А дождь все лил на ее опущенную голову.
Даже не глядя на него, она знала, что он засмеялся.
– Отторгала, Марни, – настаивал он, – инстинктивно отторгала во мне все. Моих так называемых друзей. Мое вызывающее поведение. Мою пользующуюся дурной славой репутацию… даже мои знания в любви, которыми я пользовался. Единственный проблеск надежды, который ты мне оставила, заключался в том, что ты, несмотря на свой негативизм, не могла мне не отвечать. И именно это – физическую потребность во мне – я так безжалостно использовал, чтобы заставить тебя выйти за меня замуж, – сознался он. – Весь следующий год я поддерживал в тебе иллюзию, которую сам создал, что я добивался только твоего тела. Хотя все время, Марни… – он поднял руку и легко дотронулся до ее щеки, – я добивался только твоей любви.
– О, Ги, – вздохнула Марни, – как может такой умный человек быть таким глупцом?
– Именно глупцом, – согласился он. – Я знал, что ты носила нашего ребенка, Марни, – Гай попытался проглотить комок, вдруг подкативший к горлу. Он не мог смотреть на нее и отвел глаза, взглянул на трассу и на залитый дождем дом. – Еще до того, как ты разыскивала меня в ту ночь, я знал.
– Но ты не мог этого знать! – воскликнула она. – Я и сама этого не знала!
– Но я понял. – Его лицо стало хмурым. – Я вернулся из моей деловой поездки и увидел, как ты стоишь, такая бледная и хрупкая, что мне просто… пришло в голову это, я сразу решил, что ты беременна, – он беспомощно пожал плечами. – Было логичным предположить, что раз мне это понятно, но ты тем более должна это знать. Но ты мне об этом не сказала ни слова, казалась такой несчастной, как будто меньше всего на свете хотела иметь от меня ребенка. И мне стало обидно, захотелось тебя тоже обидеть. Я бросил несколько резких замечаний о том, как плохо ты выглядишь, повернулся и ушел.
– И так и не вернулся в тот вечер, – с болью заметила она.
– Я просидел в машине, которая стояла в гараже, – признался он, печально улыбнувшись в ответ на ее изумленный взгляд. – Я просидел всю ночь, размышляя; я себя отвратительно чувствовал из-за того, что так с тобой разговаривал. Я упивался собственной болью, ведь ты не соизволила даже рассказать мне о том, что у нас будет ребенок. На следующее утро я вернулся домой…
– И выглядел так, как будто только что выбрался из чьей-то постели.
Он кивнул с сожалением.
– Я представляю себе, каким я, должно быть, тебе показался, – признал он. – Мы начали опять скандалить, и в конце концов от отчаяния, а не от чего другого, потому что ты уже поговаривала, что хочешь уйти, – я отправил тебя сюда. Я грубо предложил тебе выбирать между мной и твоей драгоценной работой. Я высокомерно улыбнулся, помахал тебе рукой и уехал. Обратно в Лондон, к благословенному облегчению, которое даровала бутылка виски.
– И ты не ждал, что я примчусь в Лондон, когда окончательно удостоверюсь в том, что беременна. А у меня было единственное желание поделиться с тобой этой новостью…
– Но вместо этого ты обнаружила меня с другой женщиной, – он поднял на нее свои полные боли глаза. – В ту ночь я понял, как сильно ты меня любила, – резким голосом сказал он. – И как много я потерял.
– Но, Гай, – нахмурилась Марни, – если ты до этого не знал, как сильно я тебя люблю, то как…
– Ты была сломлена, Марни, – сказал он. – И это сделал я в тот вечер, когда ты застала меня в постели с Антеей. И неважно, был ли я невиновен или виновен, был ли достаточно пьян, чтобы это осознавать, или нет. Все дело в том, что я был настолько озабочен тем, чтобы скрыть от тебя свою любовь, что не поверил и не заметил, что ты тоже меня любишь. И когда ты набросилась на меня после моего возвращения в тот вечер домой, ты делала это не от ненависти ко мне и не от пошлой ревности, а от боли и муки за свои надежды и мечты. Ты делала это за любовь, и даже не за свою только. А за поругание Любви. Именно поэтому неважно было, виноват я или нет.
– О, Ги, – печально прошептала Марни. – Для меня это было очень важно! Разве не важно, находится ли твой муж в постели с другой женщиной потому, что он там предпочитает находиться, или потому, что его отвратительные друзья решили позабавиться с его глупенькой молоденькой женой в то время, как он, напившись, ничего не соображает?
– Важно для тебя, но не для меня, – прервал он ее. – Я же вдруг понял, что ты любила меня – и это было главное. Но как я мог защищаться в той проклятой ситуации? Как ты могла поверить чему бы то ни было, но не своим собственным глазам? У меня не было опоры, – вздохнул он, – и когда я увидел, как на моих глазах твоя только что осознанная мною любовь превратилась в ненависть, я знал, что все это я заслужил сполна. И знаешь, Марни, – сказал он, – те шесть месяцев, когда ты скрылась из виду, навсегда останутся самым худшим временем в моей жизни.
Он долго молчал.
– Потом ты вернулась, – хриплым голосом продолжал он. – И как только я увидел твою стройную фигуру и это отвратительное выражение в твоих глазах, я понял, что ребенка больше нет. И что в этом виноват я, – он откашлялся. – Я понял тогда, что мне нет прощения.
– Итак, – подытожила Марни, – когда ты говорил о раскаянии, то ты имел в виду свою вину за потерянного ребенка, а не за Антею?
Он печально кивнул.
– Если бы я тебя больше любил, Марни, то…
– Я упала, Гай! – резко выкрикнула она. – Ни меня, ни тебя нельзя за это винить! Я просто упала. Я же говорила тебе ночью. Споткнулась и упала со ступенек. Печальный случай. И нет ничьей вины!
– Это моя вина, – горько сказал он. – Ты внимательная и осторожная, Марни. Если бы я лучше о тебе заботился, не боялся любить, верил в твою любовь; если бы ты никогда не сомневалась во мне, в какой бы ситуации меня ни заставала, тогда бы ты от меня не убежала. И не была бы так поглощена своим горем, и берегла бы нашего ребенка. А то, что упала, – только следствие…
– Итак, – сказала она, – решив взять всю вину на себя, ты нашел самый лучший для нас выход – прыгнуть в эту отвратительную машину и мчаться как полоумный на скорости, при которой погибнуть – пара пустяков.
– Нет, – он потянулся к ней, обнял и прижал к себе. – Никогда, – твердо сказал он, – я не собираюсь опять оставлять тебя одну. Будь в этом уверена. Ты знаешь мою натуру, Марни. Я не могу удержаться, когда завожусь, А за рулем машины я очень спокоен, у меня ясная голова и чистый взгляд. Просто лопнула покрышка, поэтому я сошел с трассы, – объяснил он. – Это никак не связано с моим вождением или с превышением скорости. Не связано даже с тем, что я готов умереть от любви к тебе! – пошутил он. – Виновата плохая покрышка. И больше ничего.
Она с сомнением посмотрела на обломки машины.
– Но ведь ты мог погибнуть.
– Это невозможно, – сказал он со своим обычным высокомерием. – Я слишком хороший водитель. Даже при скорости в сто пятьдесят миль в час этими машинами можно управлять без всяких проблем. Они очень надежны, несмотря на их хрупкий вид.
– Но ведь они сразу загораются, – отметила она.
– Вот поэтому я и ношу всю эту защитную одежду. В случае чего я могу относительно невредимым выбраться из машины. Сегодня так и произошло.
Только теперь они заметили, что их головы безжалостно поливает дождь. Что они сидят в луже. Что с волос капает вода. Что они все в грязи и у них холодные и мокрые лица.
– Ты ужасно выглядишь, – честно сказала Марни. – И здесь поранился, – она прикоснулась мокрыми пальцами к его щеке, где уже появился синяк.
– А у тебя все руки и лицо в царапинах, – Гай так же нежно прикоснулся пальцами к тонким красным царапинам на ее щеках. – Как это случилось?
– Я бежала спасать тебя. – Ее глаза уже поблескивали искрами смеха. – Мне пришлось продираться сквозь живую изгородь.
Гай глубоко заглянул в ее потемневшие от любви глаза, потом запечатлел по поцелую на каждой красной полоске на ее лице.
– Еще где-нибудь болит? – спросил он, когда она отодвинулась.
– Кажется, везде болит, – вздохнула она, и от легких, как перышко, прикосновений его губ ее охватило наслаждение. – А у тебя? – вдруг заботливо спросила она. – Где-нибудь еще есть раны, кроме этого синяка под глазом?
– О, кажется, везде болит, – с той же интонацией проговорил он.
– Серьезно? – спросила она.
– Серьезно, – ответил он без тени улыбки. – Я повредил плечо. Немного, когда машина сошла с трассы. А потом получил более серьезные ранения, когда ко мне подлетела откуда-то безумная женщина и начала меня колотить.
– О! – она нахмурилась, вспомнив свою сумасшедшую атаку. – Я была на тебя так зла.
– Я это заметил.
– Но ведь я считала, что найду тебя уже мертвым! И вдруг увидела тебя, причем в полном здравии и… таким же самоуверенным!
– И это еще хуже, чем смерть, – закончил он, смеясь.
– Не смейся, – ответила Марни, а выражение ее лица вдруг стало очень серьезным. – Есть вещи еще хуже, чем смерть. Например, прожить жизнь и не узнать, как сильно я тебя люблю, Ги.
– Иди ко мне, – сказал он и прижал ее к комбинезону. – Ты – это все, чего я хотел в жизни с того момента, как узнал, что ты существуешь.
– Тогда пойдем домой, – прошептала она. – Я хочу прижаться к тебе в той большой и теплой кровати, в которой я проснулась одна сегодня утром.
– В кровати! – его мысли просветлели, ему стало весело. – В любом случае это лучше, чем сидеть в луже, – согласился он и, встав, помог и ей подняться на ноги. – Горячая ванна тоже звучит заманчиво, – лукаво улыбаясь, добавил он.
– Ванна на двоих? – предложила Марни, обнимая его за талию. Он положил руку ей на плечи. Она подняла к нему свое мокрое лицо, и в глазах ее он прочитал обещание.
Гай что-то ответил и побежал к дому, увлекая с собой и ее.
Примечания
1
Cara (ит.) – дорогая