- Я бы на твоем месте поторопился, - сказал он.
- Ухожу, ухожу, - огрызнулся Роберт и добавил: - Уж если вы так печетесь о ней, как это бросается в глаза, то зачем позволяете ей ходить по лесу в таком состоянии?
- А уж это не твоего ума дело, пошел вон отсюда.
Он не стал повиноваться тотчас, а с вызывающим видом постоял на месте, а потом неспешным шагом двинулся по направлению к дороге. Старик смотрел ему вслед, пока он не исчез из поля зрения, а затем тоже повернулся и поспешил к чаще деревьев.
3
Когда они оказались в чаще деревьев, Агнес Торман остановила сестру и, глядя на нее, заговорила строго, что совсем не вязалось с лаской и жалостью, сквозившими в ее взгляде:
- Как ты могла, Милли! Ты ведь обещала мне. Ну как ты могла! И в доме гости.
- Прости… Прости меня, Агги, но… но это все луна… - Она подняла глаза к небу, туда, где за луной наперегонки гонялись маленькие клочковатые облачка, и добавила: - Я… Я раздернула шторы. Мне не следовало бы этого делать, но я ничего дурного не сделала, я же не пошла к дороге. Я ведь обещала тебе, верно? Я тебе обещала.
- Ты обещала мне оставаться в постели.
- Ах, Агги. - Милли бросилась на шею сестре, та крепко обняла ее и прижала к себе. Агнес Торман смотрела поверх плеча сестры на черный ствол огромного дерева и в который раз думала о том, что будет с этим дорогим для нее существом, которое создано не для этого мира, а для такого места, где дух может свободно витать в пространстве, где не знают обмана и всяких уловок, где громко говорят о том, что думают, и где мысли всегда чисты и искренни.
Ей было семь лет, когда Миллисент появилась на свет, и, по-видимому, с того самого дня Агнес стала ей матерью, потому что ее собственная мать воспитанием детей себя не утруждала. Даже когда ей приносили или приводили ребенка, она так хватала его, что девочка начинала плакать. Можно было подумать, она старалась втиснуть ее обратно в себя. Со временем она вообще месяцами отказывалась видеть дочь, и с ней занималась целиком и полностью няня Уотсон, как, впрочем, и со всеми ими - Арнольдом, который был на год младше ее, Роландом, который был на год моложе Арнольда, и Стенли, который был на год моложе Роланда.
С рождением Миллисент, вспоминала Агнес, атмосфера в доме изменилась. Раньше до детской то и дело доносились звуки веселья, внизу развлекались гости, казалось, они там никогда не переводились. И в доме, и за его стенами сновало так много слуг, что она не могла запомнить все их имена.
Прошло много лет, пока она осознала, кто раскошеливается за все эти приемы и балы и платит всей этой куче слуг. Сколько ей помнилось, все эти годы с ними жил мамин отец, дедушка Баррингтон, но он умер за три месяца до рождения Миллисент, и этот факт, имевший какую-то связь с рождением Миллисент, вызвал в доме настоящий шквал изменений.
Теперь Агнес знала, что отец женился на матери не только из-за ее красоты, но и потому, что она была наследницей богатого человека. Однако он не подозревал, что богатый тесть годами прожигал весь свой доход и оставил дочери в наследство не солидный капитал, а громкий скандал, потому что понаделал массу долгов и оказался замешанным в темных делишках, которые в конце концов всплыли на поверхность и за которые сидеть бы ему в тюрьме, не отойди он вовремя в лучший мир.
Ей припоминалось, как урезали число прислуги, по ней прошлись, как серпом по летнему хлебу, и в один прекрасный день не осталось почти никого, остались только Дейв и Пегги Уотерз, а с ними их дочь Руфи и маленькая Бетти Троллоп, работавшая на кухне. Из прислуги, работавшей вне дома, не стало трех садовников, сохранил место только Артур Блум. Уволили трех конюхов, а это значило, что чистить конюшни, кормить лошадей и ходить за ними досталось одному Грегу Хаббарду. Но прошло немного времени, и число лошадей сократилось. Вместе с остальными уволили и Бена Каллена, привратника, и его жену, живших в сторожке при въезде в поместье, и домик у ворот с тех пор пустовал.
Нечего и думать, что три человека могли поддерживать такой же порядок, как девять. То место, где они остановились сейчас, в свое время было частью розария, но за ним давно уже не смотрели, и он зарос, одичал и превратился в настоящие мини-джунгли. Агнес вздохнула и погладила Милли по руке. У них нелегкая жизнь, а их ждут еще более плохие времена, если только она что-нибудь не сумеет предпринять. Нужно что-то предпринять, и не откладывая в долгий ящик. Она устала отвечать за все на свете, ей самой хотелось опереться на плечо, конечно же, на плечо мужа. Она обручена уже три года, и где гарантия, что это не продлится другие три, если она немедленно не сделает какой-то шаг. Она намеревалась переговорить и поставить все точки над i сегодня вечером, но тут вот случилось такое…
Камнем преткновения была Милли. Не будь она ей так дорога, все было бы гораздо проще и легче. Но единственными людьми, которые смотрели на это необычное произведение рода человеческого так же, как Агнес, были Дейв, Пегги и Руфи, да вот еще прибавившаяся на кухне Магги, ирландка, племянница Дейва.
Как ни странно, но для Магги, кажется, Милли вообще была совсем особым существом, больше того, она и сама смахивала на нее, потому что так же не знала, что такое подчиняться или знать свое место. Она даже не понимала, что такое домашняя иерархия, и разговаривала со всеми одинаково, без разбору, даже с хозяином и хозяйкой, что необычайно возмущало их. Мать Агнес даже обмолвилась, что нужно бы выгнать ее, но, как она сама выразилась, ирландская прислуга обходится дешево, а в нынешнее время некоторые слуги сделались особенно разборчивы, когда речь идет о сельском имении.
Бывали времена, когда она сама не знала, как благодарить Бога за Магги, потому что только она, и никто другой, становилась для нее единственным светлым лучиком в нескончаемой веренице непроглядно черных дней и, что было намного важнее, ей можно было доверить присматривать за Милли.
Когда их догнал Дейв Уотерз, Агнес повернула Милли за плечи, и все они втроем двинулись к дому. Дейв ни словом не обмолвился о человеке, проникшем к ним в лес, и она знала, что он промолчит, пока не окажется на кухне, где изольет свои чувства Пегги. Агнес даже могла представить себе, как будет звучать его речь: "Нужно что-то делать с оградой, - скажет он. - Ты поговори с миссис, чтобы она сказала ему. Я сделал все что мог. Все другое может подождать, но этим нужно заниматься, не то мы дождемся большой беды". Она уже слышала его бурчанье не один раз.
Они поднялись по ступенькам, оставив позади заброшенный сад. Луна освещала фасад дома, его серые камни отливали тем же серебром, что и луна, ряды окон по обе стороны дубовой парадной двери блестели, как продолговатые очи. Дом был не очень старым, его построили только в одна тысяча восемьсот пятом году. Фасад был бесхитростный, и только трубы отличались замысловатым орнаментом. При первом взгляде на него можно было подумать, что в нем два этажа, но если зайти сзади, то можно было увидеть третий, мезонин, где располагались детские и классная комнаты, а дальше настоящий муравейник крошечных комнатенок, в которых когда-то обретались слуги.
В задней части здания имелась лестница, выходившая в коридор с дверями на кухню, в людскую, буфетную и кладовые. Во всю ширину дома внизу располагался подвал с помещениями для разных хозяйственных нужд. Там были винный и пивной погреба, кладовые, где развешивали мясо и птицу, а заканчивалось это подземелье огромным угольным и дровяным складом.
От заросшей травой гравийной дорожки нужно было подняться на четыре невысокие ступени к квадратному портику с колоннами. Под портиком, высвеченные луной, виделись фигуры трех мужчин, куривших сигары так, словно они позировали для фотографии.
Не отпуская руки Милли, Агнес направилась к ним, а Дейв Уотерз пошел дальше по дорожке к конюшенному двору, который располагался параллельно дому. Перед первой ступенькой Агнес замешкалась и всмотрелась в лицо гостя: круглое, румяное, увенчанное редеющими седыми волосами, оно было под стать выпиравшему из-под жилета животу и телу, слишком тучному для его ног. Как только вчера сказал Стенли, Сэмюель Беннет имел вес во всех отношениях, так как кому не известно, что он умудрился заполучить по хорошему куску во всех сколько-нибудь стоящих промышленных пирогах на Тайне, и не только на Тайне, но и в глубинных по отношению к реке районах, особенно в горной промышленности. Поговаривали, что он и сам не знает, каково его состояние. Какая разница, он может и не знать этого, зато всем известно, что он не одолжит и пенни, если неуверен, что сумеет вернуть его, да еще с солидным процентом, а если у кредитора пусто в кармане, он сначала удостоверится, сможет ли тот возместить полученную в кредит сумму кирпичами с раствором.
Ходили слухи, что Сэмюель Беннет таким путем прибрал к рукам немало недвижимости, и, глядя на него, Агнес ни секунды не сомневалась, что он осматривает ее дом, чтобы прикинуть, достаточное ли это обеспечение под деньги, которые ее отец надеялся занять у него. Неужели отец хочет перезаложить дом? Она ничего не слышала об этом. Об этом не знал даже Арнольд, а он, будучи старшим из детей, обязательно должен был бы быть осведомлен о состоянии дел. Но это скорее всего ничуть его не занимало, и Роланда тоже. И тот и другой провели последние два или три года в Оксфорде и даже каникулы проводили по большей части на стороне, поскольку, нужно полагать, у них имелась масса друзей, готовых принять их у себя.
Потом она посмотрела на отца. Его лицо казалось белым, как мел, лунный свет погасил последнюю кровинку на его щеках, и даже на этом расстоянии усы казались ощетинившимися. Ему сорок пять лет, но сейчас ему не дашь меньше, чем мистеру Беннету, а тому далеко за шестьдесят. Отец буквально трясся от гнева. Агнес столько раз видела эту картину, что теперь ее не пугалась.
Агнес перевела взгляд на своего жениха. Джеймсу Крокфорду исполнилось двадцать семь лет, он был высокого роста темным шатеном с небольшим лицом; как всегда, он был безупречно одет, что составляло часть его привлекательности, а он, бесспорно, являлся очень привлекательным. Она не раз задумывалась, отчего он выбрал ее, ведь она не отличалась ни особенной красотой, ни миловидностью. Но она не была простушкой. Ее фигура, Агнес полностью отдавала себе в этом отчет, вряд ли вызовет у мужчины какие-то эмоции, но зато у нее есть два несомненных достоинства - глаза и голос. Глаза у нее были большие, серые, ресницы густые, темные, а голос грудной, низкий… но только не тогда, когда она сердилась и повышала его. Было у нее еще одно достоинство: она хорошо играла на фортепиано.
Мужчины расступились, чтобы пропустить их. Отец тонким, как черты его лица, голосом обратился к ней:
- Тебя ждут в гостиной, Агнес…
Милли импульсивно протянула свободную руку к Сэмюелю Беннету и произнесла:
- Хэлло. Какой приятный вечер, правда? Меня зовут Миллисент.
Агнес остановилась как вкопанная, наклонив голову вперед, и крепко удерживала рядом с собой сестру, а Сэмюель Беннет не сразу, но ответил:
- Так это вы Миллисент… Да, вы совершенно правы, вечер удивительно приятный.
- Вы собираетесь…
- Агнес, мама ждет тебя.
Отец произнес эти слова с расстановкой, подчеркивая каждое слово, и она быстро потянула за собой Милли, чтобы поскорее уйти от мужчин. Миновав вестибюль и большую стеклянную дверь, девушки вошли в холл. Там их ждала Пегги Уотерз и рядом с ней Магги. По-матерински быстрым движением обняв Милли и прижав ее к себе, Пегги зашептала Агнес:
- Быстро в гостиную, девочка, тебя заждались. Он рвет и мечет! - Она кивнула в сторону вестибюля, потом добавила: - А ты, Магги, отведи мисс Милли в ее комнату и оставайся с ней, пока я не приду.
- Хорошо. Пойдемте-ка со мной, мисс Милли. Как вы погуляли? Такой прекрасный вечер.
- Ах, Магги, вечер такой прекрасный. Вода в озере так блестела, а луна плавала в самой середке, и… - Магги повела Милли вверх по лестнице, и ее голосок постепенно затих.
Пегги Уотерз повернулась к Агнес и сказала:
- Давай-ка сюда плащ и пригладь волосы. Ой, посмотри! - Она показала Агнес на ноги. - У тебя на туфлях трава. Дай-ка я…
Пегги наклонилась, чтобы почистить ей туфли, но Агнес подняла ее за плечи:
- Да пусть. Оботрутся о ковры.
- Значит, она была у озера?
- Да, и разговаривала с каким-то незнакомым человеком.
- Господи боже мой! Что теперь будет! Ты узнала, кто это?
- Да, потом расскажу. - Обе разговаривали шепотом.
Когда в вестибюле послышалось движение, Пегги подтолкнула Агнес к гостиной и еле слышно пробормотала:
- Иди, поиграй им. - Потом повернулась, быстро перебежала холл и выскочила в дверь на его противоположном конце.
Агнес не стала ждать, пока мужчины войдут в холл, и поспешила поскорее войти в гостиную. Когда она вошла в комнату, ее мать, сидевшая на кушетке с прямой спинкой в стиле Людовика, медленно обернулась к ней, внимательно осмотрела ее коротким взглядом и произнесла:
- Мы тебя заждались. Миссис Беннет хотела бы послушать, как ты играешь.
- Извините. - Агнес наклонила голову в сторону другой женщины, сидевшей у камина, в котором, несмотря на теплый вечер, горел огонь, и добавила: - Я… Я задержалась.
- Я знаю, вы настоящий исполнитель на фортепиано.
Вот уж сказала! "Настоящий исполнитель"! Эта фраза так подходила гостье. Она была буквально расфуфыренной и сверкала всеми драгоценными украшениями, какие только можно было придумать. Не хватало только тиары. И если нужно было еще какое-то доказательство, голос определенно относил ее к разряду тех, кого называют "простыми". На языке Пегги, она была простой, как навозный червь.
Агнес уже давным-давно перестала удивляться тому, что прибегает к фразам из лексикона Пегги для того, чтобы выразить свою собственную мысль. В этом не было ничего странного, потому что как она пестовала Милли, так Пегги пестовала ее с первого же дня, чем нажила себе врагов из сонма разных нянь, которых нанимали в дом.
Агнес уже сидела за фортепиано, когда трое мужчин вошли в комнату, и, когда они расселись, она начала играть. Она не стала задавать вопрос, как сделала бы в других случаях, что гости желали бы услышать, а решила сыграть что-нибудь, что, по ее мнению, наилучшим образом отвечало ее настроению. "Огорчение по поводу потерянного гроша" Бетховена. Ей хотелось чего-нибудь громкого, порывистого, ей хотелось разбивать ноты вдребезги, терзать клавиши, колотить по ним, ей хотелось как-то вымарать, выдавить всю мягкость, которая была в Милли, всю нежность, которая переполняла Милли, потому что эта мягкость и эта нежность висели на ней, словно цепи, приковывающие ее к этому дому.
Она сильно вспотела, когда закончила играть, и несколько секунд сидела, положив пальцы на клавиши и остановив на них взор. Никто не произнес ни слова одобрения, пока Сэмюель Беннет после короткого смешка не изрек:
- Вот это исполнение, скажу я вам!
- Да-да, совершенно верно, - закивала во все стороны его супруга. Обращаясь к хозяйке дома, она сказала: - Да она могла бы зарабатывать на жизнь, то есть концертами, разве не так? Я хочу сказать, у нее это получается, ну, прямо профессионально.
Она не слышала, что ответила ее мать, так как отец громогласно объяснялся с мистером Беннетом, а рядом стоял Джеймс. Наклонившись к ней и дотронувшись до нот, лежавших на пюпитре, словно собираясь перевернуть страницу, он голосом миссис Беннет произнес: - Профессионал, вот кто вы, вы можете этим зарабатывать на жизнь, то есть концертами.
Джеймс, это она хорошо знала, обладал даром подражателя и часто вызывал у нее смех, хотя ей казалось, что, подражая кому-то, он нередко позволял себе быть жестоким. Но сегодня Агнес не рассмеялась, и, он, выпрямившись, тихо предложил:
- Давай выйдем, погуляем в саду.
Она встала из-за инструмента, а он, слегка поклонившись Кейт Торман, затем миссис Беннет, непринужденно произнес:
- Вы нас извините? - Его слова прозвучали утверждением, не просьбой, он вообще редко о чем-либо просил.
Когда они вышли в холл, по лестнице спускалась Магги, и Агнес с опасением посмотрела на нее. Магги, как всегда с широкой улыбкой на лице, весело воскликнула:
- Все в порядке, мисс Агнес, с ней моя тетушка, она в постельке, уютно укутана со всех сторон и крепко спит. - Спустившись с лестницы, Магги посмотрела на одного, потом на другого и осмелилась выпалить: - Вечер такой славный, для прогулки лучше не бывает, у вас станет так хорошо на сердце, - кивнула обоим и побежала на кухню.
Агнес никогда не приходило в голову, что в манере, в которой говорила Магги, есть что-нибудь особенное, но это определенно пришло в голову Джеймсу Крокфорду, ибо, не дошли они до дверей из вестибюля, как он спросил:
- С какой стати вы нанимаете таких людей? Девица совершенно не знает своего места.
- Она не имела в виду ничего дурного. Она из Ирландии. Она никогда раньше не была в услужении.
- Вам следует избавиться от нее.
- О Джеймс. - Агнес отвернулась.
Они молча спустились по ступеням, пересекли посыпанную гравием дорожку, вошли в заброшенный розарий, и только тогда он снова заговорил, на этот раз сухо и резко:
- У твоего отца трудности, это так?
- Думаю, можно и так сказать.
- Он думает получить у Беннета заем?
- Не знаю.
- Конечно же ты знаешь, Агнес, ты не можешь не знать.
- Хорошо-хорошо! - Она повернулась и посмотрела ему в лицо. - Я знаю. Да, у него трудности, и эти трудности у него уже давно.
- Ну, что же, все, что я смогу сказать, это что он хочет как-то вывернуться, а ведь ему следовало бы сделать это давным-давно. Отправлял троих ребят в Оксфорд, не имея за душой ни гроша. Вел светский образ жизни, и все на взятые в долг деньги. Кстати, а где они сейчас?