* * *
Будучи интересующимся студентом, наш герой волей случая оказался в одном из конференц-залов научного института. Зал постепенно заполнялся, приходили заслуженные ученые и чинно усаживались в первых рядах, за ними заполняли ряды ученые из местного института. Гостей отличало менее уверенное поведение при выборе места в конференц-зале. Послышался стук каблучков, добрая половина зала, в том числе и Григорий, оглянулись. В проходе между рядами кресел шла рыжая красавица в светло-зеленом, безукоризненно сшитом из тонкой шерсти брючном костюме, который подчеркивал ее миниатюрную фигурку. Яркая, под цвет волос блузка с крупными цветами и большим отложным воротником дополняла это совершенство. На мраморно белом, с классически правильными чертами лице, рдели слегка припухлые, четко очерченные губы, по-видимому, не ведавшие помады. Она была совсем невысокого росточка, но производила очень сильное впечатление. Чувствовалось, что она знает это, и привыкла к тому, что при ее появлении большинство представителей сильной половины если не провожают ее взглядом, то оборачиваются наверняка. В его голове пронеслась шальная мысль: "Мне бы такую женщину". Какое-то биополе или магические силы все-таки существуют. Через пару лет, при совершенно необычных обстоятельствах, она станет его женщиной на долгие годы учебы и пребывания в одном из сибирских научных центров.
* * *
Рыжую красавицу, – ее звали Дианой, пригласили в экспедицию для проведения исследований в горах заполярной Якутии. В помощь ей дали опытного полевика, студента третьего курса, Григория. До учебы он много лет мотался с геологическими экспедициями по просторам Чукотки, Колымы и Якутии. В самом начале якутской экспедиции произошли некоторые непредвиденные обстоятельства, и они были вынуждены остаться вдвоем и проводить все необходимые исследования.
Они работали в высокогорье одного из известных якутских хребтов. Ежедневно выполняли рутинную работу: отправлялись в маршрут, собирали образцы пород и окаменелостей. Обработав ближайшие обнажения, сплавлялись на пять-семь километров вниз по течению и опять выполняли круговые маршруты. Во время работы на обнажениях и вечерами у костра они все больше узнавали друг друга. Он ей все уши прожужжал про свою Снежану, она рассказывала про свою семью, все больше склоняясь к воспоминаниям о сыне. Они практически закончили описание разрезов и сбор фауны, пора было возвращаться на базу. В середине августа их должны были вывезти на вертолете, как это называется на севере – на "большую землю".
Погрузив все образцы, снаряжение и остатки продуктов на лодку, они поплыли по довольно спокойной, не порожистой речонке. Первый день они с удовольствием созерцали окружающий разноцветный пейзаж под звуки музыки, льющейся из радиоприемника и передаваемой радиостанцией "Маяк". Рощицы начинающих желтеть лиственниц на равнинных участках реки сменялись радужными пятнами по-осеннему яркой тундры или причудливыми мраморно-серыми скалами, напоминающими средневековые замки, когда лодка проносилась среди речных прижимов.
На второй день после одного из перекатов их лодка попала в быстрину, посередине которой под давлением течения колебалась вверх и вниз потопленная лиственница. Стремительное течение подхватило и понесло лодку, она стала почти неуправляемой. Гришка не успел во вовремя правильно развернуть и сориентировать лодку в неожиданно появившейся стремнине. Меньше чем через минуту острая вершина дерева воткнулась в борт лодки, из которой с шипением и присвистом вылетел дух. Лишь один отсек лодки оставался целым. Несколько мешков полетели в воду. Карабин кое-как успели поймать за ремень. Они мгновенно соскочили, благо, лодку еще не вынесло на глубину плеса, и потащились к берегу. В воду канули два мешочка с образцами, консервы и малогабаритная радиостанция "Недра". Резиновый клей оказался просроченным – на дне банки остался твердый полупрозрачный комочек, который невозможно было извлечь наружу. Зашитой и заклеенной остатками лейкопластыря дыры в борту лодки хватало максимум на десять минут плавания. Они решили прекратить сплав, оставить все лишнее, взять только образцы, тент от палатки и остатки продуктов и двинуть пешком на базу. По расчетам добраться до нее можно через два дня. Там, взяв лошадей, Григорий мог бы вернуться за оставленными вещами. Они благополучно прошли весь первый день, останавливались порой попить чайку. Вечером, натянув тент, поужинав и подложив по тент хвойных веток, улеглись спать. Назавтра должны были найти брод для перехода на правый берег и двинуться к базе, которая находилась на той стороне реки. Ранним предрассветным утром их поднял шум реки. Где-то в верховьях прошел сильный дождь, небольшая речушка со спокойной прозрачной водой превратилась в бушующий мутный поток, по которому со стремительной скоростью неслись целые и сломанные деревья с устрашающе торчащими корнями. Грохот исходил от перекатываемых по дну камней. Соваться в реку и искать брод было бы полным безумием! Даже в самом спокойном месте поток сбил бы человека с ног мгновенно и повлек его за собой. Пришлось переставить тент и сделать подобие шалаша с двумя скатами крыши. На случай сильного дождя накрыли его ветками лиственницы и кедрового стланика. Пошел третий день их ожидания. Продукты подходили к концу, хотя и ели один раз в день. Но самым неприятным было приближение времени прилета вертолета для их эвакуации.
Вода заметно спадала, Григорий обвязался веревкой, противоположный конец которой привязал к лиственнице, стоящей непосредственно у воды. Посоветовал Диане держать веревку и попытаться вытащить его, если собьет поток. В самом быстром речном потоке ему было чуть выше колена, и он, опираясь на толстую жердь, устоял. В самом глубоком, но уже спокойном месте вода доходила почти до груди. Привязав веревку на противоположном берегу, он, держась за нее, благополучно вернулся обратно. Пускать свою полутораметровую спутницу в воду было смертельно опасно. Он сделал две ходки с грузом на противоположный берег, перенес туда Диану и почти выбился из сил. Осталось максимум три часа светлого времени. Чтобы дойти до базы, нужен весь световой день с раннего утра до позднего вечера. Утром, съев целую банку сгущенки для пополнения сил, отправились в марш-бросок на базу. Дорога была длинная и муторная, приходилось переходить многочисленные разлившиеся ручьи, несколько часов мять ноги по кочковатому болоту. Небольшой перевал перед самой базой почти окончательно вымотал их силы.
Якутских коллег на базе не было. Сил и духа хватило переодеться, поставить большую палатку и попить чаю. Легли спать. Они лежали поверх спальных мешков. Неизвестность об отсутствующих коллегах, невозможность связаться с внешним миром из-за потери радиостанции, утеря консервов и некоторых других подмоченных продуктов складывались в непростую ситуацию. Усталость и тревожные мысли не давали уснуть.
– Устала? – спросил Григорий.
– Да сама, вроде, не очень. Ноги гудят и сильно болят…
– Ну, я сейчас их помассирую, и опять хоть беги.
– Твоими бы устами, да мед пить.
Массаж ног начался с легкого разминания немного прохладных стопы и пальцев, – все-таки уже была заполярная осень. Потревоженная массажем кровь стала согревать ноги. Руки постепенно перемещались вверх по ноге, теребя и разминая напряженные икры. Через пару минут они расслабились. По мере продвижения вверх по ноге усиливались давление руками и амплитуда их движений. Массаж как-то незаметно перешел в легкое поглаживание ног все выше и выше колена. Пальцы рук, не переставая поглаживать уставшую нежную плоть, стали как-то трепетно, едва касаясь кожи, перестукивать нервную дробь.
– Да ты искусник, – произнесла пободревшим голосом Диана. Ее дыхание и вздымающаяся полуобнаженная грудь выдавали какое-то волнение. Он посмотрел на нее. Чернющие глаза сверкали, отражая пламя свечи, полуоткрытые припухлые губы подрагивали, готовые что-то вымолвить. Он решил их поцеловать, чтобы подбодрить улучшившееся настроение. Ответный поцелуй был неистовым. Лингам преступно зашевелился (откуда и сила взялась) и мощно вошел в ее йони. Легкая дрожь прошла по ее телу, и оно полностью и страстно отдалось на волю искусителя. В их психике случился какой-то молниеносный переворот. Они мгновенно совершенно забыли, что спали, часто полуголые, в одной палатке два месяца, абсолютно не думая о том, что они мужчина и женщина. Минут через 10–15 ее тело все сильнее стало прижиматься к нему, как бы приближая глубину влагалища к концу фаллоса, стоны усиливались, ногти впились в его спину. Они ослабли в одно и то же мгновенье, и их не стало на этом свете. Через некоторое время, почти успокоившись, она трепетно обняла его "Гришка, милый" и нежно поцеловала. Он опять принялся за свое дело. За ночь они еще четыре раза улетали в эротический рай в экстазе и столько же – в холодную воду якутской речки. Утром Диана проснулась от нечаянного прикосновения к его члену, который во всем великолепии торчал из спального мешка слегка изогнутым колом. Она робко погладила его ладошкой, сладостно вспоминая прошедшую ночь. Гришка спал крепко, но был очень чуток, как охотник в засаде, нутром чувствующий каждый шорох и всегда готовый к моментальному выстрелу в цель. Два дня, еще ночь и еще полдня они выбегали из палатки, только чтобы остыть и смыть горячий пот. К третьему вечеру Диана взмолилась:
– Гришенька, я смертельно хочу есть!
Кроме каши, он ничем не мог ее накормить.
Но не прошло и получаса, как он внес в палатку рассыпчатую кашу, благоухающую кубанским рисом и остатками топленного вологодского масла.
– Гришка, мне никогда в жизни не было так хорошо, и я никогда не ела ничего вкуснее. Доев последние рисинки и облизав со смаком ложку, она добавила:
– Дурашка, а я-то думала, что такую непрекращающуюся любовь только писатели выдумывают в книжках, а оргазм и блаженство от него – это выдумки моих непутевых подруг.
– А как же одиннадцать лет замужества? – удивился он.
– Это было неинтересное, как бы обязательное занятие, и редко больше одного раза в неделю, – грустно пояснила она.
Перед сном они еще несколько раз предались любовным утехам и сморились в мертвецком сне.
Случившееся перевернуло их дружеские отношения. Рыжая красавица из конференц-зала делила с ним, так же, как и он с ней, в якутских горах все, кроме постели. Последнее не было его или ее порядочностью или тем студенческим табу, которое распространялось на нее как на преподавателя и жену другого любимого преподавателя. У него была его Снежана, и другие женщины для него не существовали, даже если они ежедневно ныряли в соседний спальник в полуголом состоянии. Отчасти это было воспитание, его взгляды на мужскую честь, но, вероятно, не последнюю роль играла психосексуальная и физиологическая сторона данной мужской особи. Диана была маленькая, слабо защищенная в суровых якутских условиях женщина. Гришка оберегал ее от всяких напастей и, вероятно, от себя, как от самца. Когда она мылась, он уходил подальше – рыбачить. В жару они раздевались и загорали. Он любовался ею совершенно спокойно, как абстрактной природной красотой и совершенством, а не конкретным женским телом. Ему помнилось и хотелось не такое идеальное, но стройное молодое и единственно желанное тело. К тому же он находился в том возрасте наиблагоприятнейшего периода верности и согласия между ним и Снежаной, которые по природе присущи всем Скорпионам.
Она, как верная жена и, как казалось, не очень страстная женщина, ни разу не смотрела на этого умного, многое знающего и умеющего в экспедиционной жизни студента, как на мужчину. Она была довольна его мужской и товарищеской опекой, удивлялась его геологическим и палеонтологическим познаниями. И была уверена, что по возвращению из экспедиции ей трудно будет убедить подруг, что он не то, что пальцем до нее не дотронулся, но даже и намеков на это никаких не давал.
Уставшее женское зрелое тело – как оказалось, не знавшее сексуальной страсти – наполнилось флюидами после, скорее всего, оказавшегося эротическим массажа, который не только придал ей физических сил, но и возбудил в ней непреодолимое возрастающее желание пока еще неведомого наслаждения. Эта случайная половая связь оказалась гораздо насыщенней эмоционально за счет новизны, запретное™, чем рутинная половая жизнь. Она узнала истинную суть своего тела и, почувствовав сильное и страстное тело партнера, ей захотелось эти новые знания применять и применять. Она впервые открыла для себя радость секса, которая не шла ни в какое сравнение с супружеским лимитированным удовлетворением физиологической потребности. Другое, как говорят – "в самом соку", молодое тело, всегда готовое к сексуальным утехам, не могло не откликнуться на этот призыв. Почувствовав, что его деяния впервые разбудили страстную женщину, получившую высшее наслаждение от мужчины, он внутренним чутьем угадывал, что она желает почти нескончаемого продолжения этого вновь познанного божественного ощущения. При этом он почувствовал, что суть его блаженства не в том, чтобы стремиться получить наслаждение самому, а в том, чтобы доставить как можно больше наслаждения ей. Это не могло не давать и ему и ей ощущения умирания сладостнейшей и блаженнейшей кончиной для того, чтобы затем заново начать свое существование. Это состояние полного "отключения" и рождения заново знакомо каждому человеку, который хотя бы однажды в своей жизни пережил настоящий оргазм. Скорпион может вовлечь партнера в половой акт так искусно и незаметно, что тот сам не понимает, как это случилось, до тех пор, пока сам не окажется охвачен страстью.
Утром они поставили другую палатку на террасу на более сухое и высокое место. Упаковали всю коллекцию, убрали все коряги и крупные камни с площадки, где предполагалось принять вертолет. Приготовили консервированный борщ и гречневую кашу. Досыта наелись. До ночи терпения им не хватило. Вечер и полночи палатка ходила ходуном. Иногда из нее вылетали два разгоряченных голых тела, с визгом и хохотом летящие в холодную воду.
Вертолет они ждали ежедневно, весь световой день. Прошло 20 августа – последний контрольный день прилета вертолета. Теперь торопиться было некуда. Они были, в общем-то, счастливы в своей неожиданной любви. Вертолеты на севере могут не прилетать и неделю, и десять дней. Задержка вылета становилась им на руку, они наслаждались новыми отношениями. Некоторое беспокойство вызывало стремительное сокращение всех продуктов, кроме муки и чая, приходилось экономить оставшуюся тушенку и собирать из нее жир. На десятый день Григорий, плюнув на все и решив, что без него не улетят, пошел ловить хариусов. За ужином они едва не объелись чудесной жареной рыбой. После второй недели они стали отходить от базы с каждым днем все дальше и дальше. Пошли грибы, созрела голубика. Жареные на жире из тушенки грибы, печеные пирожки и вареники с голубикой сделали их жизнь райской. Но к концу месяца грибы кончились, кислые до оскомины вареники без сахара с трудом лезли в рот. Травяной чай с одной карамелькой в день подслащал их жизнь в потерянной экспедиции.
И, тем не менее, если сказать, что им было хорошо, это значит – не сказать ничего!
Они перестали ждать и тревожиться. Днем гуляли по окрестностям, придумывая, как бы разнообразить свою немудреную, преимущественно растительно-мучную трапезу. Ночью сливались в разнообразных любовных позах и забывали все на свете, а мир, который, казалось, забыл о них, им и на дух не был нужен. Диану не надо было уговаривать или готовить к любовным ристалищам. Она познала прелесть необычных ощущений и оказалась любовницей, желающей ощущать неоднократное наслаждение в любовном экстазе. Ему же никогда не хватало одного, даже самого продолжительного, соития. К вечеру в палатке на пуховых спальных мешках – прекрасное женское тело с капельками воды после омовения в ледяной якутской воде, сверкающими в трепыхающемся свете свечей, пылало страстью и ожиданием наслаждения. Что еще нужно для счастья!
Идеальное взаимопонимание, безраздельное слияние тел и душ и полная свобода от всего – такое благоденствие так редко случается в нашей жизни…
Через полтора месяца вертолет все-таки вывез их на большую землю.
Глава восьмая
– Ты что, сильно устал? – удивилась Снежана, почувствовав отсутствие порыва в Гришкиных объятиях, когда он вошел в общежитие, возвратившись из пропавшей экспедиции. Они прошли на кухоньку. Он снял рюкзак. Сел.
– Снежанка, я не могу понять – как, но я тебе изменил.
Молчание длилось недолго:
– Глупый, я ушла от мужа, потому что мне нужен только ты. Диана от мужа и сына не уйдет. – И слова эти оказались пророческими.
– Милая моя, я не смогу быть с тобой не потому, что у меня появилась женщина, продолжения отношений с которой наверняка не будет. Я предал наши отношения, в которых, кроме тебя и меня, никого не было… – Комок стоял у его горла. Он понял, что на самом деле потерял. – Именно из-за этого предательства я никогда не смогу открыто смотреть в твои глаза, – выдавил он из себя.
– Ну, ты же мой, мой! – обняла она его.
– У меня нет права и на йоту быть именно твоим, именно тебя я не достоин!
Он ушел в другое общежитие. К своим однокурсникам. Никто ничего не спрашивал.
Большинство девушек курса в своем кругу, как он узнал от них через двадцать лет, переживало это событие, осудило его за измену Снежане и, по их мнению, низменный нечестный поступок по отношению к Василию Вячеславовичу, одному из любимых преподавателей и мужу Дианы. Снежана через полгода вернулась к мужу. Через пять лет, когда он уже был на другом конце страны, они встретились. У них завязалась переписка. Снежана собиралась уехать из страны. Она по-прежнему любила Григория. Вот ее последнее письмо перед отъездом.
Лапчена, мой милый!
От твоих писем веет такой нежностью, в них весь ты, мне даже душно становится. Ты знаешь, я испытываю такое неповторимое волнение, и у меня возникает вихрь эмоций и возникает впечатление, будто бы я иду не на почтамт, а к тебе. И, хотя умом четко понимаю, что тебя не может быть там, но сердце не верит. Если мы когда-нибудь встретимся, то только на почтамте! Я только там получаю необходимую мне дозу жизни, любви и, конечно, тоски. Любить и тосковать – это совершенно неразделимые чувства. Рядом с тобой (ты же видел!) никакой тоски и в помине не было.
Гришка, понимаешь ли ты в принципе, как много ты для меня значишь? Ну, я не знаю, можно ли это выразить в письме, чтобы это звучало искренне… Надо видеть твое лицо, глаза, слышать голос. Я повторяю это еще раз: ты своим появлением снова дал возможность жить. И Рахимцев правильно говорит, что я просто чокнулась со своим Лапченой. Правда, потом добавляет, что в этом и есть моя прелесть, но это уже не суть важно. Важно то, что раньше ты был для меня в буквальном смысле богом, в котором я в свое время разуверилась. Распалось то, что я себе напридумывала о тебе, а ты оказался просто настоящим мужчиной со всеми достоинствами и недостатками, но все-таки – любимым мной мужчиной. И, если от веры в бога можно иногда избавиться, то от тебя самого я не смогла избавиться практически все семь лет.
Все годы без тебя я жила абсолютно растительной жизнью. Без чувств, желаний, интересов. Без особых эмоций. Я, правда, не знаю, насколько бы еще меня хватило, если бы вновь не появился ты. Просто не знаю! Зато я знаю точно, что мужа я все-таки оставлю. Как выяснилось, я была слишком самоуверенной, когда говорила, что все образуется, что не собираюсь рушить семью, что все устоится.