4
Долго сидел в этот вечер Резанов, писал подробный доклад о том, что происходило в Новоархангельске за время его пребывания. Писал Резанов быстро, ловко, мысли его легко укладывались на бумагу…
"Юнона возвратилась Ноября 12, - сообщал он, - и я должен отдать справедливость искусству господ Хвостова и Давыдова, которые весьма поспешно совершили рейсы их"…
Не пожалел красок Резанов и в описании трудностей и ежедневной опасности жизни в колонии:
"Юнона привезла из Кадьяка дурные вести. Из Павловской гавани дано знать в Трех-Святительскую, что колоши в Якутате всех Россиян, числом с женами и детьми в сорока человеках перерезали и заняли крепость нашу в коей было 2 трех фунтовыя медныя, 2 чугунный фунтовыя пушки и 1 полуфунтовый единорог с прибором снарядов и до 5 пуд пороху"…
Нет сомнения, что трагедия в Якутате была даже страшней разорения Михайловского форта. На этот раз колоши вырезали всех, даже женщин и малых детей. Восстановить селение было некому и нечем. Писал по этому поводу Резанов:
"Правитель Баннер послал байдару с 10 человеками… зделал всио, что мог, но признайтесь, какое его подкрепление и не значит ли лишь умножать жертвы? Где дело с вооруженными тысячами, тут кукольные игрушки не у места"…
Опять призадумался Резанов, собрался с мыслями, потом взял перо и стал описывать полуголодную жизнь в Новоархангельске:
"Люди… надевая гнилыя и прелыя одежды оцынжали и начали день ото. дня слягать и число больных умножалось ежедневно. Я велел кормить пшеном, давать патоку и варить из еловых шишек пиво, которое как антидот против скорбута и все мы употребляли здесь и благодаря Бога из сорока трудно больных только трое умерли… Пшена давали лишь больным и то на неделю по 3 фунта на человека"…
Вспомнил Резанов, что уже в начале ноября совсем стало плохо. Колония лишилась свежей рыбы… Макнул пером в чернильницу:
"В конце ноября перестала уже рыба ловиться… В полнолуние освежались мы найденными ракушками и мамаями, они в ето время бывают питательнее, а в другое время били орлов, ворон и, словом, ели все, что ни попало"…
Дальше он поделился с правлением своим планом: "Чтоб подкрепить край, должен итти в Калифорнию и около 20-го сего месяца надеюсь сняться с якоря".
Большие надежды были у Резанова на постройку новых кораблей в Новоархангельске. Он и об этом сообщал в своем рапорте правлению:
"Надеюсь, что наш "Авось" в Майе на воду спущен будет".
Родятся новые планы в голове Резанова. Даже в обстановке полуголодного существования в Ситке он полон новых планов, может быть, фантастических, но в его логическом мышлении вполне достижимых. Он уже думает, еще не совсем укрепившись в Ситке, о дальнейшей имперской политике, о продвижении Русского влияния на юг, в более теплые места. И этими планами он также делится в конфиденциальном Письме с директорами компании:
"Порт Новоархангельск, Милостивые Государи мои, доколе далее на юг не распространим мы занятий наших будет столицею земель Компанией заведываемых… Когда получим мы возможность на реке Колумбии заселение зделать, то и тогда будет он центральным местом из которого весьма удобно будет захватить остров Кайганы (Принца Уэльского)".
О планах продвижения так далеко на юг, до устья реки Колумбии в теперешнем штате Орегон, даже Баранов не знал. Резанов лелеял эту мысль давно и даже не поделился о ней с Барановым - может быть, не был уверен, что тот примет ее. Но с правлением он делился всеми своими планами, видимо, предполагая, что директора компании его поддержат.
Как это сделать, он пространно изложил в своем длинном письме:
"Для достижения сего нужно скорее устроить здесь военные брики, чтоб отбить навсегда Бостонцев от торга сего и между тем основать на Коломбии селение, из которого мало по малу можем простираться далее к югу, к порту Св. Франциско, границу Калифорнии составляющему"…
Вот куда завели заветные мечты и думы Резанова. В эти думы он еще никого не посвящал, но лелеял их постоянно. Не может столица Русской Америки существовать, надеясь лишь на поддержку из Охотска. Нужно создать свою продуктовую базу, и эта база должна разместиться именно на юге тихоокеанского побережья Америки. Это логично, хотя и слишком смело. Но в то же время нужно учитывать, что все побережье от Ситки до бухты Сан-Франциско фактически было ничье. Дальше на юг, от Сан-Франциско и до Мексики, располагалась цепь испанских католических миссий, но на север - пустота. И на этом настаивал Резанов, стараясь убедить правление:
"Смело сказать могу, что на Коломбии привлечем мы из разных мест жителей, а в течении десяти лет до такой степени можно усилиться, что и калифорнийский берег всегда иметь в таком виду, чтоб при малейшем стечении счастливых в пользу нашу политических в Европе обстоятельств, можно б его было включить в число Российских принадлежностей".
Не очень высокого мнения был Резанов о способности испанцев удержать свои владения в Калифорнии. Он, не скрывая, писал об этом в своем письме:
"Гишпанцы, - писал он, - весьма слабы в краю сем и ежелиб в 1798 году, когда гишпанскому двору война объявлена была, находилась компания наша в соответственных занятиям ея силах, то легко бы частию Калифорнии по 34 гр. сев. широты до миссии Санта Барбара воспользоваться можно было и навсегда за собою удержать лоскут сей"…
Поздний вечер. Давно уже спят люди, а Резанов все пишет. Остановится, встанет, пройдется по комнате, расправит усталое тело, и опять за перо. Хотелось ему сразу в одном письме, перед походом в Калифорнию, описать все планы свои, которые, он был уверен, будут одобрены правлением компании и правительством. Одновременно он хотел и описать условия жизни в Новоархангельске, не говоря уже о его наблюдениях и замечаниях о погоде и о климате вообще.
"Осень здесь самая несносная, - со скрипом выводило перо слова, - с октября льют дожжи беспрерывно день и ночь, потому что кругом высокие хребты гор облеги… леса здесь повсюду строевые и мачтовые"…
Не преминул Резанов описать и неблаговидное поведение некоторых морских офицеров, находящихся на службе компании:
"Доверенность ваша налагает на меня наконец самый прискорбный долг объяснить вам разстройство края происходящее от невоздержанного поведения и буйства офицеров принятых компанией в службу для польз ея, но единой вред и убытки доставляющих…
Я писал вам многая на корабле НАДЕЖДЕ во вред компании случившиеся произшествия, неблагодарность к щедрым наградам оной, ругательство и презрение коммерческого состояния до того, что прикащиков ваших хотели судить, помимо уполномоченного хотели сечь кошками и тому подобное…
Г. лейтенант С…, объяснен уже в предъидущих письмах… за всю зимовку я только пять раз его видел. Он сидит вечно в комнате своей; забава его - водка и сон… Он какой-то бесполезной в природе междоумок, которому однакож правитель поверить судна не смеет и потому решился я обратить его к вам"…
Закончил писать длинное письмо, подумал еще, потом поставил дату - 15 февраля 1806 года, и своим смелым, ровным почерком подписался - Николай Резанов. Сложил исписанные листы, аккуратно вложил в конверт. Для большей уверенности запечатал конверт сургучной печатью и потом на конверте написал крупными буквами - "секретно". Так он был уверен, что письмо благополучно дойдет до назначения.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ: ОТЪЕЗД В КАЛИФОРНИЮ
1
25 февраля к 10 часам утра на "Юноне" все было готово к отплытию. Путь предстоял далекий - на юг, в солнечную Калифорнию. Вся команда - на местах. Хвостов с беспокойством смотрит на берег. Вода высокая - пора сниматься с якоря, а его превосходительства все еще нет.
К полудню он с облегчением заметил, что со стороны крепости к пристани направилась группа людей. Это был Резанов, которого сопровождал правитель и все свободные от работы люди. Резанов сердечно распрощался с Барановым и Кусковым и в сопровождении доктора Лангсдорфа на шлюпке направился к "Юноне". Как только он поднялся на корабль, Хвостов, не теряя времени, отдал приказ сниматься с якоря и поднимать паруса. Корабль стал медленно подвигаться к выходу из бухты В этот момент из крепости послышался глухой выстрел из пушки, потом еще и еще… салют из семи выстрелов в честь отъезжающего почетного гостя, камергера Резанова "Юнона" немедленно же ответила салютом тоже в семь выстрелов. Через несколько минут, когда корабль проходил мимо крепости, с "Юноны" раздался салют крепости в пять выстрелов, на что крепость ответила таким же салютом.
Вскоре корабль скрылся из виду. Как только "Юнона" вышла в открытый океан, свежий февральский ветер сразу же дал себя знать. И чем дальше судно удалялось от берега, тем больше усиливалась качка.
Резанов стоял на палубе и смотрел вперед, на юг, в сторону солнечной Калифорнии. Что их ожидает там? Он не обращал внимания ни на ветер, ни на соленые брызги волн, часто мелкой сеткой осыпавшие его. Потом повернулся к Хвостову и с улыбкой обратился к молодому командиру судна:
- Ну, что же вы думаете, Николай Александрович? Думаете, наш вояж будет успешным?
- У меня нет никаких сомнений, ваше превосходительство, в успехе нашего путешествия. Я только надеюсь, что мы сможем достичь благодатных берегов Калифорнии, прежде чем вся команда свалится с ног от цинги…
- Дойдем, конечно, дойдем… если бы мы в этом сомневались, то никуда бы не пошли… - и с этими словами Резанов повернулся и отправился в свою каюту.
Хвостов внимательно посмотрел кругом. Все как будто идет нормально. Передал команду Давыдову и тоже спустился в свою каюту. Уже вечерело, и нужно было сделать записи в судовом журнале. Сидя в своей каюте, он перечитал все, что им было записано с первого дня, когда ему сообщили о походе "Юноны" в Калифорнию.
Первая запись в журнале была помечена - "Месяц Генварь 1808-го года, числа. 24: - Получил словесное приказание от Его Превосходительства Двора Его Императорского Величества, господина действительного камергера и кавалера, Российско-Американской компании уполномоченного Николая Петровича Резанова, чтобы изготовить судно к выходу в море к исходу февраля месяца"…
15 февраля, когда планы похода в Калифорнию окончательно оформились в голове Резанова и он согласовал их с Барановым, командир "Юноны" Хвостов записал в судовом журнале:
"Получено повеление от господина правителя коллежского советника Баранова, что как на оном судне присутствовать будет сам Его Превосходительство, то по всем делам касающимся до судна, доносить прямо ему".
И сегодня, когда берега Сетки скрылись из виду, Хвостов занес в журнал короткую запись:
"В 12 часов отвалил с берегу Его Превосходительство Николай Петрович Резанов, при съезде палено с крепости из 7-ми пушек, от нас отвечали тем же числом пушек и поставили людей по вантам… В половине 1-го часа вынули якорь, поставили марсели, брамсели, фок, грот, кливер и контр-бизань, салютовали крепости из 5-ти пушек, на что отвечали равным числом"…
Позже, когда уже совсем стемнело и только с трудом можно было различить в темноте очертания берега и прибрежных гор, Хвостов дописал:
"В полночь прошли на траверзе гору Эджкумб".
2
На следующий день ветер стал крепчать, волны становились выше и выше и к вечеру стали перекатываться через палубу. Ночь прошла в постоянной борьбе с силами природы… похоже было на то, что на корабль надвигается шторм. Весь день 27 февраля продолжал дуть штормовой шквалистый ветер. Качка стала настолько сильной, что Хвостов распорядился спустить в трюм четыре пушки. Бедный Лангсдорф лежал в своей каюте и только громко стонал. Не был он моряком. Приходится только поражаться, как этот сугубо гражданский человек решился отправиться в кругосветное путешествие.
Беда была в том, что из тридцати трех чинов команды на "Юноне" только половина была в состоянии выполнять свои обязанности. Восемнадцать человек были больны скорбутом в разных его стадиях, и, конечно, помощь от них была небольшая. В штормовые дни корабль нуждался в настоящих матросах, а их-то явно не хватало. Единственными вполне здоровыми людьми были пять пруссаков, моряки, унаследованные от Вульфа, когда "Юнона" была куплена у него. Но эти моряки, однако, оказались самыми ненадежными. Хвостов, офицер военно-морского флота, ввел на корабле военные распорядки и довольно быстро вытренировал хороших, расторопных моряков из буйной вольницы, которую предоставил ему Баранов. Четыре прусских матроса были моряками торговых кораблей, которые никак не могли примириться с военными порядками Хвостова. Не раз угрожал он засадить их в трюм в кандалах, если они не научатся беспрекословно выполнять приказания офицеров.
День за днем корабль неуклонно стремился на юг - в теплые места. Бурная погода сменилась легкими бризами и даже штилями. В такой тихий, почти безветренный день 1 марта "Юнона" поравнялась с Шарлотскими островами.
Не очень-то часто "сухопутные" моряки Резанов и Лангсдорф выходили на палубу суденышка, которое болталось по бурному морю, как маленькая пробка. Однако в этот день с юга подул легкий бриз. Резанов вышел на палубу и с наслаждением стал вдыхать приятный теплый воздух. Море почти успокоилось, и качка стала менее чувствительной.
- Если счастье нам улыбнется, - сказал Хвостов Резанову, - то, может быть, зайдем в бухту в южной части островов. Нужно дать отдых обессилевшей команде, да и водой свежей запастись.
- Да, конечно… действуйте, как найдете нужным, Николай Александрович…
Резанов посмотрел на Лангсдорфа, стоявшего у борта с пожелтевшим, измученным лицом…
- Что, доктор, измучались… Ну, теперь чувствуете себя лучше?
- Да, просто ожил сегодня после этой ужасной качки. Мне кажется, что даже в тот страшный переход вокруг мыса Горн на "Надежде" нас так не качало, как теперь.
Резанов рассмеялся:
- Память у вас короткая доктор. Там был настоящий ад.
Надеждам Хвостова зайти в бухту не удалось осуществиться. На следующий день подул опять очень свежий ветер с зюйд-оста, и кораблю пришлось лавировать при довольно крепком брамсельном ветре.
Большого прогресса в движении вперед против встречного ветра не было. Несколько следующих дней, с постоянно дующим ветром с оста и зюйд-оста, корабль продвигался очень медленно, теряя много времени в лавировании. При этом ветре нечего было и думать о том, чтобы зайти в бухту на Шарлотовых островах. Резанов с Хвостовым приняли решение пойти к устью реки Колумбии.
Это решение Резанов принял после разговора с доктором Лангсдорфом. Тот в довольно резкой форме доложил Резанову, что больше половины людей на корабле цинготные… нужно немедленно войти в какую-нибудь бухту, набрать свежей воды и дать людям отдохнуть. Отношения между Резановым и Лангсдорфом в последнее время стали очень натянутыми, и единственной причиной того, что Резанов взял его с собой, была необходимость в нем, как во враче.
Лангсдорф часто не понимал, почему камергер "фон Резанофф" не разрешает ему заниматься научными исследованиями, требовал привлекать других к этой работе.
- Вы должны понять, любезный доктор, что свободных людей у нас теперь нет, и все наши помыслы должны быть направлены к одной и только одной цели - как можно скорее добраться до бухты Святого Франциска, спасти команду корабля, быстро нагрузиться продуктами и еще быстрее вернуться в Новоархангельск, где так нуждаются в нашей помощи-
После этого замечания Лангсдорф затаил в душе злобу против Резанова, стал разговаривать с ним нарочито холодным, официальным тоном, и своим поведением скорее напоминал обиженного ребенка, чем ученого.
Все время пока корабль неуклонно продвигался к югу, с больными цингой людьми, в голове Резанова роились самые фантастические планы.
"Река Колумбия, - думал он, - может оказаться ответом на многие проблемы наших владений в Русской Америке. Река находится довольно далеко на юг от Ситки. Помимо больших ресурсов пресной воды земли здесь, конечно, хороши и для скотоводства, и для сельского хозяйства… И потом, - новая мысль мелькнула у него в голове, - Баранов ведь перенес столицу с острова Кадьяк на Ситку, что было большим прогрессом… А почему бы не пойти дальше и не перенести столицы из Новоархангельска в устье реки Колумбии. Здесь колония действительно расцветет".
Ход его честолюбивых и заманчивых мыслей был вдруг прерван неожиданным осторожным стуком в дверь его каюты. Вошел Лангсдорф, худенький, остроносый, с жиденькими волосами, торчащими во все стороны на его птичьей голове. Вид у него был торжественный и весьма официальный.
- Ваше превосходительство, я опять проверил состояние здоровья людей… Полностью здоровых среди них нет. Наш корабль не дойдет до бухты Святого Франциска с командой в таком состоянии. Еще несколько дней - и они, один за другим, начнут умирать. Некому будет убирать паруса.
Он в сильном волнении зашагал по каюте…
- Мы должны остановиться в любом месте… достать зелени, овощей… Нужно добавить что-нибудь новое к диете.
Резанов сухо посмотрел на возбужденного доктора. Долголетняя практика в чиновничьем мире выработала в нем способность хоть и в безукоризненно корректном тоне, но облить ушатом холодной воды человека, который нуждался в уроке хорошего тона. Резанов редко терял контроль над собой, и сегодня, разговаривая с Лангсдорфом, он выглядел этаким бесчувственным восточным божком.
- Я весьма признателен за вашу заботу о благополучии чинов команды и за беспокойство за их здоровье, герр доктор, и могу вас заверить, что также, как и вы, постоянно думаю об этом… Можете идти, герр доктор!
Лангсдорф учтиво поклонился и с покрасневшим лицом вышел из каюты.
3
Погода продолжала оставаться ветреной, и "Юнона" все так же медленно продвигалась вперед, затрачивая много времени и сил на лавирование. Хвостов занес в судовой журнал:
"8 марта - бурно… легли в дрейф… обнаружена течь в носовой части"…
Трудно приходилось капитану. Они с Давыдовым буквально не досыпали, чтобы держать корабль по курсу и как-то управлять судном, хотя это становилось все более и более трудной задачей.
Течь в носовой части оказалась серьезной и пришлось даже тех немногих людей, которые еще оставались на ногах, поставить на откачку воды.
14 марта Хвостов вновь сделал запись в судовом журнале:
"Увидели на рассвете землю… ветер брамсельный, зюйд и вест… во весь день старались подходить к берегу, который на рассвете увидели… в 9 часов ветер начал крепчать, для чего поворотили от берегу и ночь лавировались против устья реки Колумбия".
Четыре дня были безвозвратно потеряны "Юноной" при попытке войти в устье реки Колумбии. На следующий день, после того как корабль подошел к устью, едва не произошла катастрофа. Лавировавший корабль вдруг оказался у рифов, о которые свирепо разбивались волны грозного океана. Только исключительное искусство и опыт лейтенанта Хвостова спасли судно от гибели. "Юнона" прошла между рифами и вдруг оказалась на гладкой поверхности, точно в лагуне, защищенной от бурного океана. Прошло несколько минут, как вдруг перед кораблем показался бурун - опять смертельная опасность. Пришлось бросить якорь и остановиться.
Хвостов решился на последнюю меру: отдал приказ спустить шлюпку на воду. В нее спустились два опытных промышленных, не раз совершавших походы в утлых байдарах по океану.
- Постарайтесь добраться до берега, - распорядился Хвостов, - разведайте, что там на берегу, а главное - можно ли кораблю войти в реку.