Хотя, если уж на то пошло, и от отсутствия любви тоже еще никто не умер. Не умерла же сама Катя за те шесть лет? И сейчас не умрет. Нужно пережить всего лишь один день без Сидорова, только один, сегодняшний. А завтра будет другой день. И так ли важно, что вместе с завтра придет необходимость прожить еще один день без него? Все равно и завтра это тоже будет всего лишь один день. И так всю жизнь, до последнего вздоха: всего один день без Сидорова…
Новая работа ничем не отличалась от старой, разве что ассортиментом продукции. Да еще тем, что никто не смотрел на Катерину искоса. Но и друзьями пока еще не обзавелась - лишь четыре дня отработала, еще ни с кем не раззнакомилась. Да и, честно говоря, не хотелось ей новых знакомств, хотелось лишь возродить старое, одно, зато самое главное. Но это было запрещено, об этом нельзя было даже думать. И в такой ситуации смена работы подходила как нельзя лучше - новые люди, новые обязанности.
Не без труда выбравшись из переполненного трамвая, Катя побрела домой. Нужно было зайти в магазинчик на остановке, купить что-то на ужин да на завтрак, но как представила, какая там, должно быть, очередь в преддверии новогодних праздников, не нашла сил и прошагала мимо. Ею владела полнейшая апатия: какая разница, есть ли что-нибудь на ужин? Кажется, в холодильнике завалялась коробочка йогурта. А может, и не завалялась - не ее ли она съела сегодня утром?
Дорожка к дому не освещалась, лишь у подъезда горела одинокая лампочка, выкрашенная почему-то зловещей красной краской. Оскальзываясь на неубранном снегу, Катерина добралась до освещенной площадки. На скамеечке, прилепившейся к бетонному крыльцу, спиной к ней сидел человек. В такую-то погоду. "Камикадзе", решила она, и шагнула под навес.
Из под надвинутой почти на глаза шапки виднелись знакомые глаза. Такие беззащитные без очков, такие родные. Он смотрел на нее, прищурившись. То ли не узнал, то ли просто не нашел, что сказать.
Катя остановилась рядом с ним. Постояла несколько секунд, ожидая, что он скажет. А Сидоров молчал. Смотрел на нее, и молчал. Ни улыбки, ни хоть насмешки какой-нибудь, любого знака, что он узнал ее даже без очков.
Так и не дождалась. Нерешительно присела рядом, кутаясь в высокий воротник. Сидоров по-прежнему не произнес ни слова. Молчала и Катя. Время шло, мимо них в спешке пробегали люди - большей частью в тепло подъезда, но некоторые наоборот выходили на мороз. А они все сидели, не говоря ни слова.
Катерина замерзла. В дубленке-то оно хорошо, тепло, а вот ноги… Сапоги вроде тоже на меху, однако на морозе, без движения, быстро остыли. Да и был ли толк сидеть вот так, мерзнуть. Вроде вдвоем, рядышком, но каждый сам по себе. Нет, как-то все глупо, бессмысленно. Да и какой мог быть смысл, если главное в жизни - одно: чтоб не вскакивал по ночам ясноглазый мальчишечка, не плакал, не звал предавшего его папу.
Она решительно встала и распахнула дверь на плотной пружине. Задержалась на мгновение в последней надежде на то, что он окликнет ее, попросит остаться. Не попросил, так и сидел молча. Ну что ж, так тому и быть. Катя вошла в подъезд, едва успев придержать дверь, чтоб не хлопнула слишком сильно.
Поднялась на лифте на четвертый этаж. Пока возилась с ключами, на лестнице послышались торопливые шаги.
Не обращая внимания на запыхавшегося Сидорова, открыла дверь и вошла в квартиру. Нерешительно застыла на пороге: пригласить, не приглашать? Может, просто оставить дверь распахнутой? Или же, напротив, захлопнуть перед его носом? В конце концов, не он ли совсем недавно не остановил ее на пороге кабинета, когда она уже готова была броситься в его объятия и молить о прощении?
Сидоров не стал дожидаться приглашения. Вошел, закрыл за собою дверь. Катерина застыла в двух шагах от порога, не зная, как реагировать на происходящее. Понимала, что нужно гнать гостя прочь, но даже слова вымолвить не могла. Да что там - повернуться и то боялась. Опасалась встретится с ним взглядом и похоронить благие намерения, с таким трудом выпестованные в себе. Даже раздеться забыла - так и стояла истуканом, чуть ссутулившись.
Он приблизился к ней, прижался, обняв ее за плечи. Катя вздрогнула и еще больше ссутулилась под гнетом собственной вины перед рыжей, перед их с Сидоровым малышом. Почувствовав ее нерешительность и отчужденность, Юра отстранился. Ненавязчиво помог снять дубленку, разделся сам. С сапогами Катерина справилась без его помощи.
На правах хозяйки прошла в кухню, словно демонстрируя, что в комнату ему теперь нельзя, туда можно только самым близким. Сидоров послушно проследовал за нею, устроился на табуретке в уголке. Оба по-прежнему молчали. Они и раньше могли подолгу не разговаривать, чувствуя себя при этом вполне уютно, но сейчас тишина была напряженная, казалось, в любой момент могло произойти что-то очень важное.
Катерина все еще боялась взглянуть в его глаза. Инстинктивно чувствовала опасность, исходящую от него. И совсем неважно было, что опасность угрожала вовсе не самой Кате, а всего лишь счастью рыжей, и, самое главное - благополучию маленького человечка, обладателя доверчиво распахнутых глаз.
Налив воды в новый чайник, который они с Сидоровым еще так недавно покупали вместе, Катя подсыпала сахару в почти опустевшую сахарницу, достала чашки. Пожалела, что от завтрака не осталось грязной посуды - был бы великолепный повод подольше не смотреть в Юрины глаза. В очках они казались такими колючими, без них же стали беззащитными, как у ребенка. Катерина даже поймала в них определенное сходство с глазами того мальчишки с фотографии. Ну да, на кого же еще должен быть похож сын, как не на отца?
Однако поворачиваться все-таки пришлось. Правда, Катя всячески старалась избегать его взгляда, но это не помогло. Стоило ей поставить чашки на стол, как Сидоров тут же взял ее за руку. Сказал требовательно:
- Сядь.
Она почему-то послушалась. Все еще не хотела причинять вреда его семье, и в то же время не могла не подчиниться приказу пусть и бывшего, но начальника. Присела на вторую табуретку, сложила руки на коленях и уставилась в пол, покрытый дешевым красновато-коричневым линолеумом. Ждала, что он скажет. Что вообще он мог ей сказать, что предложить? До конца дней оставаться его любовницей? Быть может, еще месяц назад Катерину вполне устроило бы такое предложение. Да что там - неделю назад она бы не нашла сил отказаться от него, больше того - была бы счастлива уже тем, что Юра не желал ее терять.
Теперь же все было иначе. После его же рассказа о том, как тяжело пережил развод родителей Ольгин сын, она словно прозрела, стала другим человеком. И что бы Сидоров ни предложил ей теперь - получит отказ. Потому что нынче Катю не устраивало положение любовницы. Как не устраивал и другой вариант, о котором раньше могла только мечтать: Юра разводится и женится на ней. Это было бы замечательно, но, увы, абсолютно невозможно. Если ее счастье достижимо только путем несчастья незнакомого ей мальчишки, Катя вынуждена отказаться от мечты, от любви. От себя самой. Только бы его сын спал спокойно. Да и сам Сидоров никогда не задумается о разводе - он ведь так и сказал тогда, в ресторане, что никогда не оставит семью. Нет, это всего лишь Катино воображение разыгралось. Но ведь за чем-то он все-таки пришел…
- Ну что? - наконец-то прервал тягостное молчание Сидоров. - Что будем делать?
Катя даже не посмотрела на него. Недоуменно пожала плечом:
- А что нам делать? Мы, Юра, уже все сделали. Все, что могли.
- Это ты о чем? - на всякий случай уточнил он.
- Обо всем, - усмехнулась она. - Мало мы с тобой дел наворотили?
- А, в этом плане?
На несколько секунд Сидоров притих, словно вспоминая, чего же такого они натворили, потом согласился:
- Ну, если в этом плане… Это точно - наворотили. А, кстати, с чего все началось, ты помнишь?
Катерина вскинулась:
- Вот только не надо делать вид, что ты забыл! С твоей дурацкой сидоровой козы и началось, с чего же еще.
- А, ну да. Как всегда - все начинается с мелочей.
- Вот-вот.
Замолчали. Тем временем закипел чайник, немножко разрядив обстановку. Бросив по пакетику чая в каждую чашку, Катерина налила в них кипятку. Добавила ложечку сахара, тщательно размешала, стараясь по возможности не касаться краев чашки. Сидоров же чай проигнорировал.
- И что дальше? - сказал через несколько минут.
- А что дальше? - удивилась Катя. - Дальше - что имеем.
- А если мало того, что имеем?
Мало. Для Катерины это значило одно - ему не хватает ее, ему мало жены и сына. Но она не позволила сердцу радостно забиться. Сейчас ему мало семьи, потом будет мало любовницы - приведет вторую, третью.
- Придется довольствоваться тем, что есть, - холодно произнесла она. - Человек - такое животное, ему всегда мало.
- Ты прекрасно поняла, о чем я.
- Поняла. И ответила. Еще есть вопросы?
Любовь любовью, но в ее душе накопилась такая усталость от осознания безнадежности, что не хотелось никаких разборок. К чему они, если результат все равно будет отрицательным?
Сидоров вытащил из нагрудного кармана очки, тщательно протер их носовым платком, надел. Внимательно посмотрел на Катерину, только после этого ответил:
- Нет, никаких вопросов. Разве что утверждение.
Катя выжидательно посмотрела на него, и ничего не ответила. Тот продолжил:
- Ты любишь меня.
Хотела бы фыркнуть, усмехнуться, придать лицу выражение беззаботности, да не вышло. Спросила напряженно:
- С чего ты взял? Не люблю, никогда не любила. Неужели ты не понял, что я к сидоровой козе прицепилась, как к единственной возможности порвать с тобой отношения? Нет, Юр, не люблю. Правда не люблю. И…
Не было сил врать. Душа рвалась к нему, но мозг упорно давал команду на ложь. После короткой паузы Катя продолжила:
- И шел бы ты домой, Сидоров. Тебя там ждут. А тут ты никому не нужен. Я не люблю тебя, Сидоров. И ты меня не любишь. Так, встретились после долгой разлуки, ты женат. Во мне ревность взыграла - как так, раньше меня любил, а теперь какая-то рыжая около него вьется. А потом вспомнила, что не любила. Иди, Юра, иди. У меня к тебе никаких претензий, ты, в принципе, неплохой человек. Это я дрянь, знала, что у тебя семья, но тешила самолюбие.
Из всей ее пространной тирады Сидоров выхватил лишь одно.
- Не любишь? Значит, не любишь…
Помолчал немножко. Добавил зло:
- Врешь. Что это, по-твоему?
Достал из кармана склеенный скотчем лист бумаги, тщательно разгладил, положил на стол, припечатав ладонью:
- Что это?
Катерина всмотрелась и, узнав, тут же отвернулась. На листе торопливым почерком было написано: "Прошу… убедительно прошу… умоляю простить меня и любить по-прежнему. Умоляю развестись с рыжей и жениться на мне. В свою очередь клятвенно обещаю с честью нести по жизни фамилию Сидорова, ничем не запятнать гордое звание Вашей законной жены. Кроме того, торжественно обещаю до конца жизни реагировать на прозвище "Сидорова КаЗа" с улыбкой. Целую, люблю, Я".
- С каких пор ты стал рыться в мусорных ведрах? - голос ее дрогнул, чувствовала, что еще чуть-чуть, и она сломается, уже не сможет лгать, и тогда…
- Я бы не стал называть это так, - ледяным тоном поправил Сидоров. - Не по мусорным ведрам, а по корзинам для бумаг, это во-первых. Во-вторых… Я видел, как ты что-то писала, а потом яростно разорвала. Стало очень интересно, не сдержал любопытства. Благо, уборщица по утрам приходит, а не вечером, иначе столь красноречивое свидетельство пропало бы бесследно.
Кате очень хотелось ему возразить, но доводов в защиту собственной позиции не находилось. Разве что совсем уж безнадежный:
- Минута слабости, - произнесла она, не особо надеясь обмануть собеседника наигранным равнодушием в голосе.
- Ну да, я так и подумал, - столь же наигранно согласился Сидоров.
Еще помолчали. Ситуация давно вышла из-под Катиного контроля, что не предвещало ничего хорошего мальчишке с надеждой в глазах.
- Ну ладно, Юр, мы уже все выяснили. Тебе пора.
Тот усмехнулся, не глядя на нее:
- Выгоняешь?
- Выгоняю. Имею право. Здесь пока что я хозяйка.
Сидоров посмотрел на нее упрямо:
- А если не уйду?
Катерина разозлилась:
- Юр, ну хватит, а? Всё уже выяснили: я не люблю тебя, ты не любишь меня. И никто никому ничего не должен. Иди. Пожалуйста, иди.
- С чего ты взяла? - он приподнял брови, и на его лбу образовались две глубокие морщинки. - Положим, с твоей любовью мы разобрались - врешь, любишь. Но почему ты говоришь за меня?
- Потому что ты женат, - отчеканила Катя, глядя ему в глаза. - И тебя ждут дома.
- А, вот оно что, - ей показалось, что Сидоров облегченно вздохнул. - Ну, тогда…
Катерина прервала его на полуслове:
- Тогда тебе пора. Тебя ждут, Юра. У тебя жена красавица, очаровательный сын. Иди. Я не хочу, чтобы она снова искала тебя у меня. Я не люблю, когда со мной разговаривают свысока. Мне не нравится, когда меня упрекают в том, что я забираю отца у ребенка. Я, Сидоров, не желаю больше видеть твою рыжую. Эту глупую бумажку я действительно написала в минуту слабости, а на самом деле я тебя никогда не…
На сей раз ее прервал Сидоров:
- Постой. Что значит: "не желаю больше видеть"? Что значит: "искала"? Она что, приходила к тебе?
Он выглядел настолько уязвленным, что Кате стало обидно.
- Да-да, голубчик, попался - супруге все известно о твоих похождениях. Видимо, она у тебя не последняя дура, раз скрывала это от тебя. И мне не стоило говорить. Но слово не воробей. Да, Юра, твоя рыжая приходила ко мне, устроила допрос по всем правилам. Я, конечно, как могла, отрицала, но она все прекрасно поняла.
Тот едва заметно кивнул, выражая понимание:
- И из-за нее ты…
Катя энергично возразила:
- Нет, Юра, не из-за нее. Из-за вашего с ней сына. На твою рыжую мне плевать, но я не хочу, чтобы твой сын по ночам вскакивал с криком "Папа!", не хочу, чтобы он страдал, как Ольгин - помнишь, ты мне рассказывал. Не хочу.
- Так ты поэтому…
Сидоров вдруг рассмеялся. Странно, нелепо, жестоко, и к тому же в совершенно неподходящем для этого месте. Хлопнул себя по коленке, повторил:
- Поэтому!
Катерина резко прервала его:
- Поэтому. Успокойся. Ты ведешь себя, как красна девица, того и гляди впадешь в истерику.
Тот снова засмеялся. На сей раз его смех показался Кате почти естественным.
- Ох, Катька-Катька…
Как всегда от его "Катька" по ее телу пробежала теплая волна, и в голову закрались совершенно неуместные мысли.
- А знаешь, - он вдруг снова стал серьезным. - Он ведь действительно вскакивает по ночам.
- Кто? - удивилась Катерина. - Ольгин сын? Или твой?
Сидоров улыбнулся:
- Он у нас один на двоих. Ольгу муж бросил, сволочь, а страдает больше всех Ромка. Я его опекаю, как могу, а ему отца подавай.
Катя не поняла:
- А причем тут Ольгин?
- Так другого-то нету!
Он смотрел на нее с таким весельем и задором, что Катя и вовсе запуталась:
- Как же нету, а на фотографии?
- Это Ромка и есть. Ольгин Ромка, мой племянник.
У Катерины словно гора с плеч свалилась. Она обмякла, в носу защипало, глаза немедленно наполнились слезами. У него нет сына, а несуществующего ребенка нельзя сделать несчастным. Ну а жена… Что ж, она ведь сама сказала, что сможет найти другого мужа. Значит, у Кати развязаны руки.
Она посмотрела на Сидорова и несмело улыбнулась. Однако он не ответил на ее улыбку, вдруг посерьезнел:
- Вот только я не понимаю, зачем к тебе приходила Лида.
Катя машинально кивнула, и лишь после этого сообразила: и правда, зачем? Зачем она просила не причинять вреда ребенку, которого нет? Растерянно пожала плечом:
- Наверное, боится потерять тебя. Кому понравится, когда муж заводит любовницу?
Сидоров пропустил ее слова мимо ушей:
- Странно… Это не было предусмотрено контрактом…
- Контрактом? - переспросила Катя. Слово это для нее имело узко направленный характер и могло касаться только работы, а вовсе не семьи. Лишь в последний момент сообразила, добавила с легким вздохом: - А, брачным…
Тот коротко хохотнул:
- Катька, ты неисправима! - и тут же посерьезнел: - Нет, не брачным. Рабочим. Как тебе объяснить? В общем, Лида…
- Рыжая, - вставила Катя, не желая слышать имени соперницы, пусть и законной супруги любимого человека.
Сидоров согласился:
- Пусть рыжая. Так вот, она мне… ну, скажем, не совсем жена.
- То есть?
Он чуть заискивающе улыбнулся: дескать, не стоит обижаться на мою безобидную выходку.
- Понимаешь, она мне нужна была, как якорь. Чтоб не забыть план к чертовой матери, едва увидев тебя.
- План? - растерялась Катерина. - Какой план? Ты о чем?
Юрий немного замялся, чуть скривился, виновато уставившись на собеседницу:
- Ну… это… мести. План мести. Мстить я приехал. Тебе…
- Мстить?!
Кивнул и отвел взгляд в сторону. Резко повернулся к ней, ответил возмущенно:
- Мстить! А ты как хотела? Я ж тебя все это время ненавидел! Мне из-за тебя пришлось уехать в Москву. Думаешь, мне там сильно хорошо жилось? Особенно первое время. Голодный, неприкаянный. Утрирую, конечно - у меня были деньги, я ж на свадьбу сколько откладывал, и вообще собирался своим делом обзаводиться. Но все равно - представляешь, каково одному в чужом городе? Да еще зная, что ты в это время со своим Ковальским…
Упоминание о бывшем муже ее даже не покоробило. Только фыркнула презрительно:
- Нашел к кому ревновать. Неужели ты не понял, что я за него только назло тебе вышла? Если хочешь знать, я вообще за него не собиралась. Уверена была - ты не позволишь. Хотела позлить, а ты взял да уехал. Вот я тебе назло и вышла. Вернее, не столько даже вышла, сколько сходила замуж - мы ж разбежались через три месяца. Да и те три месяца - подвиг. Дурак ты, Сидоров.
Вспомнив прошлое, Катя пожалела себя. Так стало обидно: чего, спрашивается, мучилась? Кому что доказала своим "назло"? Только себе хуже сделала. А все почему? Кто виноват? Сидоров, только Сидоров.
Она встала и прошла в комнату. Села на краешек разложенного дивана, взяла пульт от телевизора, и принялась зачем-то переключать каналы. Юра вслед за нею покинул кухню. Присел рядышком, приобнял ее. Катя не стала отстраняться, но всем своим видом демонстрировала обиду и независимость.
- Я знал, что назло. Но от этого было не менее обидно. Я не хотел делать первый шаг, и от тебя его не дождался. Боялся, что на твоей свадьбе не сдержусь, наделаю глупостей, вот и уехал.
Катерина брезгливо сбросила его руку:
- А теперь приехал мне мстить за это. Хорош!
Тот виновато кивнул.
- И в чем состояла твоя месть? - продолжила она, глядя на экран, но видя там лишь мелькающие картинки.
Сидоров растерялся:
- Так… вот. Узнал, где ты работаешь, договорился с Шоликом об аренде фирмы на месяц-другой - он только обрадовался, незапланированный отпуск зимой.
Из всего сказанного Катерина уловила только одно слово:
- Аренде? Об аренде? Так ты ее не купил?
- Нет, конечно! Зачем она мне нужна - я продуктами питания занимаюсь, зачем мне ваши стройматериалы? Впрочем, можно попробовать, тоже ходовой товар.