Вовка стоял посреди дороги, как оплеванный. Все пространство вокруг него заполонили школьники: мальчишки и девчонки, первоклашки и старшеклассники. Они своеобразной живой рекой обтекали препятствие на своем пути, совершенно не замечая его, игнорируя, как инородное тело. Толкались, смеялись, галдели, хлопали друг друга по спинам новенькими портфелями. А Вовка все стоял и стоял. Ему казалось, что все видели его позор, весь мир смеется над ним. Он ведь так любит ее, а она прошла, не обратив на него внимания, только поздоровалась и тут же забыла о его существовании… Кровь прилила к голове, Вовка не видел, но чувствовал, как горит его лицо. Сердце бешено стучало. Позор, какой позор! Все, одной попытки с него достаточно. Больше он никогда не поставит себя в идиотское положение!
И до самого возвращения Сергея из мест не столь отдаленных Дрибница не виделся с Таней.
А Таня даже не заметила исчезновения из своей жизни Вовки Дрибницы. Да и о каком исчезновении можно говорить? Разве раньше он в ней был?! Нет, не был. Вовка для нее - обычный знакомый, можно сказать сосед, прохожий, каких много вокруг. И к ее жизни он не имеет ни малейшего отношения.
У нее теперь новое увлечение - мальчик Дима из десятого "Б". Летом они оказались вместе в одной компании, дни напролет проводя на пляже. Димка учил ее плавать, подставляя обе руки под ее живот и кружа девочку вокруг себя на ласковой морской волне, при этом украдкой целуя ее веснушчатое плечо. Таня делала вид, что не замечает его уловок, а сама тихо купалась в счастье…
А потом снова в ее жизнь ворвался надоевший до икоты Патыч. Встречал ее, как обычно, около школы, да и увидел, как трогательно Димка поправляет растрепанную резким порывом ветра Танину челку, как привычным жестом забирает ее портфель… Почему-то с этого дня Дима стал сторониться ее. Не объясняя причин, сказал только: "Между нами все кончено".
Зато Патыч не давал проходу. Теперь он не исчезал надолго, как раньше. Если и не встречал у школы, то непременно объявлялся вечером. Танины слова: "Уходи, ты мне не нужен", "Надоел", "Отстань", в расчет не принимались. В надежде избавиться от навязчивого поклонника она уже перестала гулять вечерами, но собачьи прогулки ведь никто не отменял, вечерний моцион с Тимошей - ее прямая обязанность. А стоило ей выйти из подъезда, как Патыч подхватывал непокорную на руки, нес в другой подъезд и не уставал нашептывать такие сладкие слова, обволакивая поцелуями и обещаниями небесного рая на земле. Трехкилограммовая собака не могла защитить хозяйку от посягательств сластолюбца.
Тане, безусловно, надоели бесконечные приставания Патыча. С другой стороны - приятно, черт побери, чувствовать себя любимой! Хотя… Чего уж там, она прекрасно знала цену его любви. И знала, что, стоит только ей сдаться, как Патыча ветром сдует, следа от его любви не останется. И она стойко держала оборону. Не потому, что боялась потерять его, а потому, что не хотела быть очередным номером в его послужном списке.
Друзья уже давно перестали подкалывать Патыча по поводу пробела в череде его побед. Про Таню никто уже не вспоминал. И ничего удивительного, ведь с момента позорного прокола Патыча прошло больше двух с половиной лет. Жизнь текла своим чередом, преподнося сюрпризы. Кто-то теперь марширует по плацу, кто-то уехал на север за длинным рублем, кто-то мотает срок, а кое-кто связал себя узами Гименея под марш Мендельсона. Все забыли о Танином существовании. Все, кроме Патыча.
Два года назад его дико бесил факт, что он не осилил этот бастион. Он поставил себе цель: любой ценой добиться ее, включить в список своих побед. Не может быть, чтобы ему не удалось приболтать малолетку, пигалицу зеленую! Куда она на фиг денется! Неделя-другая и окажется птичка в его гербарии. Не получилось? Вот досада. Ну ничего, он возьмет ее измором. Если надо, он будет обхаживать ее месяц, два…
Обхаживает уже два года. Даже больше. А результат пока нулевой. Иногда так хотелось плюнуть на все и забыть. Подумаешь, прокололся! Ну и хрен с ней, других целок навалом! И уходил, и снимал других соплюшек. Но где-то внутри что-то противненько так ныло, сосало под ложечкой… И он снова караулил у знакомого дома в ожидании, когда Таня поведет собаку на прогулку.
- Ну что тебе еще надо? - белый от злости Патыч готов был убить непокорную девчонку. - Я за тобой уже два года бегаю собачонкой! Смеются все вокруг! Сколько еще ты будешь издеваться надо мной?! Я устал. Понимаешь, я просто устал уже от твоих фокусов. Чего ты хочешь? Чего тебе не хватает?!
Таня выслушала гневную тираду собеседника и совершенно по-детски прыснула в кулачок:
- Да ничего мне от тебя не надо. Патыч, скажи пожалуйста, ты действительно не понимаешь, что не нужен мне, или просто притворяешься? Я ведь тебе уже два года твержу: уходи, отстань от меня. А ты думаешь, что я строю в отношении тебя коварные планы? Нет, Патыч, ты мне действительно не нужен. Уходи, я тебя не держу.
Реакция на ее слова была явно неадекватной: задыхающийся от гнева Патыч размахнулся и закатил ей звонкую пощечину. Ударил со всей своей немалой силы, не учитывая того, что перед ним не женщина даже, девочка, юное эфемерное созданье. Таня отлетела к противоположной стене парадного и больно ударилась спиной. Щека горела, но боли она не чувствовала. Чудовищная волна унижения возмутила, взбесила. Так хотелось уничтожить обидчика, растоптать его человеческое достоинство, причинить боль и физическую, и моральную. Но что она, хрупкая пятнадцатилетняя девочка, могла сделать здоровому двадцатилетнему лбу? Прошипела сквозь зубы:
- Ну что ж, спасибо, милый. Я и раньше тебя не держала, а уж теперь-то ты точно свободен! Если ты надеялся добиться меня таким образом, то ты сильно ошибся. Я такое не прощаю. Пошел вон!
Патыч размахнулся и ударил еще раз:
- Дрянь! Люблю и ненавижу!
Таня промолчала. Глянула уничтожающим взглядом на негодяя и пошла прочь. Патыч, все еще белее мела, догнал, обхватил униженную девочку, словно сам испугался того, что натворил, стал осыпать ее лицо поцелуями:
- Прости меня, детка, прости, я не хотел сделать тебе больно. Я просто сорвался. Прости…
Таня вырвалась из его объятий и вновь попыталась уйти, но опять же была схвачена пылким поклонником:
- Ты ведь сама меня довела! Что тебе еще надо?!
Молча Таня вырвалась из крепких объятий и ушла. На сей раз Патыч не стал ее останавливать.
После этого происшествия Патыч подстерегал Таню у школы каждый день. Молча шел рядом с ней, провожая до дома. И, не произнеся ни слова, непременно оставался один у захлопнувшейся перед его носом двери.
Выждав несколько недель таких молчаливых свиданий, надеясь, что его упорство будет оценено по достоинству, в один из дней нарушил молчание:
- Наверное, теперь ты меня ненавидишь?
Не глядя на спутника, Таня ответила равнодушно:
- Ненавидеть можно того, кого раньше любила. Мне на тебя просто наплевать. Зря ты за мной ходишь. Не теряй времени даром. Я все равно никогда тебя не прощу.
Патыч остановился, преградил Тане дорогу собою:
- Ну погорячился, взбесился - что тут такого? Подумаешь, ударил! Сама же довела. Ну хватит, мир?
Таня помолчала минутку, с недоумением разглядывая собеседника, потом возмущенно спросила:
- Патыч, что тебе от меня нужно? Ради чего такие жертвы? Ты таскаешься за мной два года, сначала избиваешь меня, потом просишь прощения. Ради чего все это? Ради сомнительного удовольствия провести со мной пару часиков в постели? Уймись, найди себе другую дуру. Меня тебе не видать. У тебя и раньше шансы были нулевые, теперь же вообще говорить не о чем! Я никому и никогда не позволю поднимать на меня руку!
Патыч с готовностью отозвался:
- Хорошо, я все понял, больше не буду.
- А больше и не надо, ты уже сделал все, что мог. Так что спи спокойно, дорогой товарищ, и забудь сюда дорогу.
Патыч снова начал закипать:
- Да чего ты от меня хочешь? Чего тебе не хватает? Красивых слов при луне, громких признаний? Пожалуйста - я тебя люблю. Достаточно? Или, может, погромче надо, чтобы все услышали? Вот так, - и заорал во всю глотку: - Я тебя люблю!!!
Таня попыталась обойти припадочного, но он схватил ее за руку:
- Куда же ты? Теперь ведь вся округа знает, что я в тебя влюбился. Чего еще изволите? Может, хочешь стать моей женой? Пожалуйста, давай поженимся, я готов хоть сейчас!
Таня посмотрела на него, как на душевнобольного:
- Ты в своем уме? Тебе к доктору нужно. Иди уже, женильщик, - сказала примирительно и вновь попыталась было уйти, и вновь была остановлена перевозбудившимся влюбленным.
- Да не шучу я! Я хочу быть с тобой! Давай поженимся!
Спокойно, как неразумному ребенку, Таня стала объяснять:
- Во-первых, мне пятнадцать лет, а брак разрешен не раньше восемнадцати. Достаточно веская причина? Во-вторых, в который раз говорю - ты мне не нужен. И любовь твоя не нужна. Это понятно? А в-третьих, будь даже мне восемнадцать, и будь я в тебя дико влюблена - я уже сказала: я никогда и никому не позволю поднимать на меня руку. Так что можешь особо не стараться - сколько бы ты ни извинялся, я не прощу тебя никогда. Так что будь любезен, оставь меня в покое.
Но нет, Патычу все мало, он снова схватил ее за руки и не отпускает, все еще надеясь на что-то:
- Хорошо, давай подождем до восемнадцати - я готов ждать, сколько угодно. А потом мы поженимся и…
Таня с ехидной усмешкой прервала его:
- И ты правда думаешь, что осчастливил меня своим предложением? Что я вот так, как в омут с головой, кинусь в твои объятия, выскочу замуж за неизвестно кого, за какого-то Патыча, у которого и имени-то нет. Что я соглашусь жить с тобой, не имеющим ни образования, ни нормальной работы. Что меня устроят твои бесконечные тусовки с местными бандитами. Что я соглашусь жить в страхе, что в любой момент тебя посадят или убьют. Да на фига ты мне сдался с такой романтикой? Я что, нормального мужа себе не найду, чтобы уже в пятнадцать лет связывать свою жизнь с потенциальным уголовником?
И она ушла, оставив Патыча в гордом одиночестве обдумывать такие странные для незрелого подростка слова.
***
А Дрибница, собрав волю в кулак, кажется, забыл о существовании замечательной девочки Тани. Он учился, подрабатывал курьером в местной газете. А в немногое свободное время ковырялся в магнитофонах да телевизорах. С течением времени жизнь менялась, росло благосостояние отдельно взятого среднего россиянина, и все чаще ему доводилось чинить уже видеотехнику. Потом появились компьютеры. Они-то и захватили все Вовкины мысли. Ковыряться в них оказалось не только интересно, но и весьма полезно для кармана.
Тем временем интерес к персоналкам у народа рос, как на дрожжах. Каждый мало-мальски обеспеченный человек считал теперь самым необходимым предметом домашнего обихода именно компьютер. Вовке тоже очень хотелось иметь такую игрушку, но ведь стоила подобная вещица изрядно. Но недаром говорят - голь на выдумку хитра, и выход был найден. Прикинув предстоящие расходы и подзаняв необходимую сумму, Вовка купил отдельно винчестер, материнскую плату, компьютерную память, видеокарту и прочие комплектующие и самостоятельно собрал первый в своей жизни компьютер. И машинка заработала! Таким образом удалось сэкономить на приобретении желанной техники некоторую сумму. И Вовка задумался.
Мозги у него были устроены, как надо, и выводы напрашивались сами собою. Курьерство в газете было забыто. Теперь он зарабатывал гораздо более интересным образом и более существенные суммы.
Сначала собирал компьютеры на заказ друзьям, знакомым, и друзьям знакомых. Потом, подписав на это дело Витьку Худого, организовал небольшую фирмочку по сборке компьютеров. Сначала собирали то у Чудаковых, в той самой бывшей Сашкиной комнате, то у Худого в общаге. Собранные машины поставляли в магазин, а там уж их продавали, как "фирменные". Через несколько месяцев, к бесконечной радости Чудаковых, у Вовки появились деньги на аренду мастерской, и закрутилось… Процесс зарабатывания денег настолько захватил Дрибницу, что уделять время посещению лекций становилось все труднее. Но все же институт он не бросал. Что-то изучал самостоятельно, ради другого приходилось бросать любимую работу и высиживать на лекциях, но, так или иначе, Вовка и в учебе, и в бизнесе уверенно продвигался вперед.
Вот только на Нахаловку времени почти не оставалось. И на Таню. Но он не забыл ее. Дня не проходило без воспоминаний о чудесной девочке с глазами цвета осоки. Ни одной ночи - без мечтаний о том, как когда-нибудь, и уже скоро, он подъедет к ней на собственной иномарке и пригласит покататься.
Патыча больно ранили Танины слова. Он был глубоко потрясен ее отказом. Собственно, он не планировал ни объяснения в любви, ни предложения руки и сердца. Все это произошло совершенно спонтанно. Ведь, объявив ей о своей любви, он сам был шокирован. Он слышал свои слова как бы со стороны, словно и не от него они исходили. Он ее любит?! Разве может он любить? Да еще ее, маленькую соплюшку? Удивительнее всего было то, что он, пусть и с крайней степенью изумления, но вынужден был констатировать, что таки да. Да, он действительно любит Таньку. Как же так произошло? Ведь она ему и даром не нужна была, так, пристал к пацанке по пьянке, и нарвался на отказ. Гордыня заела, ведь не привык к отказам. Стал добиваться своего, да и сам не заметил, как влюбился. Да так, что белый свет не мил. А она, эта соплюшка зеленая, вместо того, чтобы рыдать от счастья после его предложения, так унизила в ответ, назвав "никем".
Сначала хотелось вновь отхлестать по щекам непокорную девчонку, даже нет, за такие слова убить мало! Но вовремя вспомнил, к чему уже привел подобный опыт. Сдержался, ушел молча. А позже стал анализировать.
Занятие это было для Патыча непривычным. Собственно, он и слова-то такого не знал. Просто стал обдумывать ее слова. Почему она так сказала? Это он - "никто"? Это у него имени нет?!
А ведь и правда, получается, что нет. Все друзья, да и не только друзья - все мало-мальски знакомые называли его Патычем. Он и сам уж плохо помнил, откуда взялось это прозвище. Еще маленьким назвался своим друзьям полным именем - Алексеем Пантелеевичем. Да то ли сам плохо выговорил, то ли пацаны в силу совсем уж малого возраста так произнесли, но получился он не Пантелеевичем, а Патилевичем, что вскоре было попросту сокращено до Патыча. И с тех пор только мать звала его Лешей. Других родственников у Патыча не было - ни отца, ни бабушки, ни тетки какой захудалой. Только мать-инвалид, полупарализованная шестидесятитрехлетняя старуха. Она родила-то его в сорок три, когда похоронила уж надежду выйти замуж. Родила, как говорят, "для себя", нисколько не заботясь, сможет ли поднять сына материально и физически. Не потянула ни так, ни этак…
Лешке всегда было ужасно стыдно перед одноклассниками, когда мать приходила в школу. Сначала все думали, что это - его бабушка, и никак на нее не реагировали. Но когда одна разъяренная, и надо сказать - небеспочвенно, мамаша на родительском собрании возмущенно спросила:
- Это Вы - бабушка Карпова? Так вот, я Вас предупреждаю, если Вы не научите своего внука нормально обращаться с девочками, я научу его сама. Но своими методами! Потом не обижайтесь. И родителям его передайте…
- Я его мама.
Возмущенная мамаша вмиг заткнулась. Но Лешке это облегчения не принесло, ведь теперь все одноклассники стали дразнить его "престарелым внуком". Вот тогда-то он и научился драться по-настоящему…
Когда Лешке было двенадцать лет, мать разбил инсульт. В интернат его не отдали, и он остался нянечкой при парализованной матери. В школу практически не ходил, боясь оставить мать одну. Ведь ни воды без его помощи попить не могла, ни в туалет сходить… Учителя Лешку жалели, ставили тройки, чтобы не оставлять парнишку на второй год.
Через пару лет мать немножко оклемалась, научилась передвигаться по дому, опираясь на палочку и волоча за собой парализованную ногу, прижав к груди обездвиженную навечно руку. Лешка попытался было вернуться в школу, да одноклассники за два года настолько ушли вперед, что догнать их теперь не представлялось никакой возможности. Вот и осталась у Лешки только улица и никаких перспектив на будущее.
Что он знал, что умел? Не знал ничего, а умел немного: судно подать немощной матери, приготовить нехитрый обед, постирать обоссанные простыни… Но когда мать начала подниматься, от Лешки требовалось все меньше помощи.
Вот и спрашивается, зачем мать его родила? Не слишком ли жестоко рожать ребенка в сорок лет "для себя"? Он, между прочим, не игрушка, не собачонка какая, он - живой человек. И теперь этому человеку в очередной раз сделали так больно! И кто? - любимая девушка…
А и правда, зачем он ей нужен? Что он может ей предложить? Даже если допустить, что года через три она согласится выйти за него замуж. Куда ему ее вести - в родной дом, к матери-инвалидке? В доме ведь совершенно нищенская обстановка: на голом дощатом полу лежит старенький потертый тряпичный коврик-дорожка, в углу - пошарпанный сервант с некоторым намеком на полировку, напротив - не менее старый диван-развалюха, да за шкафом, перегородившим часть комнаты, допотопная материна кровать с никелированными шариками.
Нет, не сможет он привести Таньку в такой дом. Она заслуживает большего! Наверное, она права, и действительно пора браться за ум. Но это легче сказать, чем сделать. Куда идти, чем заняться? Кому он нужен? Кто его возьмет практически без образования и без профессии?..
К двадцати годам Дрибница заработал на первую машину. Правда, денег было впритык, на самую захудаленькую иномарку. А захудаленькую не хотелось… Хотелось, чтобы дешево и сердито. Но через посредника дешево не получится. Вовка задумался совсем ненадолго. Вывод, опять же, напрашивался сам собою - надо ехать в Японию или Корею и самому выбирать достойную рабочую лошадку, и не лишенную хотя бы внешнего лоска. Но поездка опять таки изрядно стоит. Вот если бы привезти две, а лучше три машины, тогда не только поездку можно было бы окупить, но и заработать на этом.
К этому времени Вова уже зарекомендовал себя, как порядочный бизнесмен, а потому занять недостающую сумму не составило труда. Оформив визу и купив так называемый коммерческий тур на два дня, Вовка отправился в загадочный город Иокогаму.
… Хлопотное это дело - покупать неновую машину в чужой стране да перевозить ее домой. А если их три?! Зато и выгода тройная! Привез три машины, две, что похуже, продал, себе оставил светло-серую Тойоту. Машина, правда, семилетка, по японским меркам - абсолютный хлам. Ну а для в недавнем прошлом советского человека, не привыкшего еще гордо именоваться россиянином, в самый раз - почти что новая. И долги отдал, и еще на две машины осталось.
И вновь Вовка задумался. Чтобы скопить такую сумму, ему пришлось бы долбаться со своими компьютерами пару лет. А тут - за одну только ходку! Конечно, дело хлопотное, но, пожалуй, стоящее…