Итак, мне кажется, Семъйяза здесь не для того, чтобы убить меня. Но я волнуюсь не из-за этого. Несмотря на все мои сумасшедшие идеи о возможных вариантах смерти Такера, наиболее вероятным из них мне кажется именно тот, в котором появляется Черное Крыло и убивает его. Убивает, чтобы добраться до меня. Чтобы наказать меня, возможно, даже за то, что я не выполнила/изменила свое предназначение. Чтобы уравновесить весы. Или может просто потому, что Черное Крыло – зло, и ему нравится делать ужасные вещи, например, убивать людей ради забавы. Эта мысль пугает меня.
И снова это чувство горя уходит еще до того, как мама появляется в магазине. Будто этого вообще не было. Словно все это происходило лишь в моей голове.
Несколько дней спустя в ангельском клубе Джеффри показывает нам трюк, суть которого заключается в том, что он сгибает четвертак пополам одними только пальцами. Конечно же после презентации трюка, мы все попробовали проделать тоже самое. Первой была я, и Джеффри было не слишком приятно, когда я смогла проделать тоже самое. Потом была Анжела, которая так старалась, что ее лицо побагровело настолько, что я подумала, будто она сейчас упадет в обморок. Затем пробовал Кристиан, которому тоже не удалось этого сделать.
- Видимо, это не мое, - произнес он. – Думаю, он слишком маленький.
- А возможно, это просто генетика, - начала теоризировать Анжела. – Ген, который есть в их семье, есть и у Клары, и у Джеффри.
Джеффри фыркает. - О, да. Ген, отвечающий за сгибание четвертаков.
Я задумываюсь, чего же хорошего в том, что я могу согнуть четвертак? Что это за полезный навык? И вдруг я чувствую, что мне хочется плакать. Без уважительной причины. Бам - и слезы.
- Что случилось? - спросил Кристиан незамедлительно.
- Скорбь, - сказала я.
Мы позвонили моей маме. Анжела была очень обескуражена этим, ведь мы сейчас находились у неё дома, а не очень приятно не чувствовать себя в безопасности в собственном доме. Моя мама появилась минут через десять, запыхавшись. На этот раз она не подала виду, что волнуется. Просто устала.
- Все еще чувствуешь это? - спросила она меня.
- Нет, - и это означало, что я чувствовала себя очень глупо в данный момент.
- Может быть, это всего лишь твоё сочувствие, - сказала мне Анжела. - Может быть, ты просто впитываешь эмоции окружающих тебя людей, эмоции тех, которым грустно. - Я думаю, это могло бы иметь смысл.
Оказывается, у мамы есть различные теории, и поняла я это ночью, когда она пришла ко мне в комнату, чтобы пожелать спокойной ночи. По-прежнему шел снег. Это продолжалось с той самой ночи, когда вернулся Мидас. Он падал крупными хлопьями за моим окном. Похоже, это будет холодная ночь.
- Прости что я…ну, ты знаешь…скулящий волчонок, - сказала я маме.
- Все в порядке, - произнесла она, но выражение её лица какое-то хмурое.
- Ты действительно не кажешься обеспокоенной, - указываю я. - Почему?
- Я же говорила тебе уже, - начала она. – Не думаю, что Сэм придет за нами так скоро.
- Но я действительно чувствую печаль. По крайней мере, мне кажется, что я её чувствую, когда это происходит. Может, это что-нибудь означает?
- Это означает кое-что, - вздыхает она. – Горе, которое ты чувствуешь, может принадлежать не Черному Крылу.
- Ты думаешь, оно принадлежит кому-то еще?
- Оно может быть твоим, - сказала она, смотря на меня снова этим полуразочарованным взглядом.
На секунду мне показалось, будто в комнате нечем дышать. – Моим?
- Черное Крыло чувствует печаль из-за того, что идет против своей природы. То же самое происходит и с нами.
Я ошеломлена. Серьезно, у меня просто нет слов.
- Черные Крылья чувствуют грусть во много раз интенсивнее, - продолжает она. - Они решили отделить себя от Бога, и это заставляет их чувствовать почти невыносимую боль. - Я никогда не смогу вернуться назад. Вот, о чем Семъйяза думал в тот день. Я никогда не смогу вернуться.
- С нами это происходит гораздо мягче и реже, - произнесла мама. – Но все же это происходит.
- То есть, - выдавила я из себя через минуты, - ты думаешь, что я испытываю вспышки горя потому, что не выполнила… свое предназначение?
- О чем ты думаешь, когда это происходит? – спрашивает она.
Я должна сказать ей о сне. Рассказать про кладбище. Все это. Должна, но слова застряли в горле.
- Я не знаю. – И это правда. Я не помню точно, о чем я думаю, когда это происходит, но я смею предположить, что в этом замешан Такер, мой сон, и мысли о том, что я не позволю всему этому случиться.
Борюсь с предназначением.
Кажется, я собираюсь пойти против своей природы.
Это горе - мое.
ГЛАВА 7. ДАВАЙ ПОГУЛЯЕМ
На следующее утро на земле лежит уже два фута снега. Наш двор, аккуратно укутанный пушистым белым одеялом, что заставляет все казаться приглушенным, похож на зимнюю сказку. Оказывается, в Вайоминге всегда так. Сегодня осень: красные листья медленно опадают с деревьев, скачут белки, неистово закапывая желуди, струйки дыма в воздухе от каминов. А уже завтра – зима. Белая и молчаливая. И ужасно холодно.
Мама внизу жарит бекон. Она улыбается, увидев меня.
- Садись, - говорит она. – Я только что решила соорудить вам завтрак на скорую руку.
- Ты сегодня веселая, - замечаю я, и нахожу это странным, учитывая наш разговор прошлым вечером.
- А почему бы и нет? Сегодня прекрасный день.
Я прохожу на кухню и обнаруживаю за столом Джеффри, он выглядит таким же полусонным, как чувствую себя я.
- Она сошла с ума, - серьезно говорит мне он, когда я опускаюсь на соседний с ним стул.
- Я вижу.
- Она говорит, что мы сегодня поедем на кемпинг.
Я разворачиваюсь, чтобы посмотреть на маму, подбрасывающую блины, и шиплю, чтобы не закричать.
- Мам, - начинаю я. – А ты не заметила, что на улице снег?
- Подумаешь, небольшой снежок, - отвечает она, а ее блестящие глаза теперь блестят еще сильнее.
- Я ж сказал, - говорит Джеффри. – Сумасшедшая.
Как только мы заканчиваем завтрак, мама обращается к нам, словно она капитан круизного лайнера, готовый начать наш день.
- Клара, можешь собрать посуду? Джеффри, ты относишь все в машину. А мне нужно кое-что закончить прежде, чем мы поедем. Соберите вещи на все выходные, оба. Одевайтесь тепло, но наденьте что-нибудь под низ, если вдруг потеплеет. Я собираюсь выехать около десяти. Несколько часов нам придется идти пешком.
- Но мам, - фыркаю я, - я не могу на этих выходных.
Она задерживает на мне пристальный серьезный взгляд. – Почему? Потому что ты хочешь остаться дома и сбежать к Такеру?
- Попалась, - смеется Джеффри.
Кажется, удирая из дома, я делала это не так тихо, как предполагала.
- Пойду застрелюсь, - говорит Джеффри, то-то и оно.
Итак, к десяти часам мы приняли душ, оделись, сложили вещи и забрались в машину, включив печку на всю. Мама передает мне на заднее сиденье термос с горячим шоколадом. Она все еще в нереально отличном настроении. Она трогается и включает дворники, чтобы очистить лобовое стекло от сыплющейся снежной крупы, подпевая радио, пока мы едем в Джексон. Затем она останавливается перед "Розовой Подвязкой".
- Так, Клара, - говорит она с озорной улыбкой, - твоя остановка. – Я в замешательстве.
- Иди, позови Анжелу. Скажи ей собрать вещи на выходные.
- Она знает, что я приду? – спрашиваю я. – Она знает, что она едет в чокнутое путешествие на кемпинг в снегу?
Мама широко улыбается. – Вообще-то, Анжела ничего об этом не знает. Но у меня чувство, что она захочет поехать.
Я иду к двери театра и стучу. Открывает мама Анжелы. Ее темные глаза немедленно устремляются мимо меня к маме, которая успела выйти из машины и приближается к нам. На мгновение Анна Зербино выглядит так, будто она собирается упасть в обморок. На ее лице появляется это странное выражение, частично испуга, частично благоговения, ее рука непроизвольно поднимается вверх, чтобы прикоснуться к золотому крестику, висящему у нее на шее. Очевидно, Анжела просветила ее относительно нашей семьи, состоящей из полу-ангелов, а по опыту Анны Зербино, мы что-то такое, что нужно бояться и почитать.
- Привет, Анна, - говорит моя мама ее самым милым, сладким доверяй-мне голосом. – Я хотела спросить, можем ли мы одолжить на пару дней твою дочь.
- Это касается ангелов, - шепчет Анна.
- Да, - отвечает мама. – Время пришло.
Анна молча кивает, опираясь на косяк, будто ей вдруг понадобилась поддержка. Я взлетаю вверх по лестнице в поисках Анжелы.
- Думаю, моя мама могла загипнотизировать твою или что-то еще, - говорю я, открывая дверь в комнату Анжелы. Она растянулась на животе на своей кровати, записывая что-то в свою черно-белую тетрадку. На ней красная стенфордская толстовка и только слепой бы не заметил огромный плакат Стенфорда, который она прикрепила на стену над кроватью.
- Ух ты, вперед Кардиналы, - комментирую я.
- Ой, привет Клар, - удивленно говорит она, закрывает тетрадь и сует ее под подушку. – Мы договаривались встретиться сегодня?
- Да, это предрешено звездами.
- А?
- Я пришла, чтобы выкрасть тебя на волшебные два дня и одну ночь в жутко холодную снежную глушь. Мамины причуды.
Анжела садится. На минуту она выглядит как точная копия ее матери, за исключением золотых глаз. - Твоей мамы? Что?
- Как я уже сказала, она берет нас на кемпинг, и ты приглашена. У нас с собой есть палатки, и спальные мешки и даже те металлические палки, на которых жарят хот-доги.
- Я не понимаю, - говорит Анжела. Ее взгляд переходит к окну. – Снег же.
- Ты так права. Поверь, я тоже не понимаю, - говорю я. – Ну, так ты едешь с нами или нет?
Не прошло и десяти минут, как она сидит в нашем внедорожнике, завернутая в плед и пристегнутая ремнем безопасности, выглядя так, будто она перебрала с кофе и нервничает. Анжела всегда такая, когда рядом моя мама. Это связано с тем, что она никогда раньше не видела других полу-ангелов, пока не познакомилась с нами. Конечно, у нее никогда не было взрослого полу-ангела, на которого она могла бы ровняться, только ее тихая, глупая человеческая наседка-мать со всеми ее религиозными убеждениями, которая прямо сейчас стоит на тротуаре, со слезами на глазах махая нам на прощание рукой, как будто она боится, что больше никогда не увидит Анжелу.
Мама опускает стекло. – Все хорошо, Анна. Я верну вам дочь в целости и сохранности.
- Да, мам, все нормально, - смущенно бормочет Анжела. – Я приеду в воскресенье вечером.
- Ладно, конечно, - тихо говорит Анна. – Повеселитесь там.
В машине тихо, пока мы едем в горах. Джеффри включил радио, но мама сделала тише, так что мы почти не слышим его. Затем наш путь наверх делает несколько крутых поворотов, и дорога сужается в линию, одна сторона которой переходит в скалистые горы, а другая – в обрыв. Я задаюсь вопросом, что произойдет, встреть мы кого-нибудь, спускающегося вниз. Наконец, спустя более получаса, у дороги появляется небольшой карман. Мама въезжает в него и останавливается.
- Это все, что мы могли проехать на машине. Дальше придется идти пешком. – Она выходит из машины. Порыв абсолютно ледяного воздуха врезается в нас, как только мы открываем двери, чтобы забрать рюкзаки из багажника.
Около минуты мы стоим и смотрим на тропы и далекие хребты над верхушками деревьев.
- Как минимум, перестал идти снег, - говорит Джеффри.
Мама ведет нас по свежему снегу, за ней следует Джеффри, за ним мы с Анжелой бок о бок. Снег на тропе доходит до середины наших ботинок. Идем мы долго. Кажется, воздух становится тоньше. Все это путешествие напоминает мне, как мама однажды возила меня на Баззардс Рутс, когда мне было четырнадцать, где она рассказала мне, что я – полу-ангел и пролетела по долине, чтобы доказать, что это правда. Интересно, чем она нас удивит на этот раз.
После нескольких часов монотонной ходьбы, мама сворачивает с тропы в сторону густо заросшей деревьями части леса. Здесь, в тени высоких сосен, еще темнее и холоднее. Вдали от тропы снег становится еще глубже, порой доходя до колен. Спустя минуты я промерзаю до костей, трясясь так сильно, что волосы выбиваются из хвоста. Рядом со мной Анжела вдруг поскальзывается и падает, полностью исчезая в снегу. Я наклоняюсь, чтобы помочь ей.
- Спорю, тебе кажется, что стоило лучше подумать, прежде, чем с нами ехать, - говорю я сквозь стучащие зубы. Ее ярко-розовые щеки и нос, почти как у клоуна, сильно контрастируют с черными волосами.
- У тебя вроде должен быть иммунитет к холоду, - говорит она со сведенными на переносице бровями, словно пытаясь понять, почему это не так.
Впереди мама разражается смехом.
- Иногда, Анжела, - с любовью говорит она, - ты говоришь такую ерунду!
От шока Анжела даже приоткрывает рот, но мама продолжает смеяться и веселье быстро распространяется на нас, даже на Анжелу.
- Я читала об этом в книге, - протестует она. – Правда.
- Это когда ты пользуешься свечением, - объясняет мама. - Оно сохраняет тепло. Без него, я уверена, вы можете замерзнуть до смерти.
- Например, как сейчас, - встреваю я.
- Хорошо, - смиренно соглашается Анжела. – Мне нужно будет это записать. Как только мои руки снова заработают.
- Осталось не долго, - обещает мама. – Там и остановимся.
Еще через десять минут медленного продвижения по снегу в густом лесу, мама останавливает нас. Она поднимает голову и втягивает носом воздух, безмятежно улыбаясь, затем говорит Джеффри резко свернуть направо.
- Туда, - говорит она, указывая на небольшой овраг немного дальше. – Нам нужно туда.
Джеффри ведет нас вниз по скользкой тропе до тех пор, пока не останавливается так внезапно, что мама врезается в него. Его рюкзак соскальзывает с плеча. Мама ухмыляется, у нее на лице написаны усталость и что-то вроде триумфа, и делает шаг в сторону, пропуская нас с Анжелой, так чтобы мы могли увидеть, на что они смотрят. Мы тоже останавливаемся, наши рты открываются, рюкзаки падают на землю.
- Рай, - выдыхает Джеффри.
Да. Это правильное слово.
Это своего рода луг, огромный, плоский участок земли окружен с двух сторон горами, с третьей стороны - красивое блестящее озеро, такое чистое, что можно увидеть пейзаж, отражающийся от его поверхности. В нескольких футах от того места, где мы стоим, снег исчезает, превращаясь в длинную, мягкую траву, такую зеленую, что глазам даже больно смотреть на нее после стольких часов белого. Здесь нет снега. Солнце опускается за дальнюю гору, и небо взрывается оранжевым и голубым. Птицы летают туда - обратно через луг, как будто им тоже не верится, что посреди этой глуши они наткнулись на рай.
Но мы смотрим не на луг. Что заставило нас троих (конечно, не маму, потому что она, очевидно, все об этом знает) тупо таращиться на свет, так это то, что луг просто забит палатками. Около двух десятков человек суетятся на поляне, кто-то разводит костер, кто-то ловит рыбу в озере, а некоторые разговаривают, просто стоя или лежа на траве.
Мой взгляд прикован к одной конкретной женщине: красновато-коричневая кожа, длинные, блестящие волосы, лицо, как у Сакагавеи на золотистом долларе. И паре ослепительных крыльев, сложенных за ее спиной, как волшебная мантия.
- Это, - говорит мама, жестом обводя луг, - то, что называется собранием. Встреча полу-ангелов.
- Congregarium celestial, - выдыхает Анжела.
Дама с крыльями замечает нас и машет рукой. Мама машет в ответ.
- Это Билли, - говорит она. – Пошли. – Она снимает пальто и остальные теплые вещи, пока не остается лишь во фланелевой рубашке и джинсах. Затем она идет по траве босиком.
- Пойдем, - снова зовет она нас. – Им не терпится с вами познакомиться. – Мы оставляем свои рюкзаки у края травы и нерешительно заходим на луг. Несколько человек перестают заниматься своими делами, чтобы посмотреть на нас.
- Что это? – спрашивает Джеффри рядом со мной, все еще сбитый с толку.
Мама уже подошла к Билли, которая обняла ее, будто они давние подруги. Они поворачиваются и идут к нам, а оказавшись достаточно близко, эта женщина, Билли, заключает и меня тоже в удивительно сильные, медвежьи объятья.
- Клара! – восклицает она. – Не могу поверить. Когда я видела тебя в последний раз, ты была чуть больше кузнечика.
- Ох, привет, - натянуто отвечаю я ей в волосы, которые пахнут полевыми цветами и кожей. – Я не помню.
- Конечно, не помнишь, - со смехом говорит она. – Ты была крошкой. – Она заглядывает мне через плечо. – А это Джеффри. О, Боже. Уже совсем мужчина.
Джеффри ничего не говорит, но могу сказать, он польщен этим замечанием.
- Знакомьтесь, Вилма Фэирвезер, - объявляет мама, как при официальном знакомстве.
Вилма ухмыляется нам. – Билли, - поправляет она.
- А это Анжела Зербино, - говорит мама, не глядя ни на кого из нас.
Билли кивает, так внимательно разглядывая Анжелу, что та заливается краской. – "Розовая Подвязка", правильно?
- Да, - отвечает Анжела.
- Добро пожаловать. Проголодались?
Мы переглядываемся. Еда – это последнее, о чем мы сейчас можем думать.
- Конечно, проголодались, - говорит Билли. – Почему бы вам не пойти вон туда и не взять себе что-нибудь поесть? – Она указывает на ту сторону луга, где струйка дыма поднимается над чем-то, похожим на большой каменный гриль для барбекю. – Клянусь, Корбетт делает лучшие бургеры. В любом случае, достаточно хорошие, чтобы заставить меня несколько раз в год есть мясо. – Она снова смеется. – Идите перекусите, а потом можете заняться палатками. Хочу, чтобы вы поставили их рядом с моей. – Она обвивает своей рукой мамину. – Наконец-то ты решилась привести их сюда. Я горжусь тобой. Также, думаю, это означает…
- Билли, - говорит мама, глядя на меня, в ее голосе звучит предупреждение. Но она тут же меняет интонацию и улыбается Билли. – Нам нужно столько всего обсудить, тебе и мне. – На этом они уходят, оставляя нас смотреть им вслед.
Мы идем к барбекю. Оказавшись на месте мы видим, что там хозяйничает беловолосый парень с длинным хвостом, одетый в гавайскую рубашку, шорты цвета хаки и шлепанцы. Он переворачивает мясо на гриле, как настоящий профессионал.
- Что будете, ребятки? – спрашивает он, даже не обернувшись.
- Чизбургер или обычный?
- Чизбургер, - отвечает Джеффри, который точно всегда голоден. – Я возьму два.
- Хорошо-о, - говорит парень, затем поворачивается и искоса смотрит на нас. – А ты что будешь, Клара? – Это мистер Фиббс. Мой учитель английского. Мистер Фиббс в шлепанцах. Моя голова, кажется, сейчас взорвется.