Замок Меровингов исчезнет, но из пепла Замка Хлодвига, словно феникс, поднимется новый, средневековый дворец. Я смотрю теперь на него, вернее на ворота, через которые проезжали французские короли: от Хьюго Капета (который первым был коронован на французский трон в 987 году) и Людовика Святого до Филиппа Красивого, хорошо знакомого фламандцам, так как именно от них он получил хорошую взбучку в битве при Грюнвальде. В наши дни все еще можно посетить залы XIV века и полюбоваться винтовой лестницей, по которой через несколько дней после поражения 11 июля 1302 года поднимался бедняга Филипп, с трудом сохранявший присутствие духа после того, что сотворили с ним фламандские мужланы.
Менестрели взбирались на возвышение из черного мрамора (часть которого сегодня встроена в стену), чтобы развлечь и утешить короля. Трубадуры с юга поют на окситанском языке, их коллеги, менестрели с севера, используют французский. Их изысканные песни неизменно повествуют о любви к недоступной женщине, которую поэт уговаривает изменить мужу. Из-за повторений рефренов и строф песня превращается в настоящий шансон. И среди знати встречаются стихотворцы, а некоторые и поют сами, но большинство нанимает профессионалов. Постепенно возникает разница между авторами (трубадурами) и исполнителями. Некоторые артисты совмещают в себе автора и исполнителя, это – предшественники Жака Бреля, Лео Ферре и Жоржа Брассенса, трех классических шансонье двадцатого века, – композиторов, поэтов и исполнителей одновременно.
Менестрели разносили по свету песни о любви, ублажали знать мелодекламацией, так называемыми chansons de geste, воспевающими героев балладами, среди которых наиболее известна "Песнь о Роланде" (вторая половина одиннадцатого века). Очень возможно, что в проклятое лето 1302 года Филипп Красивый утешался как раз этим героическим рассказом о катастрофе, приключившейся с Карлом Великим. Примечательно, что сама легенда возникла не по следам событий, а, собственно, на основе самой эпической поэмы. В ней нет героического описания сражений, кровь не льется рекою с ее страниц; зато ей не откажешь в некотором изяществе.
Надо признать: неизвестный поэт проявил недюжинный талант, развернув на 138 строф описание смерти истекающего кровью Роланда. Тяжело раненный герой трубит в рог, призывая на помощь, с такой нечеловеческой силой, что от напряжения череп его взрывается и мозги оказываются снаружи. Этот предсмертный зов передается от скалы к скале; так описание чистого, громкого звука музыки впервые вошло во французскую литературу.
Рог Роланда сделан из клыка слона и по-французски называется просто: olifant (слон). В Musée de Cluny (Национальный музей Средних веков), расположенном неподалеку от Латинского квартала, выставлен такой древний рог. Он висит на стене, рядом с большим гобеленом, на котором флейтисты и лютнисты пытаются исполнять средневековые мелодии, но нам их не услыхать.
"Этот чертов Карл Великий"
Краем глаза я вижу белый носовой платок и руку, которая держит его. Мужчина вытирает пот со лба, тихонько напевая какой-то знакомый мотив. Я поворачиваю голову вправо, мужчина уже исчез из виду, но передо мной – возвышающиеся над крышей Консьержери башни собора Парижской Богоматери, места служения епископа Парижа. Перед собором гордо высится каменный рыцарь, оседлавший боевого коня, – Карл Великий. Carolus Magnus. Charlemagne.
У Мерови нгов, правивших после Хлодвига, ушло меньше трехсот лет на то, чтобы потерять реальную власть. Историки в один голос называют их слабыми королями. Власть в конце концов захватили их разбогатевшие мажордомы, основавшие династию Каролингов. Это название восходит к имени Карла Великого, "деда Франции", как его иногда называют. Те, кто вздумает изучить историю наших южных соседей, должны начать с этого императора, которому удалось не только покорить значительную часть Европы, но сделать много хорошего для расцвета культуры, время его правления принято называть Ренессансом Каролингов.
М-да… Безжалостный убийца, обладавший отменным вкусом. Герой, поощрявший развитие искусств, пример, вдохновлявший впоследствии многих великих французских королей, от Людовика Святого (возглавившего крестовый поход, – но построившего небесной красоты церковь Сент-Шапель) и Франциска I (воина, не слезавшего с коня, но успевшего воздвигнуть замок Шамбор, в строительстве которого принимал участие Леонардо да Винчи) до Луи XIV (ведшего непрерывные войны, но содействовавшего расцвету литературы и построившего Версальский дворец).
В 842 году внуки Карла поделили между собою его огромное наследство. Самое важное соглашение о наследстве в европейской истории было закреплено договором – так называемой Страсбургской клятвой.
Pro deo amur et pro christian poblo et nostro commun salvament… – Так начинается знаменитый текст, который все еще выглядит как латынь, но считается почему-то первым официальным документом, написанным на французском языке. Людовик II Немецкий почтительно обращается к подданным Карла Лысого на их родном языке. Именно владения Карла Лысого после множества приключений станут Францией. Карл получил блестящее воспитание, он знает иностранные языки. Дед внимательно следил за обучением внуков. Говорят, что именно он придумал школы. Легенда, пережившая века, придала карьере молодой Франс Галль международное значение. Потому что остроумный рефрен в песне "Чертов Шарлемань" (Sacré Charlemagne, 1964) написан вовсе не Артюром Рембо или Полем Верленом, но вдохновлен "отцом французов":
Qui a eu cette idée folle
Un jour d’inventer l’école?
C’est ce sacré Charlemagne!
Кому взбрела в бошку дурацкая мысль
Зачем-то придумать школы?
Чертову Шарлеманю!
Этот "чертов Карл Великий" совсем сошел с ума и придумал школы, поет Галль. Как упрямая уховертка, не боящаяся темноты, эта песня проникает в ваши уши, и остается там навсегда. Более двух миллионов проданных экземпляров. Школьники поют ее даже в Японии. А в городишке Овиллер-ле-Форж, во французских Арденнах, улицу перед местной школой назвали улицей Sacré Charlemagne.
Из текста следует, что с 1964 года многое поменялось. В песне говорится о том, что император "оставил для забав нам лишь четверг и воскресенье". На самом деле французские дети в ту пору по воскресеньям ходили в церковные школы – изучать Священное писание, но в качестве компенсации им сделали выходные по четвергам. В 1972 году четверг поменяли на субботу, но до сих пор французские школьники (а еще – бельгийские и голландские) в среду учатся по полдня. Неудивительно, что французы долгое время воспевали четверг как лучший день недели. Именно поэтому Джо Дассен, современник Галль, в рефрене песни "Раз уж мы вдвоем" (Il était une fois nous deux, 1976), одной из лучших его песен о любви, поет: "знаешь, ведь это был четверг". Четверг – свободный день, а свобода – это радость.
Сомнительно, чтобы семнадцатилетней Франс Галль пришлось долго ходить в школу после первого успеха. Через год она выиграла конкурс Евровидения, исполнив песню Сержа Генсбура "Восковая кукла, говорящая кукла" (Poupée de cire, poupée de son). Так, через двенадцать веков после Карла Великого, девочка из Галлии снова завоевала Европу. Но подобно Карлу, неожиданно решившему сделать столицей своей империи не Париж, а маленький Аахен, Галль, несмотря на свое говорящее имя и французское подданство, мужественно представляла на Евровидении Великое герцогство Люксембург, одну из самых маленьких стран Европы. А вскоре после этого устроила в своей стране жуткий скандал, выступив с очередной песней Генсбура.
"Леденец-сосалка" (Les sucettes) – мастерская работа со скрытым подтекстом – прием, применявшийся даже средневековыми поэтами и всегда вызывавший неудержимый смех. "Анни любит леденцы" поет наивная Галль, "из-за леденцов ее подушка пахнет анисом". Трудно поверить, но все же это так: девятнадцатилетняя Галль не знает другого, вполне известного взрослым значения слова sucette. И вот миллионы взрослых французов слышат воркование невинной принцессы: "когда сладостный анис попадает Анни в горло, она на седьмом небе". Но Генсбуру мало, он добавляет двусмысленности: "Анни получает свой леденец за несколько мелких монеток…" Текст состоит, собственно, из цепочки намеков. А потом кто-то решился открыть истину наивной Франс Галль, и бедная девочка жутко разозлилась. Но поздно, дело сделано: вся Франция поет и хохочет. Свобода – это радость, думал, должно быть, старый добрый Серж. Какой мерзавец этот Генсбур, думала, должно быть, она, считая себя виноватой в том, что не разглядела двойное дно. И решила никогда больше не петь злополучную песенку. Позже журналисты спрашивали Галль, почему она не исполняет этот шансон, и она отвечала: "Я стала слишком стара для этой песни".
"Нас пять повешенных, а может – шесть"
Здесь, на тротуаре Пон-Нёфа, жизнь течет своим чередом. Люди проходят, и, раз у моих ног не положена шапка для сбора милостыни, они машинально относят меня к обычным чудакам, а не к живым статуям, сшибающим подаяние с совестливых прохожих. Впереди слева я вижу настоящую статую. Всадника на коне.
Это – печально известный Этьен Марсель. В 1357 году он возглавил народное восстание против Карла V, который, перепугавшись, покинул дворец и нашел защиту в Лувре. Знаменитому Четырнадцатому июля 1789 года предшествовало множество забытых попыток переворота. Пока что французские короли надолго перебираются в Лувр.
А старый королевский дворец передается так называемому concierge, откуда и пошло современное название здания – Консьержери: туда переезжает суд, совмещенный с тюрьмой. В этой тюрьме побывали многие прекрасные люди. Мария-Антуанетта, к примеру. Вполне возможно, что и Франсуа Вийон гостил там. Вийон, кажется, единственный средневековый поэт, которого до сих пор читают. В 1455 году он убил священника, был пойман, но освобожден благодаря заступничеству друга. С того времени жизнь его проходит между свободой и тюрьмой. В конце концов, в 1463 году, его приговаривают к повешению.
В ожидании казни (в последний момент отмененной) он пишет "Балладу повешенных" (La ballade des pendus, 1463). Из окна камеры ему виден другой берег Сены; там, где сейчас – площадь перед ратушей и памятник Марселю, он видит раскачивающиеся на виселице трупы. Ему чудится, что они обращаются к нему и ко всему человечеству.
Vous nous voyez ci attachés cinq, six:
Quant de la chair, que trop avons nourrie,
Elle est pieça dévorée et pourrie […]
Puis çà, puis là, comme le vent varie,
À son plaisir sans cesser nous charie,
Plus becquetés d’oiseaux que dés à coudre.
Ne soyez donc de notre confrérie;
Mais priez Dieu que tous nous veuille absoudre!
Нас пять повешенных, а может – шесть.
А плоть, немало знавшая услад,
Давно обожрана и стала смрад. […]
Качаемся, круженью ветра в лад,
Точь-в-точь наперсток, остов наш щербат -
Сорочье племя всласть повеселилось.
Не будьте глухи, брата молит брат,
Молите Бога, чтоб нам все простилось!
Это стихотворение будет вдохновлять великих поэтов двадцатого столетия. Я не знаю, которая версия предпочтительней: устрашающая – Лео Ферре, 1980 года, или более гуманный вариант – актера и певца Сержа Реджани 1968 года. Слышен барабанный бой. Звучит труба. Последнее приветствие. Затем раздается голос Реджани.
"Вы, дети человеческие, что пережили нас, / помяните нас мирно и тихо, / помяните чистосердечно".
Ферре вещает замогильным голосом, Реджани сопереживает. Ферре старается достичь наибольшего эффекта. Его голос сопровождается мелодичными звуками. Он не поет, он читает, этот безумный рэп звучит все быстрее, быстрее, словно бесноватый верующий молится воображаемому Богу. Возможно, он просто превыше всего ценит талант Вийона, его Frères humains ближе к поэзии, чем к песне, именно поэтому я предпочитаю слушать "Балладу повешенных" в исполнении Реджани.
"Куда ж ты делся, прошлогодний снег?"
Так я стоял, вспоминая "Балладу о повешенных", и смотрел влево, пока у меня не заболела шея. Я стал крутить головой, чтобы ее размять, поглядел наверх – и водостоки собора Парижской Богоматери радостно продемонстрировали мне свои страшные, оскаленные рожи.
Собор заложил Папа Александр III в 1163 году, но только в шестидесятых годах четырнадцатого столетия Раймонд дю Темпл осмелился завершить наконец строительство. Недавно отреставрированный фасад выглядит почти как при постройке. Вот только раньше скульптуры, украшающие собор, были раскрашены. Вдобавок они, к сожалению, всего лишь жалкие копии. Ибо все статуи королей были разрушены во время Французской революции безграмотными бунтовщиками, считавшими, что они разрушают изображения французской знати. Хотя на самом же деле то были цари и мудрецы древней Иудеи. Но этого уже не поправишь.
Так что собор встретил XIX век, находясь в самом жалком состоянии. Но благодаря поразительному успеху романа Гюго Собор Парижской Богоматери (1831) ситуация поменялась. После публикации романа началась полная реставрация собора, на которую у архитектора Эжена Виолле-ле-Дюка и его каменотесов ушло семнадцать лет. С тех пор, как пела Эдит Пиаф в известном шансоне "Собор Парижской Богоматери" (Notre-Dame de Paris, 1952), снова, как в старые времена, "старый шпиль вонзается в серое небо Парижа".
Самому знаменитому писателю Франции понадобилось 650 печатных страниц, чтобы увековечить "блестящую симфонию в камне", а праматерь всех певиц через сто двадцать лет после него справилась с той же задачей при помощи трехминутного шансона. В нем подчеркивается величие собора, вокруг которого "Париж свернулся улиткой". Парижские округа защищают его снаружи, как раковина защищает улитку.
Поклонникам "истинной" готики не нравится работа Виолле-ле-Дюка. Они проклинают время, уничтожившее раскрашенные скульптуры. Куда подевалось старое доброе время? – сокрушаются они. Во французском языке есть прекрасное выражение: Où sont les neiges d’antan? – "Куда ж ты делся, прошлогодний снег?", прилетевшее из "Баллады о дамах минувших времен" (Ballade des dames du temps jadis, 1461) бессмертного Франсуа Вийона, проведшего свою юность под сенью собора, в ту пору еще довольно молодого.
Считается, что стихи знаменитого поэта-разбойника были положены на музыку еще при его жизни, хотя на самом деле доказательств этому нет. То, что Боб Дилан считает Вийона источником вдохновения, несомненно, свидетельствует о непреодолимой музыкальности его стихов. Французский певец Рено, много чего перенявший от Дилана, выводит Вийона на сцену в шансоне "Мое любимое кафе" (Mon bistrot préféré, 2002), где есть намек на сомнительные времена девяностых, когда вполне успешный шансонье топил свой успех в алкоголе и терял контакт с внешним миром.
В песне фигурирует кафе, где наливаются абсентом Рембо с Верленом, "негромко сплетничая о Вийоне, который шляется где-то неподалеку со своими друзьями-бандитами". Короли французского шансона тоже не забыты. Рено с удовольствием вводит Жака Бреля, Лео ("анархиста") Ферре и "принца со своей неизменной трубкой", великий пример для подражания – Жоржа Брассенса. И мы вспоминаем знаменитую афишу шансона – черно-белое фото Жан-Пьера Лелуара. На ней Брель и Ферре курят сигареты, а Брассенс держит в поднятой руке трубку. Рено поет шансоны Брассенса – из уважения к нему, а Брассенс в 1953 году создал простую и строгую версию "Баллады о дамах минувших времен" Вийона. Мелодия кажется простой, но, как утверждают знатоки, очаровательная простота Брассенса чертовски сложна.
"Куда ж ты делся, прошлогодний снег?"
Как-то раз я увидел Нотр-Дам во время снегопада. Незабываемое зрелище. Идея написать "Снегопад в Льеже" (Il neige sur Liège, 1963) пришла в голову Брелю именно на площади Нотр-Дам. Согласитесь: слово "Льеж" понадобилось ему только для рифмы со словом neige (снег). "Снег кружит между небом и Льежем, не понять, то ли город до крыш занесен, то ли он поднимается в небо." Замените Льеж на Нотр-Дам, и вы поймете, что за неописуемая иллюзия возникает у счастливого туриста, попавшего в Париж зимой, когда он добирается до бронзового, несокрушимого Карла Великого. Но хватит пялиться на фасад, заходите внутрь и садитесь на скамью, лучше всего ранним утром, когда поля уже оделись в белое, а Париж еще не почернел от толпы. Сядьте на заднюю скамью, под самым большим органом Европы. И вы увидите самых ярых почитателей Марии, какие только могут быть. Тридцать семь ее изображений представлены в соборе. А в одной из ниш вас ожидает небывалая Мария – вооруженная до зубов. Но поглядите на бронзовую табличку и успокойтесь: это – Жанна д'Арк.
Раз я стал свидетелем упоительной сцены: девочка читала вслух табличку у изображения Жанны д'Арк: "Родилась в Лотарингии. Сожжена живьем в Руане".
Она нахмурилась, взглянула на мать, и та спокойно, по-английски, объяснила ей, что Жанна была наказана за то, что слышала голоса ангелов. А потом взяла дочь за руку и спокойно сказала: "Послушай, как они поют псалмы. Словно хор ангелов, не так ли?"
О том же пишет Поль Клодель, слушавший пение в соборе в канун Рождества 1889 года: "Я стоял у второй колонны справа, возле ризницы. Детский хор пел псалом, – позже я узнал, что это был Магнификат. У меня сердце замерло, кровь закипела – и я уверовал".
Музыка может совершать чудеса: юный посетитель церкви сделался знаменитым религиозным автором. И не он один узрел свет истины в этом соборе. Под пение здешнего хора здесь, в 1804 году, Наполеон был коронован как Император Франции ошеломленным Папой Пием VII.
Но крепче всех связан с этим собором любимый король французов, Анри IV. Гугенот, произнесший сакраментальную фразу: "Париж сто ит мессы", отрекшийся от своей веры и обратившийся в католицизм в 1589 году.
Франция со времен Хлодвига считалась "старшей дочерью церкви" и продолжала ею оставаться до самой Французской революции. Вслед за стремлением к завоеваниям и любви к культуре в духе Карла Великого католицизм дополнял святую троицу французского королевского дома. Однако Анри IV не только спас Францию от гибельных религиозных войн и способствовал веротерпимости, он, сам того не подозревая, сыграл важнейшую роль в возникновении и развитии французского шансона.