- Спасибо, что не бросила меня в трудную минуту. Я очень ценю твою помощь. - У двери Ким обернулся и с усмешкой добавил: - А знаешь, с подарками Дорис и несколькими бутылками из винных погребов Нинта мы, похоже, будем выглядеть вполне прилично.
Дом на Честерфилд-стрит, в котором Франческа проводила основную часть года, был Лондонской резиденцией графов Лэнгли уже более шестидесяти шести лет. Его приобрел в 1890 году прадедушка Франчески, девятый граф в династии. Он купил дом у друга, который слишком часто и безрассудно играл на скачках и которому постоянно и крупно не везло. В конце концов он оказался на грани разорения, и граф, с присущей ему щедростью, усиленной желанием вытащить друга из крайне затруднительного положения, заплатил за дом такую непомерную сумму, что эта история вошла в семейные анналы под названием "безумство Тедди". Но в конечном счете оказалось, что граф сделал очень выгодное вложение: за прошедшие годы стоимость дома возросла в несколько раз.
Дом, типичный для района Мейфэар, стоял в ряду почти одинаковых особняков, высокий и узкий, со сравнительно простым с архитектурной точки зрения фасадом. Внутри дом был гораздо больше, чем казался снаружи. Он был очень хорошо спроектирован. Особенно впечатляющими выглядели комнаты на первом этаже - с высокими потолками, широкими окнами и прекрасными каминами, облицованными мрамором или мореным дубом. Комнаты на втором, третьем и четвертом этажах были значительно меньше, но даже в них был какой-то неповторимый шарм.
Просторная гостиная, уютная библиотека со стеллажами книг вдоль всех стен и столовая переходили в небольшой квадратный холл, из которого на верхние этажи вела красивая старинная лестница с резными дубовыми перилами. За столовой была большая кухня, старомодную меблировку которой Франческа привела в некоторое соответствие с современными стандартами, купив плиту фирмы "Ага" и холодильник. Впервые увидев их, граф осторожно высказался по поводу того, что эти предметы не соответствуют общему интерьеру и не сочетаются с мебелью. С гордостью глядя на свои приобретения, Франческа подняла бровь и ответила: "Зато они работают, папа". Определив по тону дочери, что дальнейшие дискуссии по этому вопросу бессмысленны и даже небезопасны, граф предусмотрительно ретировался в библиотеку. На следующий день он отбыл в Йоркшир. Изменения в кухне были только частью программы обновления дома, которую Франческа наметила и успешно осуществляла, невзирая на протесты отца. Граф считал планы дочери наполеоновскими по размаху и разорительными с финансовой точки зрения.
Всю свою сознательную жизнь отец Франчески Дейвид Каннингхэм, одиннадцатый граф династии Лэнгли, старался свести концы с концами. Еще в юном возрасте он пришел к мудрому выводу, что он не сможет восстановить то весьма солидное состояние, которое его дедушка, девятый граф Лэнгли, растратил на веселую жизнь. А именно так жил беззаботный круг аристократов, близких к дому Марлборо, пытаясь угнаться за принцем Уэльским Эдвардом Альбертом. Это привело к разорению нескольких благородных домов Англии. Если девятый граф и не полностью разорил семейство Лэнгли, то уж, по крайней мере, приложил немало усилий к тому, чтобы пробить серьезную брешь в их несметном богатстве. Умер он в возрасте пятидесяти пяти лет в объятиях прелестницы двадцати одного года от роду.
Отец Дейвида, девятый граф династии Лэнгли, с огромным энтузиазмом взялся за сложную задачу пополнения изрядно опустошенных семейных сундуков. К сожалению, нельзя сказать, что ему сопутствовал успех, но в какой-то мере ему удалось залатать брешь в бюджете. В конце жизни он впутался в финансовую авантюру, сулившую на первый взгляд огромные барыши. Граф рассчитывал, что благодаря ей сумеет возродить семейное богатство, так безрассудно промотанное его отцом. Провал авантюры потряс его до глубины души и навсегда лишил желания заниматься делами, которые могли угрожать благосостоянию и будущему семьи. Он заклинал Дейвида от подобного рода сомнительных начинаний и умолял сына сохранить то, что они имели. Десятый граф Лэнгли, от природы лишенный склонности к авантюрам, особенно сопряженным с финансовым риском, с готовностью последовал совету отца и никогда не нарушал данного в юности обещания.
Связанные с похоронами расходы, содержание огромного поместья в Йоркшире, образование Кима и Франчески, поддержание достойного их происхождения уклада жизни - все это постепенно уменьшало и без того скудные денежные ресурсы семьи. Однако, испытывая большие денежные затруднения, Дейвид Каннингхэм оставался крупным землевладельцем. Он владел огромными угодьями плодородных сельскохозяйственных земель, лесами и парковыми зонами в Йоркшире. Смехотворность ситуации усугублялась тем, что он при самом большом желании не мог продать ни акра из принадлежавших ему земель, равно как и другой собственности семьи - замка Лэнгли, жилых и подсобных строений фермы, дорогостоящей старинной мебели, георгианского серебра и великолепной коллекции картин, многие из которых были созданы великими английскими художниками. Хотя в коллекции Лэнгли были пасторальные пейзажи Констебля и Тернера (этот непревзойденный мастер акварели был представлен также несколькими морскими пейзажами), она была знаменита, прежде всего, великолепными работами таких прославленных и неподражаемых портретистов, как сэр Питер Лейли, сэр Джошуа Рейнолдс, Томас Гейнсборо и Джордж Ромни. Это были портреты в полный рост и в натуральную величину представителей династии Лэнгли, мастерски передававшие утонченность и элегантность изображенных на них людей. Однако условия наследования коллекции Лэнгли, земли и других видов собственности исключали возможность их продажи. Хотя в любом случае граф, от рождения наделенный осторожностью и связанный данным отцу обещанием, никогда не позволил бы себе разорять родовое гнездо. Он хотел сохранить собственность семьи для новых поколений Каннингхэмов.
И поэтому в Киме и Франческе с самого раннего возраста воспитывалось понимание того, как велика их личная ответственность за высокое имя семьи и наследие предков. Весь уклад их жизни был продиктован необходимостью экономии во всем и на всем. Слово "бережливость" стало символом их юности, а умение создавать видимость полного благополучия при почти нищенском бюджете так вошло в их плоть и кровь, что стало второй натурой.
Главной задачей было поддержание в приличном состоянии поместья в Йоркшире, родового замка и фермы. На это уходили почти все деньги. Все остальные траты не поощрялись. Совершенно непозволительной роскошью граф считал ремонт дома на Честерфилд-стрит, невзирая на разумные доводы Франчески. К 1955 году он был в таком плачевном состоянии, что почти не подлежал ремонту.
В начале января этого года, за три месяца до дня рождения Кима (ему исполнялся двадцать один год), отец объявил, что намерен устроить в марте большой званый ужин по этому поводу в замке Лэнгли. Он объяснил также, что намерен вести в этом знаменательном и важном в жизни семьи году, когда его единственный сын и наследник достигает совершеннолетия, гораздо более насыщенную, чем обычно, светскую жизнь в Лондоне. Словом, граф недвусмысленно дал понять, что собирается ввести Кима в светское общество Лондона со всеми подобающими его происхождению церемониями. Планы отца в отношении Кима никак не вязались с плачевным видом их лондонского дома, и Франческа начала новую бурную кампанию за его спасение. К ее удивлению, граф остался совершенно равнодушен к ее просьбам. Рассерженная Франческа без обиняков заявила отцу, что это несправедливо по отношению к Киму, на что он лишь пожал плечами и заявил со своей обычной твердостью, что мнение дочери по вопросу ремонта дома его не интересует и он запрещает ей когда-либо возвращаться к этой теме. Именно тогда Франческа решила взять это дело в свои руки, невзирая на позицию отца и его возможную реакцию на ее поступок.
По наследству от матери Франческе досталось кольцо с бриллиантом, которое передавалось в их семье из поколения в поколение. В течение многих лет оно лежало в сейфе в лондонском банке вместе с другими драгоценностями и диадемой с бриллиантами семнадцатого века, украшавшей головку очередной графини Лэнгли во время особо важных приемов в Вестминстерском аббатстве. Франческа отнесла кольцо ювелиру, который тут же предложил за него тысячу фунтов. Франческа рассчитывала на большую сумму, но, поскольку у ювелира была безупречная репутация, она без колебаний приняла его предложение.
Узнав о решительном и беспрецедентном поступке своей восемнадцатилетней дочери, граф был возмущен до глубины души, как, впрочем, она и ожидала. Однако кольцо принадлежало Франческе лично, а не являлось частью неприкосновенного наследства Лэнгли, поэтому он мог лишь высказаться по этому поводу. Наконец убедительные доводы дочери и ее последовательность в достижении своей цели несколько смягчили сердце графа. Франческа понимала, что ее дерзкий поступок заставил отца усомниться в том, насколько велик его авторитет в ее глазах, и у нее хватило проницательности и такта обратиться к графу с просьбой разрешить потратить вырученные деньги на ремонт дома, являвшегося его собственностью.
Граф дал свое благословение, хотя и считал поступок Франчески сумасбродным. Впоследствии он вынужден был признать, что жест Франчески был трогательным и достойным восхищения. Ким был с самого начала тронут бескорыстием сестры и, зная ее упорство, даже не пробовал протестовать (тем более что к тому времени все равно было уже поздно). Он горячо поблагодарил Франческу и с тем же энтузиазмом и энергией, что и она, занялся вопросом реконструкции дома.
Денег едва хватало, но Франческа распределила их очень разумно и практично. Сначала отремонтировали крышу и покрасили стены снаружи, затем провели новую электропроводку. Внутри дома стены отштукатурили только в тех местах, где это было совершенно необходимо. Оставшиеся деньги были потрачены на то, что Франческа назвала "косметическими работами". Истертый паркет в столовой, библиотеке и гостиной перебрали и отполировали. Большие ковры в спальнях и кабинете на втором этаже очистили они сами жидкими моющими средствами, а шторы и чехлы для мебели сдали в сухую чистку. Франческа выбросила изношенный восточный ковер из столовой, который лежал там со времен "расточителя" Теда, а потом за ним последовали и мебельные чехлы из гостиной. Ковер от Обюссона из этой комнаты она отправила в реставрационную мастерскую, где его вручную почистили и тщательно починили. К удовольствию Франчески, ковер вернулся из мастерской достойным музейным экспонатом, каковым он, по сути, и являлся. Бесценную мебель работы Хепплуайта и Шератона из двух комнат для приемов, которая была семейной реликвией, тоже отреставрировали и вернули к первозданному великолепию.
В целях экономии Франческа и Ким решили своими силами провести покрасочные работы. Несмотря на то что под взрывы дружного смеха они выплеснули друг на друга не меньше краски, чем на стены, с поставленной задачей они справились вполне. Для стен столовой Франческа выбрала насыщенный зеленый цвет оттенка еловой хвои в тон кожаной обивки от Хепплуайта. Двери, перекладины стульев и лепнину она покрасила в белый цвет, создав красивый контраст со стенами.
Гостиная, которая всегда казалась Киму и Франческе мрачноватой, приобрела совершенно иной вид после того, как грязные стены цвета слоновой кости покрасили краской темно-кораллового, почти терракотового оттенка. Кроме краски, Франческа купила только ткани - зеленый бархат тона влажного мха для новых штор и чехлов для мебели в гостиной, белый дамаст для штор в столовой, небольшие отрезы цветного шелка для подушек и новых абажуров для ламп.
У отца Франчески было развито чувство справедливости; увидев результаты труда дочери, он признал, что она сотворила чудо, и его гордости за Франческу не было границ. Фамильные вещи впервые за многие годы приобрели надлежащий им вид, а дом похорошел так заметно, что стоимость его, несомненно, возросла. В результате предпринятых Франческой усилий он стоил теперь гораздо дороже, чем когда-либо. Поскольку дом не был заложен и не являлся частью неприкосновенного наследства, его можно было продать и получить крупную сумму наличными. Графа поразило, насколько практичной и предусмотрительной оказалась его дочь, и он дал себе обещание вернуть ей тысячу фунтов как можно скорее. В мае граф подарил дочери по случаю девятнадцатилетия золотое ожерелье филигранной работы с топазами, которое было изготовлено ювелиром для шестой графини Лэнгли в 1760 году. Однако это ожерелье могло принадлежать Франческе только до его смерти, а затем переходило Киму, поскольку являлось частью неприкосновенного наследства.
Воскресным февральским вечером спустя год после ремонта Франческа стояла в дверях гостиной и улыбалась от удовольствия. Комната выглядела действительно замечательно. Час назад Ким развел в огромном облицованном резным дубом камине огонь: языки пламени весело лизали поленья, а искры красочным фейерверком устремлялись в трубу. Он задвинул шторы, полностью отгородившись от моросящего дождя и сырости холодного вечера, и зажег лампы из китайского жадеита цвета зеленой листвы с абажурами из кремового шелка.
Атмосфера комнаты была очень располагающей. На прекрасной старинной мебели играли веселые отблески пламени. Коралловый цвет стен прекрасно оттенял классические раскладные столы Хепплуайта, большой книжный шкаф от Шератона из красного дерева с инкрустацией из древесины фруктовых пород со стеклянными дверцами и идиллические пейзажи Англии, выполненные в голубовато-зеленых тонах. Они приобрели особую прелесть после того, как Ким сам поработал кистью и обновил позолоту их массивных деревянных рам. Зеленый бархат штор каскадом спадал на пол, закрывая три больших красивой формы окна. Насыщенная зелень бархата придавала комнате особую прелесть. На диванах в живописном порядке были разбросаны кремовые, коралловые и голубые подушки, которые Франческа сделала сама из остатков шелка. В отблесках пламени камина мейссеновское и ведгвудовское стекло из коллекции ее прапрабабушки отбрасывало причудливые пляшущие отражения на мебель.
Еще один восхищенный взгляд на комнату - и Франческа поспешила к камину, чтобы подбросить в него дров. Попутно она поправила шторы, проверила сигаретницы и вернулась в столовую закончить сервировку стола, которую начала чуть раньше. Из старинного буфета Франческа достала четыре белые льняные салфетки, несколько серебряных пепельниц, наборов для приправ, стаканы для вина и воды. Проворно двигаясь, она расставляла их на длинном овальном столе. Закончив работу, Франческа отступила на несколько шагов, чтобы оценить результаты своего труда, и остро почувствовала, как не хватает в центре стола букета. Однако цветы в это время года были слишком большой роскошью для их скромного бюджета, да и стояли они недолго, поэтому Франческе пришлось удовлетвориться двумя серебряными канделябрами на четыре свечи каждый, которые выглядели очень элегантно с длинными белыми свечами. Внутренне она признала, что накрытый стол имел совершенно законченный и изысканный вид.
Франческа повернулась, чтобы идти в кухню как раз в тот момент, когда в комнату, мурлыча что-то себе под нос, вошел Ким. Он остановился, удивленно присвистнул, схватил сестру за руку и полуобнял ее.
- Ты выглядишь потрясающе, старушка. - Отступив на шаг, он еще раз окинул Франческу восхищенным взглядом.
- Спасибо. Тебе не кажется, что я слишком вырядилась? - обеспокоенно спросила она.
- Нет, и кроме того, я уверен, что Катарин тоже будет нарядно одета.
Ким еще раз одобрительно посмотрел на улыбавшуюся Франческу. Под его взглядом она повернулась на высоченных тонюсеньких каблуках своих любимых элегантных туфель из черного шелка самой последней итальянской модели. Дорис купила их в Риме и привезла Франческе в подарок на Рождество. Туфли как нельзя лучше подходили к выбранному ей наряду - серой шерстяной блузке с длинными рукавами и вырезом лодочкой и серебристо-серой юбке колоколом из тафты, которую она сшила сама. Она красиво лежала на нижней юбке из холста и тюля, собственноручно сшитой для нее Мелли и тоже подаренной к Рождеству. Такие нижние юбки были последним писком моды, и Франческе очень нравился создаваемый ими летящий силуэт, так как она считала, что он помогает скрыть дефект ее ног, которые казались ей чересчур худыми.
Повернувшись перед братом еще раз, Франческа внимательно посмотрела на него и спросила:
- Ты что-то хмуришься, Ким. Скажи честно, что тебе во мне не нравится?
- Все замечательно, и ты выглядишь просто чудесно, но, знаешь, когда у тебя волосы собраны в эту прическу а-ля Помпадур, твоя шея кажется длиннее, чем обычно. У тебя нет каких-нибудь бус или чего-нибудь в этом роде?
Франческа поднесла руку к шее.
- Нет. Во всяком случае, ничего подходящего. Если только старинное ожерелье. Как ты думаешь, подойдет?
- Это потрясающая идея. Я уверен, что оно идеально дополнит твой облик. О, а сейчас мне нужно бежать, чтобы вовремя забрать Катарин, - добавил Ким, посмотрев на часы.
Они вышли в холл вместе. Ким взял свой старый плащ и направился к парадной двери. Едва открыв, он тут же захлопнул ее.
- Там льет, как из ведра. Я собирался пройтись до театра пешком, но, пожалуй, возьму машину. И зонтик.
Сняв зонт с вешалки, Ким на ходу чмокнул Франческу в щеку, ободряюще улыбнулся и вышел из дома, весело насвистывая сквозь зубы.
Франческа бегом поднялась наверх, в свою спальню, открыла нижний ящик туалетного столика и вытащила потертый черный кожаный футляр, в котором лежало ожерелье прабабушки ее бабушки. Ожерелье было очень хрупким. Франческа с величайшей осторожностью вынула его из футляра, в очередной раз замирая от восхищения перед его изысканной красотой. В замысловатое переплетение тонких золотых цепочек были вставлены топазы густого медового цвета, отбрасывавшие под светом лампы миллиарды сияющих золотистых призм. Да, оно было прекрасно, но для Франчески это ожерелье значило гораздо больше, чем просто красивое ювелирное изделие. Оно было свидетельством неразрывной связи поколений семьи Каннингхэм и доказывало ее собственную принадлежность к клану. Франческа снова почувствовала, что от ожерелья исходит почти живое дыхание истории. Застегнув его на шее, она посмотрела в зеркало и признала, что Ким был совершенно прав. Ожерелье действительно идеально подходило к наряду. Оно стало эффектным завершением ее облика. Поправив непослушный локон, Франческа поспешила на кухню, чтобы завершить приготовления к ужину.