели вернуться домой. Этим четверым дали два просторных номера в гостинице "Метрополь". Их водили по музеям, вернее, сопровождали; им стремились показать все достопримечательности столицы. Они уже побывали в Крыму, на Кавказе, в Ленинграде, даже на Днепрострое. Пять месяцев кряду они путешествовали по Советскому Союзу.
Ежедневно они ходили в посольство Испании, чтобы узнавать новости из дома. Ежедневно они делали попытки получить свои паспорта. Поговорив с ними, я понял: они знают, что являются здесь узниками. Их правительство не могло им помочь; их правительством управлял Сталин.
Я спросил Слуцкого, кто это такие.
– Эти четверо? – переспросил он. – Кассиры из Банка Испании. Прибыли сюда вместе с золотом. Провели три месяца у нас, считая его день и ночь, а затем сверяя цифры. Сейчас хотят домой!
Тогда я спросил Слуцкого, чем это все закончится, и он ответил мне так:
– Они смогут выбраться отсюда, когда закончится война. Сейчас же им придется оставаться в наших руках.
За несколько дней до того, как Слуцкий рассказал мне историю кассиров из Банка Испании, я видел в московской прессе список высших чиновников ОГПУ, награжденных орденом Красного Знамени. Среди них были и знакомые мне фамилии. При случае я спросил у Слуцкого, за какие выдающиеся заслуги дали эту награду. И он ответил, что удостоившиеся этой чести люди были руководителями особой команды из примерно тридцати проверенных офицеров, которых в декабре посылали в Одессу работать портовыми грузчиками.
В то время из Испании прибывало невероятное количество золота. Опасаясь распространения слухов, Сталин доверял работы по разгрузке сокровищ только высшим руководителям своей тайной полиции. Он назначил Ежова лично ответственным за подбор людей для выполнения этой задачи. Операция была окружена такой строжайшей секретностью, что лично я тогда слышал о ней впервые.
Один из моих коллег, которому довелось побывать в этой необычной экспедиции, рассказал мне, что происходило в Одессе. Весь район поблизости от пирса был очищен и окружен кордонами из войск специального назначения. Высшие руководители ОГПУ, проходя через это очищенное и пустое пространство, должны были на собственном горбу нести ящики с золотом от дока до железнодорожного вагона. Многие и многие дни они таскали на себе это золото и грузили его в вагон, который вез его в Москву и охранялся вооруженным конвоем.
Он попытался хотя бы примерно оценить количество того золота, которое они перегружали в Одессе. Мы как раз шли через огромную Красную площадь. Он указал на территорию, окружавшую нас, и сказал:
– Если все ящики с золотом, которые мы в Одессе складывали в штабеля, сложить один за другим здесь, на Красной площади, то они просто полностью закроют ее.
Вот как он представлял себе размеры этого богатства.
Сокровища, выманенные Сталиным у Испании, конечно же исчислялись сотнями миллионов долларов, возможно, они достигали и суммы в полмиллиарда.
Вскоре после падения правительства Кабальеро я как-то сидел в кабинете Слуцкого, и зазвонил телефон. Звонок был из специального отдела. Хотели узнать, уехала ли Сташевская (имеется в виду дочь Сташевского) из Советского Союза.
Слуцкий был другом Сташевского и всей его семьи, а потому он крайне взволновался. По другому телефонному аппарату он связался с паспортным отделом. Положив трубку, он вздохнул с облегчением. Сташевская уже пересекла границу. Именно это он сообщил специальному отделу.
Мы оба понимали, что такой звонок ничего хорошего Сташевскому не сулил. К тому моменту он уже вернулся на свое рабочее место в Барселону, его жена Регина была в Париже и трудилась там на выставке в советском павильоне. Сташевский сделал так, чтобы его девятнадцатилетняя дочь могла поехать к матери и работать там вместе с ней. Девушка прибыла в Париж, но через месяц, в июне, ей велели вернуться обратно в Москву и привезти некоторые экспонаты из советского павильона. Ничего не подозревая, она отправилась в Советский Союз.
Между тем ее отца отозвали из Барселоны. Я вернулся в Париж в июле 1937 года. Все время звонил жене Сташевского: хотел узнать, когда сюда приедет ее муж. И однажды она сказала, что он и генерал Берзин были в Париже проездом (в перерыве между поездами) и спешно уехали в Москву. Жена Сташевского не скрывала своей тревоги. В июне Сталин уничтожил почти все высшее командование Красной армии во главе с маршалом Тухачевским.
Время от времени мы виделись со Сташевской. Она ничего не знала о судьбе дочери и мужа. Она все время пыталась дозвониться до своей квартиры в Москве, зная, что она не может пустовать: у них жил кто-то из друзей. Дни и ночи она, не переставая, звонила на станцию и просила междугородную телефонистку набрать ее номер. Та неизменно сообщала: "Аппарат не отвечает".
Она не понимала, что происходит, а потому снова и снова крутила диск телефона. Наконец ей ответили. Это была домработница. Она сказала, что Сташевский там не появлялся. Никто в квартире даже не знал, что он приехал в Москву. Не было никаких новостей и о дочери, которую месяцем раньше заманили в Союз, видимо надеясь использовать ее в качестве заложницы.
Две недели прошли без всяких новостей. Но в начале августа Сташевская получила короткую записку от мужа, в которой он просил ее все бросить и скорее возвращаться в Москву. Поговорив с домом, она сразу же почувствовала неладное, а сейчас поняла, что это письмо написано из тюрьмы. Она упаковала вещи и вернулась в Советский Союз – к тем, кто был ей дороже всего на свете.
Генерал Берзин тоже исчез. Расстрелы высшего командования Красной армии не миновали и его. Как и Сташевский, он был тесно связан с уже ликвидированными комиссарами и генералами; он знал их давно – еще со времен социалистической революции, которая была почти двадцать лет назад. Этот факт отменял все: и его заслуги в Испании, и его абсолютную и преданную верность Сталину. До сего дня он принадлежит к огромному числу тех исчезнувших советских руководителей, о чьей судьбе можно только догадываться и которая, возможно, никогда не станет известной.
Тогда, летом 1937 года, когда Сталин, казалось, только достиг своей цели в далекой Испании, Япония напала на Китай. На Дальнем Востоке возникла явная угроза для Советского Союза. Японцы взяли Пекин, бомбардировали Шанхай и приблизились к Нанкину. Правительство Чан Кайши примирилось с Москвой и просило Советы о помощи.
Одновременно фашисты на Западе начали вести себя все более и более агрессивно. Италия и Германия открыто выступали на стороне Франко. Военная ситуация в Испанской республике становилась крайне тяжелой. Если бы Сталин решил закрепить свои достижения в Испании, ему пришлось бы оказывать ей сейчас всестороннюю поддержку и помощь в борьбе с Франко и его союзниками. Но более чем когда-либо он боялся сейчас большой войны. Его девиз "Оставаться за линией артиллерийского огня!" стал совершенно очевидным после того, как Япония вторглась в Китай и начала угрожать советской границе в Сибири.
Роль Сталина в Испании приближалась к позорному концу. Он начал интервенцию в надежде на то, что, возможно, подчинив себе Испанию, он наконец-то проложит дорогу из Москвы в Лондон и Париж, а оттуда – в Германию. Его маневр не привел к успеху. На самом деле ему не хватило настоящей смелости. Он храбро боролся против независимости испанского народа, но очень плохо сражался с Франко. Он преуспел в кровавых интригах, но был слаб в военных операциях.
Леон Блюм и Энтони Иден ушли в отставку. Париж и Лондон приняли более дружескую позицию по отношению к Франко. Постепенно, в течение 1938 года, Сталин убрал свои руки из Испании. И все, что он получил от этой авантюры, была груда испанского золота.