Дворец начинал возводить не Растрелли. Русский архитектор Земцов (который, напомним, был учеником первого архитектора Петра, Доменико Трезини, а позднее работал помощником Мичетти в Ревеле) в течение многих лет строил монастырь Александра Невского. Его работа над монастырем подошла к концу во время правления Анны Иоанновны, и между 1732-м и 1743 годами он трудился над украшенной куполом церковью Святых Симеона и Анны на Моховой улице на дальней стороне Фонтанки. В 1742 году он начал работу над другой церковью в том же квартале - Спасо-Преображенским собором, а в 1743 году его наняли готовить планы нового дворца на Невском проспекте позади Аничкова моста. Это было первое крупное нерелигиозное сооружение, которое ему довелось строить, если не считать павильона в Петропавловской крепости, где предполагалось установить ботик Петра Великого, найденный в 1691 году (этот ботик назвали "прадедушкой русского флота"). Земцов взял ученика по имени Григорий Дмитриев в качестве помощника, и они немедленно приступили к работе. Но Земцов не успел начать строительство ни собора, ни дворца - в возрасте пятидесяти пяти лет он скончался.
Возведение Аничкова дворца было поручено Растрелли, а завершать Спасо-Преображенский собор велели сыну почтенного Доменико Трезини, Пьетро Антонио. Молодой Трезини, получив первые художественные уроки от своего отца, уехал на учебу за рубеж, в Италию, где находился примерно до 1735 года. По возвращении обратно в Россию он начал работать с Земцовым, Фосатти и Шумахером над монастырем Святого Александра Невского. Он продолжал работать здесь, одновременно с возведением порученного ему собора, до 1748 года. В 1751 году он отправился по делам в Италию и больше не вернулся. Спасо-Преображенский собор был завершен после его отъезда, в 1754 году. В 1825 году собор сгорел. Пьетро Трезини оставил большое число впечатляющих проектов, из которых особо следует отметить католическую церковь в Санкт-Петербурге.
Вернувшись обратно к Аничкову дворцу, мы обнаруживаем, что здесь работает еще один Трезини, поскольку, взяв на себя строительство, Растрелли оставил общий надзор над работами за Джузение Трезини, племянником и приемным сыном почтенного Доменико Трезини, который после смерти Земцова временно его замещал. Третий Трезини был скорее не архитектором, а управляющим и инженером и в этом качестве работал над различными сооружениями города, среди которых назовем дворец князя Долгорукого, канцелярию Синода и резиденцию персидского посольства. Позднее он получил чин полковника фортификации и некоторое время пользовался благосклонностью двора, но в 1757 году был вынужден покинуть Россию из-за связанных с семьей интриг. Растрелли также оставил у себя Дмитриева, работавшего с Земцовым.
Дворец возвели на том месте, где раньше был расквартирован Преображенский полк (так называемое "солдатское поселение" полковника Аничкова) - на пересечении Фонтанки и Невского проспекта. К тому времени, как Растрелли и его помощники наконец приступили к работе, строительство дошло до второго этажа, так что гений Растрелли был сильно связан рамками плана Земцова. Замысел русского архитектора был бесхитростным: всем трем частям спроектированного фасада придавалась одинаковая важность, что создавало однообразный вид и ослабляло общее впечатление. Растрелли было поздно что-либо предпринимать, чтобы придать центральной части больше выразительности, что, как писал Грабарь, было особенно дорого великому итальянскому мастеру. Все, что мог предпринять Растрелли, чтобы сделать светлее и ярче скучный проект Земцова, это увенчать фланговые павильоны массивными и довольно весело окрашенными куполами, а при помощи обширного портика и щедро расставленных статуй, корон и ваз на центральном фронтоне попытаться сбалансировать общий вид.
Внешний вид Аничкова дворца работы Растрелли сохранился в великолепных рисунках Махаева. Здание довольно интересно и явно соответствует своему времени, однако сразу бросается в глаза недостаток профессионализма и вкуса. Это чувство возникает из-за обилия декоративных ухищрений, неловко примененных но отношению к изначально примитивной конструкции. Но в свое время Растрелли много превозносили за этот дом, одно из украшений города. Здание окружено большим открытым пространством с парком, идущим вдоль Фонтанки за элегантным экраном колонн (балюстрада, ныне окружающая этот дворец, позаимствована из плана прусского короля Фридриха-Вильгельма III). Сады и надворные строения идут прямо до Садовой и дальше к Фонтанке до Чернышева моста. Там, где в наши дни стоит Александрийский театр, размещался большой павильон, в котором Разумовский хранил свою коллекцию картин; напротив было нечто вроде концертного зала, использовавшегося для развлечений и маскарадов.
Аничкову дворцу пришлось пережить множество превратностей. Когда Алексей Разумовский скончался, его брат Кирилл обратился к Екатерине с претензиями на эту собственность, однако императрица отказала ему, и дворец вернулся в собственность короны. Его несколько раз перестраивали; последний раз в правление Александра II в 1866 году.
В наши дни сохранилось не много от его прежнего вида, хотя внутри и можно найти следы работы Растрелли - в расположении лестницы и в некоторых украшениях внутри дворца. Перед Первой мировой дворец использовался в качестве зимней резиденции вдовствующей императрицы Марии Федоровны, вдовы Александра III. После революции здесь разместился Ленинградский городской музей, или Музей старого Санкт-Петербурга, где демонстрировалась жизнь старого и нового города, его планировка и виды - что-то вроде музея Карнавале . Затем здание было преобразовано в Ленинградский дворец пионеров.
Строительство Аничкова дворца завершилось в 1750 году. К этому времени Растрелли уже создал изумляющее число новых работ: пора экспериментов для него прошла, и с 1744-го по 1750 год рука "великого Растрелли", опытная и уверенная, уже показала себя во множестве сооружений как в городе, так и вокруг него. Деятельность же Растрелли в последующие пятнадцать лет не имеет аналога в истории.
Сначала бросим взгляд на два дворца в пределах города, которые относятся к началу работы зрелого мастера, - дворец Воронцова, завершенный в 1745 году, и дворец Строганова, начатый в 1750 году. Дворец Воронцова (Михаил Воронцов был вице-канцлером и играл важную роль в дворцовом перевороте Елизаветы) был построен на Садовой, неподалеку от Аничкова дворца, фактически на границе его парка. Как этот дворец, так и внушительный дворец, построенный на углу Невского проспекта и Мойки для барона Строганова, президента Академии наук, являются первоклассными примерами стиля Растрелли. Эти здания по времени предшествовали более совершенной резиденции, созданной для самой императрицы. Претерпевшие некоторые изменения к нашему дню, они все же отлично демонстрируют характерные для архитектора превосходное чувство пропорциональности и дерзкое распределение больших масс. В первую очередь особенно поражает тонкое взаимодействие пар колонн и пилястров в выступающей центральной части. Оба здания богаты украшениями, не создавая вместе с тем ощущения тяжеловесности.
Дворец Воронцова позднее успешно выполнял роль учебного заведения для Пажеского корпуса (четыреста мальчиков, чьи отцы и деды получили звание генерал-лейтенанта) , а после революции для Пехотного училища имени Склянского - однако оно до сих пор несет на себе многие из характерных черт дворянского дома. Пожар в конце XVIII века разрушил большую часть внутреннего убранства дворца Строганова; из величественных украшений Растрелли сохранились только приемная и выходящий окнами на Мойку салон, с потолком, оформление которого приписывают Валериани. Сохранилась также галерея, поддерживаемая характерными для Растрелли кариатидами.
Наружные стены этих дворцов, как и всех прочих в Санкт-Петербурге, поначалу раскрашивались в один, два и более цвета - дворец Строганова, к примеру, в белый и ярко-оранжевый цвета, - однако значительную часть своей эффектности здания потеряли, когда власти предписали выкрасить их в официальный темно-красный цвет, который украл у Зимнего дворца его прозрачность и чистоту.
Растрелли считал цвет неотъемлемой частью любого архитектурного замысла и всякий раз давал точные указания относительно размещения двух или трех различных тонов. Хотя архитекторы последующих поколений не разделяли цветовых пристрастий Растрелли, в частности к его незабываемому желтому цвету Адмиралтейства, Петербург последующих времен должен быть немало благодарен Растрелли за свою непередаваемую атмосферу. Не следует забывать о полихромном элементе в петербургской архитектуре XVIII столетия. Поскольку здания приходилось сооружать из дерева, кирпича и гипса, то умело подобранные цвета - бирюзово-синий, изумрудный, фисташково-зеленый, оранжевый, желтый, розовый, белый, блестящий под лучами бронзовый, серебряный и золотистый, "который и при снеге, и при солнце пел восхищенную песню", - вынуждены были компенсировать отсутствие в распоряжении Растрелли мрамора и камня.
Есть некоторые сомнения относительно авторства дворца Шереметева, построенного, как и Аничков дворец, на берегу Фонтанки, только ниже и на противоположной стороне этого канала (в наши дни здесь размещается Астрономический институт). Но его пропорции, стиль выступающих вперед крыльев, широкий двор и общая характерная для елизаветинских времен наружность вынуждают некоторых авторитетных историков отнести это здание к работам Растрелли. Если это действительно так, то, скорее всего, дворец был построен примерно в то же время. Из сделанного при Анне Иоанновне плана города видно, что значительно раньше на этом месте стоял другой дворец. Его парки были одними из лучших в городе. Они тянулись на восток позади дворца на протяжении полумили, большей частью вдоль Литейного проспекта, параллельно Фонтанке. Эти парки назывались "Итальянскими садами".
Теперь перенесемся за город. Здесь с большой долей вероятности можно отнести к работам Растрелли дворец Бестужева, начатый в 1746 году, а завершенный в 1750-м. Своему канцлеру Бестужеву Елизавета пожаловала Каменный остров - один из нескольких островов к северу от города, которые под названием "острова" были известны как места развлечений для дворянства в завершающий период существования империи. Бестужев был невообразимо богат и очень любил пышность - одни только его вина могли бы составить небольшое состояние, - и на этом острове он построил сказочную летнюю резиденцию, на том основании, что павильоны и навесы, украшенные шелковыми веревками, были непрочны. Дворец стоял на остроконечном берегу острова и глядел окнами на воду. Это было весьма интересное здание, состоящее из двух отдельных двухэтажных строений. Каждое из них имело выступающее низкое крыло, которое присоединялось очень высоким и разукрашенным фронтоном из колонн - чем-то вроде Глориетт . Не сохранилось никаких документальных свидетельств, что этот дворец является работой Растрелли, но все указывает на это. Грабарь видит много схожего с Аничковым дворцом - к примеру, он сравнивает колоннаду дворца с колоннадой на берегу Фонтанки. Однако с точки зрения архитектурного замысла дворец Бестужева стоит несколько особняком среди работ, приписываемых Растрелли. Следует заметить, что архитектор никогда больше не предпринимал попыток создать аналогичную колоннаду.
Теперь перейдем к другому, существующему до сих пор летнему дворцу за пределами города. Отметив для себя, что именно Растрелли разработал план фонтанов с вином, украшения для деревьев и временные скульптуры для свадьбы великого князя Петра и Екатерины в 1745 году, перейдем к старому дворцу Леблона в Петергофе.
На протяжении долгого времени придворные выражали недовольство тем, что, хотя парки Петергофа, без сомнения, восхитительны, сам дворец ужасно тесный, неряшливый и неудобный. "Дом неважный, - писал барон фон Манштейн, - комнаты исключительно малы и низки". Простота Петра определенно была неуместна при Елизавете. Немедленно после восшествия на трон она отдала распоряжение произвести изменения именно здесь, поскольку ей весьма нравилось, что дворец расположен за городом, в лесах и у моря. Но только пятью годами позже, в 1746 году, она поручила Растрелли провести во дворце полную реконструкцию, пожелав только, чтобы возведенное Леблоном центральное строение осталось в неприкосновенности.
План, который Растрелли представил императрице, хоть и был полностью ею одобрен, по мере воплощения в жизнь значительно видоизменялся. Двухэтажное здание Леблона было поднято, крыша несколько перестроена, а размещение и форма окон несколько изменены. Но все это было сделано умело, так что французский стиль здания остался. Растрелли не пытался создать здесь характерный для его зданий фасад. Были добавлены крылья - опять же в духе дома. Низкие галереи вели к боковым павильонам; одна сторона оканчивалась церковью с пятью позолоченными куполами, другая (упоминаемая под названием Гербовый корпус, из-за своих шестисот фунтов позолоченной облицовки) оканчивалась павильоном. Этот павильон был увенчан красиво украшенным позолоченным куполом несколько приглаженной "имперской" формы, который соответствовал по стилю большому центральному куполу церкви. Весь дворец покрашен в темно-розовый и белый цвета, что гармонично сочетается с железной крышей и богато позолоченными куполами.
Елизавета продолжала наносить кратковременные визиты в Петергоф во время реконструкции. Она жила в павильоне Монплезир в парке; Растрелли добавил к этому павильону крыло. Вечеринки и даже балы проходили в Моннлезире, в то время как летом обеды и ужины подавались на открытом воздухе, у фонтана около павильона. Когда начинались дожди, столы переносили в длинную галерею Монилезира. Екатерина по этому поводу едко замечала: "Скатерти и салфетки - все промокало насквозь, соус и мясо плавали в дождевой воде". Екатерина, которая проживала на верхнем этаже старого дворца в дни подобных праздников, жаловалась, что новое боковое крыло, "казалось, полностью испортило маленькое старое здание", - но несомненно, после того как перестройка завершилась, эффект был совершенно другим. Фонтаны и каскады - неотъемлемая часть созданного Леблоном Петергофа - были видоизменены под руководством Растрелли, но главная достопримечательность, Великий грот у подножия дворца и превосходный прямой канал, идущий к морю между рядами фонтанов, остались в своем первоначальном виде. На террасы и в парки было добавлено дополнительное число позолоченных статуй. Остались и гроты, сделанные из раковин устриц, вдоль прогулочных дорожек.
Внутри нового дворца Елизаветы, где в украшении столовой доминировала монограмма императрицы, мы видим полное повторение внутреннего убранства Зимнего дворца и дворца в Царском Селе. Если парадная лестница не имеет той же массивности и величия, что и главная лестница Зимнего дворца, она, по крайней мере, сравнима с ней в элегантности, в живом единстве скульптуры, резьбы и литья. А в богатом и плавном узоре, в орнаменте, изгибах фигур дельфинов и криволинейных линиях дверей, дверных проемов, оконных рам, канделябров и зеркал в Столовом зале и "Кабинете мод и граций" мы можем ясно видеть тот же блеск, которым отличался Зимний дворец, те же позолоченные вереницы дверных проемов и те же бесконечные восхитительные узоры.
Узорная деревянная резьба в преобразованном Растрелли Петергофе является как бы ответом Елизаветы на пресную и простоватую резьбу Никола Пино (Растрелли оставил работу Пино в неприкосновенности лишь в кабинете Петра Великого). Эту резьбу создал скульптор Роллан, как и резьбу "Кабинета мод и граций", где позднее будет помещено 328 портретов девушек и молодых женщин работы Ротари, самых красивых при дворе Елизаветы…
Но возможно, пора прерваться, чтобы кратко коснуться - даже за счет того, что придется прервать разговор о Растрелли, - изменений, которые произошли при дворе среди главных иностранных художников и декораторов со времени восшествия на трон в 1741 году Елизаветы.
X.
ДЕКОРАТИВНЫЕ ИСКУССТВА 1741-1762 годы
Из скульпторов Петра только Растрелли-старший, работы которого мы подробно рассмотрели, остался при дворе в эпоху Елизаветы. Пино и Симон после смерти царя вернулись в Париж. Оснер остался - но он был величиной малозначительной. Растрелли-старший скончался в 1744 году, последние десять лет его жизни были очень малопродуктивны.
Прошло довольно много времени до появления в 1758 году Жилле, когда начались изменения в области монументальной и портретной скульптуры, - но и работы Жилле главным образом относятся уже к правлению Екатерины II. После смерти Растрелли-старшего все скульптуры, созданные в Санкт-Петербурге в оставшуюся часть правления Елизаветы, были чисто декоративными, скульптор раболепно следовал требованиям архитектора. В 1746 году Луи Роллан, уроженец Лиона, прибыл в Россию в распоряжение Елизаветы из Стокгольма, где он работал по контракту. Восхитительные работы, сделанные им в Петергофе под руководством Растрелли, стали для него первой пробой резца в России и, что удивительно, единственными из сохранившихся его работ, если не считать пары довольно неприятных декоративных ваз для Академии художеств в Санкт-Петербурге. Но он оставался в России до самой своей смерти в 1791 году, читая лекции и обучая, а на протяжении трех лет, между 1766-м и 1769 годами, был профессором орнаментальной скульптуры в Академии художеств.
Примерно в то же время, что и Роллан, - а может, годом раньше - прибыл Иоганн Франц Дункер из Вены. Согласно записям, он, подобно Роллану, поначалу работал под руководством Растрелли - но на сей раз над украшением Аничкова дворца, для которого изготовлял статуи, фигурки амуров и капители, а также украшал резьбой стены, двери и окна. Он играл ведущую роль в воплощении в жизнь наиболее грандиозных замыслов Растрелли - Зимнего дворца и особенно дворца в Царском Селе - в подробном описании которых его имя будет встречаться весьма часто. Он был еще в России в 1762 году, когда правление Елизаветы завершилось. Среди большого числа русских и нескольких иностранных помощников и ремесленников эти двое, похоже, стали единственными скульпторами, чьи имена сохранились до наших дней.