Грань между настоящим и прошлым может оказаться очень зыбкой. Один лишь шаг - и ты в объятиях призрака. Это, на первый взгляд, невероятное событие произошло с молодой американкой Андреа в современном Манчестере, где живет ее престарелая бабушка. Постигая историю своего старинного рода, Андреа оказывается захваченной любовным вихрем из прошлого, которому не в силах сопротивляться…
Содержание:
Глава 1 1
Глава 2 4
Глава 3 7
Глава 4 10
Глава 5 13
Глава 6 17
Глава 7 20
Глава 8 22
Глава 9 25
Глава 10 29
Глава 11 31
Глава 12 34
Глава 13 37
Глава 14 41
Глава 15 43
Глава 16 45
Глава 17 48
Барбара Вуд
Роман с призраком
Этот роман является вымыслом.
Имена, места и события - плод воображения автора, и любое сходство с реальными лицами, событиями или местами - всего лишь случайное совпадение.
С безграничной любовью и восхищением я посвящаю эту книгу Наоми Пембертон, моей няне.
Глава 1
С домом на Джордж-стрит было что-то не так. Я это почувствовала сразу, как только вошла в него. По длинному полутемному коридору навстречу мне плавно скользила женщина, высокая, стройная и грациозная. На ней было старомодное платье до пят, а черные густые волосы аккуратно уложены в узел на макушке. Я не сводила с нее глаз, пока она приближалась с распростертыми объятиями, затем взглянула на тетю, которая пришла по садовой дорожке и сейчас стояла рядом со мной.
- Андреа, - сказала тетя, - встречай свою бабушку.
Я взглянула в сторону приближавшейся женщины и не поверила своим глазам. Длинное платье и густые волосы исчезли. Передо мной была маленькая сгорбившаяся женщина в простом домашнем платье и шерстяной кофте, ее седые волосы прикрывал льняной чепчик.
- Здравствуй, - услышала я свой голос.
Старушка взяла меня за руку и притянула к себе, чтобы поцеловать. Вдруг мне пришло в голову, что я, наверно, страшно устала. Полет из Лос-Анджелеса длился одиннадцать часов, затем перелет из Лондона в Манчестер. Смена временных поясов давала о себе знать. Все это вызвало подобие галлюцинации.
Мы обнялись и стали разглядывать друг друга в тускло освещенном коридоре. Сейчас нелегко точно припомнить, какой мне показалась бабушка в первое мгновение, поскольку накопившаяся усталость мешала сосредоточиться. Казалось, будто ее лицо не знает покоя - оно становилось то уродливым, то лучезарным. Никак не удавалось разглядеть ее черты, похоже, они быстро менялись, определить ее возраст было невозможно. Я знала, что ей восемьдесят три года, однако глаза ее излучали магнетическую энергию, поражающую своей жизненной силой. Следы былой красоты невольно вызывали ассоциации с розой, засушенной между страницами книги.
Затем мы направились по коридору, освещенному тусклой лампочкой, к гостиной. Мне померещилось, будто по углам собираются тени, они припадают к земле, наводя страх.
Лежа той ночью в холодной постели, я осознала, что почувствовала перемены, произошедшие в этом доме, в то мгновение, как стряхнула с плеч английскую сырость и вздрогнула от необычно морозного воздуха. Теперь я понимаю, что жуткий холод порождала не природа, а нечто совсем другое, потустороннее.
Казалось, дом смыкает свои стены и все вокруг окутывается мраком.
Почему я здесь? Возможно, чтобы укротить охватывавшую меня панику, вызванную необычным поворотом событий в моей жизни, и найти объяснение своему странному состоянию. Я пыталась убедить себя в том, что всему виной мой внезапный приезд в чужую страну; долгий перелет, недавние тревожные события в личной жизни. Кроме того, меня застал врасплох вызов, поступивший от нашей английской родни. И все же мне не удалось избавиться от ощущения, что сам этот дом ждал моего появления.
На адрес матери в Лос-Анджелесе пришло два письма. Первое было от моей бабушки, второе - от тети. В письмах сообщалось, что ее отец, мой дедушка, серьезно захворал, лежит в больнице города Уоррингтон и вряд ли долго протянет. Это известие очень опечалило мою мать. Она никак не могла поехать из-за плохого состояния здоровья. По этой причине с ней чуть не случилась истерика.
Она не виделась со своими родными двадцать пять лет. Тогда моя семья эмигрировала из Англии в Америку в поисках лучшей жизни. Мне было всего два года, моему брату - семь. Когда родители получили американское гражданство, мы тоже автоматически стали американцами. Нашим домом стал Лос-Анджелес, языком - американский английский, мы усвоили калифорнийский образ жизни. До получения этих писем я серьезно не думала об Англии. Никто из нас ни разу не оглядывался в прошлое.
В последние годы мать с отцом изредка поговаривали о том, что неплохо бы съездить "домой" повидаться с семьей, однако множество причин удерживало их до тех пор, пока не стало, видно, слишком поздно.
Письма пришли в весьма неудачное время, поскольку мать выздоравливала после операции на ноге и едва передвигалась на костылях, с которыми не сможет расстаться еще полтора месяца. И она опасалась, как бы за это время ее отец не умер. Я сначала удивилась, что она просит меня поехать в Англию и "представить" там американских родственников как раз в то время, когда мое присутствие необходимо здесь. Хотя казалось, что мать получила письма от моей тети и бабушки в самое неподходящее время, для меня они стали настоящим божьим даром. В то время я мучительно думала, как хорошо было бы на время убежать от самой себя.
После разрыва с Дугом я уехала из квартиры и уже подумывала, не устроить ли внеочередной отпуск, как позвонила мать и сообщила о письмах.
- Одна из нас должна поехать, - все время твердила она. - Твой брат не может, он в Австралии. Отцу нельзя оставить работу, да к тому же он не Таунсенд. Конечно, ехать следует мне, но я едва передвигаюсь. Андреа, ты должна навестить своего дедушку, пока есть время. Как-никак прошло двадцать пять лет. Ты там родилась. Вся твоя родня живет там.
С того момента события развивались столь стремительно, что теперь они почти улетучились из моей памяти. Я предупредила об отъезде биржевого маклера, на которого работала, достала паспорт из коробки с сувенирами, приобретенными во время поездки в Мексику, заказала место на самолете "Бритиш Эйрвейс" и обнаружила настойчивую потребность убежать от несчастья и горечи после прерванного романа.
Было странно лететь через Северный полюс, думать о том, что я оставляю, и не знать, что меня ждет. Я вспомнила чувство вины, угрызения совести, от которых мать чуть не ударилась в истерику. Она винила себя за то, что до этого не вернулась в Англию и отец умрет, так и не повидав свою дочь.
Я думала также о Дуге и тягостном разрыве с ним. Вот чем я объясняла свое растерянное состояние, пока, обуреваемая дурными предчувствиями, стояла на конечной остановке кольцевой дороги возле аэропорта Манчестера и не знала, правильно ли поступаю.
Мне говорили, что тетя Элси с мужем встретят меня здесь. И действительно, мы без труда нашли друг друга. Тетя Элси так напоминала мою мать, что я сразу узнала ее, и, видно, мое сходство с матерью помогло Элси легко высмотреть меня среди выходящих пассажиров. Теми же причинами объясняется мое сходство с этой приятной и жизнерадостной женщиной, от которой шел едва различимый аромат духов "Лаванда Ярдли".
Наша ветвь Таунсендов отличается особенной чертой, которая, как мне говорили, передалась нам от давно усопших предков, - маленькой вертикальной морщиной меж бровей как раз нал носом, "бороздой Таунсендов", придававшей нам дерзкий, сердитый вид. У меня эта черта присутствует с рождения, с самого детства, а сейчас она появилась на лице этой женщины, пробиравшейся сквозь толпу.
- Андреа! - воскликнула она, заключая меня в объятия, и отступила на шаг, не в силах сдержать слезы. - Как ты похожа на Рут! Вылитая мать! Смотри, Эд, разве это не Рут вернулась к нам?
Низенький мужчина застенчиво стоял в стороне. Он улыбнулся, пробормотал что-то, затем неловко взял мою руку.
- С возвращением домой, - вымолвил он.
Я дала вывести себя из шумного аэропорта в холодную ночь, столь холодную, что мое тело содрогнулось. Хотя стоял ноябрь, в Лос-Анджелесе было 29,5 градусов по Цельсию, а в английском Манчестере - 1 градус выше нуля.
Мой дядя Эдуард, француз по национальности, тут же направился к стоянке, а его жена и я с одним чемоданом в руке остались на тротуаре. Мы поглядывали друг на друга и жестами давали Эдуарду понять, что ему лучше поторопиться.
Сказать, что мне не было по себе, значило ничего не сказать. Я до сих пор не знала, каково это иметь семью, то есть людей, связанных кровными узами, если не считать собственных родителей и брата. Мне не приходилось испытывать любовь или привязанность к родственникам, и не привычна была мысль, что меня могут любить незнакомые люди. В моей жизни в счет принимались лишь друзья. Их выбирали по личным качествам и хранили им верность не потому, что так надо, а потому что так хотелось.
Однако сейчас вдруг незнакомые люди, говорившие на странном диалекте, должны были автоматически стать объектами моей любви всего лишь по причине кровного родства. Хотя я ничего не знала ни об этом мужчине и женщине, ни о тех, с кем мне скоро предстоит встретиться, от меня тем не менее ожидали проявления к ним любви и нежности без лишних вопросов. Для меня это было ново и непривычно.
- Как долетела, дорогая? - поинтересовалась женщина, так похожая на мою мать. Она говорила с невнятным ланкаширским акцентом, показавшимся мне смесью шотландского и валлийского, поэтому мне сначала было трудно понять, что она говорит.
- Полет прошел великолепно, - ответила я, расположившись на заднем сиденье "рено" дяди Эдуарда и чуть не прижимая колени к груди.
- Наверно, ты очень устала.
Я кивнула и отвела глаза. Ее сходство с моей матерью, со мной весьма тревожило меня - чужая женщина с нашим лицом. Мое внимание сосредоточилось на движении, поскольку машины ехали, если можно так сказать, не по той стороне улицы.
- Андреа, как мило, что ты приехала, ведь твоей матери совсем плохо. Как обрадуется дедушка, когда увидит тебя. Это все равно как бы наша Рут была здесь. Правда, Эд?
Я прикусила нижнюю губу. А как же здесь все-таки воспримут мое присутствие? Стараясь устроиться поудобнее на сиденье и прийти в себя, я готовилась к тому, что в гостях придется нелегко. Но какие трудности могут возникнуть на самом деле? Мы с мамой даже не говорили о том, как долго мне следует пробыть здесь. О продолжительности визита можно было только гадать: может быть, неделю или две. Этого времени вполне достаточно, чтобы восстановить прежние связи и оправиться после разрыва с Дугом, если только подобное возможно.
"С возвращением домой", - сказал в аэропорту дядя Эдуард. Я закрыла глаза. Мой настоящий дом остался в Лос-Анджелесе.
- Андреа.
Я вздрогнула.
- Андреа, посмотри.
В ее устах "посмотри" прозвучало как "досмотри". Она указала рукой в сторону окна.
- Знаешь, что это?
Я протерла кружочек в запотевшем стекле и взглянула на улицу. Рядом высилось похожее на чудовище почерневшее здание, в окнах которого то здесь, то там горели тусклые огни. По правде говоря, определить, что это за здание, было невозможно.
- Это центральная больница, - тихо пояснила она. - Вот здесь ты появилась на свет.
Я вытянула шею и снова взглянула в сторону этого здания. Оно уже осталось позади, и мимо окна мелькал ряд домов. Как странно, что женщина с невнятным акцентом, которая сидела в промерзшей коробочке, именуемой машиной, к тому же ехавшей не по той стороне дороги в восьми тысячах милях от моего дома, сообщила, что это мрачное и отталкивающее здание и есть место моего рождения.
В ответ на мою натянутую улыбку она тоже улыбнулась. Моя тетя старалась изо всех сил угодить мне. Большого желания ответить ей тем же у меня не было.
Над этим маленьким английским городком витало нечто похожее на смутную тревогу. Улицы выглядели холодными и безлюдными, на истертых булыжниках отражался свет викторианских фонарей. Проезжать через Уоррингтон было все равно что вернуться в прошлое.
- Ты должна простить меня, тетя Элси… но полет из Лос-Анджелеса длился одиннадцать часов, к тому же в аэропорту Хитроу пришлось ждать два часа…
- Ну да! - выпалила она. - Это называют нарушением биоритма. Ну и натерпелась же ты, должно быть, а я тут разыгрываю из себя гида. Ладно, сегодня больше нечего беспокоиться - тебе не станут докучать. Вечером никто не ждет тебя в гости, даже дедушка. Для визитов завтра времени будет предостаточно. Сейчас же тебе надо попить горячего чаю и лечь в постель. Ну вот, мы и приехали.
Дядя Эдуард резко остановил машину, и мы по инерции подались вперед. Мне пришлось еще раз протереть кружок на вспотевшем стекле и посмотреть в окно. Я увидела улицу, ничем не отличавшуюся от тех, по которым мы проехали. Вдоль улицы тянулся бесконечный ряд домов из красного кирпича с крохотными садиками.
- Где мы?
- Мы приехали к твоей бабушке, - пробурчала тетя, выбираясь из машины.
Я не без труда покинула машину и снова почувствовала, как мне в лицо ударил леденящий ночной воздух.
- Мы все подумали, что будет лучше, если ты погостишь у бабушки. Она ведь совсем одна, и общество ей не помешает. Уильям или я с удовольствием приняли бы тебя, к тому же тогда тебе было бы лучше, поскольку у нас есть центральное отопление, но твоя бабушка настояла на своем. Как только Рут позвонила и сказала, что ты едешь, она тут же привела в порядок переднюю спальню. Так что ты будешь жить здесь, дорогая.
- Да, тетя, конечно, - поддакнула я.
Я выпрямилась и посмотрела на дом. Это было высокое двухэтажное строение из грязного кирпича с выступавшим темным эркером. К этому темному, лишенному признаков жизни дому с двух сторон примыкали такие же строения, перед ним был запущенный сад. Под влиянием длительного полета, усталости, смятения и одиночества у меня мелькнула мысль попросить тетю, чтобы та отвезла меня к себе домой, где имелось центральное отопление. Но дядя Эдуард уже дошел до конца разбитой дорожки, подошел к двери и вставил ключ в замочную скважину.
Тетя Элси легко подтолкнула меня в спину.
- Идем, дорогая. Попьешь вкусного чаю и хорошо выспишься. Вот что тебе нужно. Тогда утром ты почувствуешь себя лучше.
- Надеюсь, - я устало вздохнула.
Окоченевшая, уставшая от напряжения и дурных предчувствий, голодная и с раскалывающейся от боли головой, я переступила порог дома.
В молодости бабушка, как я уже упоминала, была красавицей. Моя мама поразительно на нее похожа. Глядя в лицо бабушки, можно представить, какой станет моя мать через двадцать шесть лет. Вот эта своеобразная широкая переносица рода Добсонов - кое-кто называл ее "аристократической" - и необычные глаза с серой радужной оболочкой с черным ободком. Тонкие, изящно изогнутые брови, высокие скулы, впалые щеки, чуть заостренный подбородок. Хотя кожа отвисла и покрылась сеткой морщин, но даже сейчас при определенном освещении бабушка выглядела довольно мило.
Бабушка сразу очаровала меня. Я не отрывала взгляда от этой женщины, отдаленно напоминавшей меня. Ее серые глаза наполнились слезами, и она промолвила слабым голосом:
- Андреа…
Опираясь на трость, она неожиданно обняла меня за шею крепкой рукой и, прижавшись к моей щеке, пробормотала:
- Слава богу, что ты приехала. Слава богу…
Возможно, вот так я буду выглядеть через пятьдесят шесть лет. Как забавно сейчас оглянуться и ощутить, что в то мгновение, когда возникла эта мысль, я как будто шагнула в будущее.
Дом бабушки оказался невероятно маленьким. Строители, видно, не очень задумывались над тем, как лучше защитить их обитателей от английской зимы. Единственными источниками тепла были камины, имевшиеся в каждой комнате. Вследствие этого комнаты были небольшими и любая нежилая площадь, коридор или лестничная клетка, строились невероятно узкими и с низкими потолками. Это поразило меня. Я всегда воображала старые английские дома викторианской эпохи просторными и изящными. Вероятно, дома, в которых жили представители высшего общества, такими и были. Однако великий средний класс, порожденный английской индустриальной революцией, жил в более практичных домах меньшего размера, которые пользовались спросом. По этой причине жилище Таунсендов на Джордж-стрит являлось скорее правилом, нежели исключением, и представляло собой один из сотен тысяч типичных английских домов.
- Что скажешь о моем маленьком домике? - спросила бабушка, когда тетя Элси с дядей Эдом ушли и мы расположились в гостиной. Она намазывала маслом ломтики хлеба, сложенные на тарелке, стоявшей у нее на коленях.
Я оглядела комнату: очень старая и громоздкая мебель, прокопченные стены с отслаивающейся краской, выцветшие фотографии на источенном червями серванте, книги в переплетах из черной кожи с тисненными золотом названиями, тяжелые бархатные шторы. Это была крохотная, захламленная гостиная викторианской эпохи. Видимо, для моей бабушки время давно остановилось.
- Эта комната, должно быть, много чего повидала на своем веку, - ответила я.
- Да, так оно и есть. Твой дядя Уильям все время уговаривает меня переехать в муниципальную квартиру. Но не хочется быть на иждивении у правительства, как многие в сегодняшней Англии. У меня есть свой домик, и я постараюсь сохранить его. Дядя постоянно твердит, что надо установить центральное отопление. А мы шестьдесят два года обходились каминами, и, думаю, сейчас не следует ничего менять.
- Неужели этому дому уже столько лет?
Несмотря на то что горел газовый обогреватель, встроенный в камин, я все же чувствовала, как в комнату проникает холод и гуляет по моей спине.
- Боже, подумать только! Вот сколько я живу здесь! Шестьдесят два года. Когда я вышла замуж за твоего дедушку, он привел меня сюда.
- Сколько лет этому дому?
- Его построили в тысяча восемьсот восемьдесят втором году. Значит, ему почти сто лет.
- Он когда-нибудь перестраивался?
- Да, скорее всего. Нам провели электричество, ты сама видишь. - Бабушка кончиком ножа достала из лежавшей у нее на коленях банки большой кусок какого-то ярко-желтого вещества. Этот кусок густо и плавно расплылся по хлебу. Бабушка отправила его в рот и вытерла руки о кофту. - А наверху у нас появился туалет. Случилось так, что на этой улице мы остались последними, кто все еще ходил в туалет во дворе. Так что мы попросили провести водопровод. Но ему сейчас уже много лет, и с ним надо обращаться осторожно. У нас есть еще ванная.