- Ничего. - Она пожала плечами. - Он просто такой… Я не знаю, даже. Не как все, что ли. Кажется, как актер или еще какая звезда. Странно смотреть на такого человека среди нас. Словно он не такой, не обычный. - Она перевернулась на живот и посмотрела на друга. Но тот глядел в окно, и нельзя было понять, что он думает. - Да и мама твоя, видел, как на него смотрела, - хихикнула Настя, вспомнив, как они вернулись домой. - И он на нее. Как две стату?и застыли, и глядели, глядели. Даже Эдуард Альфредович засмеялся.
Настя улыбнулась смешной заминке, которая случилась, когда все стали знакомиться.
- Ста?туи, - поправил друг. Казалось, он разозлился еще больше. - И, вообще, причем здесь мама? Она взрослый человек! И свободная.
- А я, что, занятая? - удивилась Настя, не поняв логики. По поводу возраста спорить было нечего, что против правды скажешь?
- А ты - моя! - вдруг огрызнулся Сашка. - Мой… Друг. Лучший, - пояснил он, видя, что Настя растерянно хлопает ресницами и с удивление смотрит на него.
- Саш, так я же не перестану быть твоим другом, если посмотрю на кого-то минуту, - совсем растерялась она.
Села назад на кровать и запустила пальцы в волосы. Те, конечно же, были короткими, чтобы, не дай Бог, вши не завелись. И от того, что их вечно стригли, от природы кудрявые, они торчали в разные стороны, как смешная шапка.
- Ты что, из-за этого сердишься? - Настя посмотрела на Сашку. - Ты что. Я же для тебя… За тебя… Я же… - она не могла подобрать слов, чтоб рассказать, передать, что на все-все для него готова. И не нужен ей никто больше. Разве он не знает? - Мне же больше и не нужен никто, Саш. Ты же и мой лучший друг. Вот, хочешь, я тебе поклянусь? Хоть на крови? - Настя вскочила, вдруг придя в восторг от такой идеи.
В книжках же так и делали! Тогда он точно поверит, и больше не будет сердиться!
Но Саша только усмехнулся, отчего-то грустно, и покачал головой.
- Не надо, Насть, ты чего? Мелкая ты еще, с кровью связываться. Еще в обморок грохнешься, - поддел он ее.
Теперь уже Настя обиделась и сдвинула брови. Отвернулась.
"Дите-дите". Он смотрел на нее, и не мог успокоить всего того, что вдруг закрутилось, завертелось, сжалось внутри, когда он понял, что может случиться. А она обижается. До сих пор не поняла. Двенадцать лет через месяц, а, и правда, два плюс два сложить не может, как ребенок. И так за его интересы, за его удачу радуется. Не понимая, что все сразу он получить не может.
А вот Саша понял. Сразу как-то. Едва увидел этих мужчин за спиной тренера - так и дошло. Его мечта, и правда, может стать реальностью. Только, он уже действительно не был уверен, что хочет этого.
То есть, хочет, конечно. Тут и вопросов нет. Очень хочет. Одна проблема - если все будет так, как видится сейчас ему и Насте, то Саша уедет. Не просто далеко. Не в чужой город. В другую страну. На долго. Может, и навсегда. А Настя? Кто ее с ними пустит?
Никто. Им не отдадут девочку из приюта. Он уже просил маму узнать об этом. И она призналась, что разговаривала с директрисой, но та объяснила, что это просто невозможно. У них не полная семья. Вот так вот. Кто-то так решил, что лучше них знает, какие семьи могут воспитывать детей, а какие не могут. Да у него - самая лучшая мама на свете! Она бы прекрасно воспитала Настю, и та была бы с ними очень счастлива! Но нет, им не дадут так сделать.
Сашка сердился, когда узнал об этом. Но, поскольку, никто и не запрещал им дружить, а Настя практически все свое время проводила у них, то и разницы особой не было.
Однако теперь, теперь все может поменяться. А он не хотел этого! Не хотел уезжать и оставлять ее здесь! Так же нельзя, просто! Она же, и правда, его! Самый лучший и настоящий, единственный друг! И другого такого никогда не будет, Саша точно знал! Как же он может уехать, пусть и заниматься хоккеем, а ее оставить? У него в голове это сейчас не укладывалось.
Даже то, что Дмитрий Валерьевич, как верно заметила Настя, как-то подозрительно долго глазел на его мать по приходу, Сашу так не разозлило. Нет непонятно, конечно, чего он пялится. Но мама-то, Саша точно знал, всегда будет с ним. А Настя… Ее он может потерять. И уже так скоро.
Как? Как можно выбрать между мечтой и лучшим другом? Как!? Саша не понимал и приходил в ужас от мысли, что вот-вот может очутиться перед таким выбором.
Она говорит, что готова для него все-все сделать. Так и он, ведь, готов! Все. Что ни понадобится. И, кажется, даже остаться. Мечту, в конце концов, можно и другую завести, а настоящего друга - нет. Это же очень серьезно. Тем более, такого друга, как Настя.
У нее же, кроме него и его мамы, больше никого на целом свете нет! Она даже дня рождения своего не знает! И не праздновала никогда! Это он, Саша, предложил, чтобы они его первого июня отметили. В день защиты детей. Ему мама рассказывала, что такой праздник есть.
А Насте нужна защита. Как никому нужна. Это она с виду колючая и боевая. А на самом деле, он-то уже знает, что она очень впечатлительная. И ранимая. Ее ничего не стоит задеть, а она потом спрячется и целый день будет ногти грызть. Под самый корень. Но ничего не скажет. Ни словом не выдаст. Ее пытать надо, чтобы узнать, что же произошло. Как тогда, когда Леха со своими парнями стали ее "подкидышем" звать. Тайком. Когда он не слышал. Издевались над ней, говорили, что Саша с ней из жалости дружит. И мама его тоже. Сашка, когда выяснил, спокойно отвел ее в приют. А потом - нашел этих идиотов, и хорошо им врезал. Ему, конечно, тоже досталось. Все-таки, ничего не изменилось, и расклад был: трое на одного. Но он подрос за эти месяц. Да и регулярные тренировки делали его сильнее. Тем более что Леха, Клим и Балка, в последнее время, больше пиво пили, да сигареты где-то тягали, чем о здоровье или каких-то тренировках думали. Они врагов брали массой и страхом. А Саша уже научился их не бояться.
Мама, конечно, расстроилась, увидев новые синяки. Но Саша, как мог, объяснил, что у него не было выбора. Друзей надо защищать. Всегда. Она же сама его такому учила. И мама согласилась, хоть и вздыхала грустно весь вечер. А вот Настя начала на него кричать на следующее утро. И плакать. С чего, спрашивается? Он ей все постарался объяснить. Но она не поверила в то, что он споткнулся на лестнице. Умная, хоть и мелкая. И начала говорить, что зря. И он не должен был.
Глупая. Да за нее он и с десятью биться бы пошел. Не то, что с Лехой и его пацанами. Он же и сам для нее все-все готов сделать. И на крови клясться не надо. Зачем? Разве это что-то изменит, или сделает их дружбу еще крепче? Нет. Крепче и сильнее, уже просто некуда.
О чем разговаривали взрослые на кухне, они узнали только вечером. Когда все мужчины, разу по третьему, выпив чаю, и съев все печенье, наконец-то, ушли. Тетя Наташа еще какое-то время следила за ними из окна кухни, и выглядела при этом, как показалось Насте, очень даже мечтательно. Даже вздохнула раз, другой. И почему-то, Настя могла бы поспорить, что вздыхает Сашкина мама не вслед Эдуарду Альфредовичу или Альберту Романовичу.
Ага, как же!
Сегодня, впервые, наверное, там, на льду, глядя на Дмитрия Валерьевича она поняла, кто она. Она девушка. Ну, или станет ею вскоре. И теперь, глядя на спину мамы Сашки, Настя ощущала некую сопричастность с ней. Не такую, как раньше. Не как к матери друга. А как к женщине. Она почти понимала, что заставляет тетю Наташу так смущенно улыбаться, а ее щеки краснеть. И почему пальцы тети Наташи теперь все время за что-то хватаются и стараются переставить то тарелку, то чашку, то скатерть поправить.
Ей понравился этот мужчина. Настя точно знала. Вот этим новым, открывшимся ей чувством сопричастности. Каким-то внутренним знанием. И совсем не потому, что и ей понравился Дмитрий Валерьевич. Зря Сашка злился. Она просто никогда еще не видела таких мужчин, вот и смотрела тогда.
Но Настя точно знала, что и у нее, наверное, начали бы вот так дрожать пальцы, если бы Сашка посмотрел на нее так, как этот тренер смотрел на тетю Наташу.
Настя, правда, пока не очень поняла, что это значит. Но точно знала, что не ошиблась.
- Они еще несколько раз будут приходить на тренировки, - рассказывала тетя Наташа, вертя в руках чашку и, кажется, находясь мыслями совсем в другом месте. - Посмотрят на твою игру. Запишут на камеру, покажут потом основным тренерам клуба. Если их устроит твоя игра - нас пригласят на смотрины в Санкт-Петербург.
Тетя Наташа замолчала. Через пару секунд улыбнулась чему-то своему. Да так и осталась сидеть: молча и улыбаясь.
А Сашка, вот, напротив, стал еще мрачнее.
- Я не уверен, что хочу этого, мам, - хмуро заметил ее друг.
Тетя Наташа удивленно подняла голову. Но Настя уже перестала следить за ее настроением.
Она вдруг поняла. Только сейчас. Когда вот так сказали, прямо и четко. Ясно.
Саша может уехать. Уедет, скорее всего. В совсем другую страну. Навсегда.
А она… Она никуда не сможет уехать. Так и останется в своем приюте. Но уже без своего лучшего друга.
Что-то сдавило внутри. Так сильно, что и вздохнуть не получалось. Аж до боли. И сильно-сильно захотелось плакать. Настя уставилась в стол перед собой и прикусила большой палец.
Она не должна показать, что ей больно. Не имеет права. Это же его мечта. Он так много старался, чтобы его заметила. Она не должна…
Настя даже не заметила, как принялась грызть ноготь.
ГЛАВА 5
Тем вечером Настю так и не отвели в приют. Тетя Наташа позвонила Вере Семеновне, предупредив, что девочка останется ночевать у них. А после - они еще долго сидели на кухне. Саша упрямо заявлял, что не хочет больше уезжать в Россию и становится хоккеистом, тетя Наташа пыталась добиться от него вразумительных ответов почему, а Настя… Настя молчала. Она не считала, что имеет право что-то говорить.
Наконец когда все устали до предела, тетя Наташа подвела итог. Она предложила сыну не торопиться ни с одним вариантом решения. Все равно, поездка еще "вилами по воде писана". Пусть Шурка подумает, взвесит, посмотрит. И, если, в итоге, когда их пригласят, он не захочет - они никуда не поедут.
Саша согласился с матерью, и крепко ее обнял. Настя продолжала молчать, и только покорно улеглась спать, когда их отправили в комнату. Но уснуть смогла значительно позже. Она лежала у самого края кровати и во все глаза смотрела на спокойно спящего Сашку. Ее друг, похоже, полностью успокоенный заверениями матери, мирно спал. А Настя - не могла уснуть. Ей очень хотелось навсегда запомнить его. Хотелось поверить, что Сашка, и правда, никуда не уедет. Только, она же понимала, что так просто нельзя. Несправедливо по отношению к нему. А что делать, и как решить - не могла придумать. Ее с ними никто не отпустит. Да и, вообще…
Потому, мучаясь нелегкими думами, Настя лежала, и смотрела, смотрела, смотрела, еще не зная тогда, что жизнь все решит и за нее, и за Сашку.
С момента первого появления Дмитрия Валерьевича и Альберта Романовича в его жизни, прошло три недели. Саша почти свыкся с тем, что первый из них, Дмитрий, зачастил к ним в гости. Правда, не к самому Саше. Да и не о хоккее он говорил. Этот мужчина приходил к его маме.
Сначала Сашка был против и настороженно следил за тем, как эти двое сидели часами на кухне или на лавочке у их подъезда, и о чем-то разговаривали. Он не знал о чем, не подслушивал. Однако не мог не видеть, как радуется его мама этим визитам, и как "расцветает" от одного взгляда Дмитрия Валерьевича. Да и тот - смотрел на его маму так, словно никогда не видел такой женщины.
Нет, Сашка, разумеется, знал, что его мама самая лучшая и красивая на свете. Но все же, испытывал закономерные сомнения, что и Дмитрий Валерьевич может так считать. Он-то, не ее сын, и может не понимать, насколько мама классная. И из-за этих сомнений, Саша продолжал приглядываться к мужчине, сомневаясь в "чистоте" его намерений. Но, постепенно, тому все больше удавалось убедить Сашу, что настроен серьезно. Даже сложно было сказать почему, то ли оттого, с каким уважением Дмитрий Валерьевич относился к его маме, то ли потому, что тренер и его мнение, самого Саши, всегда учитывал, и серьезно, без смеха или шутки, спрашивал разрешения на то, чтобы куда-то ту пригласить. Даже их с Настей часто с собой звал. И если они соглашались - уделял им внимание не вынужденно, что ощущалось бы, а с настоящим интересом. В общем, Саша начинал по чуть-чуть доверять этому человеку. И даже радовался, что его мама выглядела куда веселее и счастливее в эти недели.
Так же, Дмитрий Валерьевич и Альфред Романович продолжали приходить на тренировки. Они ни с кем из ребят не разговаривали, да и ему самому никак не давали понять, что выделяют Сашу из всех занимающихся в секции. Мужчины сидели, наблюдая за игрой, что-то обсуждали между собой и с Эдуардом Альбертовичем, записывали какие-то моменты на видеокамеру. Та, кстати, вызвала настоящий переполох среди мальчишек, никто из них еще не видел такой вблизи. И потому, каждый, старался под любым предлогом подойти ближе и лучше рассмотреть это "чудо".
Саша тоже ходил и смотрел. А еще - играл. Играл хорошо, замечательно, наверное. Потому что все больше убеждался, что никуда не поедет. Не мог он Настю оставить. Не мог. А потому, старался наиграться в хоккей, понимая, что его решение не позволит ему пойти куда-то дальше этой секции. Разве что в их стране случится чудо и государство резко бросится спасать этот вид спорта.
Чего пока, к огромному сожалению, не наблюдалось.
А еще, они с мамой тщательно готовили праздник для Насти, чтобы этот "день рождения" вышел самым-самым лучшим, каким только мог быть. Правда, к своему огорчению, Саша никак не мог выбрать подарок. Осталось меньше недели, а он еще не определился, что же подарить подруге и размышлял об этом все время.
Сегодня, как и всегда после школы, он отправлялся на тренировку. Сейчас он зайдет в приют за Настей, и они вместе отправятся на лед. Саша как раз одевался, слушая тихие разговоры мамы и Анны Трофимовны на кухне, когда кто-то позвонил в дверь. Странно, к ним редко кто-то приходил. Разве что бабушка Аня. Так она и сейчас у них. Или это Дмитрий Валерьевич, который теперь приходил едва ли ни ежедневно? Хотя, тот, обычно, заглядывал в гости вечером.
- Я открою! - крикнул Саша маме, решив не гадать, а проверить, кто пришел.
Выйдя в коридор, он глянул в глазок и с удивлением распахнул входные двери перед Верой Семеновной, директором Настиного приюта. Женщина казалось очень грустной и, сейчас, стоя у них под дверью, она плакала.
- Здравствуйте. - Немного растерянно произнес Саша. - А я к вам собирался…
Даже кивнул и отступил, пропуская женщину внутрь. А у самого внутри что-то сжалось, сдавило. Сашка не то, что умом, чем-то другим, примитивным и диким понял, что случилось что-то. С Настей. И это было плохо. Очень плохо.
И он до рези в глазах сейчас всматривался в директрису, отчаянно желая понять, что произошло, и до дрожи в коленях боясь этого.
- Шурка, кто там? - Мама и Анна Трофимовна выглянули из кухни.
Но ни Саша, ни Вера Семеновна не обернулись. Директриса смотрела только на него, и он не мог глаза отвести.
- Саша… - Вера Семеновна глубоко вздохнула. - Тебе уже не за чем к нам приходить. Настя… ее нет. Ее забрали сегодня.
Женщина принялась утирать слезы. А Саша… Он просто не мог понять, что она имеет в виду.
- Как это - нет? - Переспросил он, удивившись, отчего это голос стал таким хриплым и ломанным. - Куда забрали? Кто?
- Социальная служба. Ее документы восстановили. И за ней сегодня приехали, чтобы перевести в детский дом для старших детей. - Прерывисто, все еще всхлипывая, объяснила Вера Семеновна.
- Нет. - Саша покачал головой. - НЕТ! - Крикнул он. - Она бы не уехала, не рассказав мне. Не попрощавшись. Я сейчас пойду. Скажу, что ее нельзя забирать…
- Саша. - Вера Семеновна ухватила его за руку. А он и не заметил, что рванул к дверям. - Ей не дали, Сашенька. Настя очень просила отпустить ее попрощаться. Рассказать. И я просила, объясняла. Мы плакали. Но, понимаешь, у них и другие дети были. Беспризорники, которых милиция передала. А ехать далеко. В нашем городе сейчас нет детского дома для старших детей. Объединили с соседней областью. И социальный работник не захотела ждать, не разрешила. Мы так просили… А они уехали, Сашенька. Уже уехали. А я к вам сразу… - Вера Семеновна опять заплакала. - Они мне даже не сказали, куда ее переведут. В соседнюю область, или в другое место. "Еще не решено", вот и все что мне ответили.
Саша ощущал себя потерянно. Оглушено. Так, как когда с размаху получал в живот. Еще не осознав, не поняв, он оглянулся, словно надеялся, что мама сейчас улыбнется и все решит. Так, как всегда это делала. Все уладит. Она же все может…
Но мама, глядя на него печальными, полными слез глазами, зажимала ладонью рот. А бабушка Аня в открытую плакала.
Это окончательно добило его.
- Нет! - вдруг закричал Саша. - Нет! - Он замотал головой, будто пытался оттолкнуть, стряхнуть с себя правду. - Нет!
Не понимая зачем, для чего, куда, он рванул с места, и выбежал из квартиры.
- Сашенька! - Несся за ним вслед объединенный крик испуганных женщин. - Сынок!
Но он не оборачивался. Просто не мог. Ему надо было.
Что именно надо - Саша не знал. Но остановиться не мог. Казалось, что если он хоть на секундочку остановится - станет так больно, что он просто не вынесет, не выдержит. И Саша бежал куда-то, не замечая никого на своем пути, не разбирая самой дороги.
Он не мог поверить, что Настю забрали. Не мог! И это тогда, когда он сам решил отказаться от хоккея, лишь бы остаться здесь, с ней!
Как они могли? Как!? Даже не пустить ее попрощаться, не дать рассказать, не сообщить, куда…
Сашке так сильно хотелось кого-нибудь поколотить. Чтоб больно-больно. Чтоб до крови. Не за что-то конкретное, а потому, что ему сейчас было так больно внутри. Потому что, казалось, в животе завязали все тугим узлом, а потом порвали. Настолько больно было. Но он не останавливался, все бежал и бежал, пока не понял, что добрался до дворца спорта и катка.
Сашка стоял посреди темного зала и тяжело дышал. Пот градом катился по лицу и телу, щипал глаза и губы. Надрывные вдохи громко, хрипло разносились по пустому пока еще помещению.
Рано. Он рано пришел. Ведь собирался же еще зайти за Настей…
Эта мысль окатила его новой болью. Словно он не остановился, а с размаху врезался в стену. Так больно, просто невыносимо. Он сжал веки. Сильно-сильно. Глаза пекло не только от пота. Хотелось плакать, выть в голос. Но он же мальчик. А мальчики не плачут. Они сильные. Они должны защищать девочек, это тем позволено плакать.
Сашка вспомнил, что Вера Семеновна сказала - Настя плакала. От этой мысли и дышать стало трудно. Он пошел. Опять попытался отвлечься движением. Добрел до катка. Несколько мгновений смотрел на сверкающий лед, убеждая себя, что этого от его сияния глаза режет.