И закрутился новый бизнес. Правда, компьютерный Вовка тоже не забросил. Как ни крути, а именно с него и начался деловой человек, бизнесмен Владимир Николаевич Дрибница. Поставил "у руля" сборочного цеха Витьку Худого, периодически устраивая ему "разбор полетов" и промывание мозгов, если вдруг что-то начинало идти не так, как следовало бы. А сам в это время поднимал на ноги новое предприятие. Сначала ездил подбирать машины сам, одновременно с тем налаживая связи с японцами и нашими погранцами да таможенниками. Постепенно появились кой-какие навыки, научился лавировать между нечетко прописанными таможенными законами. Вот тут и почувствовал, что без помощи юриста не обойтись.
Времени хронически не хватало. Институт-то бросать Вовка не собирался, а как успеть и в Японию пять раз в месяц смотаться, и машины растаможить, и на продажу выставить, да при этом еще и учебу не запустить? А планов у Дрибницы - громадье, ему уже мало одного высшего образования. Вернее, он, еще не закончив обучение по курсу радиоэлектроники, уже лучше любого преподавателя разбирался в этом деле. И учиться стало неинтересно, его уже захватило новое направление. Сейчас ему крайне необходимо было юридическое образование, ведь, как бы ни доверял он своему юристу, но себе бы он доверял значительно больше. Ведь только он сам никогда не предаст себя, не обманет. Значит, сам должен уметь разбираться во всех тонкостях бизнеса, вплоть до юридических закавык. Но не бросать же институт, ведь еще какой-нибудь годик потерпеть, и диплом в кармане. А уж потом он непременно поступит на юрфак!
А времени действительно ни на что не хватало. Даже на мечту. Ведь сколько лет он мечтал, как, купив машину, на следующий же день встретит на ней Таню и пригласит покататься по вечернему городу. Город у них красивый, живописно раскинувшийся на сопках, и такой восторг охватывает, когда стоишь на самой высокой точке города, на специально для этой цели оборудованной смотровой площадке, и смотришь вниз, на город, уютно расположившийся у самых твоих ног. Вовка не был уверен, что такой же трепет испытывают коренные жители города. Но он, большую часть жизни проживший в Тмутаракани, задыхался от восторга, глядя на освещенный яркими огнями город, словно невидимый волшебник-весельчак шутя бросил пригоршню самоцветов и забавляется теперь игрой граней каждого камешка. Сердце сжималось от такой красоты и перехватывало дыхание оттого, что теперь это ЕГО город, он уже не чужой здесь, не приезжий. Он, Вовка Дрибница, у себя дома! И вся эта красота, весь блеск ночных огней, далекий гул моря и резкий вскрик чайки, потревоженной кем-то во сне - это все его, Вовкино! И самой большой, самой взлелеянной его мечтой было привести на эту смотровую площадку Таню и вместе с нею до утра восхищаться красотой любимого города…
Но время, время, время… Где его взять? Оно бежало, неслось мимо Вовки семимильными шагами, галопируя необъезженным скакуном. Мимо, мимо, мимо… Бизнес - жестокая штука. Занявшись им, назвавшись бизнесменом, человек уже не принадлежит себе. Вся жизнь - гонка, бег с препятствиями. Один забег длиною в жизнь. И некогда остановиться, некогда оглянуться. И нет времени по-мальчишески поджидать любимую часами.
… Вова все же вырвался к Тане. Не на следующий день после приобретения машины, как мечталось. И не через неделю. И даже не через месяц. Лишь через полгода он встретил Таню, как бы случайно, неподалеку от ее дома. Остановился, вышел из машины. Ожидал восхищенного взгляда, но она посмотрела лишь слегка удивленно, чуть приподняв очаровательные, словно нарисованные на картинке, изогнутые бровки:
- Твоя?
Вовка не без гордости кивнул:
- Моя. Садись, покатаю.
Таня только хмыкнула:
- Что я, машину ни разу не видела, что ли? Мальчишек вон покатай лучше, им понравится, - кивнула небрежно в сторону стайки пятилетних пацанов, безжалостно гоняющих несчастную дворовую кошку, а сама, не обращая больше ни малейшего внимания ни на Вову, ни на его машину, царственной походкой проплыла в парадное.
Ничего-то у Вовки не получается! Почему так? Ведь он далеко не дурак, вон, какой бизнес закрутил! Ему всего-то двадцать один год, а у него уже не только машина, но и денег до фига. Вернее, не то, чтобы до фига, но есть немного… Правда, их ему тоже, как и времени, хронически не хватает. Даже смешно, ей богу! Ведь ворочает уже не тысячами - десятками тысяч! Даже, возможно, и немного больше. И, заметьте, не рублей. А все равно не хватает. С наличными у него вечная проблема. Ведь все заработанное постоянно вкладывается в дело, а на жизнь, как всегда, остаются жалкие крохи. Он даже и посчитать толком не может, какой суммой обладает, так, лишь приблизительные подсчеты… Но дело-то его растет, развивается! А в личной жизни - полный швах.
Вернее, это он считал, что швах. Окружающие считали иначе. С некоторых пор вокруг Дрибницы стали роиться девушки. Некоторые просто скромно строили глазки. Другие же предельно откровенно вели на него охоту. Еще бы! Ведь, поступив в институт фактически неимущим деревенским пареньком, Вовка всего за пару-тройку лет крепко стал на ноги. И пусть у него еще нет своей квартиры и он по-прежнему живет у Чудаковых, но девушки-охотницы уже чувствовали явный запах благополучия, манивший пуще меда.
***
Какой замечательный возраст - семнадцать лет! Вроде бы уже и взрослая, почти самостоятельная. Но в этом-то "почти" и кроется вся прелесть - ведь все-таки не совсем еще самостоятельная, ни за что отвечать еще не надо. Живи в свое удовольствие и тихо радуйся. И Таня радовалась.
Она сильно изменилась за последний год. Еще совсем недавно она была гадким утенком, большеротым лягушонком, вихрастым воробышком. Теперь же, буквально за несколько месяцев, черты сгладились, неведомым образом превратив самое заурядное, мало чем привлекательное, самое обыденное лицо в скромный, неяркий шедевр незримого мастера. Красота ее была не броской, а спокойной, какой-то плавной, из той категории, что только расцветает с возрастом, а не увядает за несколько лет, сгорев яркой, фантастической звездочкой и оставив после себя лишь жалкое пепелище. Слишком большие губы самым замечательным и непостижимым образом превратились вдруг в чувственный, волнующий рот. Но детская припухлость не исчезла, добавляя шарма и очарования Таниному облику. Нежная, как персик, кожа, потрясающие бархатные глаза густого оливково-зеленого цвета, слегка затененные пушистыми мягкими ресницами. Откуда взялась вся эта роскошь?! Вечно взъерошенную мальчишескую стрижку сменили длинные соломенного цвета волосы, свободно рассыпавшиеся по плечам. А ноги, смешные голенастые ноги, еще совсем недавно придававшие обладательнице сего "чуда" вид болотной цапельки, отчего-то вдруг приобрели утонченную плавность изгиба, унося наблюдателя мужского пола в страну грез…
Иногда Таня стала ловить на себе восхищенные взгляды парней. Иногда это радовало, иногда, когда в спину неслись скабрезные, грязные замечания по поводу того, как приятно было бы провести с ней часок-другой наедине, оскорбляло и возмущало. Она еще не привыкла к своей красоте и часто подолгу крутилась у зеркала, разглядывая себя. Мимолетным взглядом она улавливала вполне симпатичное отражение, но, вглядываясь пристальнее, видела все того же лягушонка. Вот только сходство с воробышком кануло в лету.
Несмотря на разительные перемены во внешности, в личной жизни особых перемен не наблюдалось. Разве что исчез куда-то Патыч. Не то, чтобы совсем, просто стал появляться гораздо реже. Впрочем, это обстоятельство Таню нисколько не огорчало. Скорее, его частые визиты ее раздражали. Но, с другой стороны, когда он исчезал надолго, она даже начинала нервничать. Не то, чтобы скучала за ним, а просто не любила, когда менялся привычный уклад жизни. А, что ни говори, к Патычу она привыкла, как и к его бесконечным признаниям в любви, и домогательствам, так ничем пока и не завершившимся. Но порой ей так не хватало его умелых ласк, медовых поцелуев и таких нежных, пьянящих прикосновений самыми кончиками пальцев, словно невзначай скользивших иногда вдоль позвоночника. От этих прикосновений Танина спина выгибалась сама собою, по телу пробегала волнующая дрожь и собиралась в кучку где-то в самом низу живота, набухая внутри горячим клубком и так хотелось чего-то еще непознанного, неизведанного… То Патыч надоедал ей, то, совсем изредка, но все же она начинала скучать за ним. Не от любви, нет - особо теплых чувств к нему Таня не испытывала. А скучала… ну, наверное, от одиночества. Да-да, несмотря на потрясающие перемены во внешности, Таня была совершенно одинока. Все восхищенные взгляды, устремленные на новоявленную красавицу, так и оставались лишь взглядами. Непонятно, то ли она была еще недостаточно красива, то ли парни боялись приближаться к ней, будучи абсолютно уверенными, что уж у такой-то красотки непременно должен быть сердечный друг, и им тут ничего не светит. Но, так или иначе, а была Таня во всей своей красе одна, как перст.
Правда, иногда она встречала Вовку Дрибницу, и что-то изнутри подсказывало ей, что эти встречи не случайны. Вовка определенно их подстраивал. Впрочем, делал это столь неловко и неумело, что все его "неожиданности" были шиты белыми нитками. Но ни эти "случайные" встречи, ни Вовкина неловкость вовсе не доставляли удовольствия Тане, не веселили ее. Дрибница был для нее настолько неинтересен и скушен, что от одного упоминания о нем на нее нападала неистребимая зевота. Нет, Вовка - явно не песнь ее души. Даже на том безрыбье, на котором она вдруг оказалась.
Даже странно. Ведь, будучи еще угловатым подростком, тем самым лягушонком без коробчонка, Таня не имела проблем с поклонниками. Правда, периодически появлялся Патыч и всех их распугивал кого угрозами, а кого и непосредственным применением физической силы, если слов не понимали. Но спустя какое-то время появлялись новые ухажеры и Таня не скучала. Даже более симпатичные подружки обзавидовались. Теперь же ситуация изменилась кардинально и не в лучшую сторону. Из ближайших подружек только Таня в данный момент была одинока. И Луиза, и Сима были как бы "при деле".
Луиза, наполовину русская, наполовину татарка, была, как и все полукровки, довольно эффектной и броской барышней. Вот только ростом не удалась - что называется, "полтора метра в цилиндре". Зато пышногрудая и не менее пышнобедрая, что при малом росте зрительно делало ее, обладательницу тонкой талии, сущим колобком. Тем не менее, парней на это татарское сокровище тянуло, как на мед. Правда, долго встречаться с кем-нибудь у Луизы не выходило, не каждому дано было выдержать ее взрывной темперамент, но, расставшись с одним кавалером, она тут же пристраивалась рядом с другим.
Сима - полная Луизина противоположность. Довольно высокая, правда, как и вышеозначенная подруга, пышнотелая, обладательница шикарных русых кос отличалась спокойным и рассудительным характером. Во взглядах куда более постоянна, нежели Луиза: уже два года, еще со школьной скамьи, встречалась с одноклассником, теперь уже бывшим, Вадимом. Бывшим, потому что не далее, как месяц назад Сима и Таня, наконец, окончили опостылевшую школу и теперь готовились, что называется, к вступлению во взрослую жизнь. Луиза же была чуток постарше и школу закончила на год раньше подруг.
Странная это была дружба. Началась она тогда, когда все трое въехали в новый дом и, таким образом, стали соседями. А было тогда новоиспеченным подружкам по пяти лет от роду. Вот только Луизе было аж пять с половиной.
Сначала игрались в песочнице, позже пошли в школу. Из-за полугодовой разницы в возрасте случилось так, что Луиза пошла в первый класс на год раньше подруг. Сима же с Таней оказались теперь не только соседками, но и одноклассницами. Много чего было за школьные годы. И ссорились, и ругались, иногда даже дрались, но всегда в итоге мирились. И все было бы хорошо, будь подружек двое или четверо. Но их было трое…
Отсюда - ревность. Постоянно ревновали друг дружку. Пойдут Сима с Луизой в кино - обижается Таня. Смертельно обидится Сима, если Таня с Луизой уйдут на каток без нее, заболевшей не ко времени. Уйдут Таня с Симой в поход с одноклассниками - Луиза чуть не закатывает истерику.
Луиза в их тройке вообще отличалась. И не только экзотической восточной внешностью. Опять же в силу смешения кровей девочка обладала взрывным характером. Чуть что не по ней - тут же на ее лице отражалось неудовольствие: сначала надувала губки, потом начинали раздуваться ноздри маленького, вздернутого и чуть расплющенного книзу носика, а уж после раздавался истерический крик. Луиза очень любила обижаться на всех и каждого по любому поводу, обожала, чтобы к ней подлащивались и без конца просили прощения фактически ни за что. Например, кому-нибудь в голову приходила "гениальная" мысль слегка подсократить неудобоваримое имя Луиза до просто Лизы. О, что тут начиналось! Ноздри, казалось, вот-вот вывернуться наизнанку от злости, вслед за чем следовала гневная тирада о том, что никакая она не Лиза, а ЛУ-И-ЗА и никак иначе! Таня с Симой, бывало, начинали разыгрывать подругу, специально подтрунивая над ней: мол, а не поменять ли тебе имя в паспорте, уж лучше быть Елизаветой Петровной Шкварюгиной, чем Шкварюгиной же Луизеттой Петровной. На что Луиза, в очередной раз весьма красноречиво вывернув ноздри, шипела, брызгая слюной: "Идиотки! Вы ничего не понимаете! Луизетта Шкварюгина - это звучит гордо!" А Сима с Таней громко смеялись, доводя тем самым темпераментную подругу до белого каления.
Сима, правда, тоже обижалась, когда подруги начинали склонять на все лады ее имя. В свое время папаша-пьянчужка настоял на том, чтобы дочери было дадено красивое русское имя Серафима. Мать долго сопротивлялась, но после порции тумаков ей довелось согласиться с доводами супруга. Так и стала Сима в глубоком детстве Серафимой Степановной Бирюковой. Имя свое ребенок отчаянно ненавидел. Зато сокращенное - Сима - девочка приняла, как достойный выход из положения. Но когда Луиза, в ответ на издевательства Симы над своим именем называла ее Семафором, дело чуть не доходило до драки. В таких случаях только Таня могла разнять разозлившихся не на шутку подруг. Ее-то, как ни пытались, а иначе, как Танька, никак обозвать не могли. Луиза с Симой несколько раз придумывали ей какие-нибудь дурацкие имена, какие-нибудь Дафна или Ванда, но ни одно имя не приживалось. Так и осталась Таня Таней.
Еще одной характерной чертой этой дружбы было то, что и Таня, и Луиза всеми своими секретами непременно делились с Симой. Друг от друга могли что-то скрыть, но рассказать Симе - это была какая-то патологическая потребность. При этом и одна, и другая знали, что, несмотря на просьбу не рассказывать третьей подруге, Сима непременно все передаст, да не слово в слово, чтоб не переврать, а еще и свое добавит. Потом обижались, ссорились, но, спустя какое-то время с очередным секретом все равно упорно бежали к Симе.
Совершенно незаметно, как-то вдруг оказалось, что они уже выросли. Луиза, первой закончившая школу, учиться дальше не пошла. Хватит с нее среднего образования. И оно-то далось ей нелегко, так что о продолжении учебы не могло быть и речи. Хоть и мать у нее - обрусевшая татарка, и сама Луиза в Татарии никогда не бывала и родным языком считала русский, языковых проблем ей избежать не удалось. Возможно, на генном уровне был заложен другой язык и, говоря по-русски, она делала это вопреки своей природе? Но, так или иначе, а с русским Луиза имела большие проблемы, писала патологически безграмотно. Да, чего уж там, и в других науках умом не отличалась, особым интеллектом в разговоре блеснуть не могла. Никаких умений и навыков, стремлений к какому-либо виду деятельности не проявляла, а потому после школы избрала для себя путь в торговлю. Да и в этом деле не задумывалась о достижении высот, вполне удовлетворившись должностью рядового продавца промышленных товаров.
Теперь вопрос о будущем встал перед Таней и Симой. Симе понравилась профессия океанографа (неизвестно, что это такое и с чем его едят, но как звучит!) и она долго уговаривала Таню поступать в университет именно на этот факультет. Ее старания успехом не увенчались, и в итоге пришлось подавать документы в гордом одиночестве. Таня же, лишенная романтического воображения, выбрала для себя гораздо более приземленную область и подала документы на экономический факультет политехнического института.
И, пожалуй, напрасно. Как же она так прокололась? Ведь можно же было, в конце концов, попробовать и в университет, там тоже есть аналогичный факультет. Правда, и конкурс там побольше, прямопропорционально солидности учебного заведения, но ведь можно было хотя бы попробовать! Ведь, как оказалось, в политехническом учится Дрибница… Э-эх, ведь она же знала, да настолько не интересовалась им, что совсем забыла, что он учится в политехе…
Правда, когда Таня поступила, Вовка был уже пятикурсником. Казалось бы, и не должны бы были пересекаться дорожки первокурсницы и пятикурсника, да еще и факультеты разные. Но тут началось…
Тане казалось, что он специально ее отлавливает. Стоило ей только отколоться от компании однокурсников, как тут же пред ее светлые очи представал Дрибница собственной персоной. И всегда - "совершенно случайно". То около раздевалки подловит, то у фонтанчика с питьевой водой. И каждый раз: "Как дела? Может, в кино вечером сходим? Или в кафешке посидим?" А у Тани от скуки аж челюсти сводило: "Ой, ты знаешь, у нас сегодня дополнительная лекция вечером, так что ничего не получится". Или же голова болит, или к сессии готовиться пора. А Вова, казалось, и не понимал вовсе, что причины для отказа все сплошь надуманные, что просто не хочет Таня никуда с ним идти - не интересен он ей, совсем не интересен…
Тем временем в личной жизни у Симы разыгралась настоящая трагедия. Вадим, друг сердешный, после школы поступил в пединститут на лингвистический факультет, и, не имея возможности ежеминутно видеть Симу, тут же влюбился в однокурсницу. Когда об этом узнала Сима, смотреть без слез на бедняжку было невозможно: мало того, что любимый бросил после двух лет довольно тесных отношений, так еще и соперница оказалась на редкость симпатичной, и, что самое страшное - стройной барышней. Симе, и без того страдающей от осознания собственной полноты, было больно вдвойне от очередного удара судьбы. Ведь все эти годы Вадик уверял ее, что не любит худышек, что его вполне устраивают ее пышные формы…
Сима погрузилась в жесточайшую депрессию. Из дому она выходила только на лекции в университет. Ни в кино, ни на дискотеку, ни в кафешку вытащить ее не удавалось. Таня с Луизой терпели, успокаивая подругу на все лады. Терпели месяц, терпели два… К концу третьего месяца их терпение иссякло. Действительно, ну сколько же можно! Ведь Сима не могла говорить ни о чем другом, кроме своей любви к Вадику и о его вероломном предательстве, о том, что во всем виновата ее полнота и вообще, жить ей теперь незачем, никому она не нужна и… так далее, тому подобное.
Устав от Симиного нытья, девчонки однажды силой вытащили подругу на дискотеку. Искренне хотели помочь ей выкарабкаться из затяжной депрессии. Если б они знали, чем закончится тот поход, оставили бы бедняжку в покое.