Хозяина ростовской области, первого секретаря обкома Александра Басова, наказывать не стали. Его отправили в Гавану - главным советником-организатором при правительстве Кубы по вопросам животноводства…
Комитет госбезопасности на президиуме критиковали за слабую агентурную работу. Хрущев распорядился:
- Усилите работу органов КГБ.
Приняли постановление, в котором говорилось:
"Разрешить КГБ СССР увеличить штатную численность контрразведывательных подразделений территориальных органов КГБ на 400 военнослужащих".
Вот и весь урок, который руководители государства извлекли из трагической истории Новочеркасска.
Свержение Хрущева не вызвало недовольства в стране. Напротив, люди были довольны. Они жаждали стабильности и спокойствия.
Но смена эпох означало и другое.
Хрущев веру в возможность переустройства жизни на более справедливых началах сохранил и в конце жизни. После его отставки в руководстве стране остались только прожженные циники. И эта отрава пропитывала общество.
"Власть, - справедливо пишет В. Козлов, - теряла идейных и убежденных сторонников, то есть именно тех, кто долгие годы обеспечивал ее прочность и стабильность. На стороне режима в ситуациях, подобных новочеркасской, могли оказаться лишь циники, приспособленцы и конформисты, либо люди подневольные, вынужденные выполнять приказ, на худой конец - легко внушаемые и одураченные пропагандой.
На их поддержку в критический момент рассчитывать не приходилось - не станут вмешиваться, а то и предадут".
Верно. Ни общество, ни армия не пожелали спасти императора в феврале 1917 года, никто не пришел на помощь советской власти в августе 1991 года.
В. Козлов ставит в книге очень важный вопрос. Почему пик массовых выступлений против власти пришелся на хрущевские годы, а при Брежневе общество словно успокоилось? Ответ на него позволяет выявить предгрозовые симптомы и аналогии.
С одной стороны, КГБ получил невиданную власть над страной. Хрущев сокращал чекистов, Брежнев позволил Андропову воссоздать всеобъемлющую структуру, существовавшую при Сталине. С другой, власть "подкупала" народ - росла заработная плата, потому что Брежневу (как и Путину) страшно повезло. Начался экспорт нефти и газа, в страну потоком потекли нефтедоллары. Добыча нефти в Западной Сибири за десять лет, с 1970 по 1980 годы, увеличилась в десять раз, добыча газа - в пятнадцать.
Появление нефтедолларов совпало с потерей Брежневым интереса к решению серьезных экономических проблем. Примерно то же самое происходит и сейчас.
Комитет госбезопасности рождал не смертельный, как когда-то, но все равно страх. Более открытая партийная власть не была такой страшной. Партийным чиновникам можно было попытаться что-то доказать. С тайной же властью спорить невозможно. Человека признавали преступником, но это делала невидимая власть. Оправдываться, возражать, доказывать свою правоту было некому и негде. КГБ никогда и ни в чем не признавался.
Но масштаб и накал репрессий определялись волей генерального секретаря. А Брежнев лишней жестокости не хотел. Писателю Константину Симонову он сказал:
- Пока я жив, - и поправился, - пока я в этом кабинете, крови не будет.
Диссидентов сажали по двум статьям уголовного кодекса. Более жесткая 70-я статья была принята при Хрущеве и называлась "Антисоветская агитация и пропаганда". Она предполагала суровое наказание: лишение свободы на срок от шести месяцев до семи лет. Вдобавок отправляли еще и в ссылку на срок от двух до пяти лет. Если предъявить обвиняемым было нечего, суд мог удовлетвориться просто ссылкой. Антисоветская пропаганда признавалась "особо опасным государственным преступлением".
При Брежневе, 16 сентября 1966 года, указом президиума Верховного Совета РСФСР в уголовный кодекс ввели статью 190-ю, более мягкую, которая устанавливала уголовное наказание "за распространение в устной и письменной форме заведомо клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй". Наказание - лишение свободы до трех лет или исправительные работы до года, или штраф до ста рублей. По этой статье сажать можно было кого угодно.
Обвиняемых по 70-й и 190-й статьям чекисты посылали на экспертизу в Институт психиатрии имени В. П. Сербского. За двадцать пять лет экспертизу прошли триста семьдесят человек, обвиняемые по этим двум статьям.
Если врачи соглашались с представителями КГБ, то вместо суда обвиняемого отправляли на принудительное лечение. Условия содержания в таких медицинских учреждениях были столь же суровыми, как и в местах лишения свободы. Принудительные медицинские процедуры - мучительными и унизительными. А для КГБ было удобнее объявить человека шизофреником, чем судить как врага советской власти.
Сколько же в стране было диссидентов, с которыми сражался огромный аппарат госбезопасности?
В 1976 году отбывал наказание 851 политический заключенный, из них 261 человек сидели за антисоветскую пропаганду. В стране насчитывалось 68 тысяч (!) "профилактированных", то есть тех, кого вызывали в КГБ и предупреждали, что в следующий раз они будут иметь дело со следователем, им будет предъявлено обвинение, а за этим последует суд и лагерь.
Предупреждено, - докладывал председатель КГБ Центральному комитету партии, - появление тысячи восьмисот антисоветских групп и организаций с помощью агентуры. Иначе говоря, в стране тысячи людей готовы были выступить против советской власти.
Но Советский Союз разрушили отнюдь не либерально настроенные диссиденты, они были малочисленны и не имели большого влияния на общество.
В значительно большей степени многонациональное государство подрывали крайние националисты, занимавшие все более крупные посты в партийно-государственном аппарате.
В семидесятые годы появилась и окрепла группа, которую в служебных документах КГБ именовали "русской партией" или "русистами" (малообразованные сотрудники 5-го управления КГБ, видимо, не подозревали, что русисты - научное понятие, обозначающее специалистов по русской литературе и языку).
В "русскую партию" вошли люди, считавшие, что в Советском Союзе в угоду другим национальностям ущемляются права русских. В этой группе были люди, искренне переживавшие за Россию ученые, писатели и художники, выступавшие против запретов в изучении отечественной истории и культуры. Но тон задавали партийные и комсомольские функционеры, которые считали себя обделенными в смысле постов и должностей.
К началу семидесятых годов в "русской партии" стали заметны последовательные антикоммунисты, те, кто отвергал не только октябрьскую, но и февральскую революцию. Они считали, что 1917 год устроило мировое еврейство, чтобы уничтожить Россию и русскую культуру.
Многие активисты этого движения выросли на откровенно фашистской литературе, скажем, на "Протоколах сионских мудрецов", которые были признаны фальшивкой повсюду, кроме нацистской Германии, где вошли в основной арсенал пропагандистской литературы. Через несколько десятилетий после разгрома нацистской Германии "Протоколы" начали активно распространяться в России.
Они объединялись в тесные группы, создавая своеобразные масонские ложи, куда чужих не пускали. Такими масонскими ложами стали в семидесятые годы редакции некоторых литературных журналов и книжных издательств, где печатали и издавали только своих. Они отвлекали от обсуждения жизненно важных проблем страны, оказавшейся в бедственном положении. Они занялись увлекательным делом: выяснением, кто из деятелей нашей истории был евреем и масоном. Попутно людям втолковывали, что диссидент, либерал, демократ, пацифист, еврей не может быть русским патриотом.
Партийный аппарат и КГБ не знали, как быть с этим флангом. Критиковать не хотелось - вроде как свои. По рукам били только тех, кто выходил за рамки. Наказывали тех, кто пытался создать нечто вроде организации, и тех, кто говорил, что Брежнева нужно убрать из Кремля, потому что "у него жена еврейка". Нападки на генерального секретаря не прощались.
А в союзных и автономных республиках внимательно следили за тем, что происходит в Москве. Если одним можно прославлять величие своего народа, своего языка и своей культуры, то и другие не отстанут.
Эти настроений подтачивали единство государства. Советский Союз разрушили откровенный национализм и то, что именуется застоем.
В. Козлов справедливо пишет о "социальной нежизнеспособности "застоя" как формы правления и образа жизни", о том, что общество разлагалось и страна зашла в тупик.
Все мерзкие пороки власти, которые в наше время стали явными, появились еще при социализме.
При Брежневе высокопоставленные чиновники стали часто (и не по делам службы!) ездить за границу, посылали туда своих детей учиться и работать, с видимым удовольствием приобщались к материальным достижениям современной цивилизации, старались обзавестись ее благами.
В Подмосковье строились роскошные по тем временам дачи, на улицах Москвы появились новенькие иномарки. Чиновная знать охотилась за модной живописью и антиквариатом. Наступил момент, когда вся советская элита практически перестала работать и занялась устройством своей жизни.
- За что все начальники любили Брежнева? - рассказывал мне один из высокопоставленных сотрудников аппарата ЦК. - При нем можно было наслаждаться жизнью и не работать. Не охота на работу ехать, позвонишь руководителю секретариата: меня сегодня не будет - и отдыхай. Брежнев никогда за это не наказывал.
За счет чего в краях, областях и особенно в национальных республиках устраивались пышные приемы и дарились дорогие подарки? Партийные секретари гуляли не на свою зарплату. На представительские расходы им тоже ничего не полагалось - не было такой статьи, расходов. В партийном бюджете была расписана каждая копейка.
Партийное руководство обкладывало данью хозяйственных руководителей, брали и наличными., и борзыми щенками. Система поборов была вертикальной - от республиканского ЦК до сельских райкомов. Нижестоящие тащили деньги вышестоящим. Вышестоящие брали, чтобы передать еще выше. Но и себя не забывали. В такой атмосфере должности, звания, ордена и даже золотые звезды Героя Социалистического Труда превратились в товар.
В Средней Азии у местных руководителей было по несколько домов и машин, многие построили себе настоящие особняки. А, скажем, в Ташкенте полмиллиона жителей жило в землянках без водопровода и канализации. Местные партийные руководители установили полуфеодальный режим, распоряжаясь крестьянами как рабами. Милиция и прокуратура на местах были ручными, все они были тесно связаны между собой.
Когда социализм рухнул, все это вышло на поверхность. Людям показалось, что все это только сейчас появилось. А это уже давно пронизало наше общество насквозь…
Сегодня многие политологи предупреждают об опасности нового застоя. Сходные симптомы. Главенствует все то же безразличие к людям и уверенность власти, что она сама знает, что и как делать, а от нас она желает слышать только долгие и бурные аплодисменты, переходящие в овацию.
Закрываются каналы обратной связи, которые позволяют обществу сигнализировать о своих бедах и проблемах. Характерно, что разговоры о будущих президентских выборах крутятся вокруг одного вопроса: захочет ли Путин остаться на третий срок? Другие кандидаты в президенты страны не воспринимаются всерьез. Они служат поводом для насмешек или, в лучшем случае, вызывают сочувствие. Самобытные политики с оригинальными взглядами не имеют шансов пробиться…
Впрочем, можно поставить вопрос иначе. А зачем, собственно, нужны другие кандидаты, зачем беспокоиться о появлении нового поколения политиков, если за Путина большинство населения страны готово проголосовать прямо сегодня?
Сила лидера - в том, что его победу люди воспринимают как свою, они сопереживают ему, его успехи и неудачи на президентском посту считают своими успехами и неудачами.
Разве при таком фактически безальтернативном голосовании люди будут считать, что победил тот самый кандидат, которого они вырвали из всех других, всеми силами поддерживали, за, которого агитировали?..
Скорее, можно будет говорить о равнодушии: надо проголосовать, мы проголосуем, но мы ни за что не отвечаем и ни в чем не участвуем, пусть себе начальство старается.
Отсутствие реальной политической борьбы, невозможность изложить свои взгляды укрепляет людей в убеждении, что от них ничего не зависит. Все решается наверху. Зачем в таком случае проявлять инициативу, стараться что-то сделать самим?
Эта пассивность распространяется не только на политику, но и на экономику. Больших ли успехов добьется страна, если ее граждане вообще не желают проявлять никакой инициативы? Если вместо желания что-то делать, копится глухое раздражение и злоба?
Все любят говорить, что история не знает сослагательного наклонения. Не согласен. Эта диктатура изъявительного наклонения не позволяет нам разобраться в собственной истории, понять, что страна могла пойти иным путем.
Мы по-прежнему не знаем своей истории, а многие и не хотят ее знать, потому что открываются довольно неприятные вещи. Например, Геннадий Зюганов неизменно возмущается разговорами о политических репрессиях и говорит, что ему об этом ничего не известно. Это не удивительно.
Через тюрьмы и лагеря прошли многие тысячи политических заключенных. Многие участвовали в репрессиях! На несколько заключенных - конвоир, на несколько десятков - уже подразделение охраны, а еще надзиратели, лагерное начальство, оперативно-чекистская часть, центральный аппарат Главного управления лагерей, ГУЛАГа.
А если еще учесть огромный партийный и государственный аппарат, и их семьи, которые тоже жили неплохо, пока другие сидели? Что же удивляться, если многие кричат: хватит! Уже надоело об этом рассказывать! Так ведь по существу еще ничего и не знаем! Неужели не интересна история родины?
Силовые ведомства успешно сопротивляются рассекречиванию документов. Под руководством академика Яковлева изданы стенограммы пленумов ЦК, которые проходили в 1928–1929 годах. Фантастическое чтение. Вдруг в тексте отточие и пометка: "не рассекречено". Какие же могут быть секреты в материалах пленума семидесятилетней давности? А потом руководители правительства удивляются, что дети плохо знают историю собственной страны!
Учебники, популярная литература, в значительной степени и средства массовой информации заполнены историческими мифами. Мифы живут долго, но от этого они не становятся правдивее… Документы и труды современных историков, изучающих советский период истории, - достояние узкого круга людей. Прочитаете эту книгу - узнаете правду о родной стране.
Леонид Млечин
ВВЕДЕНИЕ
Образованная публика любит жизнеописания вождей и героев. Большие люди вершат большие дела, распоряжаются судьбами миллионов, творят великое благо или великое зло. Кажется, в них (и только в них!) сосредоточена "вся правда" прошлой жизни. Они (и только они!) отвечают за то, что было, и за то, что стало. Мало кому есть дело до "малых сих", способных в лучшем случае беспрекословно следовать предначертаниям очередного политического гения (или идиота!), а в худшем - постоянно путаться у него под ногами, сомневаться, брюзжать, хулить власть и изредка бунтовать. И все-таки в косноязычном бормотании человека с улицы, в угрозах и выкриках, звучащих на площадях, в корявых событиях давнего и недавнего прошлого, гораздо больше смысла, чем это обычно кажется. Правители, которые слишком поздно начинали слушать и слышать голос толпы, те, кто с презрением отворачивался от жаждущего справедливости "простонародья", рано или поздно уходили из Истории "ошиканными и срамимыми" (выражение Н. Г. Чернышевского). А конфликтное противостояние народа и власти, окрашенное в кровавые тона массовых волнений и беспорядков, меняло не только "правила игры", но и приводило к появлению новых форм общественного "сосуществования" и даже формировало в сознании народа и элит новые модели мира.
Так было и после смерти Сталина, когда советское общество охватила беспрецедентная по своему размаху волна массовых волнений, беспорядков, этнических и социальных конфликтов. Первый удар по сталинскому "террористическому социализму" нанес "конфликтный социум" ГУЛАГа. Волнения, бунты и волынки 1953–1955 гг., в которых принимали участие все категории заключенных, обнажили перед преемниками Сталина рассыпающийся фундамент режима, шаткость его краеугольных камней - политического террора и "чрезвычайщины" как инструментов управления, принудительного труда как разлагавшегося "уклада" "социалистической экономики", репрессий и насилия как способов "умиротворения" общества. А вскоре, уже на воле, целый ряд районов СССР превратился в зоны повышенной социальной напряженности. Произошла стремительная "расконсервация" традиционных и появились новые формы и модели массового конфликтного поведения.
В ряде случаев социальные и этнические конфликты 1950–1960-х гг. доходили до кровопролитных столкновений, активным участником которых становилась государственная власть и ее полицейские силы. Наиболее острые и болезненные конфликты имели место в районах массовой миграции населения и индустриального строительства, а также на Северном Кавказе и в Закавказье, но в ряде случаев волнения или их отголоски докатывались до центральных районов страны, крупных городов, столиц союзных и автономных республик. Высшей точкой глубокого конфликта между населением и властью, пиком народного недовольства политикой Хрущева стало стихийно вспыхнувшее летом 1962 г. городское восстание в Новочеркасске. Для его подавления растерявшиеся и упустившие инициативу коммунистические правители ввели в город войска и отдали приказ стрелять по толпе. В ходе событий несколько десятков человек было убито и ранено.
События в Новочеркасске можно считать своеобразным рубежом, после которого волна кровавых и массовых столкновений народа и власти постепенно пошла на убыль. В 1963–1967 гг. еще фиксировались отдельные рецидивы волнений, при подавлении которых власти применяли оружие. Но, начиная с 1968 г. и вплоть до смерти Брежнева (1982 г.), оружие не применялось ни разу. В 1969–1976 гг. КГБ СССР вообще не зарегистрировал ни одного случая массовых беспорядков. Другими словами, брежневский режим научился обходиться без применения крайних форм насилия и, как правило, гасил периодически вспыхивавшее недовольство без стрельбы и крови.
Вряд ли можно считать, что причина этого кроется исключительно в профессионализме сотрудников КГБ и политической мудрости партийных комитетов в центре и на местах. Объяснение все-таки следует искать в общих социально-политических факторах, позволивших советскому руководству выбраться из глубокого кризиса, поразившего хрущевское общество в конце 1950 - начале 1960-х гг., и остановить стихийную волну городских беспорядков, погромов, этнических конфликтов, коллективных драк, все чаще перераставших в столкновения с представителями власти.