Кэрри, 1913–1926
Долгое, жаркое лето в Филадельфии. Лурин Джонс села на кровати, которую делила с шестилетним братишкой Лероем. По ее миловидному черному личику катились слезы. Ей исполнилось тринадцать лет, и она вот уже семь с половиной месяцев как была беременна. У нее не было ни отца, ни денег, а мать Элла, худая, изможденная женщина, продавала ее тело за наркотики.
Рядом захныкал Лерой, и Лурин прилегла на кровать. Сон не шел к ней. Внизу собрались "друзья" матери; оттуда доносилась громкая музыка, которая потом сменилась специфическими звуками - пыхтением и постанываниями; слышались приглушенные вскрики и звонкие оплеухи.
Лурин заткнула уши комочками ваты и изо всех сил зажмурила глаза. Сон не скоро, но все-таки пришел. Всю ночь ее мучали кошмары. Она задыхалась… безумно хотелось кричать… наконец она услышала крик…
Она резко открыла глаза. Да. Кто-то и впрямь заходился в крике. Лурин вскочила с постели и, еще не успев открыть дверь спальни, почувствовала запах гари. Комната быстро наполнялась дымом.
Она начала задыхаться и, сообразив, что в доме пожар, ринулась наружу. Языки пламени уже лизали ступени. Снизу неслись душераздирающие вопли.
Как ни странно, она не ударилась в панику. По щекам струились слезы, но девочка знала, что нужно делать.
Она вернулась в спальню, закрыла дверь, отворила окно и крикнула столпившимся на улице людям, чтобы ловили ее брата. Затем вытащила Лероя из-под одеяла и вытолкнула в окно.
Дверь спальни была уже охвачена пламенем. Огонь стремительно приближался, но Лурин все же успела выпрыгнуть и тяжело грохнулась об асфальт. Там она долго лежала в луже крови, пока не приехала "скорая". "Спасите мое дитя, - прошептала Лурин. - Ради Бога, спасите мое дитя!"
Она скончалась по дороге в больницу.
Врач "скорой помощи" доложил дежурному врачу о ее беременности, и тот - молодой, энергичный - прослушал сердцебиение плода, слабенького, но живого. Он вызвал шефа, и тот подтвердил необходимость кесарева. Меньше чем через час родилась Кэрри.
Ее шансы на выживание были почти равны нулю. Она была так мала и слаба, что едва дышала. Принимавший ее врач был уверен, что она протянет самое большее сутки.
Но Кэрри - как ее назвали нянечки - отчаянно цеплялась за жизнь. Она пережила материно падение с высоты: околоплодные воды смягчили удар и помогли ей раньше времени появиться на свет.
Шла неделя за неделей, а она продолжала удивлять всех своей живучестью. Месяц за месяцем набиралась сил, становясь нормальным, здоровым ребенком. Настолько здоровым, что вскоре ей пришло время покинуть доброжелательную атмосферу больницы. Единственной проблемой стало то, что на всем белом свете у нее не было никого, кроме бабушки Эллы, которую в невменяемом состоянии вытащили из огня, и шестилетнего дяди Лероя.
Элла не пришла в восторг от еще одного голодного рта. Она долго препиралась со служащими больницы, утверждая, что этот ребенок не имеет к ней никакого отношения. Персонал был в шоке оттого, что крохотное существо, которое они выхаживали с такой любовью, попадет в руки этой ужасной женщины. Одна нянечка, добрая женщина по имени Сонни, мать троих детей, изъявила желание взять Кэрри к себе.
Элла тотчас дала согласие, и Сонни забрала девочку домой, чтобы заботиться о ней, как о собственной дочери. От девочки скрыли трагические обстоятельства ее появления на свет. Это была бедная семья, но недостаток денег искупался любовью.
В день ее тринадцатилетия в жизнь Кэрри вторглась Элла, и все изменилось.
Кто эта незнакомая, увядшая, вся в синяках и ссадинах женщина с запавшими глазами и сальными космами? Время, прошедшее после пожара, немилосердно обошлось с Эллой. Кому нужна ободранная шлюха с отдутловатым лицом? Какое-то время она еще держалась, а потом опустилась до положения уличной воровки. Все деньги тратились на наркотики. Она надеялась на Лероя, он рос диким парнем, и Элла забрала его из школы и заставила работать на себя. Пока она слонялась взад-вперед по комнате, мальчики зарабатывали на жизнь, подставляя желающим зад. В восемнадцать лет он дал деру. Элла осталась одна - жалкое подобие женщины, слабой, больной, не привыкшей трудиться.
Тогда-то она и вспомнила о внучке - как бишь ее называли? Кэрри… Кэрри… да, Кэрри. Если Лерой мог вкалывать на нее, почему бы этим не заняться отродью Лурин? В конце концов, они - кровные родственники.
И Элла пустилась на поиски.
* * *
Они переехали в Нью-Йорк в конце лета 1926 года - тринадцатилетняя девочка и ее бабушка. Элла решила, что там им светит больше денег, и потом, какого черта - она всегда мечтала жить в крупном городе, где с людьми случаются всякие чудеса.
Их ожидало чудо в виде грязной комнатенки и работа для Кэрри - скрести полы в кухне одного ресторана. Она выглядела старше своих лет - рослая, с большой грудью, блестящими черными волосами и прозрачными глазами.
Элла, которую в последнее время донимал кашель, решила, что у девочки неплохие перспективы - и, уж конечно, это не мытье посуды. Но приходилось ждать. Девочка оказалась строптивой, даже злой. Могла бы, кажется, оценить по достоинству тот факт, что бабушка разыскала ее и взяла к себе. Куда там - скольких трудов стоило разлучить ее с семейством, где она выросла! Вплоть до того, что они вызвали полицию, но Элла настояла на своих правах. Кэрри заставили уехать с ней. Слава Богу, это ее плоть и кровь. С этим пока еще считаются.
* * *
- Сколько тебе лет? - приставал к ней тучный повар.
Стоя на коленях и отскребая полы в зачуханной кухне, Кэрри бросила на него тревожный взгляд.
- Клянусь моей задницей, тебе еще нет шестнадцати.
Каждый день одно и то же. Она раз двадцать уверяла его, что ей шестнадцать лет, но он не верил.
- Итак? - он облизнул тонкие, похожие на двух червяков губы. - Что будем делать?
- А? - рассеянно отозвалась она.
- Что будем делать? Не сегодня-завтра хозяин пронюхает, что ты малолетка, и даст тебе под твой драгоценный черный зад.
Кэрри сосредоточила все внимание на полах. Может, тогда он ее оставит в покое?
- Эй, негритоска, я тебе говорю! - он наклонился к ней и понизил голос. - Но не бойся, я ему не скажу - если будешь хорошей девочкой.
Не успела она пошевелиться, как он уже залез ей под юбку. Кэрри вскочила, опрокинув ведро с мыльной водой.
- Не смейте меня трогать!
Он отступил, пухлое лицо побагровело.
Появился шеф-повар - плюгавый человечек, ненавидевший цветных. Голодные глазки уперлись в лужу.
- Немедленно подотри! - рявкнул он, глядя на стену поверх Кэрри, словно ее не существовало. - А потом убирайся отсюда, и чтоб я тебя больше не видел!
Тучный повар ковырял у себя в левом ухе.
- Глупая девчонка. Я бы не сделал тебе больно.
Кэрри медленно собрала на тряпку воду, ошеломленная тем оборотом, какой приняла ее жизнь. Ей хотелось плакать, но слез не было. Она выплакала все глаза с тех пор, как появилась эта мерзкая женщина, назвавшаяся ее бабушкой. И потом - Нью-Йорк… прощай, школа… тяжкий физический труд… "Тебя избаловали, - говаривала бабушка Элла. - Но теперь с этим покончено, моя девочка. Слышишь? Твоя мамочка все время работала: убиралась в квартире, заботилась о братике и получала от всего этого огромное удовольствие".
Кэрри не получала удовольствия. Она ненавидела бабушку, Нью-Йорк и свою работу. Мечтала вернуться в свою "настоящую" семью в Филадельфии.
А вот теперь ее уволили, и бабушка Элла будет кипеть от злости. И она не сможет утаивать цент-другой из найденных на полу в кухне. Это несправедливо!
Она вымыла пол, вышла из ресторана и остановилась посреди тротуара, размышляя, что теперь делать. Может, поискать другую работу, прежде чем бабушка Элла обо всем узнает?
В воздухе чувствовалось дыхание зимы. Кэрри замерзла: у нее не было пальто. Дрожа всем телом, она пошла вдоль улицы и остановилась возле закусочной; оттуда доносился запах горячих сосисок. Нюхать - вот все, что она могла себе позволить. Кроме того, сюда наверняка не пускают цветных.
В Нью-Йорке Кэрри узнала, что она цветная. Впервые услышала слово "ниггер" и научилась затыкать уши, когда ее дразнили. В Филадельфии аутсайдерами были скорее белые. Она жила в районе для цветных, ходила в школу для цветных. Почему эти белые решили, что они чем-то лучше? Она быстро пошла по тротуару. Встречные мужчины обращали на нее внимание. На девушке был свитер, плотно облегавший грудь. Мама Сонни обещала купить ей бюстгальтер, но когда она заикнулась об этом в разговоре с Эллой, та гневно сверкнула глазами: "Не мели чепуху, милочка. Нечего прятать титьки. Пока они будут вызывать у мужиков эрекцию, ты никогда не останешься без работы".
Но ведь это неправда! Если бы этот паршивый повар не положил на нее глаз, она бы не потеряла работу.
Кэрри очутилась перед итальянским рестораном - он так уютно выглядел. Ее била дрожь. Ветер пронизывал нехитрую одежонку; она с головы до ног покрылась гусиной кожей. Что делать? Рядом остановился бродяга, и на нее пахнуло дешевым ликером - это напомнило девушке о ждущей в грязной каморке Элле. Если войти и спросить, нет ли у них работы, что она потеряет? Не съедят же ее. Может быть, только обругают. В Нью-Йорке к таким вещам быстро привыкаешь.
Собравшись с духом, она проскользнула внутрь и тотчас пожалела об этом. У нее было такое ощущение, словно она не один час простояла под обстрелом глаз, хотя на самом деле прошло всего несколько секунд, прежде чем Кэрри увидела направляющегося к ней верзилу. Она приготовилась к худшему.
- Эй, - позвал он, - ищешь свободный столик?
Она не поверила своим ушам. Столик? Она? Цветная девушка в ресторане для белых? Он что, рехнулся?
- Я ищу работу, - пробормотала она. - Скрести полы, мыть посуду, еще что-нибудь…
- А, так ты ищешь работу? Пошли на кухню. Не знаю, есть ли там вакансия, но, во всяком случае, спросим.
Кэрри никак не могла поверить в его дружелюбие. Она опустила голову, а этот человек обнял ее за плечи и повел через весь зал. На кухне его встретила жена Луиза, а самого верзилу звали Винченцо. Они суетились так, словно им не было никакого дела до цвета ее кожи.
- Какая молоденькая, - кудахтала Луиза. - Еще совсем дитя.
- Мне шестнадцать лет, - солгала Кэрри, но, судя по тем взглядам, которыми они обменялись, ей не поверили.
Обманывать не хотелось, но бабушка Элла постоянно вбивала ей в голову: "Только попробуй сказать свой настоящий возраст - мигом упекут в заведение для испорченных девочек, которые отлынивают от школы". Это было нечестно: ведь не кто иной, как бабушка Элла, забрала ее из школы и сломала ей жизнь.
В маленьком ресторанчике работы не нашлось: у них и так уже было трое помощников. Но Винченцо поспрашивал знакомых и вернулся с хорошей новостью: их постоянному посетителю мистеру Бернарду Даймсу требовалась женщина для уборки, так что, если Кэрри не против, она может получить это место. Если она не против!
Винченцо представил ее мистеру Даймсу. Тот окинул девушку внимательным взглядом.
- Можешь приступить в понедельник?
Она кивнула: от волнения у нее отнялся язык.
Выйдя из ресторана, Кэрри совсем ошалела от счастья. Что сказать бабушке Элле? Правду - что она поступила на работу в частный дом и станет зарабатывать больше денег? Или соврать, что продолжает скрести полы в том же ресторане?
Как это ни претило ее честной натуре, а все же ложь показалась ей предпочтительнее. Так она сможет скопить немного денег для себя, а бабушке Элле отдавать прежнюю сумму.
* * *
Прошел месяц. Каждое утро Кэрри покидала жалкую каморку, где она жила с бабушкой Эллой, и ехала в роскошный особняк мистера Даймса на Парк-авеню. Так она поступила под начало экономки. Самого мистера Даймса она видала всего пару раз - он ласково улыбался и спрашивал, как идут дела.
У Кэрри было такое чувство, словно она давно и хорошо его знает. Каждое утро она застилала его постель, меняла шелковые простыни, скребла ванну, чистила обувь, стирала, гладила и вытирала пыль в его кабинете, попутно любуясь фотографиями знаменитостей в серебряных рамках.
Мистер Даймс был театральным продюсером. Миссис Даймс не существовало в природе, зато постоянно сменялись, сопровождая его в общественные места, роскошные блондинки. Они никогда не оставались на ночь - и в этом Кэрри была уверена. Для нее мистер Даймс был самым красивым, самым необыкновенным человеком на свете. Ему исполнилось тридцать три года, и он был очень богат.
Однажды экономка предложила Кэрри переехать к ним жить:
- В цоколе есть свободная комнатушка. Тебе наверняка будет удобнее.
Кэрри пришла в восторг.
- О, я с удовольствием!
- Значит, договорились. Перевози свои вещи и с понедельника можешь переселиться сюда.
Девушку охватило радостное возбуждение. Разумеется, она переедет! И бабушка Элла не найдет ее! Ведь она понятия не имеет о ее новой работе.
Жить на Парк-авеню казалось сном наяву. Иметь собственную комнату! Пять долларов в неделю! Скоро она отложит достаточную сумму на билет в Филадельфию, где ее настоящий дом.
Этот разговор состоялся в пятницу, оставалось как-то прожить выходные. Кэрри торопилась домой, обдумывая план побега. Бабушка Элла уже ждала. Она схватила жалкие гроши, протянутые Кэрри, и была такова.
Кэрри присела на кровать, чувствуя себя слишком уставшей для того, чтобы тащиться в ресторанчик на углу за цыпленком на ужин. С улицы в комнаты врывались оглушительные звуки джазовой музыки. Все, чего ей хотелось, это закрыть глаза и как можно дольше спать - чтобы скорее наступил понедельник!
Через два часа она почувствовала у себя на плече чью-то руку. Кэрри протерла глаза.
- В чем дело, бабушка?
Но это была не бабушка Элла, а рослый чернокожий парень с большими глазами и лохматой головой.
- Ты кто?
Парень ухмыльнулся.
- Не бойся. Я - Лерой. Вот, пришел к матери.
- Как ты вошел? - Впрочем, это и так было ясно. Тонкую, покрытую плесенью дверь ничего не стоило сорвать с петель.
- А ты, значит, дочь Лурин? Я слышал, мама сделала доброе дело и взяла тебя к себе.
Кэрри села на кровати. Бабушка Элла часто упоминала Лероя. "Этот чертов крысенок сбежал от собственной матери. Ну, пусть только попробует сунуться, я из него дух вышибу!"
- Ее нет. Лучше приходите завтра.
Лерой хозяином расселся на кровати.
- Детка, я не собираюсь никуда уходить. Устал, знаешь ли. Есть чего-нибудь пожевать?
- Нет.
- А, ч-черт! Мама в своем репертуаре. - Он окинул ее диковатым взглядом и задержался на полной груди, едва прикрытой тоненькой комбинацией. - А ты ничего. Мамаша наверняка зашибает на тебе бешеные бабки.
Кэрри натянула на себя простыню.
- Я работаю уборщицей. - Хоть бы он скорее убрался!
- Да ну? У какого-нибудь белого толстосума?
- Нет, в ресторане.
- В ресторане? Ч-черт! - Лерой откусил заусеницу. - Теперь будешь торговать собой. Папочка обо всем позаботится.
Девушку охватила паника. Как будто включилась сигнальная система: "Опасность! Опасность!"
Она попыталась соскочить с кровати, но он тотчас сграбастал ее и в два счета уложил обратно.
- И не рассказывай мне сказки, будто ты еще этим не занимаешься. - Одной лапищей он держал обе ее руки, а другой шарил по всему телу.
- Оставь меня в покое!
- Еще чего! Думаешь содрать с меня баксы? Нет уж, мне ты дашь и так, ведь я твой дядя, девочка моя.
Он рванул комбинацию. Кэрри изогнулась в тщетной попытке стряхнуть с себя грузного детину, но он пригвоздил ее к кровати, раздвинул ноги и грубо овладел ею.
Она вскрикнула не столько от жуткой боли, сколько от отчаяния, злости и сознания своей беспомощности.
- Эге! - У Лероя начался оргазм, но он не переставал ухмыляться. - Да ты и впрямь была целкой! Боже правый! Эта твоя штучка принесет мне кучу денег. Ч-черт! - Он кончил и слез с нее.
Кэрри лежала без движения, слишком испуганная, чтобы что-то сказать или сделать, чувствуя жжение между ног. Так вот что это такое! Вот чего добиваются мужчины! Это и есть секс?
Довольный собой, Лерой кружил по комнате, застегивая на ходу брюки и заглядывая во все углы.
- У вас есть деньги?
В мозгу Кэрри мелькнула мысль о нескольких долларах, которые ей удалось утаить от бабушки Эллы. Они были спрятаны в чулке под матрасом.
- Нет, - пролепетала она, надеясь, что бабушка Элла вернется наконец и накажет Лероя за то невообразимое, что он с ней сделал.
- Дерьмо собачье! Нет жратвы, нет баксов… Одно только и остается, - он неожиданно снова вскочил на нее, раздвинул ей ноги и всадил свое орудие. На Кэрри навалилась черная мгла.
- Давай, давай, крошка, получай удовольствие, - ржал Лерой. - А то мне не так интересно.
Когда Кэрри пришла в себя, то услышала голоса. Она чувствовала себя раздавленной и совершенно беззащитной.
Говорила бабушка Элла. Слава Богу, она вернулась! Кэрри попыталась сесть, но силы покинули ее.
- Ты сделал великое дело, - ликовала бабушка Элла. - Теперь, когда ты проложил дорогу, мы начнем делать настоящие деньги. Знаешь, малыш, я собиралась ждать до ее четырнадцати лет, но теперь… Ах ты, мой сладкий! Теперь у нас самая лучшая, самая молоденькая проститутка в городе!
Джино, 1921–1923
На протяжении трех недель брат Филиппе находился между жизнью и смертью. Джино об этом не зная. Он был уверен, что убил этого подонка, и, сказать по правде, не слишком беспокоился. Случай с ножницами сделал его героем.
Пока он сидел в следственном изоляторе, готовясь предстать перед судом, газеты раздули эту историю до небес. Заголовки кричали: "СТАРЫЙ РАЗВРАТНИК!", "ДЕТИ ЗАЩИЩАЮТ ДЕТЕЙ!" У жертв брата Филиппе не замедлили развязаться языки: теперь он был им не страшен.
На газетных фотографиях Коста таращил испуганные глазенки. Его история потрясла нацию, и вскоре его с помпой усыновил богатый адвокат из Сан-Франциско, Франклин Зеннокотти, собиравшийся увезти мальчика сразу после того, как он даст показания в суде.
Джино повезло: общественное мнение было на его стороне. И когда перед судьей встал вопрос, что с ним делать, он дал герою испытательный срок в шесть месяцев и отпустил на все четыре стороны.
В коридоре суда он столкнулся лицом к лицу с Костой, и тот, до сих пор не сказавший с ним и двух слов, вцепившись ему в рукав, с чувством проговорил: "Спасибо, Джино. Ты спас мне жизнь. Когда-нибудь я отплачу тебе".
Джино смутился, протянул руку и ухмыльнулся.
- Ерунда, малыш. Забудь об этом.
Он не без зависти смотрел, как Косту уводит приемный отец. Почему ему самому никто не предлагает новую жизнь? О нем тоже трещали газеты, однако никто почему-то не спешил усыновлять его.
Ах да, у него же есть отец. Сукин сын, который в настоящее время отбывает наказание. Джино бросил взгляд на клочок бумаги с нацарапанным на нем адресом отца. Тот снова был женат, и Джино предстояло жить с мачехой - он как-то видел ее в коридоре суда, тусклая блондинка с пышными титьками.