Однако время шло, оптимистические ожидания не оправдывались, и многие из прежних простодушных "гусей" начали пересматривать свою идеологию. Для одних впереди уже замаячили контуры 14 декабря, другие отступали на охранительные позиции. "Арзамас" распадался.
В феврале 1816 года состоялось учредительное собрание нового общества - "Союз Спасения". Членами-учредителями были князь С. П. Трубецкой, А. Н. Муравьев, Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы, М. С. Лунин, И. Д. Якушкин. В 1817-м в "Союз" вступает П. И. Пестель.
Дворянство начинает организовываться уже по политическому принципу: "Союз Спасения" был обществом тайным.
И "Арзамас" и державинская "Беседа" угасли примерно в одно время, на смену шли другие кружки, и Пушкин принимает участие в одном из новых кружков, известном под именем "Зеленой лампы".
"Зеленая лампа" возникла по инициативе Никиты Всеволожского, сослуживца Пушкина по Коллегии иностранных дел и молодого офицера лейб-гвардии Павловского полка Я. Н. Толстого. Раз в две недели, по субботам, в доме Всеволожских на Екатерингофском проспекте собиралась богатая и знатная "золотая" дворянская молодежь, Здесь царил пародийно-масонский дух, как и в "Арзамасе", все члены кружка носили кольца с изображением "Зеленой лампы", да и сама "Зеленая лампа" светом своим знаменовала "Свет и Надежду". На собраниях общества читались стихи, обсуждались литературные события, театральные постановки. Присутствовали и молодые дамы. А больше всего и охотнее всего молодые люди пировали - ели вкусно и обильно, шумно, весело пили, и, в отличие от "Арзамаса", золото звенело на зеленых столах: шла крупная карточная игра.
Но политические струи ясно видны даже в бурном шампанском потоке "Зеленой лампы": и там видим мы будущих декабристов - А. И. Якубовича, князя С П. Трубецкого и других. Дело уже не ограничивалось одним веселым препровождением времени: в посланий к П. П. Каверину Пушкин сетует о том, что чернь не понимает,
…Не ведает, что дружно можно жить.
С Киферой, с портиком, и с книгой, и с бокалом;
Что ум высокий можно скрыть
Безумной шалости под легким покрывалом.
Письмо Пушкина к П. Б. Мансурову, лихому поручику лейб-гвардии Конно-егерского полка, совершенно явственно приоткрывает это покрывало:
"Зеленая лампа" нагорела - кажется, гаснет - а жаль - масло есть (т. е. шампанское нашего друга)… Поговори мне о себе - о военных поселеньях. Это всё мне нужно - потому, что я люблю тебя - и ненавижу деспотизм. Прощай, лапочка".
В сентябре Пушкин танцует на веселом осеннем балу у директора Публичной библиотеки в Петербурге А. Н. Оленина, в его усадьбе Приютино под Петербургом. Среди все растущих новых знакомств юного Пушкина мы видим И. А. Крылова, Н. И. Тнедича, скульптора Ф. П. Толстого, Ф. Ф. Вигеля. В сентябре же Пушкин был введен Н. Н. Раевским-младшим, своим приятелем из гвардейских офицеров Царского Села, в семью генерала Н. И. Раевского, героя Бородина, где Пушкина встретили и очаровали сестры Раевские - Мария, Елена, Софья и в особенности старшая, Екатерина.
В те же времена бывает, что Пушкин с другом своим Дельвигом, переодевшись простолюдинами, шумно пируют в дешевом трактире в Толмазовом переулке…
Среди этих встреч, работ, все новых и новых знакомств крепнут и политические настроения: в Москве возникает новое общество "Союз Благоденствия", которое вскоре, в связи с передвижением гвардий из Москвы в Петербург, переходит в столицу.
В апреле 1819 года Пушкин, приглашенный Чаадаевым, читает стихи в "Союзе Благоденствия".
И в то же время Пушкин - посетитель регулярных суббот у Жуковского, жившего в Зимнем дворце.
Политические ноты в общественных настроениях звучат все настойчивее, все яснее, чему содействует поднимающийся накал исторических обстоятельств.
На весь мир прозвучала тронная речь императора Александра на сейме в Варшаве: даруя конституцию народу польскому, Александр в полный голос обещал конституцию и для России.
В доме Тургеневых Пушкин в октябре того же 1819 года присутствует при чтении Николаем Тургеневым "Гамбургской газеты", где цитировалось заявление императора Александра. что "все народы должны освободиться от самодержавия", и то, что он, царь, сделал в Польше, он сделает во всех своих владениях. Александр дал при этом своему собеседнику, генералу Мезону, "честное слово", что таковы его прямые чувства, и просил его верить, что он, "Александр, честный человек!"
Тайные общества исподволь развертывают свою работу, собирают сторонников, хотят привлечь и Пушкина: его друг по лицею И. И. Пущин пытался это сделать, но вскоре решает, что Пушкин для заговора по своему характеру не подходит.
Тогда же, в том раннем своем Петербурге, Пушкин уже обнаруживает еще один путь сближения с народом, тратит на него и время и сердце: театр для него не только "очаровательные актрисы", не только "почетное гражданство кулис". Припомним, что скоро явится народная драма "Борис Годунов".
Пушкин позже так вспоминал то время своей театральной юности:
Волшебный край! там в стары годы,
Сатиры смелый властелин,
Блистал Фонвизин, друг свободы,
И переимчивый Княжнин;
Там Озеров невольны дани
Народных слез, рукоплесканий
С младой Семеновой делил;
Там наш Катенин воскресил
Корнеля гений величавый;
Там вывел колкий Шаховской
Своих комедий шумный рой…
Тогда в Пушкине уже зарождались неясно те мысли и впечатления, которые позднее, в 1830 году, будут запечатлены им в неоконченных статьях о народной драме.
"Драма родилась на площади, - пишет Пушкин, - и составляла увеселение народное. Народ, как дети, требует занимательности, действия… Народ требует сильных ощущений, для него и казни - зрелище. Смех, жалость и ужас суть три струны нашего воображения, потрясаемые драматическим волшебством. Но смех скоро ослабевает, и на нем одном невозможно основать полного драматического действия. Древние трагики пренебрегали сею пружиною. Народная сатира овладела ею исключительно и приняла форму драматическую - более как пародию. Таким образом родилась комедия, со временем столь усовершенствованная. Заметим, что высокая комедия не основана единственно на смехе, но на развитии характеров, и что нередко близка подходит к трагедии". Когда писались эти строки (в 1830-м), уже учился грамоте драматург, который позднее создал шедевры русской комедии и драмы, такие, как "Свои люди сочтемся" (1846), "Гроза" (1859), выполнив заветы Пушкина во всей их силе.
Постоянный посетитель театра в ураганное время своего первоцветения, чего там ищет Пушкин? Чистого искусства? Веселых похождений? Нет. Он всегда ищет то, что он любит, - живую толпу, массу, народ, он ищет ее, потому что толпа, народ в своем внутреннем активе удивительным образом всегда бесконечно больше суммы составляющих ее людей. Театр - театр только тогда, когда он полон публики, театр - это великая мастерская писателя и актера, это наглядная проверка его связей с народом, когда слово, жест, шутка, гнев, скорбь, слезы усиливаются тысячекратно приемом и отдачей в душах зрителя. Пушкин любил толпу - пышный бал, и раут, и базар, и ярмарку, масленичное гулянье на Неве, вербу, гулянье на Святой, Екатерингофское гулянье на первое мая, пасхальную заутреню, деревенские престолы, монастырские ярмарки. Для Пушкина всякое народное сборище, в какой бы форме оно ни было, - прежде всего торжество, торжество жизни.
И как охват совокупности всех этих впечатлений, как пышную торжественную оправу всех этих своих смутных могучих переживаний Пушкин прежде всего полюбил Петербург. Первые три года жизни в Петербурге задают тон в этом отношении всему последующему творчеству Пушкина. Петербург не только город, не только адрес поэта где-то у Калинкина моста. Петербург - столица, олицетворение всего государства.
Таков беглый итог впечатлений первых трех молодых лет жизни Пушкина в Петербурге.
Однако, как внешне ни была занята, как ни бурна была петербургская жизнь молодого Пушкина, она не поглощает его всего, у него есть еще другая, невидимая свету жизнь. Он очень скрытен, этот Пушкин.
Поэт должен иметь время для своего творчества, и Пушкин находит это время. Обычно по утрам, до службы, он пишет поэму "Руслан и Людмила".
Из разнообразного материала крепко свивается, возникает пестрая, увлекательная, говоря современным языком, приключенческо-фантастическая стихотворная повесть, веселая по тону, бурная по содержанию, русская по бодрому, цветистому общему колориту, древнеисторическая по фону и в то же время изукрашенная царскосельской утонченностью,
Поэма - первая своеобразная дань Пушкина русской истории, которую пока он видит еще издалека, но перед которой уже преклонен в поэтическом восхищении… В фантастике "Руслана" Пушкин в легкой форме дает как бы наброски исторических картин и образов, которые позже предстанут пред читателем.
Вот описание старого Финна, впоследствии развернувшееся в чудесный образ летописца Пимена:
В пещере старец; ясный вид,
Спокойный взор, брада седая;
Лампада перед ним горит;
За древней книгой он сидит,
Ее внимательно читая.
Следует рассказ Финна о варягах, и мы находим в нем опять намеки на знакомые нам со школьных лет строки:
Мы весело, мы грозно бились,
Делили дани и дары,
И с побежденными садились
За дружелюбные пиры.
Вспоминаем: то же сделает и Петр в "Полтаве". Вот Руслан ложится "на мягкий мох"; но заснуть не может и говорит старцу:
Не спится что-то, мой отец!
И мы вспоминаем: так в "Онегине" скажет Татьяна няне.
Все эти первичные образы кипят, клубятся где-то в безднах души поэта, готовясь к жизни. И поэма растет и растет, облекается в сияющую пушкинскую форму. Исчезнувшая из града Киева дочь князя Владимира просыпается после похищения из брачной своей постели и находит себя "среди подушек пуховых, под гордой сенью балдахина"… Следует небольшая веселая заминка во вкусе Парни:
Вы знаете, что наша дева
Была одета в эту ночь,
По обстоятельствам, точь-в-точь
Как наша прабабушка Ева.
Наряд невинный и простой!
Наряд Амура и природы!
Как жаль, что вышел он из моды!
Описания легкие, пожалуй, чуть соблазнительные, плещут, текут, сверкая и смеясь, словно каскады в царскосельском парке, и полтора уже века льются в душу миллионов слушателей и читателей. Сад волшебника Черномора оказывается у Пушкина удивительно схожим с садом зачарованного доброго чудовища из сказки об Аленьком цветочке Аксакова. Что же у них общего, у двух этих авторов? Ответ прост: и первый и второй сады, и пушкинский и Пелагеин, - нарисованы по одному образцу садов в дворянских имениях, а те, в свою очередь, сами ослабленные сколки с садов царскосельских, то есть русифицированных версальских… Изысканная красота хлещет здесь одинаково вольно и широко и у петербургского поэта, и в уфимской дальней степи, в усадьбе Багрова-внука.
Пчела берет свой мед со всех цветов. Пушкин отовсюду черпает материалы для своего творчества.
В 1818 году, в феврале, вышли из печати первые восемь томов карамзинской многотомной "Истории государства Российского". Грандиозное создание! И соответственно грандиозные впечатления!
"Я прочел их (то есть тома "Истории…" - Вс. И.) в моей постели с жадностью и со вниманием, - записывает. Пушкин. - Появление сей книги (так и быть надлежало) наделало много шуму и споров и произвело сильное впечатление. 3000 экземпляров разошлись в один месяц (чего никак не ожидал и сам Карамзин)… Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка - Коломбом. Несколько времени ни о чем ином не говорили".
"У нас никто, - пишет он далее, - не в состоянии исследовать огромное создание Карамзина - зато никто не сказал спасибо человеку, уединившемуся в ученый кабинет во время самых лестных успехов и посвятившему целых 12 лет жизни безмолвным и неутомимым трудам… Он рассказывал со всею верностию историка, он везде ссылался на источники - чего же более требовать было от него? Повторяю, что "История государства Российского" есть не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека".
Пушкина пленяет этот великий пример ученой сознательности в работе и сам он идет по следам Карамзина. Вторая часть "Руслана и Людмилы" заметно меняет свой стиль: в нее прямо входит русский исторический уже элемент, поэзия Пушкина оказывается опертой на историю… Поэт прозревает, знает, видит, как трудно родилась, как трудно досталась всем нам, нашему народу наша история, он скорбит об этом душой, но все эти трудности позади, забыты, и поэт упоенно восхищен страшным, но величественным прошлым:
Проехал он дремучий лес;
Пред ним открылся дол широкий
При блеске утренних небес.
Трепещет витязь поневоле:
Он видит старой битвы поле.
Вдали все пусто; здесь и там
Желтеют кости; по холмам
Разбросаны колчаны, латы;
Где сбруя, где заржавый щит…
Грозная картина, волнующая душу… И верная картина: такова была дорога нашей истории. Именно такими незримыми видениями насыщена та тишина полей, которая поразила Пушкина в сельце Михайловском. И Руслан, больше уже не ревнивый, Огорченный, немного смешной супруг, потерявший дома, в постели, свою молодую жену и гоняющийся за нею по белу свету. Он вырастает, это уже герой, защитник правды, закона человеческого, борец против черного зла…
Поэма переходит в повышенный регистр, и мир поворачивается к герою другой, углубленной своей стороной:
О поле, поле, кто тебя
Усеял мертвыми костями?..
Зачем же, поле, смолкло ты
И поросло травой забвенья?..
Времен от вечной темноты,
Быть может, нет и мне спасенья!
Быть может, на холме немом
Поставят тихий гроб Русланов,
И струны громкие Баянов
Не будут говорить о нем!
Музыка Глинки подхватит волнующий душу ритм этих образов. А пройдет время - и явится Федор Шаляпин и чудесным голосом своим доведет до самого нутра народа их вечную силу. И нет, должно быть, человека в нашей стране, который бы не принял в душу этого величественного как орган, полнозвучного мотива великой русской истории.
Поэтическая сила Пушкина крепнет. Молодой барич, воспитанный среди оранжерейных порядков Царскосельского дворца, чует- в Деревне пахнет Русью! Он вернется, непременно вернется домой - в деревню, к лесу, к полю, к народу, образованный, знающий жизнь, не боящийся ничего, полный силой созидательного слова.
Последняя песня поэмы дарит нам уже не сказочные, а действительные картины русской истории:
…Киевляне
Толпятся на стене градской…
И видят: в утреннем тумане
Шатры белеют за рекой;
Щиты, как зарево, блистают,
В полях наездники мелькают,
Вдали подъемля черный прах;
Идут походные телеги,
Костры пылают на холмах.
Беда: восстали печенеги!
Легкость французского колорита здесь исчезла. Перед нами исторические враги - степняки, здесь в рифмы и ритмы уложен древнерусский летописный свод.
Пушкин во всем неутомимо ищет сближения с народом, со своей страной. Стихи идут в печати по стране; они разлетаются в списках. Послание "К Чаадаеву" этого же времени (1818 г.) звучит как патриотический манифест, как Ганнибалова клятва:
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
Все тверже патриотическая поступь поэта; все увереннее идет Пушкин на сближение с народом. И следовательно, всё труднее, сложнее, противоречивее становятся отношения поэта с властью, с самим царем.
Император Александр Первый, как известно, на престол взошел через заговор: дворянские заговорщики задушили его отца, императора Павла Первого… Был конец 1817 года - вскоре же после того, как Пушкин вернулся из Михайловского. Как-то, едучи ночью на извозчике с П. П. Кавериным, лихим лейб-гусаром, бывшим в свое время студентом университета в Геттингене вместе с Н. И. Тургеневым, проезжая мимо пустынного тогда Михайловского замка, Пушкин сказал, что напишет о нем стихи.
Пушкин в ту пору складывания своего мировоззрения находился под сильным влиянием Николая Тургенева, тоже члена "Арзамаса". Десятилетием старше Пушкина, Тургенев к 1817 году имел уже высокое служебное положение - он служил в Петербурге на должности статс-секретаря Государственного совета и был в таком фаворе, что даже император Александр как-то сказал, что М. М. Сперанского в его деятельности мог бы заменить только Н. И. Тургенев.
Этот просвещенный, умный, опытный государственной деятель в своих беседах с Пушкиным постоянно указывал ему, что свобода должна быть основой государственного права, что эта свобода своим основанием имеет закон, что могуществом и богатством своим Англия обязана прежде всего своим учреждениям, основанным, на законе. Биограф
Пушкина П. В. Анненков прямо заявляет, что тема закона в оде "Вольность" была принята Пушкиным у Н. И. Тургенева.
Объединение темы закона как принципа, обязательного и равного для всех - и для царей и для подданных, - с темой и сценами заговора и придало всей оде ее чрезвычайно острый характер.
Пушкин показал в "Вольности", как заговорщики беззаконно убили царя и привели на трон Александра Первого:
Когда на мрачную Неву
Звезда полуночи сверкает
И беззаботную главу
Спокойный сон отягощает,
Глядит задумчивый певец
На грозно спящий средь тумана
Пустынный памятник тирана,
Забвенью брошенный дворецИ слышит Клии страшный глас
За сими страшными стенами,
Калигулы последний час
Он видит живо пред очами,
Он видит - в лентах и звездах,
Вином и злобой упоенны,
Идут убийцы потаенны,
На лицах дерзость, в сердце страх.Молчит неверный часовой,
Опущен молча мост подъемный,
Врата отверсты, в тьме ночной
Рукой предательства наемной…
О стыд! о ужас наших дней.
Как звери, вторглись янычары!..
Падут бесславные удары…
Погиб увенчанный злодей.
И это все открыто писалось тогда, когда звезда графа Аракчеева поднималась все выше и выше!
Безвестное шептанье стишков приятелю или жене на ухо - одно дело, а аккуратно, писарски переписанные стихи за подписью известного молодого поэта, чиновника Государственной Коллегии иностранных дел, идущие по всей России, - совсем другое.
Поэт в начало своей оды "Вольность" вмонтировал в нескольких стихах целую теорию государственного права свободного европейского государства, согласно пламенной теории Николая Тургенева, а также заключил оду концовкой в рассудительно-тургеневском стиле. Однако надо признать, что строки о принципиальности закона не имели успеха. Зато часть, эффектно описывающая самое цареубийство, принята была с полным успехом.
Владыки! -
писал Пушкин, -
Вам венец и трон
Дает закон - а не природа;
Стоите выше вы народа,
Но вечный выше вас закон.