- Сейчас четверо мужчин и три женщины. Если бы было больше, пришлось бы жить по два человека в комнате, а мне это не нравится. В любом возрасте важно иметь свой уголок, но особенно это важно для тех, у кого больше нет собственного дома. У них вообще мало что осталось. Ни семьи, ни друзей, как правило.
Джеймс вздрогнул, будто призрак прошел рядом. Он понимал, что значит не иметь никого. После ухода матери он чувствовал себя брошенным, преданным; ему было одиноко и холодно в роскошном пустом доме. Отца он видел редко, а братьев и сестер у него не было. И друзей тоже не было - только слуги. Это тяжело и ребенку, но каково же в старости? Приходила ли матери в голову мысль об иронии подобной ситуации? Отец всегда говорил: все, что ты делаешь, вернется к тебе же - и плохое, и хорошее.
Пейшенс продолжала говорить, но явно наблюдала за ним, а он начинал бояться, что она способна прочитать любую его мысль, и потому отодвинул воспоминания о детстве подальше и сосредоточился на ее словах.
- Комнаты у нас полностью меблированы, и жильцы могут привезти с собой только какие-то мелочи - фотографии, книги, безделушки. У некоторых есть собственные приемники или телевизоры, и я это разрешаю при условии, что они слушают тихо, не мешая другим. Собственные вещи помогают им чувствовать себя как дома.
Джеймс остановился, держа поднос, как дворецкий, и глядя на нее сверху вниз.
- Ради чего вы все это делаете? - грубо перебил он. - Зачем наполнять свой дом чужими людьми и тащить такой воз? Куда проще продать этот старый дом, купить что-нибудь поменьше и найти работу. Вам не пришлось бы работать так много, появилось бы свободное время.
- Дети родились здесь и не хотят жить в другом месте. Когда умерли наши родители, я пообещала, что сохраню дом и мы все будем жить вместе - ничего не изменится. В то время я не могла устроиться на работу, потому что Эмми была слишком мала. Пансион решал все проблемы.
Джеймс жалел, что вспылил, но теперь уже было поздно. Вот только почему его до такой степени разозлило, что какая-то незнакомка делает нечто, по его мнению, безумное и необъяснимое? Ему-то какое дело до того, что она избрала для себя рабский труд?
- Что случилось с вашими родителями? - неловко пробормотал он.
- Они погибли в автомобильной катастрофе три года назад. У водителя грузовика случился сердечный приступ за рулем, и он врезался в их машину лоб в лоб. По крайней мере они не мучались. Судя по всему, они умерли мгновенно.
- Три года назад? - размышлял вслух Джеймс. - Сколько было Эмми? - Кажется, он потерял власть над собственными мыслями, еще вчера ему бы и в голову не пришло думать или говорить такое.
- Три года.
Джеймс поморщился.
- Для нее это был сильный удар.
Пейшенс кивнула, вздохнув.
- Она как будто снова вернулась в младенчество. Не говорила, не ходила, плакала без причины, по ночам ей снились кошмары, и она звала мать. Ради нее я должна была оставаться здесь все время. И с мальчиками тоже было трудно; только у них все проходило иначе. Тоби начал красть из соседних магазинов, ругаться, дрался с мальчиками в школе; Томас мочился в постель, не ел, не слушался, не мог сосредоточиться на школьных заданиях.
- Мальчиков учат не проявлять свои чувства, - мрачно пояснил Джеймс, - поэтому они ищут другие способы заглушить боль. - Никогда он не говорил ничего подобного вслух. Это было спрятано подальше от чужих глаз, в самой глубине сознания, где, оказывается, так и лежало долгое время, разрушая нервы, а он не понимал, откуда у него берутся вспышки ярости или периоды депрессии.
Пейшенс мягко улыбнулась, глядя на него.
- Ужасно вот так, вдруг потерять родителей.
Оба понимали, что говорят о нем в такой же степени, как и о ней и ее братьях и сестре. Он отвернулся, побледнев.
- У детей развивается такое чувство незащищенности, что им кажется, будто исчезнуть может любой. Они боялись, что я буду следующей.
Да, он понимал, но все же - зачем было открывать пансион?
- А как они относятся к постоянному присутствию стариков? Вряд ли им нравится, что другие отнимают у них ваше внимание, не говоря уже о силах. - Ему это точно не понравилось бы.
- Им нравится - у них же нет дедушки с бабушкой, а мне кажется, детям необходим контакт со старшим поколением. Между детьми и стариками существует естественная симпатия. Они гораздо ближе по духу, чем родители и дети. У тех слишком много обязанностей, они слишком заняты поддержанием дома, добыванием денег и прочими практическими вещами. Родители должны дисциплинировать детей, наказывать ради их же блага. Для стариков это все в прошлом. Они просто наслаждаются жизнью, как и дети. Джо, например, научил мальчиков садоводству, хоть он и бывает сварлив, а Лавиния приучает Эмми помогать на кухне: отмеривать муку, разбивать яйца, мешать варенье. Лавиния учит ее готовить, что в радость для них обеих. Понимаете, у Лавинии нет внучек, а из нее получилась бы такая хорошая бабушка!
- Так это Лавиния готовила ужин? Я думал - вы.
- Мы готовили вместе. Когда-то Лавиния была профессиональным поваром, и я многому у нее научилась. - Пейшенс посмотрела на поднос в его руках. - Кофе, наверно, уже остывает, а нам пора идти к вашей матери. Она уже гадает, что здесь происходит. Из ее комнаты должны быть слышны наши голоса.
Джеймс остолбенел. Его ноги будто вросли в пол, и он не мог двинуться с места. Яркие карие глаза Пейшенс с интересом наблюдали за ним. Снова она за свое - читает мысли!
- Пойдемте!
- Перестаньте мной командовать, мисс Кирби! - огрызнулся Джеймс. - Я войду, когда буду готов.
- Не бойтесь, - сказала она мягко, и он покраснел от злости.
- Это я боюсь? О чем вы говорите? Как вам могло такое в голову прийти?
Она улыбнулась и пошла по коридору. Джеймс неохотно поплелся следом. Пейшенс остановилась у двери, повернула ручку и открыла мягко освещенную уютную комнату.
Взгляд Джеймса метался по квадратной комнате: обитый красным бархатом диван, заваленный разноцветными бархатными подушками, поверх которых восседали три старых плюшевых медвежонка. Рядом круглый столик с розовыми гиацинтами в медном кувшине - до Джеймса доносился их сладкий запах. В дальнем конце комнаты стояла покрытая лоскутным одеялом кровать, на которой полулежала, опираясь на подушки, женщина и смотрела на вошедших.
Джеймс не мог стоять на пороге - это было бы смешно, а он не хотел выглядеть смешным. Он вошел, шагая как робот, пересек комнату и поставил поднос на стол, не решаясь поднять глаза.
- Здравствуй, Джеймс, - сказала мать, и непостижимым образом он мгновенно узнал голос; тембр его стал более глубоким и хрипловатым, но оказалось, что он никогда не забывал его.
Теперь он был вынужден посмотреть на нее. Ее волосы были совершенно седыми, как у Лавинии, но в них был легкий розоватый оттенок. Джеймс смотрел на них и вспоминал сахарную вату на ярмарке. Та же воздушная легкость. Раньше ее волосы были темными, как у него, длинными и блестящими.
Она протянула руку, будто к ней вошел незнакомец. А кем же они были друг другу? Незнакомцами!
С трудом передвигая налитые свинцом ноги, он подошел и взял руку. Когда-то его ладошка пряталась в ее руке, а теперь - наоборот. Пальцы были крошечными и холодными, он мог бы раздавить их.
Джеймс не знал, что сказать. Что сказать человеку, которого не видел столько лет, на которого злился многие годы?
Но было ли лежащее на кровати хрупкое создание женщиной, которую он ненавидел все это время? Когда он видел мать в последний раз, она была молода и красива, пахла французскими духами, источая жизнерадостность. Никакого сходства между двумя образами; только голос остался, чтобы преследовать его, как голос привидения, нашептывающего леденящие душу воспоминания.
- Здравствуйте, - сказал он. Будь проклята эта нелепая ситуация! Будь проклята Пейшенс, притащившая его сюда! Все из-за нее. За кого она себя принимает? Что дает ей право вынуждать людей делать то, чего они вовсе не хотят?
- Садитесь, - сказала Пейшенс тем же тоном, каким командовала детьми, чьими жизнями она управляла так твердо и уверенно. Она подвинула стул, и сиденье ударило его под колени, заставив сесть. - Давайте пить кофе, пока он совсем не остыл.
Сев, Джеймс получил возможность чем-то заняться. Он закинул ногу на ногу, поправил брюки и вдруг заметил на них комочки грязи - наверное, прилипли, когда он был в "домике" Томаса. Он принялся сосредоточенно оттирать грязь, но она уже успела присохнуть. Придется завтра отдать брюки в чистку. Кофе, поданный Пейшенс, предоставил новое занятие. Он медленно помешивал ложечкой, глядя в чашку.
- Сахар?
- Нет, спасибо. - Джеймс обратил на нее потемневшие от гнева глаза, на этот раз желая, чтобы она прочитала его мысли.
Она усмехнулась, не скрывая веселых чертиков в глазах. Конечно, она прочитала его мысли и теперь откровенно веселилась. Более странной женщины он еще не встречал. Она была слишком юной и в то же время слишком взрослой для него. Слишком юной по годам и жизненному опыту; слишком властной, чтобы жить с ней вместе. О чем я думаю? - в ужасе спросил он себя. Жить вместе? Красный от злости на себя и на нее, он отвел взгляд и снова принялся помешивать кофе.
- Может быть, мне уйти, оставить вас наедине? - спросила Пейшенс.
И Джеймс, и его мать в едином порыве произнесли горячее: "Нет!"
Значит, матери тоже нелегко разговаривать с ним? Только теперь Джеймс заметил, как она бледна. Очень худое лицо, на котором видна была каждая тонкая голубая вена под прозрачной, как паутинка, кожей, и все же очень красивое. Время сняло лишнее и обнажило подлинные линии этого лица.
- Пейшенс говорила, что вы долго жили за границей, - сказал он, пытаясь завязать вежливый и ни к чему не обязывающий разговор с этой незнакомкой.
- Франция, Испания, Италия, - кивнула она. - Я попутешествовала.
- Вы пели, как говорит Пейшенс?
Она улыбнулась.
- Это правда. Помнишь, я пела тебе, когда ты был маленьким? Конечно, когда отца не было дома. Он не любил, когда я пела, хотя в первый раз увидел меня именно поющей. Я пела с маленькой группой в одной из лондонских гостиниц. Твой отец обедал там с друзьями, а на следующий день пришел снова и пригласил меня за свой столик. Я думаю, это был первый импульсивный порыв в его жизни. Он был сдержанным человеком. Правда, тогда он был молод, и натура еще не начала проявляться.
- Я не намерен выслушивать от вас оскорбления в адрес отца! - Джеймс встал, но мать умоляюще протянула руку.
- Я не хотела обижать тебя! Извини. Не уходи, Джеймс.
Напряженное ожидание Пейшенс ощущалось почти физически. Увидев ее сосредоточенное лицо, Джеймс снова сел.
Мать вздохнула и снова расслабилась. Рука легла на одеяло. Пальцы без колец были тонкими, как у скелета. Раньше она всегда носила кольца. Он до сих пор их помнил: золотое обручальное кольцо, перстень с рубинами и бриллиантом, подаренный при помолвке, большой бриллиант, который отец Джеймса подарил ей в честь рождения сына. Раньше ее пальцы сверкали при каждом движении.
- Я не знал, что вы были певицей, мне никто не говорил.
Что еще ему не говорили? Но, как ни странно, он помнил ее пение. Она сидит за пианино в гостиной с ним на коленях и поет для него колыбельные и старинные народные песни. Как странно, он совершенно забыл об этом, а теперь вспомнил так ясно. Удивительная вещь - память.
Она слабо улыбнулась.
- Понятно. Твой отец не хотел, чтобы об этом знали. Думаю, он пожалел, что женился на мне, уже в медовый месяц. Семья не одобрила наш брак, его друзья держались со мной высокомерно, да и у нас с ним не было ничего общего. Это была ошибка. Просто поначалу я была ослеплена им: красивый, элегантный, уйма денег. Я чувствовала себя Золушкой, встретившей своего принца, и к тому же это была возможность спастись от своих проблем.
- Значит, - холодно сказал Джеймс, - вы никогда по-настоящему не любили его?
- Некоторое время думала, что любила. Я же сказала, что была ослеплена. Но я хочу быть честной и скажу тебе всю правду. Моя группа не имела большого успеха. Это был конец пятидесятых. В Америке был Элвис и снималось множество музыкальных фильмов, а здесь уже появилась масса рок-групп. Музыка, которую исполняли мы, выходила из моды, и у нас не всегда были деньги, чтобы заплатить за жилье и еду. На поддержку семьи мне рассчитывать не приходилось. Отец умер, а мать жила с человеком, который мне не нравился. Когда твой отец предложил выйти замуж за него, я ухватилась за эту возможность. Мне в самом деле казалось, что я влюблена, Джеймс. Я была влюблена в мечту. Только после того, как мы поженились, жизнь разрушила наши иллюзии, и стала открываться непреодолимая пропасть между нами.
- Вы хотите сказать, что встретили другого мужчину? - Джеймс старался не терять самообладания, но голос дрожал от ярости.
- Да, я встретила другого, но это произошло гораздо позже. Я ушла, когда поняла, что из нашего брака ничего не выйдет. Твой отец жалел, что женился на мне, он вообще никогда не любил меня.
- Он так больше и не женился! - Против воли Джеймса голос прозвучал громко и горько. Пейшенс вздрогнула, а мать вжалась в подушки. И все же она ответила ему со слезами в голосе:
- Ему вообще не стоило жениться. Джеймс, он был холодным и безразличным человеком; ему не нужна была жена. Отношения с секретаршей и слугами строились на понятной ему основе. Он платил им и держал их на расстоянии. С женой так нельзя.
И с ребенком, подумал он. Мать точно описала его отношения с отцом. Холод и пустота его детства подтверждали слова матери. Прежде он говорил себе, что это по ее вине отец был черствым и замкнутым, но, может быть, она говорит правду и отец был таким всегда? И все же она оставила его и навсегда ушла с тем мужчиной!
Он посмотрел на нее с горечью.
- Тогда почему же вы оставили меня с ним?
Но ответ ему не был нужен. Довольно с него объяснений. Что она может сказать? Только солгать. Она ушла, оставив его в ледяной пустыне, и ничего другого Джеймс не хотел слышать.
Бросив возмущенный взгляд на Пейшенс, которая вовлекла его во все это, он встал, вышел из комнаты, спустился по лестнице и вышел из дома, хлопнув дверью.
Больше он сюда не вернется.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Уже выходя за ворота, Джеймс понял, что ему не на чем ехать домой. Черт! Надо было вызвать такси. Где он вообще находится? Он знал только, что где-то в северной части Лондона. Когда Барни вез его, он был слишком занят этой безумной рыжей девчонкой, чтобы замечать дорогу. Попытавшись вспомнить какие-нибудь ориентиры, он обнаружил, что не помнит даже названия улицы. Дом называется "Кедры" - и только. А уже ночь.
Что же делать? В дом он не вернется - слишком глупо после мелодраматического ухода. Хлопнув дверью, не возвращаются, чтобы сказать: "Ах, простите, вы не могли бы вызвать мне такси?"
Улица была очень тихой, но не длинной - в дальнем ее конце видны были фары легковых машин, проехал грузовик, потом небольшой красный одноэтажный автобус. Там должна быть главная дорога и, наверное, телефон. Он все-таки в Лондоне, где все улицы пересекаются.
Джеймс уже собрался идти, когда рядом промелькнула темная фигурка с призрачно светящимися ступнями. Это пугающее свечение объяснилось, когда фигурка добежала до фонаря и оказалась худым светловолосым подростком в кроссовках со светящимися подошвами, в джинсах и черном обтягивающем свитере. Джеймс улыбнулся и спросил:
- Здравствуйте. Не могли бы вы сказать, где я нахожусь?
В ответ он получил взгляд, исполненный снисходительного презрения.
- Вы не знаете, где находитесь? Что ж, по крайней мере это честно. Мои родители тоже не знают, где живут. Они думают, что сейчас все еще шестидесятые годы, и не понимают, что времена хиппи давно прошли.
Джеймс приказал себе сохранять терпение. Похоже, сегодня он обречен на общение с сумасшедшими.
- Печально для вас, но могло быть и хуже. А если бы они думали, что еще царствует королева Виктория? По сравнению с этим родители-хиппи - вполне сносно. Скажите, есть здесь поблизости телефон?
- Не думаю, а что?
- Жаль. Я хотел позвонить.
- Остроумно. Пора уже иметь сотовый. Проснитесь, дядя, кофе закипел. Сейчас позже, чем вы думаете. Очень скоро мы окажемся в двадцать первом веке - вы это понимаете?
Несносный щенок! - подумал Джеймс.
- Да, понимаю. Вот уж несколько лет постоянно имею это в виду.
- И правильно, - сказал подросток недоверчиво, но улыбнулся, приняв ответ Джеймса за шутку, хотя это была чистая правда.
Каждый, кто занят в бизнесе, должен помнить о приближении нового тысячелетия и всего, что оно означает, особенно для европейцев. И дело, конечно, не только в смене даты в компьютерах и риске, которым это грозит…
- Как называется эта часть Лондона?
- Очнитесь, дядя. Что у вас с головой?
- Меня сюда привезли.
- А, понятно. Это Масвел-Хилл.
Джеймс облегченно вздохнул. Конечно. Как же он забыл!
- А улица?
Мальчик открыл рот, но вместо ответа сдавленно произнес:
- Пейшенс.
Джеймс остолбенел.
- Что вы сказали? - Может быть, у него что-то со слухом? Или того хуже - с головой? Неужели Джеймс настолько поглощен этой девушкой, что ее имя мерещится ему повсюду?
Паренек его не слышал и не видел. Он медленно приближался к воротам, из которых только что вышел Джеймс, и бормотал:
- Я должен поговорить с тобой. У меня только что был с ними ужасный скандал. Они не имеют права вмешиваться в мою жизнь. Родители считают, что я слишком молод и не понимаю, что делаю, и я просто ушел от них. Я не позволю так с собой обращаться!
Джеймс всмотрелся в ворота. Ничего ему не мерещилось. Она стояла, прислонившись к воротам, и свет фонаря превратил медь ее волос в серебро.
Пейшенс смотрела мимо подростка на Джеймса.
- Вам нужно такси. Я уже вызвала.
Подросток резко повернулся. Теперь он был еще мрачнее.
- Ты его знаешь? У него крыша поехала. Он спрашивал меня, где находится. У него провалы в памяти или он просто псих?
Пейшенс открыла ворота.
- Не груби, Кол. Лучше войди, но ненадолго. Я не хочу, чтобы твой отец опять рычал на меня. В прошлый раз он был очень груб.
- Он думает, что ты нацелилась на мои деньги.
- То есть на его деньги. У тебя ничего нет. А если не сдашь экзамены, то и не будет. Ты не сможешь получить работу после колледжа. - Пейшенс впустила его во двор и довольно прохладно посмотрела на Джеймса. - Такси приедет скоро. Не забудьте, что в следующую среду вашей матери исполняется шестьдесят лет, хорошо?
- А у вас когда день рождения? - ляпнул Джеймс.
- В этот же день.
Он захлопал глазами.
- Перестаньте. В этот же день?
- Кто он? - вмешался паренек, враждебно глядя на Джеймса. - Что здесь делает? Он что, спихнул тебе на попечение свою бедную мамочку?
Джеймс пришел в ярость. Давно он не ощущал в себе такой агрессивности.
- Хочешь получить по носу? - пригрозил он.
- Ха! Попробуй, и увидишь, что выйдет! - Мальчик повернулся к нему - худой, очень юный, но пытающийся выглядеть гораздо старше и крепче. Он задрал подбородок и покраснел.
Пейшенс встала у него на пути.