Позже, в марте 1804 года, неожиданно добрался до Кадьяка на байдаре шкипер погибшего судна "Св. Димитрий" Бубнов, который потерял свой тяжело нагруженный корабль у острова Умнак. Корабль наскочил на прибрежные скалы, и, прежде чем его разломало на части, вся команда со шкипером смогла выбраться на берег и даже спасти часть груза. Катастрофа произошла несколько месяцев тому назад, но Бубнов смог добраться на байдарке по бурному морю только 23 марта.
Баранов встретил Бубнова довольно мрачно. Эти доморощенные штурманы ему уже надоели.
"Эх, побольше бы мне офицеров, как Хвостов да Давыдов. Ворочали бы горами!.." - часто думал он.
- Что, горе-мореход, погубил корабль! - встретил он Бубнова.
-- На то воля Божья, - перекрестился штурман. - Знаю, виноват, но, слава Богу, все люди спасены да и груз не весь погиб… а главное, почту для вас, Александр Андреевич, сохранил. Почта важная, видно, с печатями главной конторы в Петербурге…
- А ну… давай, давай!
Баранов взял почту, осмотрел каждый пакет со всех сторон. Выбрал один с надписью, "Господину Главному правителю… лично, в собственные руки".
У него всегда несколько сжимало сердце, когда он получал такой пакет… бывали неприятные новости, очень неприятные. И теперь он не ожидал из Петербурга ничего хорошего.
Осторожно взломал печать. Прочел первые строки и остолбенел. Письмо было от главных директоров компании, и писали они ему, простолюдину Баранову, по поручению самого министра коммерции его сиятельства графа Н. П. Румянцева, что он, Баранов… - тут пот выступил у него на лице от волнения, и он быстро снял очки и протер стекла… - что он, Александр Андреевич Баранов, возводится государем императором Александром Павловичем, по представлению директора Российско-Американской компании камергера двора его величества Н. П. Резанова, в звание коллежского советника Российской империи, "за оказанные услуги и понесенные труды"…
- Господи, Боже Святый!.. Что же это… Царская милость…
Баранов встал и со слезами на глазах повернулся к иконе. Ничего не понимающий Бубнов смотрел на него в изумлении.
- Благодарю, Боже, за милость монарха, чтущего заслуги и в отдаленнейших местах!..
Он повернулся к Бубнову.
- Понимаешь, мореход, сам государь император вознаградил меня. Вознес на недосягаемую высоту коллежского советника… Чувствуешь это?.. Это высокий чин… чему будет он равен в армии-то?
Бубнов мысленно подсчитал:
- Так, пожалуй, будет что-то вроде полковника, Александр Андреевич. Величать, стало быть, надо вас вашим высокоблагородием!..
- К черту благородия, - отмахнулся Баранов. - Понимаешь ли ты, что теперь я вознагражден за все мои труды… Но я вознагражден, - вдруг с жаром поднял голос Баранов, - а Ситка потеряна. Нет! Я не могу так жить. Иду!.. Или умереть, или включить ее в число земель августейшего моего благодетеля.
Известие о получении Барановым высокой царской награды, как громом, поразило всех его недоброжелателей как духовных, так и морских. Он вдруг оказался чином повыше любого из мореходов!
А главное, награда подстегнула самого Баранова. С еще большей энергией принялся он за подготовку к экспедиции на Ситку. Узнал Баранов из писем также о подготовке компанией кругосветной экспедиции из двух больших кораблей, которые предполагали зайти и к нему в Русскую Америку, чтобы привезти необходимые припасы.
- Жаль, не будет их во время нашей атаки на Ситку. Знатно помогли бы нам. Ну, да как-нибудь обойдемся!
С лихорадочной поспешностью подгонял он алеутов к предстоящей поездке. Алеуты угрюмо готовились, но никому из них не нравилась идея высадки на остров, который был в руках свирепых колошей, известных своей кровожадностью. Слишком хорошо помнили они судьбу защитников Михайловского. От Баранова, однако, пощады не было.
"Скорей, скорей!" - торопил он, собирая байдары со всех островов.
По вечерам Баранов долго сидел у себя в каморке и перечитывал корреспонденцию… Он никак не мог успокоиться от получения письма, извещавшего его о царской милости и возведения его, каргопольского мещанина, в чин коллежского советника… Другие письма из главной конторы были тоже интересны и даже загадочны. Писали ему директора, что оба корабля, отправляемые в кругосветное путешествие, были под командой опытных флотских офицеров, капитан-лейтенантов Лисянского и Крузенштерна.
Все чаще и чаще в письмах поминалось новое имя - Резанов. Баранов знал, что Резанов был зятем Шелиховой и большим чиновником в Петербурге. Теперь же он узнал, что Резанов был в генеральском чине на правительственной службе, "его превосходительством", камергером двора и кавалером многих российских и иностранных орденов. Как видно, Резанов как один из директоров компании играл в ней крупную роль. Мало того, Баранов узнал новость совершенно ошеломившую его, что Резанов лично возглавляет кругосветную экспедицию, планируя заехать в Японию, а потом посетить и Русскую Америку.
"Интересно, что это камергер петербургский собрался вдруг к нам, в Америку, - подумал Баранов, - уж не с инспекцией ли, пронюхать про наши делишки? Все, видно, думают, крадет Баранов тысячи рублей, кладет в банки бостонские… - и он саркастически улыбнулся.
Эх, надоели мне все эти подозрения… плюнуть на все да уехать куда-нибудь… обратно в Сибирь или, может, в Бостон, куда так усиленно зовет О'Кейн?!. Ну да посмотрим, что за человек этот Резанов! Пусть приедет его превосходительство и сам посмотрит, как мы живем здесь. Может быть, порасскажет господам директорам о нашей голодухе да о цинге… Но… - и он посмотрел опять на образ в углу, - ничто не остановит меня теперь от моего предприятия захватить Ситку обратно. Два года тому назад поклялся я отомстить за гибель моих товарищей в Михайловском, и теперь пришло время исполнить мою клятву!.."
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ: ПОХОД НА СИТКУ
1
Баранов проявлял нетерпение. Слишком много времени прошло со дня разрушения Михайловского форта. Пора было и отомстить за поругание русского флага. Приготовления все закончены. Байдары и люди для них собраны, и 2 апреля 1804 года большая партия алеутов на трехстах байдарах под командой промышленного Демьяненкова отправилась с Кадьяка в поход.
Через два дня и Баранов сам собрался в поход. Рано утром 4 апреля он сидел в своей конторке и просматривал бумаги и счета - не забыть бы чего! - ведь будет в отсутствии не меньше полугода. Все вроде в порядке. Отложил бумаги в сторону, снял свои старомодные очки и протер усталые глаза. Решил перед уходом на корабль зайти в жилые комнаты своего дома, попрощаться с детьми.
Вошел в комнату дочки Ирины. Девочка, игравшая с куклами, подняла голову и радостно приветствовала отца:
- Папа! - вскрикнула она и бросилась к нему.
Баранов наклонился, поднял ее высоко в воздух, а потом взял на руки и нежно поцеловал темные волосы дочки.
- Ирочка, моя маленькая красавица!
Он хотел сказать что-то еще, что-нибудь ласковое, но не смог. Комок подступил к горлу, и он знал, что скажи он слово и сам расплачется. Тяжело было расставаться со своей маленькой дочуркой, которую он просто боготворил. И годы начинали сказываться, да и ревматизм мучил. Хотелось посидеть дома и никуда не ездить, никуда не ходить. Но долг повелевал отомстить колошам за поругание русского флага, за замученных товарищей.
Немного отошел Баранов и хриплым голосом прошептал девочке:
- Мне надо ехать теперь, дочурка, но я скоро вернусь и привезу тебе подарки.
Новости о подарках успокоили заволновавшуюся было Ирину, и она стала с радостью думать о том времени, когда отец вернется и привезет ей обещанное.
- Смотри, не забудь, папа, привези мне много подарков!
- Привезу, привезу, шаловница! Ну а теперь иди, поиграй, - и он опустил ее с рук на пол.
Опять подумал он о своем опасном военном походе, но уже несколько успокоившись, - ведь если все окажется успешным, он сможет основать на Ситке новое большое селение, перевести туда свою главную контору, построить большой дом и затем привезти обоих детей. Тогда он будет всегда с ними вместе.
В это время в комнату вбежал сын Антипатр - сильный, красивый, хорошо сложенный мальчик. Увидев, что отец что-то шептал Ирине, он понял - случилось что-то важное.
- Что случилось, папа, что-нибудь неприятное?
Баранов потрепал сына по голове:
- Нет, конечно, нет…
Еще раз поцеловал Ирину и, взяв Антипатра за руку, вышел с ним во двор.
- Пойдем, сын, я хочу с тобой поговорить.
Мальчик послушно вышел с отцом, крепко уцепившись своей ручонкой за крепкую, мозолистую руку Баранова.
Они пошли к берегу и там остановились у деревянной лестницы, ведущей вниз на песчаный пляж. Баранов показал Антипатру два компанейских судна, стоявших поотдаль.
- Видишь эту флотилию, сын. Я сегодня выйду с этими кораблями в плавание на Ситку, буду в отсутствии долгое время. Ты останешься хозяином в доме… Ты уже большой мальчик, тебе ведь стукнуло семь лет… Совсем взрослый. Пока меня не будет, присматривай за хозяйством, помогай матери, слушайся ее. А главное, - не оставляй одну Иринку. Она маленькая, и ты уж присматривай за ней. Никогда не оставляй ее одну. Я хочу, чтобы за ней присматривал кто-нибудь, кто ее любит, а ты, я знаю, любишь свою сестренку.
Антипатр сжал отцовскую руку, силой заставляя себя не расплакаться, показать, что он мужчина.
- Ты скорее приезжай обратно, папа, - произнес он, смотря вперед на бухту, глазами, наполнившимися слезами. - Я хочу, чтобы ты вернулся скорее. Буду молиться Богу о тебе!..
Суровое морщинистое лицо Баранова разгладилось. Он с гордостью посмотрел на Антипатра.
- Обо мне не беспокойся, сын. Не в таких переделках бывал твой отец. Я вернусь, как только сделаю свое дело… Ну а теперь беги, посмотри за Ирочкой… А я еще пойду повидать своих людей перед отъездом.
Баранов направился к мастерским… увидел Тараканова, шедшего к нему.
- А, Тимофей, ты-то мне и нужен. Сбегай-ка к отцу Герману, скажи - хочет Баранов видеть его по неотложному делу… Очень срочно.
Тараканов в недоумении посмотрел на него, но, ничего не сказав, пошел выполнять поручение.
2
С тех пор как у Баранова испортились отношения с иноками духовной миссии, он позже присмотрелся и заметил, что Герман в сущности был неплохой человек, и с течением времени научился уважать его. И, действительно, трудно было не любить простого душой и сердцем инока Германа. Истинно говорили, что он даже букашки не обидел на своем веку. С другими же монахами отношения у Баранова стали просто невозможными. Стоило ему увидеть любого из них, как кровь приливала к голове, и Баранов начинал "выражаться" самыми непотребными словами. С такой же силой, как он мог ненавидеть монахов, Баранов полюбил Германа и с каждым месяцем все больше и больше располагался к нему. Отец Герман, со своей стороны, сильно привязался к детям Баранова - Антипатру и Ирине.
Отца Германа любили все дети в селении. Стоило ему показаться на улице, как к нему бежала детвора, и все просили рассказать сказку или какую-нибудь историю. Герман не был очень силен в грамоте и мало знал сказок, но хорошо знал жития святых, которые он и пересказывал детям с такой умилительной простотой и свежестью, что им и никаких сказок не нужно было.
И, конечно, Антипатр и Ирина не были исключением. Дети привязались к иноку Герману и всегда радовались его приходу. Тот знал это и часто наведывался в дом Баранова. Сам Баранов лучше узнал монаха, выделил его из среды других иноков, к которым он все еще относился с нескрываемым недоброжелательством, и те платили ему той же монетой. Инок Герман со своим смирением, ясными, незлобивыми глазами, покорной улыбкой стал чем-то привлекать грозу Русской Америки Баранова, и тот в его присутствии как-то невольно смирял свои страсти и свой гнев. Он как будто в присутствии инока Германа даже стал стесняться своей вспыльчивости. И, конечно, он не мог не заметить насколько благотворным было влияние Германа на его детей. Даже огрубевшие промышленные, часто пьяные, бранящиеся, не имевшие никакого уважения к сану других членов духовной миссии, в присутствии Германа смирялись и придерживали свои языки.
Красавица жена Баранова Анна Григорьевна, или Аннушка, как он любил ее называть, наоборот, была равнодушна к притягательной духовной силе инока Германа, но зато с какой-то изуверской силой новообращенного прозелита искала спасения в духовном совете неистового, непримиримого к отступлениям, чернобородого с горящими глазами фанатика иеромонаха Нектария. Все ее мысли теперь были обращены к служению церкви, где она проводила большую часть времени, чистя и приводя ее в порядок, в молениях по монастырскому обряду, в душеспасительных беседах с отцом Нектарием. Нектарий, люто ненавидевший Баранова, старался вселить и в Аннушку зерно недоверия и неприязни к ее мужу.
Все, что ни говорил отец Нектарий, было непререкаемой истиной для Аннушки. Она только молча смотрела на него своими расширенными прекрасными черными глазами и впивала в себя его неистовые, возбуждающе-обличительные проповеди. И нужно сказать, что все, что ни обличал Нектарий, было правдой: и жизнь промышленных в грязи и грехе, в прелюбодеянии, в пьянстве и пьяных драках. И больше всего инок Нектарий обличал самого главу колонии Баранова, считая его чуть ли не виновником всего дурного, что только творилось вокруг.
Все это привело к тому, что Аннушка стала постепенно отдаляться от своих детей, полностью отдавшись служению церкви. Если бы на Кадьяке был женский монастырь, она с радостью и наслаждением отряхнула бы прах со своих ног и ушла от мира. Единственно, что сохранило Ирину и Антипатра и спасло их, это благотворное влияние отца Германа. Он искренне привязался к детям Баранова и теперь проводил с ними большую часть своего времени.
Неразговорчивый, тихий отец Герман работал за десятерых. Он и в церкви прислуживал, и в доме Баранова за детьми присматривал. Если нужно было кому помочь избу сколотить, он был там первым с топором.
3
Баранов вышел в поход, забрав с собой два небольших компанейских судна, "Екатерину" и "Александра". Перед выходом из гавани он долго совещался с Баннером, отдавал перед походом последние распоряжения.
- Прослышали мы, как ты знаешь, Иван Иванович, что два компанейских фрегата могут навестить нас здесь… давно они уже вышли в кругосветное плавание и вот-вот должны пожаловать к нам, да и груз важный привезти, - усмехнулся с некоторой горечью Баранов.
Их превосходительство, камергер двора Резанов изволят пожаловать к нам с инспекцией, так ты, Иван Иванович, попроси прощения за меня, за мое отсутствие, но дело неотложное требует моего личного пребывания на Ситке. А корабли-то, слышал я, военного вида, фрегаты… Очень бы помогли нам в нападении на индейские фортификации… Так скажи им, что, дескать, просит правитель Баранов немедленного содействия, пусть, не задерживаясь, идут на Ситку и помогут мне. Вот тут пакет заготовил я, передай капитанам - прошу в пакете немедленной помощи… - и Баранов передал Баннеру пакет.
Поход от Кадьяка до Якутата был нелегким. Море было неспокойное, и только 25 мая корабли Баранова подошли к цели похода.
Баранов стоял на палубе и смотрел вперед, когда корабли входили в гавань. Его беспокоила мысль, закончил ли постройку новых судов Кусков.
Всматривается Баранов в утреннюю дымку, и вдруг глаза его засверкали от радости. Там, впереди, увидел он два новеньких корабля, готовых к походу.
"Сделал дело, Иван, -, прошептал он удовлетворенно. - Теперь можем пойти на варваров!"
- Молодец, Иван, не подвел, - обнял он своего помощника, любовно поглядывая на новые корабли. - Совсем готовы, а?
- Да как видите, Александр Андреевич, задание выполнили!
В тот же день Баранов тщательно осмотрел оба корабля. Что и говорить - ни сучка ни задоринки! Блестят, как самые лучшие флотские корабли. Еще раз похвалил Кускова. Решил назвать корабли "Ермаком" и "Ростиславом".
Пребывание на Якутате было одной нескончаемой работой. Надо было торопиться, а приготовлений к походу еще много. Нужно приготовить не только корабли - оснастить их, заготовить провизию, вооружить, но и подготовить людей к походу. Несмотря на все усилия Баранова и Кускова, на все эти приготовления ушло лето, и только в начале сентября Баранов смог отдать приказ о выходе своей флотилии в море.
Первыми к Ситке вышли "Екатерина" и "Александр", за которыми последовали многочисленные байдары охотников-алеутов в сопровождении бота "Ростислав". Сам Баранов немного задержался с последними распоряжениями и вышел на "Ермаке" догонять свою армаду 6 сентября (25 августа по старому стилю). "Ермак" оказался тихоходным, неповоротливым судном, и Баранов потратил много времени, чтобы достичь Ледяного пролива (Кросс Саунд), где он назначил рандеву с остальными судами, отправленными раньше, и с байдарами алеутов. Только 19 сентября добрался Баранов на "Ермаке", с трудом пробившись через льды, к Ситке. Обошел остров с "Ростиславом" и к вечеру подошел к Крестовской гавани, где его давно уже дожидались "Екатерина" и "Александр".
4
Велика же была радость Баранова, когда на расстоянии он разглядел силуэт большого военного корабля. Это был фрегат "Нева" под командой капитан-лейтенанта Юрия Лисянского. Присутствие "Невы" сразу же подняло дух членов экспедиции, и с обоих кораблей раздалось оглушительное "ура!"
Оказалось, что оба фрегата первой русской кругосветной экспедиции, "Надежда" и "Нева", благополучно добравшись до Сандвичевых островов (Гавайские острова), разделились и отправились: "Надежда" на Камчатку и в Японию, а "Нева" на Кадьяк. Капитан Лисянский предполагал, что с прибытием в главный порт Российско-Американской компании на острове Кадьяк главная задача его путешествия закончится и он сможет отправиться в обратный путь, в Кронштадт. Но оказалось, что в порту Святого Павла он не застал Баранова, ушедшего в экспедицию на Ситку, а кроме того, исполнявший обязанности правителя Баннер передал Лисянскому пакет от Баранова, где тот просил помочь ему в захвате Ситки.
"Нева" прибыла на Кадьяк 13 июля, и Лисянскому понадобилось больше месяца, чтобы отремонтировать корабль, снабдить всем необходимым и отправиться к Ситке для встречи там с Барановым.
В первый же вечер своего пребывания в селении Святого Павла Лисянский узнал много нового о правителе от Баннера. Странно, что в то время как в Петербурге о Баранове ходили самые невероятные слухи, как о выскочке-мещанине, который проводил великодержавную русскую политику в Америке якобы с невероятной жестокостью и стяжательством, что Баранов награбил миллионы за время своего пребывания на Алеутских островах и Аляске, люди, побывавшие на Кадьяке, кардинально меняли свое мнение и преисполнялись уважением к этому необыкновенному человеку. То же самое произошло и с Лисянским. Несколько часов разговора с Баннером убедили его в том, что Баранов - это олицетворение Русской Америки. Без него не было бы ни владений Российско-Американской компании, ни русских в Америке.
- С какими же силами вышел в поход господин коллежский советник? - поинтересовался Лисянский.
Баннер пожал плечами.