Успех Кабреля безумно возмущает интеллектуалов. Стоило упомянуть его имя в кругу "образованных" французов, как на меня поглядели так, словно я грязно выругался. Ни Серж Генсбур, ни Жак Брель или Борис Виан такой реакции не вызывали, один этот окситанский трубадур.
Когда та, что была дорога моему сердцу, привела меня знакомиться со своими друзьями, она тревожно шептала мне на ухо: "Пожалуйста, Барт, не проговорись, что любишь Франсиса Кабреля, по крайней мере, не в первый вечер".
Я, конечно, тут же "проговорился", чем вызвал хмурые взгляды. У любителей так называемого "высокого искусства" все остальные проявления культуры вызывают возмущение.
"Потому что ты уходишь"
В конце сентября 1993 года я отправляюсь, в рамках Европейской программы обмена студентами, во французский университетский город Кан в Нормандии, столицу департамента Кальвадос. Угрюмые потомки Вильгельма Завоевателя не подпускают к себе чужаков, и я дружу главным образом с испанскими студентами. В начале лета 1994 года нам приходится расставаться, и это грустно. Чело Ньето Бланко – незабываемое имя – поставил на прощальной вечеринке шансон "Потому что ты уходишь" ( Puisque tu pars , 1987) Жан-Жака Гольдмана и включил повторение. Я никогда раньше не слышал его, но, слушая его весь вечер (он прозвучал ровным счетом двадцать три раза), запомнил навсегда.
Вначале в нем чудится что-то напоминающее Pink Floyd, их песню "Есть ли кто-то там снаружи" ( Is there anybody out there ) из культового альбома The Wall . А начальные строки этого шансона во Франции всякий знает наизусть:
Puisque l’ombre gagne
Puisqu’il n’est pas de montagne
Au-delà des vents plus haute que les marches de l’oubli
[…]
Puisque c’est ailleurs
Qu’ira mieux battre ton coeur
Et puisque nous t’aimons trop pour te retenir
Puisque tu pars
С тех пор, как тьма побеждает,
С тех пор, как здесь нет гор
Выше хребта забвения.
[…]
Кажется еще, словно
Сердце твое будет биться вдали от нас.
Мы слишком любим тебя, чтобы удерживать,
Когда ты уходишь.
На Кан опускается ночь. На общежитие. На студентов. "Нет гор выше хребта забвения", говорит Гольдман, а затем пытается побороть несовершенство памяти. Что бы ни случилось, наши сердца будут биться вдали друг от друга, но, может, так оно и лучше, утешает он. К счастью, это очень длинный шансон, и мы, двадцатилетние, навсегда запоминаем стихи: " dans ton histoire / garde en mémoire / notre au revoir" – "И никогда / Не забывай / Нашего прощания". Мы обещаем это друг другу. Постепенно появляются ударные, голос достигает наивысшей силы, эхом отзывается хор на бэк-граунде, и, наконец, энергичное гитарное соло, достойное Дэвида Гилмора. Гольдман действует здесь мастерски, на тонкой грани между китчем и достоверностью, в одной из тех туманных областей, где и возникает красота.
Кабрель довольно долго работал в обувном магазине, Гольдман – в магазине спортивных товаров. После гигантского успеха "Подписи достаточно" ( Il suffira d’un signe , 1981) он концентрируется полностью на своей карьере. "Когда музыка хороша […] Когда музыка не фальшивит, / Когда она меня направляет", поет он в биографической "Когда музыка хороша" ( Quand la musique est bonne, 1982). И это только первый из его хитов. Молодая Франция мчит сквозь восьмидесятые годы под его шансоны – "Чтобы прожить" ( La vie par procuration , 1986) и "Я иду вперед в одиночку" ( Je marche seul , 1985).
Название этой, последней песни, похоже, указывает на некое отступление Гольдмана перед чрезмерной критикой. Вначале ему пришлось нелегко. После того, как в 1985 году, когда он три недели выступал в парижском "Зените" (каждый вечер продавалось примерно шестьсот пятьдесят билетов), Гольдман собрал наихудшие оскорбления и 20 декабря поместил их, вместе с фотографиями своей группы, во France Soir и Libération . И приписал от руки: "Благодарю за ваше особое мнение".
Очень скоро к нему явились на поклон настоящие звезды. Он помог продвижению Джонни Холлидея и Шеба Халеда, он написал песни к альбому Селины Дион, самому успешному в истории французского шансона. Ему удается даже слегка смягчить слишком резкие прорывы голоса Дион. Ее сингл "Так ты меня еще любишь" ( Pour que tu m’aimes encore ) становится международным хитом. К началу XXI века Гольдман становится тем, чем он всегда хотел быть: автором песен, ищущим исполнителей для своих сочинений.
В 2002 году в брюссельском Королевском Зале он поразил публику личным выступлением в своей программе. Причем представился как "техник, которого Гольдман попросил почитать стишки перед публикой".
С одной гитарой в руках он бросает вызов более чем восьми тысячам зрителей, которые не очень понимают, чего от них ждут.
"С гитарой в руках мне ничего не страшно", споет он тем же вечером в "Не бойся блюза" ( Peur de rien blues , 1987). Когда зрители отправляются домой, им кажется, что они все еще слышат эту песню. Поклонники не знают, что придется запастись терпением. С 2001 года Гольдман не выпустил ни одного сольного альбома, и, кажется, не собирается менять свои привычки.
"Шум и запах"
Миттерана упрекают в том, что он способствовал популярности Жана-Мари Ле Пена и, как следствие, расистского дискурса Национального Фронта. С 1982 года Елисейский дворец настаивает на том, что Ле Пен имеет право появляться на телевидении так же часто, как и другие политики. Президент надеется таким образом разделить правую часть политического спектра, чтобы навредить своему противнику Шираку. Он-то победил в 1988 году правого кандидата, но и Национальный Фронт получил целых четырнадцать процентов, на тот момент – очень хороший результат.
Шираку приходится сдвинуться правее. Чтобы показать, что у Ле Пена нет монополии на тему эмигрантов, он дает себе волю в выступлении от 20 июня 1991 года:
"Что должен думать рабочий-француз, если у его соседа по дому семья из четырех жен и двадцати детей, никто из них не работает, но они получают пять тысяч франков социального пособия. Добавьте к этому производимый ими шум и запах, и станет понятно, что возмущает французского рабочего".
Примечателен хохот, который это выступление вызвало в зале, потому что совершенно невозмутимый официант тем временем подавал Шираку кофе. Французское телевидение организовало встречу Ширака с франко-алжирским журналистом Рашидом Ахрабом. Но политик ловко извернулся и не дал вышибить себя из седла, заявив, что высказал не свое убеждение, но поставил себя на место рабочего.
Музыкальная группа Zebda выпускает в 1995 году, к президентским выборам, шансон "Шум и запах" ( Le bruit et l’odeur ). Это – обращение "к тем, кто жалуется на шум […] и к тем, кто осуждает шум и запах". Неловкое высказывание Ширака полностью используется в этом номере.
В первый же год правления Ширак сталкивается не только с не виданной с 1968 года волной забастовок, но и с терактами в Париже, которые берет на себя алжирская "Вооруженная Исламская Группа". Это не сильно помогает дискуссии об эмигрантах, но по сравнению с тем, что произошло 11 сентября 2001 года, парижские теракты просто не заслуживают упоминания.
Соединенные Штаты и их союзники готовятся к войне, Ширак, оставшись в меньшинстве, сопротивляется планам устранения режима Саддама Хусейна.
А международная политика между тем вдохновляет Рено (который после успеха Morgane de toi и Mistral gagnant ушел в запой) на "Манхэттен – Кабул" ( Manhattan – Kaboul ), который он исполняет дуэтом с бельгийкой Аксель Ред. Рено берет на себя роль пуэрториканца, работавшего в тот проклятый день в башнях-близнецах. А Аксель Ред – молодой афганской женщины, погибшей во время операции по уничтожению талибов. В шансоне высказывается сожаление о судьбе невинных, "жизни которых принесены в жертву международному насилию".
"Сколько машин надо взорвать, чтобы ты проголосовал за Национальный Фронт?" – спрашивает Гольдман во "Вкусе на твоих губах" ( Un goût sur tes lèvres , 2001). Через год Франция в ужасе обнаруживает, что социалистический кандидат Лионель Жоспен на президентских выборах не проходит во второй круг, и Шираку противостоит Жан-Мари Ле Пен.
Левые просыпаются и предлагают своему электорату голосовать за Ширака. Это трудно: имя действующего президента регулярно появляется в прессе в связи с финансовыми скандалами. "Бандит лучше фашиста", – кричит левая молодежь. Поеживаясь, Франция подарила Шираку почти сталинскую победу (82,15 %).
Однако в конце 2005 года вспыхнули парижские пригороды, и пожары быстро распространились по всей Франции. 26 октября Николя Саркози, в ту пору министр внутренних дел, устраивает себе бесплатную рекламу перед грядущими президентскими выборами, выкрикнув в телевизионные камеры, в ответ на вопрос жительницы многоквартирного дома, что "избавит ее от этих подонков".
Его высказывание сделало непреднамеренную рекламу мощным немецким пылесосам ( racaille , что по-французски значит "подонок"), но вызвало во Франции протесты не поэтому. Однако именно благодаря этой тактике Саркози удалось взять голоса сторонников Национального Фронта и стать в 2007 году двадцать третьим президентом Франции.
Он произвел фурор еще и тем, что стал первым главой государства, который, пребывая на посту, сперва – развелся, а после – женился на бывшей топ-модели Карле Бруни, выпустившей в 2001 году успешный альбом шансонов – своих собственных, за исключением прелестного кавера Генсбура "Утонувшая" ( La noyée ). Уже став Первой леди – première dame de France – она выпустила в 2008 году еще диск, с ироническим названием "Как будто ничего особенного".
Песня "Я на тебя подсела" ( Tu es ma came ), возможно, посвящена Николя Саркози. Нам неизвестно, любит ли он шансон. Но известно, что он без ума от Джонни Холлидея. В 2009 году он пригласил своего приятеля дать концерт в день национального праздника за полмиллиона евро.
Пристрастие президента к миллиардерам и усилия по созданию благоприятного финансового климата для самых богатых воодушевили Мано Соло на песню "Ветер" ( Du vent ) с серьезной критикой Саркози за "его сострадание к зажиточным" и бедную социальную программу:
"Если завтра от тебя не будет толку, то тебя выбросят как собаку, и ты, раскинув руки, будешь огородным пугалом стоять на улице, нагоняя страх на работяг".
"Новая память"
В мае 2009 года парижские бульвары купались в лучах солнца. Сам я этого почти что не замечал, потому что целые дни проводил в аду Национальной библиотеки. Первые издания классической порнографии проходили через мои руки. От Рабле и де Сада до Аполлинера. Зажигательные материалы, но в прохладном сумраке библиотеки этого не ощущаешь. А по вечерам и ночам я пишу об истории эротики и порнографии, преимущественно на французском материале. Время поджимает. Я не отношусь к адептам божественного вдохновения, но верю в благотворность творческой энергии. Переход от адского возбуждения к аскетическому труду в квартире парижского друга приводят к тому, что я полностью погружаюсь в тему. А вечером, открыв окно, слушаю, как трубят слоны и ревут львы в зоосаде неподалеку.
"Во Франции все кончается песней" – неточная цитата из пьесы Бомарше. Заканчивая книгу, я слушаю свою последнюю находку: "Тукумкэри" ( Tucumcari ), только что вышедший альбом новой звезды – Сэмми Декостера. Склоняясь над лэптопом, я все глубже погружаюсь в творчество нового таланта. Тукумкэри – название деревни в штате Нью-Мексико, расположенном на шоссе 66. Музыка Декостера ведет слушателя за собой, в далекое путешествие.
Сингл "Тот человек не я" ( L’homme que je ne suis pas ) рассказывает о "любви, закончившейся на рапсовом поле". Как бы по-американски его музыка ни звучала, под каким бы влиянием звезд – Нила Йонга, Джонни Кэша и Элвиса Престли – Декостер ни находился, поет он все-таки больше по-французски, и живет в основном не в Париже, у себя на родине, в окрестностях Лилля, стране краснокирпичных домов и рапсовых полей.
Вот этим-то и пропитана его музыка. Декостер внимательно слушал не только американскую музыку. Я слышу влияние группы Calexico и Джеффа Бакли. И, конечно, французов: шлейф Алена Башунга, Стефана Эйхера и "Черного желания" тянется за его работами.
К концу месяца я наконец нахожу время, чтобы побродить по Парижу. Книга закончена. Я устал, в голове – звонкая пустота, хочется побродить в одиночестве, помечтать. Вдоль уродливых зданий университета Жюссьё иду к Сене. Музыка Декостера все еще играет в моем мозгу. Только что прозвучал победный клич Savannah Bay . В этой песне Декостер использует воспоминание из своего прошлого: о счастливом периоде незадавшейся любовной связи, связанном с каникулами на пляжах Саванна Бэй. Его песня всегда заставляет меня вспоминать об окончании моей Французской Трилогии.
Прогулка вернула мои мысли к "В Париж и обратно". А Декостера вытеснил Доминик А, и в моем мозгу послушно зазвучал шансон "Новая память" ( La mémoire neuve , 1995). Вспоминая эту песню, я вижу себя едущим в машине по Нормандии; я сворачиваю с E-402 и вижу Руанский собор, и тут мне приходит в голову мысль закончить "В Париж и обратно" письмом Флоберу. Воспоминание возвращается каждый раз, когда я слышу органную музыку, с которой начинается "Новая память". В поисках утраченного времени музыка – лучший проводник, чем печенье Мадлен.
Доминик А родился в 1968 году, добился успеха в девяностые и сегодня стал одним из весомых представителей французского шансона. Самая известная его песня – "Бар 22" ( Le twenty-two bar , 1995), веселая история о соблазне, спетая его тогдашней подругой Франсуа Брёт, которая позже будет работать вместе с Calexico.
Эта песня начинается с истории соблазнения, описанной с двух точек зрения. Конец поражает так же, как во время его выступления со сцены в 1996 году. Он увидел, что половина публики дремлет, и в ярости изменил текст: "Я пел на французском телевидении, а в зале спали люди". Очень крутой поступок, но все равно La mémoire neuve остается моей самой любимой песней – это история человека, потерявшего память, и довольного тем, что ему больше не о чем жалеть. Когда память возвращается, герой заявляет, что это не его память. В этом есть что-то экзистенциальное.
"Сентиментальная толпа, страстно жаждущая идеалов"
За зданием Института арабского мира сверкает Сена. Я ускоряю шаг. В конце бульвара Сен-Жермен я слышу голос Стефана Эйхера, он поет "Сколько времени" ( Combien de temps , 1987). Дом, двери распахнуты настежь. Люди входят, я нахально захожу вслед за ними и попадаю на чью-то вечеринку. Конечно, я никого не знаю, но – какая разница? Все танцуют со всеми.
Стоит заговорить о современном французском роке, как сразу всплывут три крупных имени: Арно, Ален Башунг и Стефан Эйхер. Мастерская работа последнего – это "Каркассон" ( Carcassonne , 1993), но и до нее он выпустил успешный хит "Мирный ланч" ( Déjeuner en paix ). Он часто и успешно выступает перед публикой, а музыка его просто создана для танцев, особенно "Как долго" ( Combien de temps ).
Как же тут весело! Все подпевают хором. Голос Патрика Котина перекрывает любого. "Я люблю смотреть на девушек" ( J’aime regarder les filles , 1981) начинается медленно, в нижнем регистре, но затем Котин хватает с подставки электрогитару и "я люблю" превращается в дикарский вопль.
J’aime regarder les filles – всего лишь оправдание пляжного вуайеризма. Патрик Котин прекрасно понимает, какие сладкие мечты овладевают любым гетеросексуальным мужчиной на пляже. Он разглядывает молодые, гладкие тела выходящих из воды девушек. А им вовсе не интересен неспортивный паренек в очках, который пытается здесь, среди красоток, под ярким солнцем читать "Войну и мир" Толстого. Шансон заводит слушателя до предела. Покачивающиеся бедра, невинные ласки солнца, вкус соли на губах, переливчатый смех, упругие груди. Котин внимателен к деталям. Деталям, прочно засевшим в подсознании всякого француза. На бульваре Сен-Жермен не пропускают ни одной запятой. Кто-то колотит по воображаемым барабанам. В воздухе парит невидимая бас-гитара.
И, не давая ни секунды, чтобы перевести дыхание, вступает дуэт Les Rita Mitsouko – песня, посвященная аргентинской танцовщице Марсии Моретто ( Marcia Baila , 1984). Надеюсь, соседям из нижней квартиры эта музыка тоже нравится. Как можно участвовать в этом страстном танце, когда слышишь слова: "рак победил тебя"? Музыка как выражение скорби. Можно ли создать лучший памятник умершей учительнице танго?
У вокалистки Les Rita Mitsouko, Катрин Ринжер, голос – как колокол, она на многое способна. Интересно, что раньше она снималась в порнофильмах. И не скрывает этого. So what? Насколько я помню, когда-то в теледискуссии она оказалась противницей Сержа Генсбура. Автор Je t’aime… moi non plus выглядел явно перебравшим и делал вид, что не понимает сути порнокино. "Ты проститутка", – заявил он. Она пытается защищаться, но создатель 69 année érotique не унимается: "Ты сука, дрянь". И так далее.
Ситуация вышла из-под контроля. Ринжер кричала Сержу, что у него воняет изо рта, что половину того, что он говорит, невозможно понять. Это правда, Генсбур к концу жизни не был образцом трезвости. Ринжер возбуждается настолько, что совершает ошибку. Она широко раскрывает рот. И становится видно, что у нее нет переднего зуба. Генсбур уже не слушает, но он достаточно наблюдателен, чтобы заметить дыру. И реагирует тотчас же: "Ты непрофессиональна, – говорит он. – Если во время blowjob что-то пошло не так, надо было сразу пойти к зубному". Вспоминают ли французы вокруг меня об этой шумной истории?
Кажется, всем есть что праздновать в этот вечер. Уровень ностальгии зашкаливает. От "Я пою" ( Je chante , Трене) и "Везуль" ( Vesoul , Брель) до "Александрия Александра" ( Alexandrie Alexandra , Франсуа). И даже Аристид Брюан участвует в представлении с Nini Peau d’Chien. Шутка диджея, но все ревут от возбуждения, подпевая рефрену: ‘qui ça’ и ‘où ça’ .
От хита столетней давности переходят к "Сентиментальной толпе" ( Foule sentimentale , 1993), умнейшей и красивейшей песне девяностых годов, – идеальный выбор из работ Алена Сушона. Ему очень не нравился торгашеский дух в обществе и влияние рекламы: "Они грузят нас желаниями, опечаливающими нас […] ведь мы – Сентиментальная толпа, жаждущая идеалов".