В XVIII веке в России впервые появилась специализированная служба безопасности или политическая полиция: Преображенский приказ и Тайная канцелярия Петра I, Тайная розыскных дел канцелярия времен Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны, Тайная экспедиция Сената при Екатерине II и Павле I. Все они расследовали преступления государственные, а потому подчинялись непосредственно монарху и действовали в обстановке секретности. Однако борьба с государственной изменой, самозванцами и шпионами была только частью их работы – главной их заботой были оскорбления личности государя и всевозможные "непристойные слова" в адрес властей. Герои этой книги – служаки и подследственные, свидетели и палачи, благонамеренные изветчики и убежденные кляузники. Основываясь на многочисленных документах, авторы описали весь путь их "хождения по мукам" – от анонимного доноса или "оказывания государева слова и дела" до следствия, сибирской ссылки или плахи.
Содержание:
Предисловие 1
Глава 1. Рождение политического сыска в России 2
Глава 2. Радетели сыскного дела: начальники и слуги Тайной канцелярии 13
Глава 3. Хозяйство тайного сыска 29
Глава 4. "Доносит имярек на имярека" 33
Глава 5. "Что по следствию явится, доложить" 56
Глава 6. Преступления и преступники 75
Глава 7. Будни Тайной розыскных дел канцелярии: 1732 год 107
Глава 8. "Учинить означенное наказанье" 119
Послесловие 136
Иллюстрации 138
Примечания 140
Игорь Курукин, Елена Никулина
Повседневная жизнь Тайной канцелярии
Предисловие
В январе 1718 года царь Петр I ждал возвращения блудного сына Алексея, бежавшего в австрийские владения из опасения пострижения в монахи и утраты права на корону. Отправляясь из Неаполя в Петербург, Алексей благодарил отца за обещанное "мне, всякие милости недостойному, в сем моем своевольном отъезде, буде я возвращусь, прощение". Он полагал, что гроза миновала…
Однако создававший свою "регулярную" империю государь не мог допустить и мысли об угрозе ее благополучию даже от собственного сына. Их встреча произошла 3 февраля 1718 года в Кремлевском дворце. Царевич рыдал и каялся; Петр вновь обещал ему прощение при условии отказа от наследства, признания вины и выдачи сообщников. На следующий день после "примирения" началось следствие – царевичу предъявили "пункты", после которых стояла приписка: "Ежели что укроешь, а потом явно будет, то на меня не пеняй, понеже вчерась пред всем народом объявлено, что за сие пардон не в пардон".
При этих обстоятельствах в 1718 году, еще до возвращения царевича в Россию, была создана Тайная канцелярия розыскных дел, которая должна была вести дознание о его "измене". Это учреждение стало первой специализированной отечественной службой безопасности или политической полицией. Тогда же в новой столице Петербурге появилась и полиция обычная. Первые отечественные городовые следили за порядком на улицах и за ценами на рынках. Тайная же канцелярия и ее преемники ведали преступлениями государственными, а потому подчинялись непосредственно монарху и действовали в обстановке секретности.
Тогдашний политический сыск отличался от деятельности аналогичных органов XIX и XX столетий. Это, во-первых, направленность (и с точки зрения нормативно-правовой базы, и с точки зрения практики следствия) большей частью на борьбу с оскорблением личности государя в разных формах – становление российского самодержавия во главе с сакральной фигурой "великого государя" не могло не вызывать подобного отношения к всевозможным "непристойным словам". Во-вторых, так как главной целью следствия было получение от "клиента" признания своей вины, то в качестве обычной процедуры применялись пытки. Третьей особенностью является отсутствие у тогдашних "спецслужб" местного аппарата и соответствующих информационных возможностей.
Вероятно, мало кому не доводилось слышать или читать про Тайную канцелярию петровского времени, или Тайную розыскных дел канцелярию, как называлось это учреждение при императрицах Анне Иоанновне и Елизавете Петровне, или Тайную экспедицию Сената при Екатерине II, где велись расследования по не менее известному "слову и делу". В десятках книг можно встретить зловещую характеристику деятельности тайного сыска, подобную той, что в относительно "свежем" учебнике отечественной истории дана работе Тайной канцелярии в эпоху пресловутой "бироновщины": "Повсюду рыскали шпионы, ложные доносы губили любого, кто попадал в стены Тайной канцелярии. Тысячи людей гибли от жесточайших пыток". Читатели, как правило, им верят: в нашей социальной памяти живучи представления о репрессиях государства против своих граждан.
Между тем в XVIII веке власть имущие относились к подданным всё же несколько иначе, хотя борьба за власть всегда была опасным делом. Не раз описанные политические процессы – дела царевича Алексея и Артемия Волынского, Василия Мировича, Александра Радищева, следствия о массовых народных выступлениях и появлении самозванцев (самым известным из них стал Емельян Пугачев) – велись с редкой жестокостью и заканчивались суровой расправой. Но мы сознательно отказались от рассказа о громких политических делах и важных клиентах тайного сыска. Судьба большинства из них известна, и они отчасти заслоняют десятки и сотни дел российских "обывателей" из всех слоев общества, которым волею судеб – по вине, с горя, а то и с неумеренной радости, по нелепой оплошности или по злобе ближнего – довелось побывать в застенке и познакомиться с методами дознания. В их историях, как правило, нет политических заговоров и придворных тайн, но они дают представление о зарождавшемся в новое время механизме политического сыска, его попытках контролировать повседневную жизнь подданных. Кроме того, массовые документы позволяют нам услышать живые голоса незнаменитых людей XVIII столетия, хотя и с известным искажением – "речи" подследственных доступны нам в подавляющем большинстве в изложении казенным языком протокола. Из бесстрастных бумаг мы узнаем, что их волновало, вызывало одобрение или возмущение в той специфической сфере, которая затрагивала безопасность или престиж власти; увидим, как они с помощью властей, в данном случае – путем поставки Тайной канцелярии "клиентов" по реальным или ложным обвинениям, – решали свои частные проблемы.
О их судьбах и приключениях в "интерьере" тайного сыска и рассказывает наша книга. Читателю предстоит знакомство с исполнительными служаками, палачами, подследственными, свидетелями, благонамеренными "доносителями" и убежденными кляузниками. Мы проследим весь круг "хождений по мукам" – от анонимного доноса или "сказывания" "государева слова и дела" до следствия, сибирской ссылки или плахи. Однако страшное и смешное часто стоят рядом: человеческие трагедии сопровождались курьезными ситуациями, хотя, заметим, самим участникам этих происшествий было не до смеха.
Задача авторов этой книги во многом облегчается тем, что историей политических преступлений в России много и плодотворно занимались наши предшественники, к работам которых нельзя не обращаться при рассмотрении данной проблемы. Эта тема интересовала историков XIX – начала XX века; после некоторого перерыва, когда политический сыск рассматривался преимущественно с точки зрения классовой борьбы, эта тема вновь стала разрабатываться в Новейшее время.
Помимо известных по литературе событий и лиц в нашей книге использованы несколько сотен дел хорошо сохранившегося архива петровской Тайной канцелярии и ее преемников; протоколы и поступавшие по делам указы и резолюции, списки арестантов и ссыльных.
Рамки нашего повествования ограничены 1801 годом, когда Александр I манифестом от 2 апреля повелел "не только название, но и самое действие тайной экспедиции навсегда упразднить и уничтожить", поскольку "в благоустроенном государстве все преступления должны быть объемлемы, судимы и наказуемы общею силою закона". Правда, очень скоро выяснилось, что и в "благоустроенном государстве" тайная полиция является отнюдь не лишним институтом; политический сыск стал вечным государственным учреждением, невзирая на любые социальные перемены и революции.
Глава 1. Рождение политического сыска в России
Царственного дела искатели
Становившаяся в огне усобиц и войн с соседями Московская держава неизбежно должна была создать собственную "службу безопасности", нацеленную против врагов как внешних, так и внутренних. У ее истоков стояли не только князья и их доверенные бояре, но и безвестные служилые, на чью долю выпадало "проведывать" про враждебные их господину происки.
С тех далеких времен уцелела челобитная одного из них – Ивана Яганова: попав в годы юности Ивана Грозного за какую-то провинность в опалу, он решился напомнить о том, как добывал для великого князя Василия III (1505–1533) информацию о делах при дворе его брата, удельного дмитровского князя Юрия Ивановича. "Наперед сего, – писал Яганов, – служил есми, государь, отцу твоему, великому князю Василью: что слышев о лихе и о добре, и яз государю сказывал. А которые дети боарские княж Юрьевы Ивановича приказывали к отцу твоему со мною великие, страшные, смертоносные дела, и яз, государь, те все этих дела государю доносил, и отец твой меня за то ялся жаловати своим жалованьем. А ведома, государь, моа служба князю Михаилу Лвовичу да Ивану Юрьевичу Поджогину".
Из этой челобитной следует, что московский князь имел платных осведомителей при дворе брата-соперника; по их вызову "государева дела искатель", вроде Яганова, мчался за десятки верст для получения информации. Этой службой при дворе ведали ближайшие к великому князю люди – князь Михаил Глинский и думный дворянин Иван Поджогин, которые не верили агентам на слово. За неподтвержденные сведения можно было угодить в темницу, как это случилось с автором челобитной. Но и не донести было нельзя – Яганов хранил верность присяге: "А в записи, государь, в твоей целовальной написано: "слышав о лихе и о добре, сказати тебе, государю, и твоим боаром". Ино, государь, тот ли добр, которой что слышав, да не скажет?"
"Искателям государева дела", подобным Яганову, было где развернуться во времена опричнины, когда Иван Грозный ввел в стране чрезвычайное положение с отменой всяких норм и традиций. Сам царь был убежден, что окружен изменниками, – он даже просил политического убежища в Англии, куда готовился бежать с верными людьми и сокровищами; однако мы не располагаем фактами, подтверждающими реальность боярских заговоров. В ответ царь проводил массовые переселения, отнимал у служилых людей земли, устраивал показательные казни: изменников искореняли "всеродне" – вместе с женами, детьми, десятками слуг и холопов. Убийства совершались внезапно, на улице или прямо во дворце, чтобы приговоренный не успел покаяться и получить отпущение грехов; показательные казни творились с выдумкой: людей резали "по суставам" или варили заживо; трупы разрубали на куски или бросали в воду, чтобы души казненных после смерти не имели упокоения без погребения.
Иван Грозный возвысил "вольное самодержавство", но не смог предотвратить Смуты – постигшего страну в начале XVII столетия кризиса, едва не закончившего распадом государства. Тогда впервые проявился феномен "самозванства", когда на власть претендовала череда Лжедмитриев и десяток "детей" царя Федора. Земское ополчение Минина и Пожарского спасло страну и объединило ее под властью новой династии. На фоне потрясений XX столетия XVII век теперь представляется тихим и даже "застойным" временем. Но это впечатление обманчиво – он прошел в непрерывных войнах, государство и общество раздирали внутренние конфликты. В это время произошел не преодоленный и по сей день церковный раскол, нередко служивший в последующие времена идейным основанием социального протеста.
Новая династия закрепилась у власти. Однако выборные "земские" государи в глазах подданных уже не обладали безусловным авторитетом своих предшественников. "Что де нынешние цари?" – толковали подданные, на чьей памяти были не только "выборы", но и примеры свержения монархов. Дворяне XVII века весьма непочтительно отзывались о бесцветном царе – "старцевом сыне" Михаиле Романове; отца государя, патриарха Филарета, объявляли "вором", которого можно "избыть".
Самозванцы появлялись и после окончания Смуты; причем новые претенденты уже не были связаны с массовым движением в самой России – как, например, объявившийся в Запорожье "сын" царя Алексея Симеон, пожаловавшийся в челобитной "отцу", что его "хотели уморить" думные бояре: "Твоими молитвами, батюшки моего, жив ныне". В середине XVII века появились международные авантюристы, вроде мнимого сына Василия Шуйского, "царевича Симеона" (под этим именем скрывался московский подьячий Тимофей Акундинов, более десяти лет разъезжавший по соседним государствам, пока в 1653 году не был выдан России и казнен).
Новые угрозы власти вызвали ответные меры. С начала XVII столетия появилось выражение "слово и дело" – обвинение в измене, заговоре, самозванстве или оскорблении царского имени и "чести". Соборное уложение 1649 года впервые выделило в особую главу уголовно-правовую защиту государя и его "чести", причем даже умысел на "государское здоровье" карался смертной казнью; то же наказание грозило участникам любого выступления "скопом и заговором" против бояр, воевод и приказных людей, то есть всех представителей власти.
Закон закрепил формулу "государево слово и дело". Каждый, узнавший об "измене" или хотя бы "непристойных словах" в адрес власти, должен был под страхом казни немедленно подать устный или письменный "извет"; недонесение каралось так же, как соучастие. Услышавшие "слово и дело" были обязаны "бережно" сдать изветчика властям. Местный воевода допрашивал заявителя и – если его показания признавались основательными – доставлял его в Москву. Дальнейшее следствие велось в столице, а окончательное решение иногда принималось самим царем. "Женскому полу бывают пытки против того же, что и мужскому полу, окромь того, что на огне жгут и ребра ломают", – описывал практику "сыска" в XVII веке диссидент-подьячий Григорий Котошихин, сбежавший за границу и там составивший описание московского государственного устройства.