- Андрюшик, милый, я так тебя люблю! Если б ты знал, как я тебя ждала! Я знала, что ты все поймешь, я знала, что ты придешь! Не знала когда, но уверена была - придешь, никуда не денешься! Мы ведь с тобой предназначены друг для друга, правда?
От того, как она произнесла его имя, Андрей аж поплыл. Однако дальнейшие ее слова едва не заставили его рассмеяться вслух: что за сладкая идиотка! Ну ничего, ему же лучше. А ей - больнее. Он ведь и хотел сделать ей больнее, вот она сама же ему в этом и поможет.
- Правда, детка! Мы теперь всегда будем рядом!
И наглая рука смело нырнула под халатик. На сей раз Марина не стала изображать из себя недотрогу, вся подалась ему навстречу, задрожала. Но, вспомнив вдруг, что в любой момент могут заявиться родители, запротестовала не слишком активно, сама дико сожалея об отказе:
- Нет, Андрюшечка, не сейчас! Сейчас нельзя, родители вот-вот заявятся. Ты же не хочешь, чтобы они застукали нас за интересным занятием?
А сама не могла заставить себя оторваться от него: как же так, она ведь так долго ждала этого мгновения, так долго мечтала бессонными ночами о его безумных ласках, о его бесподобно длинных наглых пальцах. Ах, как обидно, когда вот он, совсем рядышком, и пальцы его, умелые и самоуверенные, уже проложили себе заветную дорожку.
- Миленький, родненький, умоляю - только не сейчас, - прошептала она, инстинктивно сжимая его пальцы…
- Когда? - нервно спросил Андрей. - Вечером?
- Нет, не сегодня. Завтра у мамы день рождения. Они вот-вот вернутся с базара, и мы будем готовиться к завтрашнему празднику. Зато завтра, часов в восемь, моего отсутствия уже никто не заметит.
- Пусть завтра, - с сожалением согласился Андрей. - Только учти, больше никакие отказы не принимаются. Договорились?
- О да, - мурлыкнула Маринка, прижавшись к Андрею в последнем порыве.
На следующий день, начиная с семи часов вечера, Андрей ждал Марину возле подъезда. Та, казалось, весь день не спускала глаз с циферблата, потому что, лишь только часы показали двадцать ноль-ноль, выскочила из парадного возбужденная и счастливая. Однако на улице бросаться в объятия Андрея не стала, постеснявшись любопытных соседских глаз. Больше того, даже такси позволила Андрею поймать, лишь отойдя от дома почти на целый квартал.
На сей раз Андрей отвез ее в городскую квартиру. Стандартная четырехкомнатная квартира, в стандартном же девятиэтажном доме, зато сам дом находился в центре города, аккурат неподалеку от кинотеатра 'Космос', где они и познакомились не так давно.
Обстановка в квартире была еще круче, чем на даче. Минимум мебели, максимум пространства. Однако от отсутствия привычного нагромождения мебели интерьер почему-то выглядел еще дороже. И впервые в своей жизни Марина увидела не обыкновенный одежный шкаф, а целую комнату, отданную под гардероб. Ух ты, здорово! Ну тогда конечно можно себе позволить не загромождать комнаты шкафами да стенками.
На журнальном столике в гостиной стояла коробка конфет, тут же, словно из ниоткуда, рядом с ней появилась запотевшая бутылка шампанского. Андрей открыл ее мастерски, без излишнего шума, без пенных брызг, лишь с глухим хлопком: рраз, и готово. Разлил в хрустальные фужеры:
- За тебя, малыш! Давай на брудершафт?
- Зачем? - искренне удивилась Маринка. - Мы же никогда и не были на 'вы'.
- Глупая, - улыбнулся Андрей. - После брудершафта положено целоваться.
- А-а, - уразумела Марина. - А мы разве не можем поцеловаться без повода?
- Опять же глупая! Без повода приставать к девушке - вульгарно. А так - самое комильфо.
Маринка развеселилась:
- Ой, Анрюшик, пристань ко мне! Ну пристань, а?
В глазах Андрея заиграли бесовские огоньки:
- А шампанское?
- Да ну его к черту, шампанское! Я его сегодня уже пила. Да и куда оно от нас денется?
- И правда, - согласился Андрей. - Куда оно, на фиг, денется?
Марина летала на крыльях любви. Сбылись мечты, она любит и любима. И ее избранник не какой-нибудь Федя Тютькин, ее избранник - Андрей Потураев, Андрюша, Андрюшечка. Самый красивый, самый замечательный, самый ласковый на свете.
С самого четвертого августа, материного дня рождения, они встречались практически ежедневно. Иногда Андрей вез ее к себе на дачу, иногда - домой, а иногда и сам приезжал к ней с самого утра, лишь только родители расходились по работам. Этот вариант Маринке нравился больше всего. Не потому, что никуда не надо было ехать. Все было проще и сложнее одновременно. Начать с того, что ради нее Андрюше приходилось встать ни свет ни заря, и это летом, в самые законные каникулы! А ведь, Марина это знала, Андрюшечка не любил рано просыпаться, для него это было самое настоящее испытание. А для того чтобы быть у нее уже в восемь часов утра, ему нужно было проснуться максимум в полседьмого. Это ли не подтверждение его к Маринке любви? А во-вторых, боязнь быть застигнутыми на месте преступления внезапно вернувшимися родителями настолько подхлестывала остроту ощущений, что и описать невозможно. Видимо, и Андрею подобная игра на нервах пришлась по душе, потому как все чаще они встречались именно на Маринкиной территории.
Единственным условием, которое Марина позволила себе поставить, было то, что никогда им не будут мешать посторонние. То есть что встречаться, скажем, на даче в присутствии Лариски и Вовчика Клименторовича или же еще кого-нибудь они не будут никогда. Заниматься 'этим' за компанию с кем-то - величайшая пошлость на свете, по Маринкиному разумению, и, как бы ни просилась Лариска с ними на дачу, Марина была тверда - у вас своя свадьба, у нас своя. И не путайте ваше непотребство с нашей высокой, но чистой любовью.
Глава 7
Марина уже давным-давно забыла о своей девственности и уж конечно ни в коем случае не сожалела о том, что подарила ее Андрею. Да-да, она уже и не помнила или просто не хотела помнить что девственность ее Андрюшечка присвоил силой, и, стало быть, подарком это считать никак нельзя. Однако теперь это казалось ей таким пустяком. Даже посмеивалась над собою: ох и дура была! Еще и отказывалась. А если бы он и в самом деле оказался таким порядочным, что взял и не посмел бы к ней прикоснуться? И тогда она разминулась бы со своим самым большим счастьем в жизни, единственным и неповторимым.
В физическом плане неприятные ощущения еще давали о себе знать несколько первых дней после повторной встречи. Однако же наслаждение Марина получала, даже невзирая на присутствие некоторой боли. Позже же, когда от неприятных ощущений не осталось и следа, Марина просто диву давалась своему восторгу: надо же, как замечательно, как здорово! Ради этого стоило родиться. И почему плотская любовь считается грязной и греховной? Что может быть грязного в их с Андрюшечкой любви? Это же не тот грязный секс, которым пугала ее мама. Это же чистый праздник, фейерверк чувств! Это с первым встречным-поперечным, наверное, секс грязный. Но у них-то с Андрюшечкой все не так. Совсем-совсем не так. Да, первый раз у них, наверное, было нехорошо, непорядочно. Но ведь даже тогда, невзирая на чудовищную боль, физическую и моральную, ей все равно было просто восхитительно здорово. Ведь даже тогда она испытывала дикий восторг от вторжения его пальцев. Правда, в самый-самый первый раз, в постели, ей это совсем не понравилось. Глупая, даже обиделась на его поведение. И даже возненавидела - вот ведь дурочка! Зато потом, когда он, как ребенка малого, стал купать ее под душем… Сначала она еще ужасно злилась на него, ненавидела всею душою. Потом, к собственному стыду, почему-то стали так приятны его прикосновения. Умом понимала, что должна что-то сделать, запретить, выгнать, убежать… Или, на худой конец, не демонстрировать так открыто удовольствие. Наверное, надо было изображать из себя несчастную жертву насилия, надо было до конца корчить из себя девственницу. Ох и стыдно же ей было тогда! Ненавидела его душой, хотелось оскорбить его, унизить, даже причинить физические страдания, даже, наверное, убить. И сразу прямо противоположные чувства - угодить, доставить ему удовольствие. И при этом так малодушно млела под руками кровного врага. Фу, бессовестная, даже ведь ноги чуть-чуть раздвигала, всячески стараясь, чтобы он не заметил ее ухищрений, но в то же время так хотелось, чтобы его пальчики могли проникнуть поглубже. Кошмар! Он, наверное, решил, что она шлюха. Какой ужас! Интересно, что он о ней тогда подумал? Вроде убедился, что она досталась ему девочкой, но как плохо с образом девственности вязалась ее порочность.
Андрей, Андрюшечка… Марина лежала в постели и предавалась мечтам. За родителями только-только закрылась дверь, а значит, скоро должен прийти Андрюша. Марина едва успела привести себя в порядок, надеть подаренный теткой Шурой на шестнадцатилетие черный пеньюар, который мама сразу почему-то назвала проститутским и спрятала с глаз долой. С тех пор как Андрею понравилось приходить к ней по утрам, Маринка его теперь каждое утро надевала перед его приходом. Хм, странно, почему матери этот пеньюар не нравится? Андрюше нравится. И Маринке тоже нравится. Она в нем такая… Такая… Взрослая, что ли. И раскрепощенная. В этом пеньюаре Маринка словно бы становилась совершенно другим человеком. Хищницей, обольстительницей. А иногда жертвой насилия. И ей самой безумно нравились все три ипостаси. А главное, еще больше они нравились Андрюшечке.
Марина взглянула на часы. Половина девятого. Хм, однако… Опаздывает Андрюшечка. Или это что, новая игра такая? Распалить ее до крайности, чтобы она бросилась на него прямо в прихожей? Ну раз ему так хочется - почему бы и нет? Только дальше-то уж тянуть не надо бы, она ведь и так уже распалена до предела. А его все нет. Марина заволновалась - не случилось ли чего. Что-то не так, что-то не то…
И когда стрелки на часах показали уже четверть десятого, испереживавшаяся Маринка решилась и набрала зазубренный наизусть номер, которым раньше не позволяла себе пользоваться. Абонент упорно не отвечал, и она не знала, радоваться этому или переживать еще больше. Или Андрюша уже в пути и вот-вот раздастся долгожданный звонок в дверь, или все-таки на самом деле случилось что-то нехорошее. Уже собираясь положить трубку, после девятого или десятого зуммера, Марина услышала такой знакомый, такой родной голос:
- Олё, - хрипло и с неприкрытым недовольством произнес Андрей.
Марина опешила и едва не задохнулась: как же так, он еще дома?
- Ну олё же, - недовольно пробурчала трубка. - Говорить будем, или как?
Обида душила, слезы подбирались к глазам, однако Марина собрала волю в кулак и спросила:
- Андрюшечка, ты еще дома?
- Нет, блин, - рассердился Андрей. - С тобой разговаривает мой автоответчик! У меня, между прочим, каникулы кончаются - несчастных два дня осталось! Могу я нормально выспаться?!
В его голосе было столько вражды и неприязни, что Марине в срочном порядке захотелось умереть. Но как же так, но как же…
- Но мы же договаривались… Андрюшечка, ты же обещал приехать…
- Мало ли что я обещал! Я спать хочу!
Слезы потекли по щекам. Марина из всех оставшихся силенок постаралась не всхлипнуть, и ей это даже удалось. Однако все равно в голосе ее сквозила обида и неуверенность:
- Ну тогда извини. Спокойной ночи, Андрюша. Вернее, спокойного дня.
В трубке раздались короткие гудки. Андрей нажал кнопку отбоя и отшвырнул телефон в сторону.
Дрянь, вот ведь маленькая дрянь! Вообще-то вроде как попрощалась, после чего и дала отбой. Но надо было слышать тон, с которым она с ним попрощалась! Вернее, пожелала ему спокойной ночи. Или спокойного дня. Маленькая дрянь! Вроде и голос такой несчастный, такой раненый, и все равно умудрилась кинуть ему с такой издевкой это 'спокойной ночи'. Как же, заснешь после таких слов. Особенно спокойно. Если и заснешь, такие кошмары приснятся - просыпаться не захочется.
Сон действительно улетел безвозвратно. На душе почему-то было гадко. Странное для Потураева ощущение. А главное, непонятна его причина. Он ведь сейчас должен ликовать - отомстил же неразумной девчонке. Ан нет, на душе почему-то кошки скребли. Странно. Странно и неприятно, вроде предал кого-то близкого…
Андрей еще вчера знал, что больше не увидится с Маринкой. Как обычно, нежно поцеловал на прощание, двумя пальцами приподнял ее мордашку, в последний раз наслаждаясь ее влюбленным взглядом, сказал как можно ласковее:
- Я приду завтра, малыш. Как всегда, да? Готовься…
А сам уже все решил. Уже знал, что больше никогда не переступит порог ее дома. Что никогда не позвонит, не побеспокоит ее. Хватит, эта девчонка и так слишком много времени у него отняла. И слишком глубоко в душу влезла. А это уже никуда не годится.
Андрей все спланировал заранее. Еще когда шел к ней, уже заранее знал, как уйдет. Знал, что постарается причинить ей максимальную боль за то, что она заставила его прийти к ней просителем, умолять о близости. Такое прощать нельзя. И все это время, встречаясь практически ежедневно, наслаждаясь восхитительным телом маленькой негодяйки, знал, каждую минуточку знал, как именно он ее бросит.
Вообще-то Потураев не считал себя жестоким. Вовсе нет. Он веселый, компанейский парень, душка и секс-символ родного института легкой промышленности. Он всегда легко сходился с людьми независимо от половой принадлежности. Играючи приударял за дамами, на что те откликались вполне живенько. Ему сроду не приходилось кого-то уговаривать, кому-то что-то обещать. Девки с нескрываемым удовольствием самостоятельно выпрыгивали из трусиков. О том, чтобы Андрюша Потураев стал уговаривать кого-то, тем паче брать силой, и речи быть не могло. Все и всегда складывалось так, как удобно было Андрею. Он хотел девушку - он ее получал. Как только дама переставала его интересовать - она навечно оказывалась в забвении. Особо непонятливые пытались вернуть его расположение, но очень скоро убеждались в тщетности попыток и оставляли его в покое, не напрягая выяснениями отношений и высказываниями обид. Казалось бы, все довольны, никто никому не предъявлял никаких претензий.
Но вдруг возникла малолетка Маринка. С самого начала все пошло наперекосяк. Ему бы еще тогда понять и отойти в сторону - ну подумаешь, прокололся разочек, кто не без греха? Да об этом никто бы и не узнал. Даже Вовка Клименторович, ближайший друг и соратник, ни о чем не догадался бы. Ну не захотела дурочка интима с симпатягой Андрюшей - ну и пошла бы она куда подальше! Нет же, захотелось кому-то что-то доказать. Теперь вот пожинает плоды…
Андрей никак не мог понять, чем она его зацепила. Ну что такого замечательного есть в этой вредной школьнице, чего не хватало ему в других? Красавица неписаной красоты? Да ничего подобного, с легкостью можно найти миллион куда более симпатичных мордашек. Нет, она, конечно, не уродина, даже совсем не уродина, но более, чем просто миловидной, Маринку сложно назвать. Сногсшибательная фигура? Тоже нет. Она, конечно, ладненькая, стройненькая, но далеко не модель с ногами от ушей. Самая обычная девчонка. Что же тогда?
Как бы ни был зол на Маринку Андрей, а лгать самому себе не мог. Несмотря на всю свою явную неопытность, ведь он у нее определенно был первым мужчиной, Маринка проявляла в постели такую страсть, что даже много повидавшего Андрея заряжала дикой сексуальной энергией. И вот ведь что интересно: Потураеву доводилось встречать на своем пути дамочек, бурно имитирующих страсть, опытных любовниц, но, несмотря на весь их опыт, сразу улавливалась неестественность их восторгов. Все эти охи-вздохи, стоны и старательные выгибания тела были такими наигранными, такими фальшивыми, что тут же пропадало всякое желание. Появлялось стойкое ощущение, что ласкаешь не живую женщину, а робота, изготовленного специально для сексуальных утех. Маринка же, маленькая неумелая школьница, так живо и естественно отзывалась на его ласки. Да, она тоже охала-ахала, тоже постанывала и тоже, как все до единой остальные бабы, изгибалась под его руками. Но у нее это выходило так органично-мило, так естественно, словно они с Потураевым действительно были предназначены друг для друга. И что самое отвратительное, Андрей чувствовал то же самое.
Да, с Маринкой ему было хорошо. Но и кроме Маринки у него случались весьма приятные барышни. И с другими он имел не худший секс, чем с Маринкой. Тогда что еще?! Почему эта маленькая дрянь никак не желала покидать его душу?!
Потураев впервые в жизни застрял. Застрял не в лифте, гораздо хуже - в Маринке. Она почему-то упорно не желала оставаться в прошлом, одной из многих бывших. Уже почти целый месяц она, можно сказать, с утра до вечера к его услугам. Она не просит 'выводить' ее в свет: в кино да театры, в рестораны, да хотя бы просто погулять по городу. Ее, кажется, вполне устраивает интимность их встреч. И ему, как ни странно, хорошо с ней. Каждый божий день одно и то же, и ему тем не менее хорошо с одной Маринкой! Ему, Андрею Потураеву, неутомимому 'естествоиспытателю', неугомонному бабнику, привыкшему к разнообразию, хорошо. И ведь разнообразием-то и не пахнет, а ему все равно хорошо с одной Маринкой. И главное - уютно. Уютно!!! Вот это - самое страшное.
Страшно то, что ему все реже стало хотеться разнообразия. Страшно, что перестал смотреть по сторонам, выискивая в толпе симпатичный объект для сексуальных притязаний. Страшно, что с каждым днем покидать Маринку, даже зная наверняка, что расстается с нею всего лишь до утра, все тяжелее. Вот это по-настоящему было страшно.
Кто вбил в его весьма неглупую голову, что любви нужно стыдиться?! Неужели на него так подействовали те бестолковые, еще детские разговоры, когда они, мальчишки, едва-едва вступающие в половую зрелость, скорее даже спешащие в нее вступить, а на самом деле пребывающие пока что на последней стадии детства, обсуждали одноклассниц с точки зрения сексуальной привлекательности. И как всеми силами старались продемонстрировать, что все эти Наташки-какашки, Ирки-дырки да Таньки-дряньки интересуют их сугубо с потребительской целью, как упражнялись в цинизме, рассказывая небылицы о своем якобы имевшем место опыте любовных утех, непременно грязно, похабно, стараясь максимально унизить мифический предмет вожделения. При этом полагалось в обязательном порядке изображать полное равнодушие, дабы приятели ни в коем случае не заподозрили, что рассказчик втрескался по уши в предмет обсуждения. О, если кому-то из их теплой компании не удавалось убедительно грязно и сально пошутить в сторону одноклассницы или вдруг совершенно случайно пропустить в голосе нотку теплоты - всё, считай, пропал парень! Издевки сыпались на него как из рога изобилия. Несчастный тут же становился и подкаблучником, и подъюбочником, и половой тряпкой, и слюнтяем. А выслушивать в свой адрес такие гадости было ой как обидно. Андрюша знает, как обидно. Андрюша пробовал…