Странно все-таки устроен человек. Месяцами он ходил вокруг меня, как волк, выслеживающий добычу, звонил, приглашал куда-то, не обижался на мой сарказм, плевать хотел на мое безразличие. С одной стороны, его навязчивое внимание раздражало, с другой - я успела подсесть на него, как на мягкий наркотик. И вот когда я поняла, что в моей жизни больше никогда не будет Данилы Донецкого… Когда с этим пониманием я смотрела на него, торопливо зашнуровывающего кроссовки… Мне вдруг стало так плохо, какие было никогда до этого - даже в тот вечер, когда я выпила восемь бутылок "Балтики № 9", а потом полночи раскачивалась над унитазом, как соломинка на ветру. В моей жизни уже случалась экстренная ампутация близких людей, но все же они остались при мне хотя бы бесплотными голосами в телефонной трубке.
- Это была ошибка, - в очередной раз сказала я, неизвестно на что рассчитывая. - Слышишь, Донецкий? Я ошиблась. Надо было переждать. Или больше работать. Или у тебя одолжить. А я…
Он посмотрел на меня снизу вверх. Еще раз поправил шнурок, распрямился, закинул на плечо лямку рюкзака.
- Ты только не давай своей Маринке пить, когда она проснется, - спокойным, почти приветливым голосом предупредил он. - Знаю я вас, возьмете вина или текилы, что еще хуже. А человек снотворное принимал.
Вдруг вспомнилось стихотворение Ахматовой, над которым любят всплакнуть сентиментальные старшеклассницы:
… задыхаясь, я крикнула: "Шутка
Все, что было, уйдешь - я умру…"
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: "Не стой на ветру".
- Не волнуйся, не разрешу, - с готовностью откликнулась я. - Я тебе позвоню, когда она проснется. Хорошо?
Он посмотрел на меня так, что необходимость в словах отпала. Пробормотав оставшееся безответным "Ну пока", я захлопнула за ним дверь.
Маринка проснулась, когда за окном уже затеплились фонари, а небо сменило прозрачный пастельный шелк на тяжелый темный бархат.
Тупо посмотрела на меня. Осознала, что случившееся - не дурной сон. Всплакнула.
Обняла меня. Повздыхали вместе - happy end все-таки, пусть и состоявшийся такой ценой. Марина провела ладонью по своим коротко остриженным волосам, задумчиво ощупала синяк на лице.
- Ну и на кого я сейчас похожа?
- Ты и правда хочешь знать? - усмехнулась я. - Наверное, на алкоголика, который живет на привокзальной лужайке.
Она вяло посмеялась - и это был хороший знак. Я знала, что Маринка не из тех, кто безвольно позволит лужице депрессии разрастись в смертоносное болото. Она справится.
Нехотя она побрела в ванную. Услышав ее слабый вскрик, я поняла, что она наткнулась на собственное зеркальное отражение. Всплакнула еще раз.
Я сварила кофе и сделала горячие бутерброды с сыром.
- А может, Ленке позвоним? - предложила я.
- Не знаю, - с сомнением покачала вихрастой головой Марина, - ты же знаешь, какая наша Ленка бестактная. Будет на меня таращиться.
И тут меня осенило: да она же не знает ничего!
Великий Ленкин секрет, заглянув по случаю в гости, так и прописался незаметно в моей квартире и никуда за ее пределы не выходил. Не потому, что я нема и деликатна, как кладбищенская земля. Просто как-то из головы вылетело.
- Мариша… Лена с ним рассталась! Ты понимаешь? Ушла от Пупсика. Насовсем.
Марина замерла, не донеся до рта чашку с дымящимся кофе. И на секунду собственное горе, сквозняком холодящее оголенный череп, отступило на второй план.
- Ты шутишь?
- Нет! Маринка, как же я забыла тебе сказать! Ленка тут приходила ко мне. Совсем никакая, в слезах. Говорила, что больше так не может, что не любит его, что ей надоели все эти, как она выразилась, версаче-хреначе.
- А ты?
- Поддержала, - улыбнулась я, - что же еще. Я давно ждала, когда это случится. Чуть было не перестала в это верить.
- А я перестала, - призналась Марина, ставя так и не пригубленную чашку на стол, - и даже смирилась. В какой-то момент решила, что все она сделала правильно.
- В смысле?
- Ну, с Пупсиком, - нехотя призналась она, - конечно, он противный и сексуальности в нем, как в шаре для боулинга. Но он ведь квартиру обещал ей подарить и образование купить. Брильянтов одних на двадцать тысяч долларов на нее повесил. А где бы была Ленка без этого всего?
- Ну ты даешь! Надеюсь, это временное помрачение рассудка. Он противный. И все. Это точка. Так что, зовем Ленку?
Сквозь трагически сложенные брови, опущенные уголки губ и заплаканные глаза с лаконичным "Эх!" проступила та Маринка, которую я знала.
- Ну что с вами поделаешь? Конечно, зовем!
Кто-то начинает новую жизнь с понедельника (мой прогноз - такая идиллия длится максимум до среды), кто-то - с первого января (банально до оскомины). Ну а кто-то - мы, например, - с катастрофы. Беда, помноженная натрое, сблизила нас, сплела наши нервные окончания, словно благодаря причудливой шутке природы мы стали психологическими сиамскими близнецами. Одна из нас едва не погибла и лишилась роскошных волос. Другая предпочла ничего не обещающий арбатский ветер и покрытое мраком будущее определенности, скучной, как подогретый кефир. Третья потеряла мужчину, который мог бы… Кем мог бы стать для меня Данила Донецкий, я точно не знала, однако его бесповоротное отбытие оставило вяжущий привкус горечи. Я старалась гнать эту мысль прочь, но все же ничего не могла с этим поделать - как будто внутри меня медленно надували шарик, который вот-вот лопнет, заполнив все мое существо вырвавшимся на волю вакуумом.
Len'a (crazy) весело выставляла бутылки на стол. Текила - золотая и серебряная, португальское молодое вино, приторный "Бейлис", веселящий яблочный сидр, французский дорогущий брют. Закуска соответствовала этой питейной роскоши: интеллигентная стограммовая баночка черной икры, крабовое мясо, испанский вяленый хамон, развесные оливки, свежий хлеб из пекарни на Садовом, черный шоколад с орешками… Мы с Мариной изумленно смотрели на эти приготовления.
- Я продала подвеску, - лаконично объяснила Лена, - к тому же на прощание немного опустошила Пупсиково портмоне.
- Да ты что? - ахнула Маринка. - А если заметит? Он и так, наверное, в трауре!
- Он в командировке и еще ничего не знает. А деньги не заметит точно - он никогда их не считает. Я всегда спокойно выгребала у него из карманов - то пятьсот долларов, то тысячу.
- А Лола с Анфисой не настучат?
- Шутишь? - расхохоталась Ленка. - Да они же рады, как дети, которых запустили в мороженый ларек! Сами готовы мне заплатить, только бы я больше не появлялась. Ведь теперь Пупсик женится на ком-нибудь из них. Если, конечно, вообще женится. Что ж, девочки, с возвращением! Мы снова вместе, и теперь уже ничего не сможет нам помешать! Предлагаю выпить за нашу новую жизнь!
Медленно втягивая в легкие ментоловый дым, я брела по ночному пустынному Арбату. Освежающая морось атаковала меня бесплатным душем Шарко. Приветливо теплились окна круглосуточных ресторанчиков. Редкие прохожие посматривали на меня с любопытством - для человека, гуляющего под дождем, у меня был слишком расслабленный и умиротворенный вид.
Как муравей, спешащий вперед по ленте Мебиуса, я снова оказалась в позиции низкого старта. Как ни странно, это радовало. Где-то в районе солнечного сплетения возбужденно вибрировало ощущение приближающейся новизны. Так бывает утром первого января, когда, кутаясь в прокуренный плед, выходишь на балкон и видишь, что снег не тронут ничьими следами, проталины асфальта усыпаны разноцветной перхотью промокшего конфетти и занимающийся день обещает, что отныне все будет по-другому. Эта обманная новизна заставляет тебя бросить пить и курить (ровно до следующего вечера), стать добрее (через неделю ты поймешь, что твоя патологическая отзывчивость незаметно трансформировалась в слабость, и станешь такой, какой была всегда), следить за своей внешностью (энтузиазм иссякнет после первого же визита к косметологу), следить за диетой (до тех пор, пока нагрянувшая в гости подруга не притащит коробку бельгийских конфет).
- Куда спешишь, красавица?
Я не сразу поняла, что незнакомый голос обращается ко мне. Повертела головой и вдруг увидела странную фигуру, словно отделившуюся от мокрого фонаря. Белая ночная рубашка. Намокшие седые волосы прилипли к смуглым щекам. Босые ноги со скрюченными артритом пальцами. Внимательные глаза.
Сердце, сделав медленный двойной кульбит, устремилось куда-то вниз. Это была баба Зина.
- Баб Зин, - мой голос дрожал, - не надо, а? Я же своя, арбатская.
- Значит, ты знаешь, кто я, - обрадовалась старушка. - Я могу предсказать твою судьбу. Хочешь, на Таро погадаю?
- А просто промолчать вы никак не можете? - с надеждой поинтересовалась я. - Верю, что вам все известно, но я ничего не хочу знать.
- Не могу, - сокрушенно покачала седой головой она, - если не скажу, не усну потом. А я старая, мне спать надо.
- Ладно, - вздохнула я, - вы даже не представляете, как это некстати. Я только что приняла решение начать новую жизнь. А тут вы. Но раз не сможете уснуть - доставайте свои Таро.
- Таро, - она, казалось, была удивлена. - Ты правда хочешь, чтобы я погадала тебе на Таро?
- А что такого? Вы же сами предложили.
- Да, но… - растерялась баба Зина, - я всем предлагаю. Никто никогда не соглашался. Приходится кричать им в спину, чтобы знали, чтобы попробовали что-то изменить.
- Моя подруга изменила, - похвасталась я, - вы предсказали ей смерть, но она… не умерла. Хотя шансы были ничтожны.
- У меня нет с собой Таро, - сокрушенно покачала головой гадалка, - я давно не ношу их с собой. Какой смысл, если никто не хочет слушать? Хочешь, пошли ко мне? Я здесь недалеко живу, вон в том доме. У меня зефир есть. И сырники.
Я хотела было отказаться, но вдруг взгляд мой упал на ее босые ноги. Старушка мерзляво поджимала пальцы. В тот момент ничего пугающе потустороннего в ней не было. Обычный одинокий человек, замерзший, жаждущий общения, немного выживший из ума, но еще отчаянно цепляющийся за последние крупицы здравого смысла.
И я кивнула:
- Ладно. Раз есть сырники, тогда пойдем.
Квартира у бабы Зины была роскошная, трехкомнатная. Высокие потолки, антикварный буфет с пыльным хрусталем, посеревший от старости паркет, старомодная скатерть с бахромой. Вот уж никогда бы не подумала, что уличная гадалка, наводящая на всех ужас своей стервозной прозорливостью, живет в таких царских хоромах. Зато становилось понятно, как ей удается неделями не выходить из добровольного заточения. Во-первых, такие роскошные хоромы не навевали депрессивных терзаний, во-вторых, если у нее были деньги жить здесь в гордом одиночестве, значит, и прислугу она позволить себе вполне могла.
Чистота в квартире была идеальная. Даже запахов никаких не витало ни по светлой просторной кухне, ни в ванной с проржавевшей сантехникой и потрескавшейся плиткой.
Запахи, как, впрочем, и лишние вещи, в этом пространстве не приживались.
Сунув ноги в войлочные тапочки и набросив на плечи цветастый платок, баба Зина хлопотала на кухне. А я подумала: вот странно - получается: она раздевается, чтобы пойти на улицу, а не наоборот.
- Глаша, чай готов!
- Вы знаете, как меня зовут? - удивилась я.
За несколько минут баба Зина успела сервировать стол по полной программе - и оладушки разогрела, и сырники извлекла из холодильника, и бутерброды состряпала, и распечатала коробочку зефира, и разлила по чашкам свежий чай. Столовалась гадалка богато, не по-стариковски.
- А то мне не знать! - фыркнула она. - Чай, не первый год здесь живу. Всех вас знаю. Ну, рассказывай, красавица, с чем пришла, с чем пожаловала к старухе?
- Вообще-то, - сконфузилась я, - вы меня сами пригласили. Видимо, чтобы датой смерти меня порадовать.
- Злая ты, - грустно улыбнулась старушка, - вот и внук мой также… И не заходит ведь и не звонит. А сырники-то ты ешь, для тебя пекла.
- Но я же…
- А то я не знала, что ты заглянешь! - хитро подмигнула она, и я подумала, что бедная баба Зина выжила из ума гораздо больше, чем мы по привычке полагали.
Впрочем, страческое угасание мысли никак не отразилось на ее кулинарных способностях. Приготовленные ею сырники были восхитительными: в меру сладкими, нежными, с легким привкусом ванили. Мне вспомнилась моя собственная бабушка - даже оставив балет, она до преклонных лет осталась безжалостна к своему вымуштрованному желудку, не видавшему гастрономических вольностей даже в Новый год. При этом готовила она, как именитый шеф-повар, за выходящие из-под ее гибких пальцев пирожки можно было душу продать.
- … все ведь как думали - встретилась старая ведьма с дьяволом, выжила из ума и теперь вредничает! - бубнила тем временем баба Зина. - Так-то оно так, только имя дьяволу тому - Васька, и он сын моей дочери непутевой!
- Что? - я встряхнула головой, отгоняя несвоевременные мысли и пытаясь сконцентрироваться.
- Васька - паразит… - Баба Зина промокнула увлажнившиеся глаза кончиком бумажной салфетки. - Всю жизнь душа в душу прожили. Баловала его, души не чаяла. Дочь-то моя ребенком не интересовалась, ей все гулянки да мужики. А потом и вовсе вышла замуж в Калининграде, здесь ей, идиотке, не сиделось. И с концами, там у нее новый сынок. Мы с Васенькой вдвоем остались. Работала я на износ, чтобы у него все самое лучшее было. Талант-то у меня с детства, да нехорошо мне, когда целый день кряду гадаю. Как будто бы кто-то через соломинку жизнь изнутри высасывает. Утром смотрю на себя в зеркало - вроде и ничего. А вечером - страсть жуткая, хуже покойницы. Глаза ввалившиеся, бледная, тощая. И чем мне Васенька мой отплатил? - Баба Зина прищурилась, и я замерла с надкусанным сырником в руке. - Семнадцать лет ему стукнуло. Он и говорит: давай квартиру разменивать, бабушка. Я - за валидол. В квартире этой я родилась, в войну не выехала, и муж мой здесь помер, и сама помереть только здесь хочу. Но Васька словно рогом уперся: я имею право на часть жилплощади. Так что правы люди, Глаша, я и правда лицом к лицу встретилась с дьяволом.
Неприятный холодок пробежал вдоль моего позвоночника - я вдруг подумала: а что моя собственная бабушка рассказывает обо мне алчным до сплетен соседкам? Не похожую ли историю? Хотя нет, бабушка у меня дворянских кровей - она из тех не растративших благородство людей, чье происхождение сразу в глаза бросается. Сплетничать она не будет. И соседок презирает - за их продранные на больших пальцах тапочки, за их сваренные без души и желания жирные супы, за их дряблые ляжки, за подбородки двойные. Тех, кто не уважает свое тело, бабушка считает плебеями.
- Что с тобой, Глашенька? Что смотришь так?
- Да ничего, - промямлила я, - так, не к месту вспомнилось…
- А не к месту не бывает, - подмигнула баба Зина, - и в случайности не верю я. И еще, ты уж не сердись на старую, но я кое-что о тебе знаю.
Я обреченно вздохнула. Сырники сырниками, но нельзя забывать, что неожиданное ведьмино гостеприимство - всего лишь увертюра к неприятному предсказанию.
Я склонила голову - точно перед топором палача - и вздохнула:
- Валяйте, что уж там…
- Любишь ты мужчину, Глашенька, - медленно выговорила баба Зина, - высокого, темненького, смешливого.
От неожиданности я поперхнулась чаем.
- Что?
- В обиде он на тебя, в большой обиде, - покачала седой головой она. - Ты уж решила, что все у вас кончено. Но это не так.
- Вы… о ком?
- Тебе ли не знать? Я вижу лишь образы, а уж разгадывать их - твое дело.
Наверное, она просто видела меня с Донецким на Арбате. Как и все остальные, кто меня подначивал и поддразнивал. Как малые дети, честное слово.
- Вот что я должна была тебе сказать. Вот почему подошла.
В горле стоял горьковатый комок - стоял и никак не мог проглотиться.
- Но… А как же…
- Все пустое, - спешно заверила баба Зина, - то, что я смерть предсказываю, глупости. Вернее, предсказываю, но не всем. Хотя, если очень попросишь, могу, я ведь…
- Не надо! - нервно перебила я. - Моя подруга и так едва на тот свет с вашим предсказанием не отправилась.
- Ну не отправилась же, - хохотнула гадалка, - я же предупредить ее хотела. Красивая ведь девушка, жалко.
В голове всплыл образ Маринки - такой, какой видела я ее в последний раз. С распухшим от синяков лицом, красным носом, от рыданий принявшим неблагородную картофелевидную форму, с неряшливыми паклями волос, то тут, то там прорастающими из полулысого черепа.
- Могли бы уж до конца предупредить, раз жалко, - вырвалось у меня.
Баба Зина недовольно поджала губы:
- Она должна была обжечься, нимфоманка эта. Знаю, любишь ты ее, а вот, честное слово, не стоило бы. Не ровня она тебе, как и вторая потаскушка… Впрочем, ей все хрен по деревне, такая разве одумается?
- Уже одумалась, - буркнула я.
- Ага, жди… Ну а теперь пора тебе, красавица. То, что ты должна была узнать, тебе сказано.
- Постойте, но почему вы решили, что я его люблю? Я и не знаю, что такое любовь. Ничего такого со мною никогда не было.
- Значит, теперь знаешь, - без улыбки ответила старуха, - и учти, времени у тебя не так много. Сейчас еще можно отыграть обратно, но завтра - кто знает? Может, он другую встретит и ничем не хуже тебя?
Наскоро одевшись - а то вдруг вредная старуха передумает и все-таки атакует меня нежеланной информацией? - я покинула квартиру бабы Зины. Мне было грустно и досадно - потратила вечер, взбудоражила осевшую на дно грусть о бабушке и о Донецком, а в качестве награды не получила ничего. Кроме ванильных сырников.
Откуда мне было знать, что новая жизнь начнется следующим же утром? И начнется она с Ленкиного бодрого голоса, материализовавшегося в моей телефонной трубке. Голос был еле слышимым и хрипловатым от помех.
Видимо, откуда-то издалека звонила.
- Гланька? Это ты? У меня мало времени! - она орала как буйнопомешанная, мне даже пришлось отстранить трубку от уха.
Я мельком посмотрела на часы и ужаснулась: половина одиннадцатого. Ничто не заставило бы мою подругу, ведущую убежденно совиный образ жизни, подняться в такую рань. Ничто, кроме масштабной неприятности.
- Ленка… Что случилось?! Где ты?!
- Я на острове Маврикий, - прокричала Лена.
- Где?!
- На острове Маврикий! С Пупсиком.
- С Пупсиком? - растерянно повторила я. - Разве вы не…
- Мы женимся, - перебила Лена, и голос ее был торжественным и счастливым. - Пупсик заказал церемонию на пляже, я в купальнике и ожерелье из цветов. Правда, купальник необычный, он расшит брильянтами, представляешь? Если скажу тебе, сколько он стоит, не поверишь!
- Я и так не верю своим ушам, - после паузы подала голос я. - Лен, что ты наделала?! Ты же твердо решила…
- Мало ли что я решила. Я была не в себе и пьяна. И вообще - это все гормоны. Я поговорила с Пупсиком, и он записал меня к своему психотерапевту. Мировая тетка! Сказала, что волноваться мне не о чем, поскольку все невесты чувствуют накануне свадьбы то же самое.
- Но…