- Он украсил елку.
- Нет, еще не совсем. Только с одной стороны.
Клер очень медленно подошла. Руфус обошел вокруг дерева так, что сводная сестра полностью скрылась из виду. Девочка подобрала красный стеклянный шар и повесила его в той части дерева, которая была и без того плотно украшена.
- Вот.
- Так не годится, - сказала Джози. Она постаралась, чтобы в голосе не было слышно раздражения. - Ну, посмотри сама? Три четверти дерева совсем без игрушек.
Рори сказал, не вставая с пола (его голос был приглушенным, потому что он говорил из-под покрывала, которое прижал к лицу):
- Кто собирается на это смотреть?
- Мы, - сказала Джози. - Вы, четверо детей, ваш отец и я. Это рождественская елка для… для семьи.
Слово сорвалось с ее уст, но она уже жалела о сказанном. Все дети вдруг разом замолчали, комната наполнилась осязаемым ощущением холодной обиды. Джози прикусила губу. Стоит ли высказать сожаления? Надо ли говорить: "О, как жаль, это моя ошибка"? Следует ли снова повторить это слово?
Джози посмотрела на них. Она думала о комнатах наверху и спагетти с салатом, уже приготовленных и стоящих на накрытом на кухне столе с красным подсвечником. Ведь это - неделя перед Рождеством.
Потом что-то поднялось внутри нее и вытеснило прежние оправдания, необходимость признания первой ошибки. И в самом деле, она просто ангельски, сверхъестественно терпелива!
- Это - слово, - сказала Джози притихшим детям. - Семья - это такое слово. Как и приемная семья. Приемная семья - слово в словаре, нравится вам это или нет. И не просто слово, а факт. И мы теперь таковыми являемся, так или иначе.
Джози замолчала, потом обратилась к Рори:
- Вставай.
Он не двинулся.
- Вставай, - произнесла Джози. - Вставай и положи обратно эти покрывала.
С неопределенной медлительностью он приподнялся, встал на ноги и начал стелить покрывала обратно на диван и кресла - как придется, не обращая внимания, куда именно.
- Делай, как следует, - проговорила Джози. Краем глаза она заметила, что Руфус молча умоляет ее не подавлять сводного брата. - Поторапливайся.
Рори вздохнул.
- Ты слышал меня?
Клер отошла от дерева и начала правильно укладывать покрывала. Она опустила голову, так что Джози не было видно лица. Рори смотрел на нее, засунув руки в карманы.
- Если бы твой отец был здесь, - сказала Джози, - ты бы продолжал в том же духе? Или ты просто решил устроить мне трудную жизнь?
Клер положила обратно диванную подушку, перевернув ее так, что стала видна застежка.
- Где папа? - Ее голос звучал капризно, словно она вот-вот расплачется.
- В школе, - ответила Джози. - Приводит в порядок все документы на конец четверти.
- Я хочу к нему, - сказала Клер. Глаза девочки заблестели от слез.
"Я тоже, - подумала про себя Джози. - О, боже, да как сильно! И я тоже…"
Она попыталась коснуться Клер, но та отстранилась и спряталась за своим братом.
- Он скоро вернется. Он вернется к обеду, - Джози подавила в себе порыв закричать, а вместо этого стойко сказала, контролируя свой голос:
- Мы будем обедать?
- Я ничего не хочу, - проговорила на сей раз Бекки.
- Ты не снимешь свои перчатки? - спросила Джози.
Бекки положила руки на стол.
- Мне холодно.
- Но ты не можешь есть в перчатках.
- Я не собираюсь есть это, - ответила Бекки, глядя на Джози и на дымящиеся кастрюли на плите.
Руфус тревожно посмотрел и побледнел. Рори и Клер выглядели так, словно они давно привыкли слышать подобные вещи от сестры.
- Все любят спагетти. Всем нравится еда макаронников, - заявила Джози.
Бекки окинула ее быстрым голубым взглядом:
- Я не люблю.
Джози глубоко вздохнула:
- Ты завтракала?
- Нет, - сказала девочка.
- Ты что-нибудь ела за весь день?
Бекки не ответила ничего.
- Послушай, - проговорила Джози, - если ты выехала из Херфордшира в восемь с чем-то, а теперь половина второго, и ты ничего не ела, то должна умирать от голода. - Она положила спагетти и соус в тарелку, поставив ее перед Руфусом. - Вот, разве выглядит плохо?
Бекки начала распутывать узел, который завязала на полиэтиленовом пакете, чтобы не рассыпать содержимое.
- Где тарелка? - спросила Джози у Клер.
- Я не знаю.
Руфус повернулся в сторону матери. Мать протянула ему тарелку из стопки напротив.
- Тебе положить салат? - спросила она у Бекки.
- Нет, - ответила та.
Руфус передал тарелку Клер, а девочка, не глядя на него, передала ее сестре. Бекки водрузила ее на подставку и положила сверху полиэтиленовый пакет. Потом она снова стала развязывать узел. Джози выставила две большие тарелки с макаронами перед Клер и Рори. При этом брат и сестра даже не двинулись, не проявив ни малейшей реакции. Они, как зачарованные, смотрели на Бекки. И Руфус - тоже. Все их внимание было сосредоточено на том, что обнаружится, когда девочка развяжет узел.
- Прекратите таращиться, - сказала Бекки.
Джози положила себе небольшую порцию макарон и обошла стол, чтобы занять самой место между Бекки и Рори.
- Будь добра, передай мне перец.
Казалось, никто не слышал ее. Все глаза были прикованы к пальцам Бекки, распутывающей узел. Потом, очень медленно, она надорвала пакет и высыпала на свою тарелку с чрезвычайной осторожностью кучку сероватого риса вперемешку с меньшими горстями красновато-оранжевого и черного цвета.
Джози уставилась на содержимое пакета.
- Что это?
- Рисотто, - ответила Бекки. Ее голос звучал гордо. - Мама сделала это.
Она взглянула на Рори и Клер, имея наглость предложить им такую стряпню. Ведь когда Надин приготовила рисотто накануне вечером, все категорически отказались это есть. Тогда случилась ссора по этому поводу, а потом - другая ссора, немного позже, когда Надин нашла Клер и Рори под самой крышей с полиэтиленовым пакетом с нарезанной булкой. Те набивали рты и молча жевали с огромным аппетитом…
- Я думала, ты голодна, - сказала Джози, глядя на грязь в тарелке Бекки.
- Я же сказала, что не люблю спагетти.
- Понимаю. Пока мы едим эту горячую, только что приготовленную еду, ты собираешься кушать холодное рисотто?
- Да, - ответила Бекки. Она посмотрела через стол на Руфуса. - У меня еще много, - сказала она ему, и ее голос оказался почти приятным. - Этого достаточно, чтобы остаться в живых, пока я снова не окажусь дома. Мне не нужно есть что-нибудь здесь.
Глава 6
Шейн, буфетчик, работающий неполный день, заявил, что убирать квартиру Дункана Брауна столь же легко, как дамский будуар после обслуживания посетительниц "Лисы и винограда".
- Мне будет приятно, - сказал Дункан, - если моя дочь, Элизабет, услышит это от вас.
Шейн подмигнул:
- Женщины всегда ужасные чистюли, но никогда не понимают главного. Так вот, на мой взгляд, пыль - не главное. Я убрал бы кухню и ванную так, что там можно будет расположить новорожденного, но не стану беспокоиться из-за пыли. Никто еще не умирал от небольшого количества пыли.
Дункан посмотрел на ковер. Даже ему было видно, что узор на нем - приятно симметричный афганский узор - серьезно потемнел от крошек, множества ворсинок и ниток. Откуда бы, удивился он, появилось все это? Ведь он ни разу за всю свою жизнь не держал в руках нитки с иголкой.
- Она что-то говорила о чистке пылесосом…
Шейн тоже посмотрел на ковер.
- Она знает?
- Похоже. Я же не помню об этой тарелке, когда я ем крекеры…
- Скажите мне, что я должен сделать? - спросил Шейн. - Мы же не хотим тратить попусту ни мое время, ни ваши деньги, верно? Я пройдусь пылесосом по маленькой дорожке здесь, сниму этот налет и обрызгаю тем замечательным средством, которое великолепно устраняет пыль повсюду.
- Она сказала что-то о мышах…
- А теперь послушайте меня, я люблю мышей, - сказал Шейн. - Дом для меня - не дом без одной-двух мышей.
Дункана стал утомлять разговор. Вопросы хозяйства никогда не были для него темой для длинных бесед. Что и естественно: они требовали действий, а не слов. Мистер Браун был не прочь поговорить с Шейном, но предпочел бы нечто, в равной степени близкое и ему, и уборщику: например, скачки или воздействие алкоголя на человеческую натуру.
- Послушайте, просто сделайте то, что можете, - сказал хозяин. - Через пару дней Лиз появится здесь на Рождество, и я не хочу, чтобы меня дергали и ругали.
- Я вымою окна, - ответил Шейн. - Нет ничего лучше чистых окон, которые отвлекают внимание от пыли.
Дункан взглянул на него. Уборщик обладал маленьким ростом и эксцентричной внешностью. Лет ему было где-то около сорока, а глаза и кожа выглядели как у человека, живущего в атмосфере, пропитанной пивом и табаком.
- Что вы имеете против пыли?
Шейн усмехнулся. Он поднял двухлитровую бутылку с хлоркой, которую принес с собой.
- Я сопротивляюсь не пыли, а стиранию пыли, - ответил он. - Все же это - женская работа.
- Папа, - сказала Дейл, - нам надо было купить елку.
Том Карвер снял очки для чтения.
- Я не думаю.
- Почему?
- Нам, четверым взрослым в рождественский вечер не нужна елка.
- Нет, это не так, - возразила Дейл. - Взрослые или нет, но мы все равно остаемся семьей. Ну, мы все, кроме Эми.
- Она скоро станет одной из нас, Дейл…
- Да?
Том поставил обратно свой стакан.
- Тебе может не нравиться то, что я скажу, но я не хочу елку из-за Руфуса.
- Но Руфуса здесь нет.
- В этом все дело. В прошлом-то году он был. Мы пошли на площадь у Фрешфорда, выбрали елку, принесли домой и поставили внизу - там, возле садовой двери. Мы ее вместе украсили… Только это случилось почти год назад.
Дочь прекратила возиться с соковыжималкой. Дейл разыграла великолепное представление из приготовления супа-пюре, настаивая на том, что отец в этом нуждается, как если бы она была сиделкой, дающей ему лекарство.
Дейл подошла и села за стол.
- Пап…
- Да?
- Могу я тебе напомнить, что у тебя еще есть и мы? Лукас и я? Твои первые дети?
- Я не забыл об этом. Ничто и никто не заменит вас. Но Руфус - тоже мой ребенок, с тех пор как он родился, я ни разу не встречал Рождество без него… - мистер Карвер замолчал.
- Что?
- Я не радуюсь предстоящему празднику.
- Миллион раз спасибо, - ответила дочь.
Том потянулся через весь стол, чтобы коснуться ее руки. Дейл тут же отодвинулась от отца, чтобы оказаться вне переделов досягаемости.
- Ему восемь, - сказал Том. - Он еще совсем маленький мальчик. Малыши обычно придают Рождеству совершенно особое значение. Ты знаешь, что это так. А без них все по-другому. Вот прежнее Рождество было Рождеством…
- Прежнее?
- Когда Руфус был здесь.
- Ну что ж, - проговорила Дейл. Она слышала, как ее голос стал жестче, но не могла остановиться. - Хорошо, может быть, слишком рано снова изображать Рождество, но, похоже, уже не рано изобразить появление подруги…
Том поднес обе руки к лицу, снял снова очки и положил их на стол перед собой.
- Я полагаю, ты имеешь в виду Элизабет Браун?
- Да.
- Она друг, а не подруга.
Дочь ничего не ответила. Она встала и засыпала половником порцию порезанного лука-порея и овощей в соковыжималку.
- Как ты узнала о ней?
- Я увидела чертежи в твоей мастерской. Я слышала разговор по телефону. И тебя не было дома три вечера, когда я звонила. Ты всегда был здесь, всегда! Я всегда знаю, где ты будешь, где Бейзил слушает оперу или мурлычет перед телеком.
- Дейл, - сказал Том. - Я когда-нибудь оспаривал твое право на отношения с Нейлом?
Она нажала кнопку на соковыжималке, а потом, перекрывая шум мотора, закричала:
- Нет! Я действительно иногда удивлялась, как много ты проявлял заботы.
- Да, проявлял, и очень много. Выключи эту машинку, - проговорил отец твердо и громко.
Она послушалась.
- Я два раза обедал с Элизабет Браун, - продолжал мистер Карвер. - Она приезжала из Лондона вечером на буднях три раза: один раз - на концерт, другой - в кино, а третий - чтобы посмотреть работы художника, друга ее отца. Работы, на самом деле, так себе.
Дейл слегка ударила соковыжималку, и тонкая зеленоватая струйка потекла по стенкам.
- Но ты никогда не делал этого прежде.
- Да. Потому что был женат. Я ходил на концерты и в кино с Джози, что тебе тоже не нравилось.
- Джози была о-кей, - сказала Дейл.
- Ты теперь можешь так говорить, поскольку она благополучно ушла. Но мне нужна жизнь, Дейл. Мне надо что-то делать, кроме как работать и кормить старину Бейзила. Я не только твой отец, но еще и человек.
Она прямо посмотрела на него, улыбнувшись:
- Но в первую очередь ты - мой отец.
Мистер Карвер улыбнулся ей в ответ:
- Конечно, и таковым останусь.
Дейл обошла стол и прильнула к нему. Том Карвер обнял дочь.
- Помнишь ту песенку, которую придумал для меня? Рождественскую? После того, как умерла мама?
- Напомни мне…
- Она начиналась так: "Крекеры - для Рождества, а отцы - для малышей…" Помнишь?
- Да, - ответил Том. - Ты заставляла меня петь ее, пока мне это до смерти не надоело.
Дейл наклонилась и прижалась своей щекой к его щеке. Ее кожа была мягкой и холодной и гладкой, как у Паулины.
- Па?
- Да?
- Мы можем купить елку на Рождество, правда?
- Мне очень жаль, - сказал Том, обращаясь к Элизабет, - что не смогу увидеть вас на Рождество.
- Все в порядке, - ответила она.
Элизабет так считала и на самом деле. Конечно, все было в порядке. Она была знакома с Томом всего только месяц или два, и лишь за последние несколько недель проявились ростки каких-то чувств, более сильных, чем просто дружба. Они раз шесть очень приятно провели вместе время, а в последние два раза, когда он провожал Лиз на станцию в Бате на поздний поезд в Лондон, то поцеловал ее в щеку и просил пообещать взять такси. Но ничего большего не случалось. Том не дарил ей цветов, не держал ее за руку в кино, не оставлял многозначительных сообщений на автоответчике. Казалось, он просто был рад видеть мисс Браун всякий раз, как они встречались, и не прощался без предварительного уговора о новой встрече.
И когда он вдруг сказал, что хочет увидеться с ней на Рождество, Лиз была удивлена, даже слегка смущена. У него ведь дети, верно? И он знает, что у Элизабет есть отец. Рождество - семейный праздник, поэтому она почувствовала многозначительность в словах Тома Карвера.
- Вы останетесь там до Нового года?
- Да, - ответила она. - Вероятно. Иногда я еду к друзьям в Шотландию, но не сейчас.
- Что вы и ваш отец делаете на Рождество? - спросил Том.
- О, мы ходим на службу в аббатстве, часто - на полуночную мессу. Затем идем обратно пешком, и я готовлю что-нибудь для отца - не из консервной же банки! Мы даже выпиваем, а потом очень рано ложимся спать.
- Вполне прилично.
- Очень. А как у вас?
Том замолчал. Потом сказал:
- Боюсь, мы почти изжили Рождество, которое всегда праздновали - печенье, елку и все прочее. Дейл хочет, чтобы у нас снова были чулки с подарками. Все это выглядело великолепно, когда был рядом Руфус, но без него я чувствую себя немного глупо. Получается, что мы настойчиво говорим, что все по-прежнему - а это не так.
- Но Дейл тоже ваш ребенок…
- Двадцати пяти лет от роду.
Вспоминая тот разговор, Лиз почувствовала, что Том каким-то образом вызвал у нее симпатию. Он с безграничной деликатностью предположил, что Дейл слишком решительно настаивала на том, что ей хотелось. Элизабет видела фотографии Дейл и ее старшего брата Лукаса в доме у Тома. Они выглядели замечательно. Дочь не казалась хорошенькой, а сын - привлекательным, но они смотрелись, как симпатичные и достойные люди с волевыми чертами лица, ровными зубами и блестящими волосами. Том рассказал Элизабет о Дейл, о том, как жутко отразилась на девочке смерть ее матери. Лиз вежливо слушала.
Когда умерла ее собственная мать, Элизабет испытала подобающую случаю скорбь, которая выражалась в некотором ступоре и огромной тоске по обоюдной терпимости, существовавшей между ними. Но неутешного горя не случилось. Лиз знала, что, когда умрет отец, все будет по-другому - она испытает всю горечь от потери человека, соединявшего ее со всем хорошим, что случилось с первого дня жизни. В тот миг не станет никого между нею и звездами…
Она очень внимательно посмотрела на фотографии Дейл Карвер и удивилась детской неуверенности, скрывавшейся за внешним самообладанием. Эта неуверенность двигала дочерью Тома, заставляла ее контролировать ситуацию, настаивать на получении подарков в чулках в рождественское утро. Элизабет задалась вопросом, нет ли за словами Тома "вполне прилично" по поводу ее празднования Рождества с отцом просто намека на зависть. Рождество у Браунов выглядело не блестяще - все было тихо, но в празднике проявлялась взрослая свобода без пафоса и притворства. Мысль, что такой человек, как Том Карвер, мог смотреть с завистью или восхищением на то, что она, Лиз, делала, внушила внезапный страх. Страх, удививший ее, был небольшим, но сильным. Это побудило сделать остановку по дороге домой после последнего рабочего дня перед Рождеством, заехать в "Харродс Фуд-холл" и купить фазана, кусок стилтонского сыра и коробку засахаренных абрикосов.
После этого Лиз приехала к отцу в Бат.
- Ничего не могу поделать, - сказал Люк. Он запутался в своей одежде. Эми в футболке с рисованным медвежонком на груди сидела на кровати и наблюдала за ним.
- Ты не обязан был соглашаться.
- Но я согласился, - ответил он. - Я согласился. С воспалением легких очень много проблем, и малышка Мэй уже в больнице. А больше никого нет.
- А как насчет Криса?
- Он дежурил в прошлое Рождество.
- Или Мэнди, - злобно продолжала его подруга.
Мэнди была влюблена в Лукаса и приклеивала ему стакеры на доске объявлений в студии. Они иногда непреднамеренно попадали в чехол из-под фотоаппарата Лукаса, что вскоре обнаружила Эми.
- Она вернулась обратно в Шеффилд. Ее мать заболела.
- Как мне ее жаль, - саркастически проговорила девушка.
Лукас зашнуровал левый ботинок.
- На самом деле, жаль меня.
- Тебя?
- Да, - заявил он. Потом поднялся, слегка прихрамывая, обошел кровать с правым ботинком в руках и сел рядом с Эми. - Я не хочу работать в канун Рождества, провести четыре часа, крутя Бинга Кросби и "Спайс Гёрлз" для всей страны, собравшейся в гостиной. Мне надо бы остаться у отца - с тобой, с ним и с Дейл.
Девушка теребила между пальцами складки покрывала.
- Ты всегда соглашаешься. Когда бы они ни попросили, ты соглашаешься.
- Я соглашаюсь, если это важно. Рождество - важно. Если Джоан Коллинз пришла бы на телевидение в неудобный день, разве ты бы не бросила все, чтобы сделать ей макияж?
- У нее свои люди для макияжа, - ответила Эми. - Она всегда берет их с собой.
Лукас наклонился, чтобы надеть правый ботинок.
- Я подойду ко времени чаепития. Самое позднее - в пять.