– Ну да! Все правильно она сказала! Я и сейчас только на один денек в городе задержусь! Сама понимаешь – кругом корпоратив веселится, самое для работы время! А мы сейчас нарасхват…
– Да я понимаю, Анна Ивановна! Вы ж у нас артистка теперь! А к нам какими судьбами? – радостно целуя старуху в мягкую холодную щеку, весело запрыгала около нее Женя. – На чем записать такое счастье?
– Да на чем хошь, на том и запиши! Ну? Рассказывай давай, чего у тебя стряслось! Да побыстрее – времени у меня мало! И чаю мне налей погорячее!
– Да! Сейчас! Конечно! – ринулась со всех ног на кухню Женя. – Да вы в комнату проходите, я сейчас принесу!
– Ну, зачем в комнату? Чай, мы с тобой не княжеского роду, и на кухне можем посидеть!
– Ой, а может, вы есть хотите? Я мигом разогрею… – всполошилась Женя, оборачиваясь от плиты к вошедшей в кухню Анне Ивановне.
– А что у тебя нынче на обед? Иль, если по времени судить, на ужин уже?
– Жаркое…
– С говядиной?
– Ага!
– Ну, тогда давай! С говядиной мне можно.
– Хм… А со свининой что, нельзя?
– Нет, Женька, нельзя. Такая вот у меня теперь жизнь пошла – модельная почти. С нашим Аркашкой не забалуешь! Велел нам всем фигуру блюсти, чтоб кровь из носу! А со свининой какая может быть фигура? Сама ж понимаешь!
– Да изверг он, ваш Аркашка! По-моему, чем вы фактурнее будете смотреться, тем самобытнее…
– Да ты что, Жень! А костюмы? Под каждый лишний килограмм, что ль, новый костюм шить? Этак мы в два счета разоримся! Знаешь, какие они дорогие нынче, эти костюмы? И вообще не заговаривай мне зубы давай! Говори, чего звонила! Наташка рассказывала, что у тебя голос шибко расстроенный был…
– Ну да, я звонила… Неделю назад еще. Вас дома не было. Я денег хотела на Новый год занять, Анна Ивановна… На работе сказали – зарплату не дадут… Представляете, как обломали? Как хочешь, так и выкручивайся! Хоть бы заранее предупредили, я бы поэкономила как-то…
– Вот сволочи, чего творят, а? А вечеринку новогоднюю небось затеют! Мы вот недавно в Черногорье ездили, в соседней области городок такой небольшой, так там тоже ребята на начальство свое жаловались. Тоже зарплату им не дали, а корпоративку закатили – пир горой! Говорят, лучше бы эти деньги поделили да им раздали… А сколько тебе надо-то, Жень? Ты говори, не стесняйся! Я дам! Я нынче при деньгах…
– Ой, да уже не надо, Анна Ивановна! Я вышла из положения…
– Как вышла? Твой-то бывший наверняка ничего не дал, знаю я этих мужей разведенных… Для них жена да дети – отрезанные ломти. Так ведь? Не разорился на вас твой бывший?
– Нет, Анна Ивановна, не разорился.
– Ну, я так и знала… И что нынче за мужик пошел такой безответственный? Разводится так, будто шкуру старую с себя сбрасывает. И твой такой же. Хотя с виду приличным вроде мужиком казался. Серьезным таким, надежным. И куда мир катится, непонятно…
– Ой, да ну его, Анна Ивановна! Пусть живет, как хочет! Я сама выкрутилась, без его помощи!
– Да уж представляю я, как ты выкрутилась… Опять чего-нибудь продала?
– Ага, продала… Шубу свою продала, Анна Ивановна… Соседке из тридцать восьмой квартиры, Оксанке…
– Ой, ненормальная! Ну чего ты творишь с собой такое, Женька? А ходить в чем будешь? В пальтеце том рыбьем, что в прихожей висит?
– Оно не рыбье, оно пуховое вообще-то…
– Ой, не смеши меня, старуху! Зима только началась, а она на пух какой-то надеется! А если холода вдарят, тогда что делать будешь? Замертво на асфальт падать? Так никто к тебе в таком пальтеце не подойдет, и не надейся! Скажут – пьянчужка лежит…
– Да ладно… Авось не вдарят такие уж холода… Вы ешьте, Анна Ивановна, а то остынет!
– Ага, ешьте… Сама под дых дала, а теперь ешьте… Ты что вообще творишь такое, Евгения? Стыда на тебя нет! Да я бабушке твоей обещала, что в беде тебя ни при каких условиях не оставлю, а ты что творишь? Почему ты мне не перезвонила? Попросила бы у Наташки номер мобильника моего…
– А Наташка мне сказала, что у вас денег нет! – будто оправдываясь, нерешительно проговорила Женя. – И еще сказала, что вы ей уже там на что-то обещали… На подтяжку лица, что ли…
– Ой, да слушай ты ее! Она и соврет, так недорого возьмет! На подтяжку ей! Ага, как же… Прямо совсем девка умом тронулась с рожей своей! Все тянет ее куда-то, тянет… Чего ее тянуть-то, скажи? Уж какую выродили тебя, такой и ходи! Все одно краше не будешь! И так уж деньжищ этих на себя перевела сколько, а толку нету. Все проваливается, как в прорву какую…
– Ну, ей же хочется красивой быть…
– Ладно. Вот погоди ужо, разберусь я с ней! Ишь, вздумала моим кошельком руководить, поганка! Так какой ты соседке шубу свою продала, я запамятовала?
– Оксанке. Из тридцать восьмой квартиры.
– Что ж, пойдем…
– Куда, Анна Ивановна? – опешила Женя.
– Как куда? К Оксанке твоей и пойдем! Шубу выручать надо? Надо. На новую-то тебе я все равно не потяну… Сколько ты с нее содрала, с Оксанки этой?
– Тысячу евро…
– Это сколько же, если по-русски? – задрала к потолку глаза Анна Ивановна, соображая. – Ага… Ну что ж, понятно… Пошли, Евгения!
– Ой, да подождите вы, Анна Ивановна! Ну сами посудите, как мы к ней пойдем? Чего скажем? Отдавай, мол, шубу обратно? Нет, неудобно как-то… Она ведь у меня ее не отбирала, я сама ее уговорила купить…
– Ну и что? Ну, уговорила, потом взяла да и передумала! Не будь ты такой мямлей, Евгения! Вставай, пошли!
– Нет, погодите… К ней, наверное, сейчас нельзя…
– Это почему это?
– Ну… – замялась Женя неловко, опуская глаза, – как бы вам объяснить… На нее, знаете ли, в лифте напали недавно, она еще в себя не пришла… А тут мы еще завалимся… Неудобно же!
– Да брось ты, Жень! Вот все у вас с бабкой твоей через реверансы делается! И она вот такая же была! И чихнуть не умела попросту! А я человек рядовой, мне все эти ваши реверансы до лампочки! Вставай, пошли! Я сама с ней говорить буду! Ну, чего расселась? Пошли, говорю!
Женя и опомниться не успела, как Анна Ивановна решительной поступью прошествовала в прихожую, как окликнула ее властно уже из открытой двери квартиры:
– Евгения! Ну где ты там? Пошли, говорю! Ну? А то я одна пойду!
Жене не оставалось ничего иного, как потрусить за ней послушной овечкой. А что было делать? Очень уж хорошо она знала бабушкину подружку – если что задумает, так хоть кол на голове теши…
Оксанка показалась в дверях заспанная и растрепанная, перевела взгляд с Анны Ивановны на Женю, торопливо запахнула полы шелкового халатика-кимоно.
– Ты, что ль, Оксана будешь? – опередила Женины объяснения Анна Ивановна.
– Я… А что такое?
– Да ничего особенного… Войти-то можно иль как? Мы с Женей не кусаемся…
– Заходите… – произнесла Оксанка буднично и зевнула во весь свой молодой белозубый рот. Потом встряхнула головой и вопросительно уставилась на Женю – что, мол, происходит такое? Объясни…
– Ну, девонька, давай с тобой будем договариваться по справедливости, – приступила к переговорам Анна Ивановна, едва перешагнув на порог квартиры. – Тебе, что ль, эта ненормальная шубу свою последнюю продала? – указала она решительным перстом на Женю.
– Ну да, мне… А шо такое?
– Шо, шо… Выкупить ее у тебя хочу, вот шо! Все равно тебе с нее толку не будет! На чужом горе, девонька, в рай ни на кобыле не въедешь, ни на крылышках не влетишь! Так что уступи обратно подобру-поздорову, пока не случилось с тобою плохого!
– Ой, да чего вы меня плохим пугаете!.. – махнула рукой Оксанка совсем по-бабьи, подстраиваясь под тон старухи. – Со мной тут такое приключилось, что хуже уж и придумать нельзя! Куда уж хуже-то! На меня же маньяк напал, когда я в этой шубе в лифт зашла! Первый раз и надела только! Правда, я его газом траванула, но все равно…
– Вот видишь! Потому оно с тобой и приключилось, что ты на чужой беде в рай въехать решила! Разве можно последнюю одежку у человека забирать?
– Так я и не забирала, что вы… Женя сама…
– Ну ладно, девушка, чего мы тут попусту будем переливать из пустого в порожнее? Отдавай обратно шубу, и дело с концом! А деньги я тебе верну! Все до копеечки!
– Ой, да ради бога… Забирайте, конечно. Мне сейчас эту шубу и на дух уже не надо, что вы! Вон висит, смотреть на нее не могу! Как вспомню… Бррр! И денег мне никаких обратно не надо…
– Оксанка, очнись! Ты что, с ума сошла? – замахала на нее руками Женя. – Как это – денег не надо? Да Гоги же с тебя потом по полной программе стребует… С ним так нельзя, Оксанка. Сама понимаешь – не тот вариант. Ты что, больших неприятностей хочешь?
– Ну да, ты права, Жень… Гоги, он такой… Он точно стребует. Скажет, куда шубу дела? Если продала, то деньги давай обратно… И вообще, оскорбится страшно… А может, сказать ему, что маньяк отобрал? А вдруг он на тебе ее потом увидит? Ой, не знаю даже…
– А кто это – Гоги? – полюбопытствовала по-старушечьи Анна Ивановна. – Жених, что ль, твой, Оксана? Если жених, то ты ему про маньяков-то всяких не шибко трещи! Если б еще муж был – тут уж куда ни шло. А жениху не вздумай! Не тревожь зазря! Мужики, пока в ЗАГСе добром не распишутся, все на этот счет нервные… Еще надумает себе чего, потом укорять всю жизнь будет… Скажет – а кто видел, что промеж вами с этим маньяком ничего такого не было? Может, ты врешь мне все, что не было? Тем более, я так поняла, он у тебя из грузинской породы?
– Да ну вас, Анна Ивановна… – посмотрев на обескураженную Оксанку и невольно хохотнув, проговорила Женя. – Она и сама со своим женихом разберется, и без наших советов!
– Ну да, ну да… – покладисто закивала Анна Ивановна, быстрой рукой ныряя в нужное место, именуемое в народе пазухой. Выудив оттуда беленький толстый квадратик, вскоре оказавшийся носовым батистовым платком, плотненько начиненным тысячными купюрами, она, нахмурив брови и шевеля губами и пальцами, отсчитала несколько бумажек, остальные протянула Оксанке: – На, девка, считай! Тут ровно тридцать тысяч. А остальные не дам! Шуба-то, гляжу, на спине порванная! Уж пять тыщ сама добавишь, коль Гога твой с тебя спрос начнет делать. Невелики деньги!
– Ой, да добавлю, конечно, что вы… Я и так не думала… Вы прямо устыдили меня совсем! Жень, я и правда не подумала как-то, что ты из-за нужды шубу продаешь… Я ж не знала, Жень! И правда, как неловко получилось…
– Ну все, девки, некогда мне тут с вами! Пойдем, Евгения! Чего стоишь, рот открыла? Забирай шубу свою да пойдем!
– Спасибо вам, Анна Ивановна… – растроганно прошептала Женя, когда они вышли на лестничную площадку. – Просто даже не знаю, как вас благодарить…
– Да никак не надо… Чего ты, Женюш? Да у меня и без того об тебе сердце всегда болит… А шуба – это так, это ерунда… Считай, что бабушка твоя о тебе с того света позаботилась… Ладно, пойдем чай пить!
– Ага, конечно…
Женя торопливо сунула ключ в замочную скважину, но открыть дверь так и не успела. Она сама распахнулась перед ними резко, явив Катькино озабоченное, но все равно хорошенькое личико.
– Ой, мам… А я тебя потеряла! Думаю, что случилось? Пришла домой, смотрю, пальто твое висит, а тебя нету! А рядом еще и шуба чья-то…
– Не чья-то, а моя! – крепко приобняла ее за талию Анна Ивановна. – Ну, здравствуй, егоза!
– Ой, и я, что ли, уже егозой стала, бабушка Аня? – засмеялась довольная Катька. – Вроде в егозах до сих пор только мама ходила…
– Так ты вон уже какая дылда вымахала! Заневестилась совсем! Значит, тоже скоро егозой станешь…
– Это что? Это такой у вас знак женского качества, да, баб Ань?
– Ага. Правильно. Знак качества. Только, девка, далеко еще тебе до того знака-то…
– Почему это? – капризно надула губы Катька.
– А потому это! – от души вдарила ладонью Анна Ивановна Катьке пониже спины. – Зачем позволила матери с себя последнюю одежонку продать, а? Такой кобылицей вымахала, а совесть в детстве оставила! Разве так можно?
– Так она ж сама… – растерянно шарахнулась от старухи Катька.
– Ну и что – сама? А ты б ей не давала! Сказала бы – не надо, родная моя, обойдемся, мол, как-нибудь… Пояса потуже подтянем да переживем…
– Да я как-то… Я не подумала… – разведя руки в стороны, растерянно заморгала Катька.
– А в следующий раз подумай! Поняла?
– Анна Ивановна! Ну что вы напали на нее, ей-богу? Она даже и не знала ничего… – решительно встряла в разговор Женя.
– А ты давай не защищай! Что она у тебя, слепая, что ли? Не видит, в чем мать по морозу бегает?
– Ой, да ладно вам… – примирительно обняла старуху за плечи Женя. – Пойдемте лучше чай пить! Кать, будешь с нами?
– Ага… Буду… – медленно помотала головой Катька, задумчиво уставившись куда-то в пространство, будто пытаясь разглядеть там что-то ей пока неведомое. То самое неведомое, на предмет которого так прямиком и сердито высказалась шустрая Анна Ивановна. Так и стояла немым озадаченным столбиком посреди прихожей, пока Женя не подтолкнула ее локотком под бок:
– Кать, ну чего ты… Иди быстрее, подсуетись! Ставь чайник! А то Анна Ивановна торопится…
Враз опомнившись и виновато взглянув на мать, девчонка сорвалась с места, неуклюже затопотала на кухню. Вслед за ней пошли и Женя с Анной Ивановной, уселись за стол, стали наблюдать за Катькиной по кухне старательной суетой.
– Да не грусти, Женюш! Все у тебя будет хорошо! – вдруг очень тихо проговорила Анна Ивановна, тронув Женю за руку. – Ну? Чего с тобой такое? Гляжу на тебя и не узнаю… Сроду у тебя таких загнанных глаз не было… Чего ты загналась-то так? Ну, подумаешь, всяко в жизни случается… И безденежье, и другие какие неприятности…
– Ой, да все у меня в порядке, Анна Ивановна! Чего вы? – постаралась улыбнуться старухе как можно безмятежнее Женя.
– Да я уж вижу, в каком оно у тебя порядке… Замуж тебе надо снова, Евгения, вот что я тебе скажу! Ты молодая еще, можно сказать, девчонка совсем!
– Точно, баба Аня! Это вы правильно сказали! – неожиданно поддержала старуху и Катька. – И не обязательно даже и замуж! Зачем замуж? Она была уже… Можно и без замужа хорошо развлечься!
– Катя! Прекрати! Что за пошлости такие? – под смех Анны Ивановны одернула дочь Женя.
– Ну почему – пошлости? Никакие не пошлости… Вот все у тебя так, чтоб по полоч кам разложено было… – проворчала сердито Катька.
– Не грусти, Женюш! Прорвемся! И глазки всегда навеселе держи, иначе ни один порядочный мужик к тебе не подойдет. Они от бабских грустных глаз шибко шарахаются, мужики-то… Ну хочешь, я тебя развеселю? Хочешь, я тебе песню новую спою, которую недавно мы с Аркашей выучили? Мы когда ее поем, все как один смеются…
– Это какую такую песню? – с подозрением уставилась на нее Женя. – У вас что, опять репертуар новый?
– Ага… Вот послушай… Это совсем новая песня…
Анна Ивановна гордо выпрямилась полным станом, повела перед собой плавно руками, затуманила глаза и вывела громким старушечьим фальцетом, очень стараясь:
– …Я готова быть ведомой тобо-о-о-й… Чем выше любовь, тем ниже поцелу-у-у-и…
Больше спеть она ничего не успела. Остановлена была песня отчаянным звоном разбитой чашки, так и не донесенной Катькой до стола. Можно сказать, наступил этот возмущенный звон песне на горло.
– Ну, баб Ань, ну, знаете ли! – так же звонко возмутилась и сама Катька. – Ну как вы так можете, в самом деле! Это… Это же прям фигня какая-то получается!
– Почему фигня? – всхлопотнула удивленно реденькими ресничками Анна Ивановна, тайком подмигнув Жене. – А я думала, у меня хорошо получается… Мы когда эту песню нашим хором поем, всем так нравится… Ее еще вот девки поют… эти… дай бог памяти! Еще название такое у их группы неприличное…
– Анна Ивановна, вы что! Не надо! – давясь смехом, проговорила ей в ухо Женя. – Вы ж святое затронули! Это ж ее любимая группа, она целыми днями их песни слушает…
– Да? Ну ладно, что ж… Раз тебе не нравится, Катюш, наше творчество, то я и не буду… А хочешь, другую тогда спою? Она повеселее будет! Погоди, как же там, слова запамятовала… Мы ее недавно только разучили…
Соскочив со стула и ловко подбоченясь, она выдала частушечной скороговоркой что-то очень знакомое, только Женя никак не могла уловить, где она это слышала… Из частушечного визгливого громкоголосья сначала различила только непонятное "ями-ями, следите за краями", а потом, узнав, откуда ветер дует, со страхом взглянула на Катьку…
– …Девчонки, кто-то сзади подумал, что мы кошки… – между тем продолжала свой сольный концерт Анна Ивановна, пока Катька не взмолилась, отчаянно зажав уши:
– Баб А-а-ань! Ну хватит уже! Слышать же невозможно! Господи, отстой какой…
– Ну почему – отстой? – рассмеялась весело Анна Ивановна. – И ничего не отстой! Народу нравится!
– Да вы хоть знаете, что это за группа вообще? Они же третье место на Евровидении с этой песней заняли! А вы…
– А что мы? Мы тоже хорошая группа, между прочим! И творчество у нас общее, и цели общие – денег себе заработать… Иль ты возраст имеешь в виду? Так возраст – это не порок! А если и порок, то с годами все порочными становятся. И группа твоя любимая когда-нибудь старушками будет…
– Ой, да не в этом дело! Как вы не понимаете-то? Ну, мам, ну ты-то чего смеешься…
Дернув обиженно головой, отчего густые ее темно-русые волосы взметнулись красивым веером, Катька гордо покинула кухню. Пока Женя успокаивалась и утирала с глаз набежавшие от смеха слезы, Анна Ивановна быстро допила свой чай. Взглянув на кухонные часы, тут же подскочила испуганно, чуть ли не бегом бросилась в прихожую:
– Ой, девки, засиделась я тут у вас! А мне еще на другой конец города ехать надо! У нас сегодня концерт… Придется теперь такси ловить. Аркашка страсть как опоздавших не любит! Может и оштафовать, если шибко рассердится! Катюха! Пока! – крикнула она в сторону Катиной комнаты. – Не сердись давай на бабку! Слышала? На обиженных воду возят!
Торопливо одевшись и расцеловавшись с Женей, она упругим колобком выкатилась за дверь, обернулась из раскрытых дверей лифта, успела и подмигнуть, и, скорчив забавную рожицу, еще и помахать рукой с достоинством – ни дать ни взять звезда эстрады, взошедшая на трап самолета…
Остаток вечера Женя зашивала свою шубу. Стежок к стежку, стежок к стежку… Получалось хорошо, снаружи и незаметно совсем. Бабушка раньше всегда ее хвалила. Говорила: руки у нее ловкие. Закончив долгую кропотливую работу, она надела свое пострадавшее меховое сокровище, подошла к зеркалу, покрутилась перед ним кокетливо, как давеча крутилась перед восхищенным Гоги Оксанка. На душе и впрямь стало полегче, будто вернулась она на свое законное место. Все-таки непреодолимая эта вещь – женская зависимость от хорошей одежды! Уж если она в тебе завязалась когда-то, ничем ее не искоренишь. Как, впрочем, зависимость любую другую, основательно уже прижившуюся. У каждого она своя. У кого совсем пагубная, у кого так себе… Кто через табачный дым на мир смотрит, кто через алкоголь, а кто на сериалы чернушные телевизионные всем организмом подсел… Да много их, зависимостей всяких! Может, страсть к хорошим одежкам самая среди них безобидная? Хотя о безобидности тут тоже рассуждать не приходится, вон как ее ломало в эти дни отсутствия любимой одежки…