Очень разные люди гордятся тем, что он стал их учителем. Не только фольклористы: одних он сумел направить в искусствознание, помог найти интересную и насущную сферу для исследований, других – в историческую науку, третьих – в изучение народной медицины. Радовался их удачам, помогал. По себе знаю – когда приходила беда, умел сказать нужные слова, от которых реально становилось легче. Не забуду и того, сколько сил приложил Виталий Александрович, чтобы увидел свет в начале девяностых собранный мною и моими товарищами материал о традиционной культуре нижегородских марийцев. Его собственные книги, как оказалось потом, лежали и ждали очереди. А он добивался и добился того, чтобы были изданы наши "Нижегородские марийцы". А после поставил жёсткие условия: всё, договорились, а поскольку людей нельзя подводить – чтобы готовая рукопись была на его столе ровно через четыре месяца.
Виталий Александрович верил в то, что человеческая жизнь не кончается – она, как утверждали в древности марийцы, продолжается в священных родовых деревьях, затем в жизни правнуков, которые бывают иной раз так похожи на своих предков – и лицом, и статью, и характером. К старым деревьям он ходил лечиться, если бывал болен, – и они помогали ему, он это говорил. Слушая его в такие минуты, я понимал, что он принадлежит не только нашему, "здешнему", "современному" миру: он даже не знает, а помнит нечто из очень далёких времен. Однако следуя законам древних мудрецов, он никогда не давал этого понять посторонним людям. Вообще, он не позволял себя делать популярным (что было бы для него очень легко), участвующим в политических играх или каком-нибудь дележе заслуг. А ведь были такие, кто хотел воспользоваться его именем, его голосом – но напрасно хотел. Зря старались и те, кто пытался объяснять ему "генеральную линию": его точка зрения не до конца вписывалась и в идеологию советской поры, и уж совершенно шла вразрез с мистической православной идеологией.
Без учителя тяжело: чувствуешь себя оставшимся один на один с нерешаемыми проблемами. Но иногда кажется: он не покинул тебя совсем, заботится о том, чтобы не случилось лишних ошибок, поддерживает своим участием.
* * *
Ещё одним ударом было исчезновение рукописи Акцорина. Об этом рассказали в институте спустя месяц, когда я приехал в Йошкар-Олу.
Неужели труд его жизни пропал?
Да, дипломата не было, однако родственники передали все папки с бумагами Виталия Александровича в архив Марийского НИИ языка, литературы и истории. И его руководители приняли решение передать их мне: вдруг там найдутся черновики, по которым текст можно будет восстановить.
В архиве отобрали всё, что могло относиться к последней монографии. Загрузили в рюкзак. А потом преемник Акцорина на должности заведующего отделом искусствовед Владимир Кудрявцев проводил меня с этой солидной ношей на остановку автобуса. Бумаги Виталия Александровича отправились в дальнее путешествие, в Нижний Новгород.
В них оказалось довольно трудно разобраться: это были перемешанные фрагменты разных вариантов текста, причём нередко в нескольких экземплярах. Для начала не один вечер ушёл на попытки разложить листы в нужном порядке, понять логику построения книги. Но затем дело двинулось: удалось собрать явно самый последний черновой вариант, на основании которого делался чистовик, хранившийся в чёрном дипломате. Оставалось сесть за компьютер и начать набирать текст, который написан был большей частью от руки – главу за главой, с интереснейшими сносками, уводившими к редким, малоизвестным публикациям.
Мысль – штука заразительная. И Акцорин сумел сделать для своей работы двойную, тройную страховку. Он рассказал о ней. И люди хотели знать, что же он оставил им, уходя. Что он нашёл в ходе своих многолетних разысканий в архивах и библиотеках, что открыл, путешествуя по поволжским деревням.
Именно поэтому человек, который бы начал складывать его работу как рассыпавшуюся мозаику, появился бы неизбежно.
* * *
Название "Прошлое марийского народа в его эпосе" – под ним вышел спустя год научный труд Виталия Александровича – автору не принадлежит. К сожалению, его последняя воля автора – как будет именоваться эта книга – так и осталась неизвестной: титульного листа среди бумаг не обнаружилось. Но всё получилось. И спустя год мы привезли в рюкзаках уже не только бумаги, возвращаемые в архив, но и тираж – пусть небольшой.
Сегодня без найденных и описанных фактов, без размышлений Акцорина, не обходится большинство историков, изучающих марийскую древность, специалистов по традиционной культуре народа. Многие из таких выводов, сделанные на фольклорном материале, подтверждаются в ходе дальнейших исследований.
То, что находилось в дипломате Виталия Александровича, не пропало безвозвратно! Его последняя работа нужна в Марий Эл – она помогает разобраться в сложных проблемах истории марийского народа, проясняет наиболее непонятные (притом, что хорошо известные) места в древнем эпосе и просто оказалась интересным и важным чтением для любознательных людей.
* * *
…А может быть, главный миф человечества – это само время?
Кабаниха в "Грозе" Островского причитала, что оно движется всё быстрее. Раньше зима всё тянулась и тянулась, а теперь раз – и пролетела…
Несуразная, бессмысленная, необразованная женщина – рассуждают школьники. Даже смешная.
Но ведь всё так, как она говорит – вот что самое интересное!
Я уже давно замечаю, что время ускоряется. И только недавно понял, отчего это происходит.
Помню бесконечные вечера моего детства – зимние, с берёзой за окном двухэтажного дома на городской окраине. Помню бесконечные зимы. И лета тоже бесконечные…
Так вот, я понял, что прожитое время в человеческом восприятии – величина постоянная. И оно почти одинаково бесконечно для только что начавшего понимать мир ребёнка, как и для прожившего длиннющие годы старика. Именно – почти. Вот эта целая прошлая жизнь и есть то целое, к которому прирастают новые доли, бессознательно отмеряемые от него человеком. Чем короче была эта прошлая жизнь, тем длинней кажется тот небольшой отрезок, в который мы помещены.
Миф – это восприятие мира.
И потому в эпоху детства человечества время тоже двигалось медленно. И боги жили вечно или почти вечно.
А боги – это существа серьёзные. Но не они – мера вещей. И даже не дерево. Эта самая мера, как известно, – всё-таки сам человек.
Может быть, чем быстрее торопится время, тем легче двигаться по нему – хотя бы мысленно – назад. Потому что кажется: от довольно-таки далёких событий до нас – рукой подать, они были совсем недавно.
В потоке тысячелетий
Есть в старине бессмертья аромат,
Несущий добротворности дыханье,
Неоспоримость мудрая цитат
Из книги изначального познанья.Юрий Адрианов
Мне подарили в конце восьмидесятых годов бесхитростного вида журнальчик жёлтого цвета без картинок. Название у него было простое и убедительное – "Факты".
Даритель сказал, что это довольно любопытная заграничная штука. Там печатают то, о чём у нас не принято говорить в университетах. Это древняя история становления России и русских с привлечением фактов, которые не вписываются в официальную концепцию советской исторической науки. А она ведь не всё может объяснить. И в результате некоторые факты вынуждена замалчивать.
Журнал, сразу видно, был иностранным. Белая плотненькая бумага, на которой у нас подобные издания не печатают. Шрифты, которые были очень непохожи на те, которые использовались отечественными издательствами. Это сейчас компьютер уравнял всё и вся. А тогда сразу было видно, у нас делали или за бугром. Потому что их шрифты ну совсем не смотрелись против наших, просто-таки глазу мешали воспринимать текст. Я читал, в СССР в своё время работали над шрифтами невероятно талантливые дизайнеры. Они создали наиболее физиологичные конфигурации букв – с насечками и без насечек. Эти шрифты были защищены государственным правом собственности на них. Иностранцы пытались к ним подступиться, купить – но они были рассчитаны только на внутреннее потребление.
Округлые, оплывшие импортные буквы составляли фамилию большого знатока русских древностей г-на Владимира Штепы, жившего в Швеции и просвещавшего оттуда своими статьями нас грешных.
Из журнала я узнал, что русской поэзии больше трёх тысячелетий. Но не надо думать, что речь идёт о гениальных народных песнях. Первым большим русским поэтом был Гомер. Вообще, его имя означает, что он был киммериец. А всё киммерийцы, как доказано, – русские. Грекам так понравилась его поэма, что они её перевели на свой древнегреческий. Жалко только, что оригинал куда-то делся. Кстати, троянцы были тоже русские: ну, мы же все понимаем слово "Троя", у него русский корень. С этрусками тоже всё понятно – это русские. И "Москва" – тоже типичное русское слово. Точнее два русских имени, слившихся в него. Вот тут для меня уже возникали какие-то сложности, поскольку, как ни объяснял Штепа, я всё никак не мог уразуметь, что это за русские имена были у князя – Мос и у княгини – Ква.
Дальше – больше. Стали открываться всё новые тайны предыстории народов.
В конце восьмидесятых я проштудировал статью одного, на первый взгляд, вменяемого научно-популярного столичного журнала. В нём некий украинский инженер-авиастроитель рассказывал о том, как "смог прочитать" египетские иероглифы, и, наконец, "выяснилось", что пирамиды построены предками украинцев.
О "загадках древности" заговорили те, о ком в те годы Солженицын произнёс слово "образованщина".
Один знакомый мне биолог, стараясь быть доступным в своих рассуждениях и ссылаясь на некие "исследования", объяснял мне, как всё было на самом деле: русские в древности были носителями истины и веры (или Истины и Веры?). Они сходили в Индию и создали там индуизм, потом вернулись к Средиземному морю и создали христианство и теперь они высоко несут его знамя, в то время как Европа исказила великие идеи…
Другой специалист в области химии провозгласил в своих книгах родиной русских Средиземноморье. Опорожняется короб с аргументами. Ими служит масса не особенно хорошо известных широкой публике имён (с цитатами из их книг), географических названий. И из них как из мозаики складывается некая эфемерная реальность. "Профессионалам осталось сделать всего один шаг в нашу сторону – согласиться… Для многих историков сделать это будет весьма непросто, но это лишь вопрос времени" – читаем в его книге. Конечно, можно приняться проверять, о том ли, о чём пишет автор новой концепции, идёт речь у господ, которых он цитирует, есть ли вообще такие работы, что означают на самом деле созвучные топонимы с разных континентов. Но это путь, в дурную бесконечность, как называл такое явление Гегель. А вот то, что мне хорошо известно, – имена марийских духов – в книге написаны с ошибками. Всего два имени – и в обоих ошибки.
Или попробовать полемизировать с ещё одним моим земляком, который утверждает в книге, что несколько веков назад земли Нижегородской и Владимирской области были затоплены Русским морем с Русской цивилизацией по берегам? Хорошо знакомый мне геолог высказался в печати, что это было не так. И окрылил мыслителя тем, что с ним полемизирует серьёзный человек с учёной степенью: смотрите – это он отрицает, а об этом ничего не пишет, наверно, согласен!
У другого знакомого, живущего в одном из небольших городов нашей области, руки – прекрасные, мудрые руки художника и плотника. Но я слушаю, как рассуждает он о том, что предки его народа явились из Месопотамии и потому их культура выше всех остальных в округе. Он провозглашает: учёные создали лженауку, сравнивают языки и не понимают, что все истинно ценные и древние слова в другие языки принесли именно предки его народа, а соседи – лишь убогие подражатели. Он готов продемонстрировать позаимствованный у дочери атлас по истории древнего мира для шестого класса и показать на карте не только места, где обитали его предки, но и названия в Месопотамии, очень похожие на названия окрестных деревень. После этого он может азартно восклицать: а теперь попробуйте, приведите факты, опровергните!..
Можно не стараться, потому что ни один из доводов не будет услышан. И в ответ вам высыплют на стол похожие на фантики вырезки из цветных бульварных изданий, где в доступной для людей определённого уровня интеллекта форме излагаются свежие "факты" и "озарения". И готовьтесь выслушать упрёки в том, что академическая наука давно себя изжила и пребывает в конъюнктурных мудрствованиях, не желая считаться…
* * *
Я хорошо знаю, куда ведут дальше эти рассуждения.
Сейчас как никогда дёшево стать народом-прима, супер-народом, гипер-народом, творцом всех цивилизаций, создателем пирамид Египта и Центральной Америки, фигур острова Пасхи и храма Покрова на Нерли.
Всё разом встанет на свои места. И можно не восклицать, обращаясь к соотечественникам: родимые, а что же вы пьёте столько? Чья эта гнилая колхозная техника лежит в бурьяне? Почему завалилась крыша у фермы? Почему вы не можете объяснить элементарной вещи без мата? Что – головёнка не варит, словарный запас маловат, а тут одним-единым выражением, не шевеля извилиной, не ища ничего точного, можно выразить ну всё что угодно, а заодно и ничего конкретно?…
На эти вопросы давно готов ответ: так это всё враги! Вы что – ничего не знаете про международный заговор против нас?
Это одна версия, для русских.
Другая версия: а всё – российский империализм, который поставил на колени, разрушил культуры, убил языки… Дальше – неопределённое томление по "свободе" и "возрождению". Насчёт империализма – принимается. Я и сам готов вывалить из мешка массу историй о том, как здесь, в Поволжье, случалось, стравливали народы, крестили "инородцев", перекладывали на других, верных заветам предков, всю тяжесть налогового бремени, как жгли священные рощи и древние кладбища, как заставляли забывать свой язык.
Было. Только всё-таки – дальше что, если смотрим мы всё-таки вперёд?
Можно, действительно, собирать по осколкам – как фреску – потерянные, забытые письмена древних культур. Можно заставить понять то, что открыто, и потрясти этим. Потрясти по-настоящему, чтобы людям плакалось ночами. Можно жить так, чтобы соседи любили твой народ и восхищались им, чтобы с радостью подпевали его песне.
А можно требовать свободы и возвращения чего-то. Так проще и эффектней. Но надо представить – как страшный сон – а вдруг это что-то вместе со свободой появится. Например, представить себе суверенной соседнюю республику с алфавитом-латиницей, собственной армией и контрольно-следовой полосой по рубежам. С заводом автосамосвалов, электроламп, с производством сыра, творога, колбас. Это называться у нас будет экономикой.
Насчёт того, что будет называться политикой… Указывание соседям на их место? Препирательства с окружающей со всех сторон Россией насчёт границ, пошлин, транзитов?
Сколько раз мне приходилось слышать от такого рода сторонников "свободы" и "возрождения", чего они не хотят. Но ни разу никакой конкретной позитивной программы, идущей дальше выделения им на что-то средств. Чего же они хотят?
А ведь настоящий возврат назад – это всегда страшно. И ничего невозможно придумать больней, чем "восстановление исторической справедливости". Потому что это – резать по живому. "Историческая справедливость", восстановленная в середине двадцатого века на Ближнем Востоке, где позволили поселиться далёким потомкам когда-то живших там евреев, – это фурункул на политической карте мира. Это оттеснённые со своей и любимой земли арабы. Их воспоминания о ней свежи, а не покрыты тысячелетней пылью. Их недружелюбие понятно. И понятна потому пролитая их рукой кровь "оккупантов". И дальше – понятна месть арабам. И понятна месть арабов, отвечающих на эту месть. Между прочим, это уже абсолютно неразрешимая ситуация. И народ, в котором несколько поколений впитывали боль – память о насильственном переселении, взращивает мстителей, террористов, разносящих эту боль, кровь, смерть по белому свету, там, где это им кажется справедливым и правильным.
* * *
Но может быть, виной всему состояние того диалога, который ведёт с обществом гуманитарная наука – те её отрасли, которые ищут ответ на подобные вопросы?
Мучительно уже много лет думаю о невнятности писаний, которыми потчуют господа учёные публику, стоит только зайти речи о более или менее давней истории нашей земли – не Индии, не Китая, не Греции.
Испытанный метод понять, что же происходило, – работа с документом. Но часто, когда я открываю труды провинциальных историков, то обнаруживаю, что документ пытаются не осмыслить, не сопоставить с другими известными источниками, а просто пересказать. Зачем? Неужели просто потому, что если у нас некто историк, то статус ему требуется регулярно подтверждать публикациями – ну, хоть чего-нибудь.
Это превращает в итоге в скопление интеллектуального мусора не только интернет, переполненный глупой и бестактной болтовнёй по любому поводу, но и сами научные библиотеки. Вы ищете серьёзную, весомую работу о том, что волнует вас. И находите опубликованный под видом такой работы косноязычный пересказ давно известного источника.
Для детей предлагается очередной скучнейший рассказ в учебниках об "орудиях труда" и различных "-измах".
Для более посвящённых – на птичьем языке археологии объясняется, что свежие находки имеют приметы таких-то и таких-то культур. И в сущности это даёт право говорить о том, что авторы открыли новую культуру, и называться она будет отныне так-то. Ещё, конечно же, о древней истории рассуждают лингвисты. А теперь также и экологи, открывшие интереснейшую отрасль исследований – палеоэкологию.
Удивительно почти полное отсутствие попыток полноценно соединить знания, выдать комплексную картину жизни наших предков, истории их пути. Для начала – хотя бы осмыслить термины соседних наук. И посмотреть, как они будут выглядеть рядом с хорошо освоенной тобой системой координат.
Но как без этого?
Я взялся писать о древней культуре и религии Лесного Заволжья – и мне, как следствие, нужна картина того, как разворачивалась здесь этническая жизнь. Мне нужна простая, суммарная правда, исключающая горячечные Русские моря.
Она есть и нуждается в том, чтобы её собрали.