И достоверные сведения, и сохранившиеся стихотворные строки, и легенды, и мифы - все использует автор для создания яркого образа своей героини. Перед нами раскрываются душевные переживания великой поэтессы, бытовые подробности ее жизни, наставничество и творчество, а также необычный женский мир, созданный Сапфо на острове Лесбос.
Содержание:
Сапфо, или Песни Розового берега - Ольга Клюкина 1
Глава первая - АПОЛЛОНОВЫ ДЕТИ 1
Глава вторая - АЛКЕЙ И ЭПИФОКЛ 7
Глава третья - ПОД ВЗГЛЯДОМ МНЕМОСИНЫ 15
Глава четвертая - ПЕРВЫЕ "ФАОНИИ": ПРОБА ГОЛОСА 21
Глава пятая - ЧЬИ-ТО ЗАСТЫВШИЕ СЛЕЗЫ 26
Глава шестая - ВАЗЫ ПО ИМЕНИ "ГЛОТИС" 33
Глава седьмая - ТО, ЧТО ВИДЕЛА ТОЛЬКО ЛУНА 41
Глава восьмая - О ГИМЕН, ГИМЕНЕЙ! 47
Глава девятая - ПРОГУЛКИ 54
Глава десятая - ХИМЕРЫ 60
Вместо эпилога - ПАНТА РЕЙ (ВСЕ ТЕЧЕТ) 66
ПОСЛЕСЛОВИЕ 68
Сапфо, или Песни Розового берега
Ольга Клюкина
...Не хочу вина молодого,
И не в нем утомленье духа, -
Ты мне древнего дай, рокового,
Что, как страсть, благородное, сухо.
София Парнок
Глава первая
АПОЛЛОНОВЫ ДЕТИ
С холма, на котором в тени оливкового дерева сидели три женщины, открывался вид на морской залив.
В лучах закатного солнца море казалось розовым и напоминало необъятную чашу вина, разбавленного водой. От одного этого вида можно было слегка захмелеть.
Сапфо попыталась сквозь приятную вечернюю дремоту вспомнить, кто из поэтов первым назвал море "винно-цветным", но не смогла.
Кажется, все-таки Гомер. Но, может быть, кто-то и до него, еще раньше?
Впрочем, она не очень старалась, потому что в глубине души всегда была убеждена, что самые лучшие строки, мелодии, скульптуры, вазы на самом деле создавались не людьми, а богами, и потому не так уж важно, кто первым из смертных произносит слова, или в чьей руке оказывается резец.
Почти что не важно...
Наверное, именно поэтому Сапфо никогда не возражала тем, кто говорил, что у нее есть "дар божий".
Все правильно, ведь не ее же собственный дар, а божий - подаренный щедрыми богами.
Вот только за что? И почему он достался именно ей, обыкновенной женщине, родившейся на острове Лесбос?
Это для Сапфо всегда оставалось непостижимым и таинственным.
Впрочем, почему-то находились завистливые люди, не понимавшие, почему Сапфо с такой спокойной улыбкой, слегка склонив голову, обычно молча выслушивала в свой адрес самые горячие похвалы, никогда не прерывая говорящих. И потом еще даже упрекали ее в излишней гордости.
Мол, эта женщина не обладает ни каплей природной скромности и нарочно делает все возможное и невозможное, чтобы молва о ней, подобно искрам на ветру, разносилась по всему свету.
И чуть ли не сама, своими собственными губами, раздувает костер славы, который вот уже много лет подряд не только не гаснет, но разгорается все ярче и ярче.
Ну и пусть - все равно тех, кто ее искренно любит, всегда было и есть гораздо больше.
Таких людей даже не надо далеко искать - сейчас достаточно просто слегка повернуть голову в сторону подруг, сидящих рядом на холме.
– Как же нам повезло, что мы родились в таком благословенном месте, как остров Лесбос, - первой подала голос женщина по имени Дидамия, тоже не отрывавшая взгляда от морского горизонта и сосредоточенно думавшая о чем-то своем.
– Повезло, наверное... - эхом отозвалась Сапфо.
– Да нет же, я говорю совершенно точно, - с готовностью пояснила Дидамия. - Недавно я видела у одного мореплавателя карту мира - ее составил кто-то из великих мужей, а остальные, особенно торговые люди, срисовали для себя и уже начали вовсю пользоваться. Так вот, там ясно видно, что вокруг нас и лежащих за морем стран, по краям земли, совершенно ничего нет, кроме безводных, кишащих змеями песчаных пустынь, непроходимых болот и холодных морей. А Лесбос находится как раз в самом центре мира.
– Представляю, какой там, на краю, мрак и ужас, - тут же передернулась, как от озноба, третья из подруг по имени Филистина - на редкость чувствительная, белокожая красавица. - Зато мы, благодаря нашим богам, можем наслаждаться солнцем, морем, цветами. Но вдруг все же там, среди пустынь, тоже живут какие-нибудь люди? А среди них - есть несчастные, корявые от холодов или ужасающей жары женщины и маленькие девочки?
– Не знаю, - пожала плечами Сапфо. - А вот моя Сандра уверяет, что на самом краю земли живут народы, которые не менее счастливы, чем мы, хотя они тоже ничего не знают о нас.
– Она имеет в виду страну Гипербореев? Лежащую там, откуда дует северный ветер Борей и куда никто из местных до сих пор не смог попасть? - деловито уточнила Дидамия (у нее очень сильно была развита тяга к знаниям в самых различных областях - от медицины до географии и астрономии). - Конечно, я тоже слышала и читала, что пока только Аполлон Дельфийский видел народ, пребывающий в вечном блаженстве, у которого вообще не случается никаких несчастий...
- Нет, - сказала Сапфо. - Сандра рассказывала, что видела во сне, или не знаю точно, как называются ее странные видения, неведомых людей, которые живут в тех краях, где солнце только-только начинает свое ежедневное восхождение на небо. Она говорит, что там у женщин тоже есть роскошные одеяния, богатые украшения, повозки и многое другое, как и у нас.
– Ты слишком уж веришь тому, что говорит твоя Сандра, - неодобрительно заметила Дидамия. - Конечно, я не спорю, что она иногда умеет предсказывать будущее, а порой прочитывать прошлое, но вовсе не стоит все ее прорицания толковать буквально, ведь все же Сандра не настоящая пифия, и тем более - не ученый, не...
– Ах, иногда, когда Сандра начинает рассказывать свои очередные фантазии или вещие сны, у нее бывает такое лицо, что я просто ее боюсь, - вдруг перебила на полуслове подругу Филистина. - Ты только не обижайся на мои слова, Сапфо, я ведь тоже очень люблю Сандру, но это правда.
Сапфо с интересом на нее посмотрела - нет, Филистина сейчас нисколько не шутила и была совершенно серьезна и даже печальна.
– Правда, Сапфо, я никогда тебе раньше не говорила, но в такие минуты я обычно стараюсь просто незаметно уйти, чтобы не видеть глаз нашей Сандры. Они похожи на два факела, зажженных ночью, - продолжала Филистина. - Мне кажется, что в такие моменты глаза у Сандры даже становятся ярко-желтого цвета, хотя обычно они у нее темные и какие-то туманные. Ты не замечала?
– Замечала, - улыбнулась Сапфо. - Кстати, Сандра видела во сне, что у тех мужчин и женщин, про которых я сейчас говорю, тела и лица покрывает желтая кожа и очень большие веки, так что для взгляда остаются лишь совсем узкие щелки.
– Наверное, они сощуривают глаза оттого, что находятся слишком близко к солнцу и им трудно на него глядеть, - тут же выдвинула научное предположение Дидамия. - И цвет лица желтый по той же причине. Хорошо еще, что солнце не обугливает их кожу и не прожигает насквозь души, как, я слышала, уже приключилось с некоторыми варварами из далекой Ливии, где живут только лишь черные, как уголь, людоеды.
– Погоди, это как? Так, что ли? - вдруг засмеялась Филистина, оттягивая пальцами края век к вискам, и Дидамия тут же последовала ее примеру, воскликнув:
– Ну, конечно, я всегда знала, что Сандра просто любит иногда над нами пошутить! Ха, да ведь через такие узкие щелочки ничего толком и не видно, все сразу же расплывается.
– Я же говорю - бедные! Ведь даже если они и живут у подножия дома солнца, то все равно не могут ясно видеть вокруг себя всего, что на радость людям сотворили вечные боги. Ах, как же это грустно... - снова вздохнула Филистина, и Сапфо невольно улыбнулась, оглянувшись на подругу.
Она знала, что настроение у Филистины имело странное свойство меняться в течение дня и двигаться почти точь-в-точь по ходу движения солнца на небе.
Утром Филистина всегда просыпалась веселой, пела песни, аккомпанируя себе на лире, и щебетала, как птичка, после полудня она становилась спокойной и уравновешенной и высказывала самые свои мудрые замечания, вечером на женщину нападала неизменная печаль, а ночью она запросто могла и всплакнуть в подушку, в которую для более крепкого сна были зашиты ароматные листья лаванды.
Но зато новое утро Филистина всякий раз встречала в таком превосходном настроении, что нередко начинала тихо петь, еще лежа в постели, и чаще всего это были песни на стихи Сапфо.
А так как сейчас был уже вечер, то робкие вздохи Филистины не могли Сапфо слишком сильно удивить.
Причем природная скромность не позволяла этой загадочной голубоглазой женщине с очень светлой кожей, напоминающей паросский мрамор, навязывать свои печальные мысли окружающим, и она была готова подолгу терпеливо дожидаться, когда о причинах ее затаенной грусти кто-нибудь спросит сам.
– О чем ты сейчас думаешь? - привычно спросила Сапфо у подруги, снова переводя взгляд на море, - в него сейчас словно невидимой струйкой кто-то подливал вино, и море на глазах меняло цвет, становилось все более алым и даже приобретало какой-то неуловимый кровавый оттенок.
Может быть, к непогоде, к сильной буре?
Или просто потому, что неудержимо приближалась осень, перекрашивая в пурпурный цвет листья на деревьях, по-новому расцвечивая траву, небо, море?
Сапфо улыбнулась про себя, вспомнив, что подобная краска для тканей и шерсти как раз изготавливается из одного вида мелких, пурпуроносных улиток, то есть другими словами - берет свой цвет из моря.
"Надо будет как-нибудь обсудить это с Дидамией, - подумала Сапфо, - Но только не сейчас. Нет, не сейчас..."
А потом, без всякого перехода, Сапфо вспомнила о своей Сандре, которая в такие вечера чаще всего была с ней рядом.
Почему-то Сандра, крайне чувствительная к движениям ветров, перемещениям небесных светил и вообще ко всем переменам в природе и жизни, сегодня с утра была в отвратительном настроении - уединилась от подруг, не желая ни с кем разговаривать (даже с Сапфо!), отказалась от еды и прогулок.
Увы, наверняка Сандра появится теперь в обществе не раньше чем через два или три дня, а все это время будет сидеть взаперти и находиться во власти терзающих ее душу непонятных, тревожных видений.
Сапфо знала, что в такие дни лучше всего оставлять подругу в покое и не досаждать ей.
Но как же Сандра, бедняжка, сама в эти периоды мучилась и изводилась - появлялась потом похудевшей, бледной, со странным, решительным блеском в глазах.
Лишь терпеливое, мудрое время и заботливое внимание подруг постепенно возвращали Сандру к прежней жизни.
Сапфо часто думала про себя: если боги кого-то щедро наградили, то Сандру; похоже, все-таки наказали, заставив улавливать любые, в том числе и самые грозные предупреждения небесных правителей.
Впрочем, порой ведь и счастливые тоже - нет смысла все видеть в чересчур мрачном свете.
- Пока я смотрела на море и говорила с вами про другие страны, почему-то вдруг снова вспомнила про нашу маленькую Тимаду, - сказала Филистина, поворачиваясь к Сапфо. - Наверное, тот ужасный человек, который стал причиной ее гибели, до сих пор спокойно продолжает плавать на своем корабле по морям, останавливаясь то на одном, то на другом острове и соблазняя молоденьких девушек. И он вовсе не догадывается о том, что пепел от маленькой Тимады давно развеялся в воздухе и лишь остатки его хранятся на дне погребальной амфоры. Но даже если до него донеслась частица пепла по ветру и просыпалась на его голову, - тот ужасный человек все равно навряд ли догадался, что это - все, что осталось от красоты нашей маленькой Тимады...
- Не волнуйся - боги накажут его по заслугам, - сразу же сделалась серьезной Дидамия, которая, кстати говоря, слыла одной из самых лучших наставниц в школе для девочек. - Как уже наказали и саму Тимаду за ее неразумность и невоздержанность. Разве не так?
Филистина на это ничего не ответила и только посмотрела на подругу с молчаливым упреком. Но даже черные ресницы, обрамляющие очень светлые, ясные глаза Филистины, сразу же сделались похожими на колючки - она терпеть не могла, когда кто-нибудь пренебрежительно отзывался о Тимаде.
Ведь добрая память да горстка пепла - все, что теперь осталось от этой девушки, родившейся, судя по всему, вопреки воле богов и слишком рано оставшейся без матери. Она совсем недолго была счастливой, обретя любимых подруг в кругу Сапфо, и потому чересчур несправедливо, слишком жестокосердно...
– Да нет, я просто имею в виду общую идею справедливого возмездия, - сразу же постаралась смягчить свой приговор Дидамия. - Лично я почему-то нисколько не сомневаюсь, что от соблазнителя Тимады тоже уже остались лишь кости, начисто обглоданные рыбами. Ты когда-нибудь видела такие кости, похожие на детские игрушки, - их порой после сильной бури выбрасывают волны на берег?
– Да, - еле слышно ответила Филистина.
– Они напоминают, что каждый человек - лишь игрушка в руках богини судьбы Тихэ и всегда находится под присмотром всемогущего Зевса, которого нельзя напрасно гневить, - продолжала Дидамия, следуя своей учительской привычке пояснять другим порой самые очевидные вещи и все расставлять по своим местам. - Там вот, на берегу, однажды я нашла чьи-то начисто отполированные волнами останки и сказала сама себе, что это все, что осталось от мореплавателя, соблазнившего несмышленую Тимаду. С тех пор лично я, Филистина, стала совершенно спокойно вспоминать об истории с Тимадой и советую тебе тоже как можно скорее последовать моему примеру.
- Нет, не могу, - покачала головой Филистина, и на ее ресницах блеснули слезы. - Я пробовала - не получается.
- Наверное, потому что ты слишком любила нашу маленькую Тимаду? - участливо заметила Сапфо.
- Не знаю... Я не задумывалась об этом. Но особенно я почему-то никак не могу забыть, как заразительно Тимада умела смеяться. Помните, ее порой было слышно на другом конце леса? Иногда, когда кто-нибудь из наших девочек начинает вдруг чересчур громко смеяться, я вздрагиваю и потом долго не могу успокоиться. Но с тех пор, хотя прошло уже много лет, я все же никогда и ни у кого не слышала такого смеха. Да, Дидамия, - никогда и ни у кого. Нет, пожалуй, еще только у Фаона, когда он был совсем малышом...
И проговорив это, Филистина чуть ли не с вызовом, снизу вверх посмотрела на Дидамию, которая заметно выделялась среди подруг высоким ростом, физической силой и крупным, почти мужским телосложением. Но было кое-что, чего Дидамия точно не могла спокойно переносить, - это укоризненный взгляд и особенно - слезы хрупкой Филистины.
Сапфо знала, что между этими двумя совершенно разными женщинами были очень непростые, запутанные отношения - то они буквально не могли жить друг без друга, то без видимой причины начинали ссориться, и от этого сами же - страдать.
Причем Дидамия обычно оказывалась в худшем положении: она что есть сил пыталась разыскать причины и следствия случившейся враждебности, разобрать по полочкам все обиды, но Филистина только упорно молчала или плакала, и приходилось дожидаться благословенного утра, когда подругам все же удавалось загладить очередную трещину.
- Да, ведь Тимада сама была еще совсем ребенком, - поспешила на выручку Сапфо. - Девочкой, которая родила ребенка, но при этом в душе все равно не успела превратиться в женщину. Оказывается, такое тоже бывает. Ведь ей тогда было всего шестнадцать... нет, даже пятнадцать с половиной лет...
И все три женщины на некоторое время замолчали, каждая по-своему вспоминая о злополучной истории, когда-то наделавшей в школе Сапфо так много шума.
Тело Тимады - сей прах.
До свадебных игр Персефона
Свой распахнула пред ней
Сумрачный, брачный чертог... -
про себя вспомнила Сапфо первые строки своего давнего стихотворения, которыми она когда-то оплакала Тимаду - последнее, что можно было для нее сделать.
Ведь "маленькая Тимада", как называли эту девушку подруги, до последнего момента скрывала свою беременность и даже пыталась от нее как-то избавиться при помощи специальных отваров из трав и ядовитых, но, к счастью, не смертоносных грибов.
Но потом все же призналась, и первым человеком, который узнал о трудном положении девушки, была как раз ее лучшая подруга - Филистина.
Правда, сначала Тимада без устали твердила всем о том, что случайно повстречала в лесу лучезарного бога Аполлона, который ею страстно овладел, и потом навсегда исчез, наградив девушку поистине неземным наслаждением и богоравным наследником.
И лишь в горячечном бреду, во время родов, Тимада все же проговорилась, что случайно встретилась в лесу с каким-то заезжим мореплавателем, и этот мореплаватель стал ее первым и последним в жизни любовником, и отцом ребенка, и навряд ли он когда-нибудь сам об этом узнает или хотя бы даже случайно вспомнит о мимолетной встрече на залитой солнцем поляне.
Но как бы ни были сердиты некоторые женщины на беспечность Тимады, все же никто не был готов к тому, что это веселое, доброе, неугомонное создание так неожиданно погибнет во время родов.
Девушка, словно жертвенное животное, буквально истекла кровью, которую ничем невозможно было остановить, и угасла прямо на глазах у повивальных бабок и Филистины - то смеясь сквозь слезы, то впадая в продолжительное забытье - видимо, ее организм был еще не готов к такому нелегкому испытанию, как материнство.
Впрочем, юная мать еще успела своей лучшей подруге Филистине, постоянно державшей Тимаду за тонкую, смуглую и невозвратимо слабеющую руку, рассказать и про моряка, и даже дать имя новорожденному мальчику - она попросила непременно назвать его Фаоном.
Филистина так и не успела уточнить, почему подруга выбрала именно это имя - может быть, именно так звали того проклятого моряка, про которого сама Тимада, даже стоя на пороге подземного царства, не проронила ни одного дурного слова, или в честь какого-то другого неизвестного мужчины?
Впрочем, теперь Филистина и про себя, и вслух называла отца Фаона не иначе как "тот самый ужасный человек" и больше ничего не хотела о нем знать.
Упитанного младенца, на которого Тимада только всего один раз успела полюбоваться, сразу же передали пожилой молочнице по имени Алфидия - эта добрая женщина круглый год жила за городом в небольшом добротном доме на краю буковой рощи и держала у себя молочных коз.
А когда Тимада в схватке за жизнь все же оказалась побежденной, женщины пришли к мнению, что мальчик-сирота до своего совершеннолетия должен оставаться на их общем попечении, но вполне может пока жить в доме у Алфидии. Она ни за что не хотела расставаться с ребенком, называя его "своим ненаглядным сынком", и уверяла, что Фаона на старости лет ей наконец-то послали всемогущие боги, как особую награду за безропотно переносимую бездетность.