Как-то однажды она приняла его приглашение в кино. Шел фильм Дзефирелли "Ромео и Джульетта" - это Лера запомнила очень хорошо. После фильма Лерин обожатель заявил, что режиссер надругался над великой любовной историей всех времен и народов, показав плотскую сторону их неземного чувства. Лера, недоумевая, возразила, что глупо не признавать телесных отношений как составляющей любви, что гармония души и тела - это прекрасно, и никакой пошлости здесь нет… К единому мнению они не пришли.
Катька сразу поставила диагноз: "маниакально-депрессивный романтизм". Это не муж, сказала она, это сынок. "Зачем нам еще дети, Лерочек, тебе меня мало?"
Но Лера продолжала принимать ухаживания и приглашения своего обожателя. То ли от скуки и любопытства, то ли под напором тетушек и сослуживиц, зудевших в один голос о том, что пора устраивать свою личную жизнь и что такие на дороге не валяются и любая, не раздумывая, взяла бы его в оборот: не пьет, не курит и в связях с женщинами доселе не замечен… Последнее, между прочим, тоже смущало Леру, и она решила спросить у пожившей на свете бабы Марины, какие причины могут быть тому, что мужчина до зрелых лет остается холостяком.
Баба Марина засмеялась своим мурлыкающим грудным смехом и сказала: "С чего же начать, детка?"
И начала с того, что он может быть сектантом. Лера возразила: об этом было бы известно, поскольку работающая в их отделе дама сто лет живет на одной площадке с его семьей.
Переросток, предположила Катька, принимавшая участие в консилиуме.
"Детка, заткни ушки, следующий вариант не для маленьких". И баба Марина рассказала о том, что встречаются такие мужчины, особенно в богемной среде, особенно в балете, которые… как бы это сказать… предпочитают мужчин женщинам.
Но он же не балерун, а Лерка - не мужик, - вставила взрослая сестра.
"Сейчас отшлепаю, тебе не велено было слушать! И сколько раз тебе говорить, что слова "балерун" не существует", - сказала баба Марина и продолжила: "Остается последнее и маловероятное - это высоких моральных принципов человек, который ищет такую же спутницу жизни, а поскольку нынче это большая редкость…"
Более вероятно, что он просто импотент, сказала Катька и сбежала в свою комнату:
Прошел год, а поклонник не сделал ни одной попытки к сближению. Бывало, они подолгу оставались наедине в ее квартире, но он ни разу даже не обнял ее.
Сослуживцы, наблюдавшие за развитием их романа, разделились на два лагеря: одни вздыхали по поводу его, романа, неземной высоты и духовности, другие скептически посмеивались.
Однажды, теплой ранней осенью, Лера возвращалась с работы по людной улице. Она не спешила. Дома ее никто не ждал - Катька была в отъезде на пленэре до конца сентября. Незаметно к ее небыстрому шагу пристроился старый мужчина с палочкой, интеллигентного вида и с колоритной внешностью отставного любовника.
Он начал с вопроса, почему эта молодая женщина не спешит, когда все вокруг куда-нибудь да бегут. Слово за слово, они познакомились и прогуляли до темноты.
Они говорили о многом. Как оказалось, обоих увлекало искусство - живопись, кино, литература, - главной движущей силой и источником которого, по его неколебимому мнению, была, есть и будет любовь. Сублимированные страсти, поиски славы и денег порождают, убежден он, только мусор, шлак, подобно сгоревшему углю - в лучшем случае, а в худшем - это продукт разложения, трупный яд.
Лера спросила: "Вы могли бы дать определение любви - любви между мужчиной и женщиной?"
Тот ответил вопросом на вопрос: "А вы что скажете?"
Лера попыталась облечь в слова свои расплывчатые представления об этом, как она считала, сложном и многогранном чувстве, но у нее плохо получалось.
Тогда он сказал, что во многом она, конечно, права, но есть более короткая и вполне исчерпывающая формула. А именно: любовью называется интеллектуальное, эстетическое и физиологическое влечение двух личностей. Вовсе не обязательно разнополых, добавил искушенный старец. Под интеллектуальным влечением он понимает постоянную жажду общения и неиссякающий интерес к внутреннему миру партнера; под эстетическим - обоюдную внешнюю привлекательность, когда одно созерцание возлюбленного приводит в упоение и заставляет звенеть все струны твоей души. Физиологическая сторона, думаю, не нуждается в комментариях, добавил он.
"Как сказать, - подумала Лера. - И все же, - решила она, - теперь мне есть над чем поразмыслить".
Она поняла, что это был перст судьбы.
Придя домой, Лера почти знала конец своей истории с воздыхателем-переростком, но решила дать ему и себе последний шанс и попыталась произвести анализ по предложенной формуле.
Да, вместе им нескучно. И хотя во многом их взгляды расходятся, они с интересом слушают друг друга. Пять баллов, как говорит Катька.
Что касается эстетики… У него красивые волосы… Фигура - невнятная какая-то. Глаза? Не заметила. И это за год общения! Губы… губы - не мужские какие-то… Под расстегнутым воротом - голая кожа… Моя внешность ему, похоже, вообще до лампочки - он ни разу не заметил ни одежды, ни прически… Кол с минусом.
Физиология?.. Это мы еще не проходили, подумала Лера и представила себе… ну то, что ей доводилось видеть в кино, заменив мысленно участников событий на себя и… Его Лере никак не удавалось расположить рядом с собой…
На протяжении еще нескольких недель ничего не менялось, кроме названий фильмов, на которые они ходили.
Баба Марина посоветовала спровоцировать ухажера на определенные действия.
Лера поразмыслила и прекратила непонятную связь.
Конечно, потом были и другие предложения. Но Лера… Да, пожалуй, она именно боялась заводить новую "дружбу". А постельные отношения не интересовали ее без любви - настоящей, прошедшей через душу, глубокой любви.
Она замолчала. Гарри серьезно смотрел на нее и тоже молчал.
- Почему вы не смеетесь? - сказала Лера.
- Зачем вы так?
- Ну, это же смешная история. - Лера снова почувствовала пресс глубинных механизмов самозащиты. Это раздражало, поскольку она сознавала ее абсолютную ненужность здесь и сейчас, с этим человеком. - Простите…
- Вы устали. Уже поздно. Не хотите спать?
- Пожалуй, - сказала она.
Гарри уложил Леру здесь, наверху, на свою широкую низкую лежанку, а сам пошел вниз, в "кабинет".
Иногда у меня хватает сил, сказал он, только на то, чтобы вывалиться из-за письменного стола, поэтому-то рядом с ним и стоит тахта.
Он пожелал Лере спокойной ночи. Положил в ногах свернутый плед: если под утро замерзнете вдруг.
* * *
Проснулась Лера от ощущения, что она не одна. Она открыла глаза. Комната была залита ярким солнцем. Рядом с постелью сидел на корточках Гарри и, улыбаясь, смотрел на Леру. На придвинутом столике дымились большие кружки с какао и гора оладий на тарелке.
Лера невольно улыбнулась и почувствовала такое тепло, что у нее перехватило горло.
- Лабас ритас. Доброе утро.
- Доброе утро. - Она села.
- Я пятнадцать лет не видел спящей женщины.
- А мне сорок лет не приносили завтрак в постель.
Целыми днями они гуляли по лесу. Было тепло. Пригорки уже высохли, и сквозь старую листву пробивались первые зеленые ростки. Птицы галдели, наперебой рассказывая о том, что пришла весна, что скоро лето, что у них масса забот и что жизнь прекрасна.
Лера и Гарри были словно отрезаны от мира, а вместе с ним - и от постигшего их горя. Они вспоминали своих сестру и сына, будто ничего не произошло, будто они где-то рядом и вот-вот появятся, чтобы порадовать родных своим счастьем.
Только однажды Гарри попросил Леру еще раз рассказать о последних минутах сына.
Когда Лера закончила, он повторил:
- Любите… Это выстраданное… - Помолчал и добавил: - Серьезное завещание оставил мне сын.
Они сидели на поваленном стволе дерева у журчащего ручья, в теплых лучах солнца, и рассказ о чьей-то смерти показался нелепостью, а сама смерть - недоразумением, которое вполне поправимо, надо только очень захотеть. Любите - и все будет по-другому, все будет хорошо… Только любите.
В воскресенье Гарри отвез Леру в город, поблагодарил за чудесно проведенное время и попрощался.
* * *
Когда Лера осталась одна в своей квартире, на нее вдруг обрушилось одиночество. Беспросветное, безнадежное одиночество, которое уже никогда не кончится. Она села на Катькину постель и зарыдала. Она рыдала в голос, раскачиваясь и утираясь подушкой. Рыдала о Катьке, о Гарри Анатольевиче, чей портрет стоял перед ее глазами, о его отце. О том, как нелепо устроены отношения между людьми: вместо любви - вражда, вместо единства - противостояние.
Если бы она раньше знала историю Гарри… Гарри Анатольевича! Она стала бы ему тем, кем была Катьке, - матерью, сестрой. Она так много могла бы ему дать!..
Но почему - она опомнилась - почему для того, чтобы любить и отдавать себя, нужно что-то знать?! Почему не любить просто так?!
Глупо! Как глупо все в этом мире!..
А в ней так много еще нерастраченной любви… И вот теперь ее некому отдавать…
Она плакала о своей опустевшей жизни. О том, чего она не знала и уже не узнает, - что знали мама, Катька… Что такое любить и быть любимой… не родственниками и друзьями, а единственным и желанным мужчиной, который был бы твоей отрадой…
Не узнать ей, что такое лететь, бежать к тому, кого не могут затмить тысячи других… Что такое засыпать на плече любимого, которое мягче всех на свете подушек, и просыпаться от прикосновения его губ…
Впервые ей захотелось умереть - здесь ее больше ничто не держит. Только любовь имеет смысл, сказал Гарри Анатольевич, только любовь… Но ей больше некого любить.
* * *
Утром она собралась на работу, включившись в обычный ритм. Был понедельник, впереди - трудовая неделя, неоконченные дела. Лера была дисциплинированным человеком, каким ее воспитали мама с папой, поэтому ей не составило труда настроиться на выполнение своих обязанностей, несмотря на то что теперь смерть Катьки стала для нее реальностью, а жизнь потеряла смысл.
Идя по улице, она думала о том, что ездит же где-то сейчас та машина, которая могла бы помочь ей встретиться с любимой сестрой и родителями. Иногда ее брала оторопь от таких мыслей. Но потом они снова возвращались. Конечно, она не сделает первого шага, но как было бы хорошо, чтобы это произошло само и поскорей…
Прошли понедельник, вторник, приближались выходные. Лера записалась на работу на субботний день - ей не хотелось быть дома. И в воскресенье она тоже куда-нибудь уйдет… Можно поехать на залив, уплыть далеко-далеко по холодной воде и не вернуться… Нет, не удастся - еще лед не сошел.
В воскресенье утром позвонил Гарри.
- Лера, здравствуйте. Я вам звонил вчера весь день.
- Я работала.
- Срочная работа?
- М-м-м… Да.
- А что вы делаете сегодня?
- Собираюсь уйти.
- Куда?
- Не знаю.
- А мне можно с вами?
Они провели день - чудный весенний день, - гуляя по городу, пообедали в уютном ресторане из новых, кооперативных, посмотрели фильм "Желтая подводная лодка", на который случайно налетели, вспомнили юность и попрощались у Лериного подъезда. Лера вежливо пригласила Гарри подняться, но он сказал, что едет за город, путь неблизкий, а в субботу снова вернется в квартиру сына и, если можно, позвонит ей.
В загородном доме не было телефона - Гарри нарочно не устанавливал его, чтобы не отвлекаться на звонки и визитеров, которые не рискуют ехать в такую даль, не удостоверившись в том, что хозяин на месте.
- Впервые сожалею об этом, - сказал Гарри. - Мы могли бы по вечерам поболтать немножко на сон грядущий… Вы непревзойденный собеседник, Лера.
Рабочая неделя прошла не так вяло. Леру грела перспектива встречи с Гарри, с которым ей было не так одиноко и удивительно легко.
Потом Гарри улетел на месяц в Рим - читать курс лекций в университете. Она ждала дня его возвращения, радуясь, что есть чего ждать.
* * *
Настало лето. У Леры и Гарри вошло в привычку проводить выходные вместе. Изредка они навещали кладбище. Оказалось, что оба относятся к этому месту не совсем так, как принято у людей: холодные могильные камни отнюдь не сближали их с теми, чьи имена были высечены на них. Положив цветы и помолчав немного, они отправлялись бродить по аллеям некрополя, как по парку.
В конце июля Гарри планировал поездку к своим родителям в Палангу на пару недель, как делал это каждый год, и предложил Лере составить ему компанию. У Леры подходило время отпуска, и она с радостью приняла приглашение. Задумавшись на миг о том, как будет выглядеть в глазах отца и матери зрелого мужчины их дружба, она отмела этот вопрос, полностью положившись на Гарри.
Как-то вечером, приводя в порядок квартиру, Лера засиделась в Катькиной комнате. Она раскрыла чемодан, притащенный сестрой из последней поездки, к которому долго не могла притронуться, и стала разбирать его содержимое. Пересмотрев этюды, она на самом дне нашла тетрадку - обычную школьную общую тетрадку. С первых строк Лера поняла, что это дневник. Она закрыла его и не решалась открыть вновь. Потом подумала, что если прочтет что-то, не предназначенное для чужих глаз, то не станет продолжать и сожжет его.
Катька описывала повседневные события в своей обычной шутовской манере. Иногда попадались словесные зарисовки пейзажей, портретов.
Лера испытывала смешанные чувства, читая записи: живая Катька вставала перед глазами, - она слышала ее голос, смех, но понимание того, что ее уже нет и никогда больше ни этот голос, ни смех не зазвучат наяву, сжимало душу смертельным отчаянием.
Лера научилась изливать свои боль и тоску в слезах. Это было новое для нее занятие и поначалу удивляло. Но, поняв, что слезы приносят облегчение, Лера перестала сдерживаться. "Старею", - подумала она, поплакав заодно и по этому поводу.
Дневник закончился, и Лера, пролистнув чистые листы, обнаружила, что в самом конце есть еще одна запись. Она перевернула тетрадь.
На первом листе было выведено Катькиным торопливым почерком:
"История Деда Бена, рассказанная им самим" (подчеркнуто).
И дальше - совсем уж каракулями, не успевающими за мыслями своей хозяйки:
"Предисловие" (подчеркнуто).
"Дед Бен. Настоящее имя - Вениамин. 49 лет".
"Ничего себе - дед, - подумала Лера, - тогда я - баба? Он же всего на два года старше меня!" И разревелась. Успокоившись, она продолжила прерванное занятие.
"Красивый: длинные вьющиеся волосы, курчавая борода, густые брови - все белое как лунь. А ГЛАЗА!.. смотри портрет".
"Портрет-то ты ему отдала, глупышка! А мне ведь обещала рассказать, что там за глаза такие…" Лера снова посморкалась и утерла слезы.
"Мы с дедом полюбили друг друга, как родные. Я рассказала ему все про Гарьку и наши с ним душетрепания. Он сказал, что, если бы я была мужиком, он бы без обиняков назвал все своими именами.
В ответ он рассказал мне свою историю со всеми выводами, которые сделал, и дал почитать маленькое Евангелие, полученное в подарок от одного миссионера, главу 13 Первого послания святого апостола Павла коринфянам. Это про любовь и про то, что ничто не имеет смысла, кроме любви. Дед Бен переписал для меня эту главу своим каллиграфическим почерком".
На следующей странице был приклеен розовый листок, исписанный круглыми мелкими буквами, озаглавленный тринадцатой главой того самого послания.
Леру поразила красота и простота сказанного апостолом.
Катькина запись продолжалась.
"Он сказал мне: выпиши в столбик из стихов с 4-го по 7-й определения любви, а еще лучше, в два - параллельно: под буквой "Г" и под буквой "КОТИК" (так меня дед Бен звал), а потом плюсиками пометь то, что у тебя получается, а минусиками - то, что нет. И где стоит минусик - работай, работай и работай, Котик. И твой Г. пусть работает. А не хотите, сразу расходитесь и больше не пытайтесь никогда никого любить - не получится без работы над собой никакой любви.
Вот такой гениальный план. Держись, Г.! Да и Котик - держись! Любовнички хреновы!.."
Дальше крупными буквами было выведено:
"Глава 1. ДЕТСТВО И ОТРОЧЕСТВО
Мальчик Веня рос в деревне, вдалеке от крупных городов. Его первое воспоминание - это материнский вой. Он так и сказал: я помню себя с того момента, как услышал вой матери, проводившей отца на войну. Вене было три года. Он был младшим из четверых. Войну помнит плохо: только голод, холод, скитания.
Потом вернулся отец - без ноги и кисти на руке. Стал работать почтальоном, т. к. водителем уже быть не мог. Появилось еще двое. Веню это злило: и так есть нечего, а они детей рожают. Ему хотелось как можно скорей закончить школу и уехать подальше от бедности и сочувственных взглядов и стать кем-нибудь большим и значительным, чтобы поменяться ролями с теми, кто смотрит сейчас на него сверху вниз.
Поняв, что без науки можно остаться простым шофером, он стал учиться лучше всех в школе. За это ему выделяли бесплатную еду и одежду, что еще больше унижало Веню. Его унижало и злило все: отец-инвалид, вечно изможденная мать, глухомань, в которой он жил, нищета. Он уходил от действительности в книги и в учебу. Он любил книги о людях, которые преодолевали трудности - а особенно униженное положение и нищету - силой собственной воли и ума.
Когда именно Веня надумал стать врачом, он плохо помнит, но это решение крепло год от года. После восьмого класса он поехал доучиваться в районный центр за семьдесят верст с желанием больше никогда не возвращаться в свою деревню.