– Это, разумеется, следует понимать как нежелание меня видеть, – ответил Джек. – И правильно. Им будет тяжело. Я жив, а их сын мертв, не хочу причинять им еще и эту боль.
– Бедный Джек, – вздохнула Элли. – Чувство вины?
– И это тоже. Ты, надеюсь, не осуждаешь меня?
– Нет, конечно. Я же не была в твоей шкуре. Значит, ты не пойдешь?
Боль вспыхнула в его глазах.
– Честно говоря, не знаю. Зато планирую со следующей недели вернуться к работе.
– Вот как. – Острая боль полоснула по сердцу. Значит, им осталось совсем немного?
– Эл, не смотри на меня так.
– Как?
– Будто хочешь, чтобы я взял тебя здесь и сейчас.
Им осталось совсем немного, нужно ловить каждое мгновение.
– Именно этого я и хочу.
Джек удивленно раскрыл глаза:
– Шутишь?
– А если нет? – кокетливо улыбнулась она.
Джек погладил ее шею. Элли вздрогнула, он коснулся чувствительной точки.
– Пути назад нет, Элли. Прямо здесь – значит прямо здесь.
Она снова улыбнулась и стянула топ, оставшись в полупрозрачном бюстгальтере.
– У меня сейчас сердце остановится! – воскликнул Джек.
Глядя ему в глаза, она расстегнула пуговицу юбки.
– Вообще надо бы тебя отшлепать за такое поведение, – заявил он. – Именно этим и займусь, как только…
Юбка упала на пол, открыв длинные, стройные ноги и кружевные стринги. Джек поцеловал впадинку на ее спине.
– Черт возьми, я умираю.
– Пока нет, но скоро это случится, – пообещала Элли и повернулась к нему лицом: – Интересно, этот стол выдержит?
И все-таки неделя пронеслась незаметно.
Пришло время расплачиваться за долги, распутывать дело, расхлебывать кашу, расставаться с дурацкими идиомами.
Вещи Джека, когда-то разбросанные по всему дому, теперь были аккуратно уложены в чемодан. Элли отхлебнула кофе и не почувствовала вкуса. Повисла тишина. Потом она пожалеет о несказанных словах, но сейчас их невозможно произнести. Невозможно выразить, как нужен он стал ей за эти дни, проведенные вместе. Невозможно выразить, но все-таки придется. Смелость – не отсутствие страха, а способность ему противостоять. Она должна рассказать ему все. Она заслуживает счастья. Они заслуживают счастья. Не важно, что от страха у нее дрожат колени и стучат зубы. Она неделями готовилась к этому. Почему же заранее заготовленные фразы вылетели из головы и остались только две?
"Я люблю тебя. Не уезжай, пожалуйста".
Она положила руки на колени, чтобы Джек не видел, как ее трясет.
– Джек.
Он настороженно посмотрел на нее:
– Да?
– Что теперь будет? – Слова, тяжелые и страшные, дались трудно.
– Между нами? Элли, я вернусь. Я хочу вернуться.
Что ж, это лучше, чем прощание навсегда, но все же недостаточно. Элли закусила губу.
– Почему?
– Что значит – почему? Что за вопрос такой?
– Очень логичный вопрос. Почему ты хочешь вернуться?
– Между нами что-то есть.
Элли посмотрела в окно на залитый утренним солнцем сад.
– Что-то есть? Это все, что ты можешь мне сказать?
– Не понимаю, что ты хочешь услышать! – вскипел Джек. Немного помолчав, добавил: – Мне хорошо с тобой.
Вот как? Больше он ничего ей не скажет? Куда девался репортер, с легкостью рассуждавший о жизни и смерти?
– Джек, это было лучшее время в моей жизни. Я с тобой счастлива. Не хочу тебя терять, но и ждать, тешить себя надеждами тоже не хочу. – Она набрала больше воздуха в грудь и постаралась подобрать нужные слова. – Я не хочу целыми днями думать, жив ты или погиб, радуясь лишь редким звонкам и еще более редким визитам. Я не хочу жить неполной жизнью, Джек! Я прошла через все это. И ненавижу все это!
– Так вел себя твой отец, а не я! Прекрати нас сравнивать, между нами ничего общего! Я всегда держу свои обещания! И потом, на моем мобильном есть спутниковая связь. Я могу дозвониться до тебя хоть с Марса! И прожить без тебя полгода я тоже не в состоянии. Две-три недели, и я вернусь домой.
– Но ты не можешь этого гарантировать! – вскричала Элли.
– Никто не может ничего гарантировать, Элли! Но я сделаю все от меня зависящее.
Она судорожно сглотнула. Хотелось верить ему. Но как можно верить, не зная, любит он ее или нет? Короткие, ни к чему не обязывающие романы быстро забываются. Если он ее не любит, пора покончить с этими отношениями раз и навсегда. Разве можно жить попеременно то в раю, то в аду? Нет, уж лучше чистилище, серые будни, безопасная скука.
Элли покачала головой:
– Отношения на расстоянии не для меня. Я не смогу так.
– Я тебя не понимаю.
– Как я могу ждать тебя, если нет ничего, кроме ожидания?
– Элли, я стараюсь изо всех сил. Никто не был мне так близок, как ты. Никогда. Но я не могу сказать тебе эти слова только потому, что ты хочешь их услышать. Я предельно честен с тобой. Разве ты этого не понимаешь?
Конечно, понимает. Что здесь непонятного? Разве поспоришь с голыми фактами? Но придется.
– Этого мне недостаточно, Джек. Этого недостаточно.
– Элли.
– Подожди. Дай мне сказать. Именно ты смог убедить меня, что я достойна жертв. Я думаю, и ты достоин жертв. Но на деле ты будешь жить своей жизнью, а я твоей. Я не могу заставить тебя измениться и уж тем более полюбить меня. Но я просто хочу быть любимой, Джек!
– И что ты мне предлагаешь? Бросить работу?
– Я никогда не просила тебя об этом. Мне просто хочется занять место в твоей жизни. Стать для тебя нужной и важной.
Когда Джек снова заговорил, его голос был тихим и грустным.
– Мне нужно двигаться, Элли. Мне нужно дышать. Рутинная работа и скучная жизнь не для меня. Я не хочу, чтобы на меня давили, даже ты.
– Разве жизнь со мной – тоска и скука?
– Я не это хотел сказать.
– Именно это! – взвилась Элли. – Не слишком ли близко к сердцу ты принимаешь его пересадку? Ты перестал жить, Джек.
– По-твоему, я не жил все эти годы? – вскипел он.
– Разве это жизнь? Репортаж! Ты боишься эмоций, дружбы, любви, избегаешь этого! Разве не видишь, что я люблю тебя? Не понимаешь, я хочу провести с тобой всю оставшуюся жизнь?
Джек помолчал, уставившись в пол. Потом сказал:
– Это шантаж.
И вот тут-то Элли почувствовала настоящую боль.
– Шантаж? Признаться тебе в любви – шантаж? Спасибо, Джек. – Элли круто развернулась. – Была рада познакомиться. Закрой за собой дверь, когда будешь уходить, ладно?
– Элли.
– Что? Что еще? Я люблю тебя, но ты так боишься этого слова, что еще глубже запрятался в свой кокон. Я считала тебя бесстрашным, а ты еще трусливее меня. Я устала от всего этого, Джек. Уходи. Я сыта по горло твоими выходками.
Он молча застегнул рюкзак, поднялся и вышел. С веранды Элли хорошо видела, как он побрел к машине.
"Я люблю тебя, – хотелось ей сказать. – Я люблю тебя так, что даже больно. Я боюсь за тебя".
Но в воспаленном мозгу стучали другие слова.
"Пожалуйста, не уходи. Пожалуйста, вернись".
Он не остановился, не обернулся. Когда машина исчезла за поворотом, Элли опустилась на пол и закрыла лицо руками. Все кончено. Она снова осталась одна.
Глава 10
Джек и кинооператор Тед стояли у груды камней, когда-то начальной школы в пригороде Чили. Под грудой была погребена черная машина. Причиной срочного прибытия Джека явилось мощное землетрясение. Он вылетел в Чили первым же рейсом.
Обломки, осколки, руины зданий. Детей не пустили в школу, испугавшись землетрясения, но Джек знал: в это утро там проводился педсовет. Люди искали среди обломков тела родных и близких.
Он закрыл лицо руками. Тяжело было здесь находиться. Больше всего на свете хотелось вернуться в уютный дом на берегу моря, носиться с собаками по пляжу, валяться на песке, слушать шум ветра по утрам и моря ночью. Ему хотелось быть с Элли. "Но ее не вернуть", – напомнил он себе. Во всяком случае, придется выбирать между ней и работой. Хотя кого он обманывает? Элли дороже.
Солнечный свет бил в глаза. Джек считал себя сильным, способным противостоять жестоким и ранящим словам Элли. Однако спустя пять дней, лицом к лицу с ужасными событиями, он так и не смог смириться с потерей. Эта боль лишь усиливала ту. Он никогда не плакал, даже в детстве. Даже в страшные дни болезни. Ни от страха смерти, ни от отчаяния, ни от радости, когда все уже позади, никогда. А теперь хотелось разрыдаться.
Что ему принести в жертву? Работу ради любви? Любовь ради работы? Вести скучную семейную жизнь или влачить жалкое одинокое существование? Он не знал ответа, понимал лишь – без Элли мир выцвел, стал монохромным. Будто его лишили жизненно важных органов, включая сердце, и теперь он лишь тень человека.
Тед велел ему готовиться. Джек выпрямил спину в ожидании сигнала. Поприветствовал телеведущую и полностью погрузился в репортаж о разрушении и смерти.
У обломков здания одинокий человек с перекошенным от горя лицом переворачивал тяжелые плиты. Раздался сигнал, означавший, что найдено тело. Взгляд человека изменился. Не напряженный ужас, а безнадежное отчаяние читалось теперь в его глазах. Он нашел кого-то близкого. Джек, забыв о камерах, метнулся к нему. Мужчина держал в руках длинную прядь черных волос. Таких же, как у Элли.
– Mi esposa, mi esposa, – стонал мужчина. Слезы текли по его лицу.
Его жена. Только прядь волос осталась ему от жены.
Джек судорожно сглотнул и прыгнул вслед за ним в узкую расщелину. Расчищая путь, он пытался найти ее тело, но это было очень тяжело. Минуты тянулись, как часы. Мышцы рук и спины страшно болели, рубашка прилипла к телу, но Джек не соглашался на перерыв. Не хотел верить в смерть этой женщины. Что бы он почувствовал, окажись на ее месте Элли? Эта мысль острой болью пронзила сердце. Он не смог бы жить без нее.
Джек откинул доски и нашел женщину. Ее глаза были открыты, безжизненны, но он знал без проверки пульса: она жива. Он крикнул Теду, чтобы тот позвал врачей, и с удивлением заметил – Тед продолжал снимать. Почему не поможет? Неужели репортаж для него важнее человеческой жизни? Как можно быть таким бесчувственным?
Но разве всю жизнь Джек поступал иначе? Разве он сам не был таким?
Джек поймал на лету брошенную кем-то бутылку воды и влил маленький глоток в пересохший рот женщины. Он боялся поднимать ее голову, поскольку не знал, какие у нее травмы. Ее муж рыдал, закрыв лицо руками.
Джек подождал немного, и вот женщина медленно подняла голову. Муж бросился к ней. С первого взгляда было ясно – они обожают друг друга. Джек слушал их тихий разговор, и у него сжималось сердце. Всю жизнь он боялся любви. Боялся потерять свободу. Но теперь, потеряв Элли, понял, как ничтожны его страхи. Он впервые обрел дом, куда хотелось возвращаться. Впервые обрел человека, с которым не хотелось расставаться. Она заботилась о нем. Понимала его. Любила. Давала ощущение защищенности и спокойствия.
Он смочил водой краешек футболки и стер грязь и кровь с лица женщины.
– Muchas gracias, – прошептала она сухими почерневшими губами.
Команда медиков уже мчалась на помощь. Джек улыбнулся влюбленным и вышел.
Только покинув разрушенное здание, он почувствовал, что его щеки мокры от слез.
На другой стороне земного шара Элли пекла свадебный торт, слезы капали на бледно-розовый бисквит. Тоска и боль утраты с каждым днем становились сильнее. Не было спасений от воспоминаний. Каждый уголок ее дома напоминал о Джеке, а на кухню она даже заходить не могла, как не могла ни есть, ни спать, ни думать о чем-то другом. Дрожали руки, и от внутреннего ощущения холода не спасал ни один плед.
Горячая слеза упала на кремовую розочку, Элли тут же засыпала след сахаром. Разве можно печь свадебный торт, когда сердце разбито? Свадебные торты нужно печь с любовью и верой в счастье.
За спиной возникла Мерри в ярко-розовом фартуке.
– К исполнению обязанностей готова, мадам.
Элли слабо улыбнулась. Она совсем забыла об угрозе уволить Мерри, если та не явится. Впрочем, лучше бы она не возвращалась. Может быть, под грузом работы удалось бы отключиться, ни о чем не думать, ничего не чувствовать.
– Очень вовремя, – пробормотала она и крепко обняла подругу.
Та по голосу почуяла неладное и посмотрела Элли в глаза:
– Все в порядке?
– Джек уехал. – Элли вытерла глаза краешком фартука. – Мне так плохо, чуть только начнешь забывать, как боль вспыхивает с новой силой.
– Господи, Эл, когда это случилось? Почему ты мне не позвонила?
Элли вздрогнула от приступа головной боли.
– Я не могу, не могу говорить о нем, – и закусила губу. – Меня будто без ножа режут.
– Ой, солнышко, фантомные боли.
Элли кивнула. Мерри погладила подругу по голове.
– Мне очень жаль, но иногда одной любви недостаточно.
– Да, наверное, – прошептала Элли.
– Если только в книгах и фильмах, – печально вздохнула Мерри. – А в жизни все по-другому.
– Я так волнуюсь за него.
– С Джеком все будет в порядке, – заверила Мерри. – Я волнуюсь за тебя.
– Мама тоже. – Элли опустила глаза. – Она постоянно твердит о том, что так жить нельзя, и прочие ничего не значащие слова, а что я могу сделать? Он ушел и никогда не вернется, я не могу без него.
– Тебе нужно успокоиться. Выспаться или уйти с головой в работу.
– Я пытаюсь.
– Пытайся лучше. Иначе через месяц окажешься в психушке.
– Я знаю, – Элли вытерла глаза, – но мне совсем плохо. Я будто замаринована в боли. Это достаточно поэтично звучит?
– Еще как! – Мерри обняла ее за плечи. – Лучше уж пиши стихи, чем печь такие торты.
– А что не так с тортом? – удивилась Элли.
– Он совершенно не того оттенка!
* * *
В церкви только что закончилась панихида об упокоении Брента. Джек вышел, держа руки в карманах, не испытывая никакого облегчения от того, что самое тяжелое уже позади. Чтобы оказаться здесь, он отложил поездку в Кейптаун. Зря он это сделал. Лучше бы рассказать обо всем Элли. Выговориться. Она бы поняла. Теперь нужно поговорить с Сандерсонами, так странно и так глупо. Что он им скажет? Что ему очень жаль? Насколько искренне это прозвучит из уст человека, выжившего за счет смерти Брента? Мать Джека обнимала рыдающую миссис Сандерсон, мистер Сандерсон с покрасневшими от холода и слез глазами тут же неподалеку разговаривал с отцом Джека. Нужно было что-то сказать. Но что? Захотят ли они с ним разговаривать? Джек решил уйти.
На полпути к машине его окликнули:
– Джек!
Рука легла ему на плечо. Он обернулся, увидел миссис Сандерсон и вздрогнул.
– Куда ты так спешишь?
Сердце бешено колотилось. Он судорожно попытался придумать причину ухода.
– Гм.
– Я так рада, что ты пришел. Мы так рады.
О господи. Когда это мистер Сандерсон успел к ним присоединиться? Теперь не сбежишь. Придется присутствовать на вечере памяти, да еще быть в центре внимания.
Джек пожал руку мистеру Сандерсону:
– Рад познакомиться, сэр.
– Взаимно. Называй меня Дэвид.
– А я Джун, – сказала миссис Сандерсон.
Джек снова спрятал в карманах замерзшие руки и смущенно кивнул в ответ на приглашение мистера Сандерсона отправиться к могиле Брента. Джун, очистив надгробный камень от снега, положила на него руки.
– Мы хотим с тобой пообщаться, – сказал Дэвид. – Следим за твоими успехами. Ты сделал головокружительную карьеру. Молодец.
– Спасибо.
– А ведь ты не хотел приходить, – заметила Джун. – Не хотел с нами встретиться. Почему?
Джек не смотрел ей в глаза.
– Я не хотел причинить вам боль.
– И? – Джун ждала чего-то. Он снова почувствовал себя семнадцатилетним и испугался.
– Я не могу смириться с мыслью, что жив благодаря смерти Брента, – быстро выговорил он и замер в страхе, что подобрал не те слова.
Глаза Джун наполнились слезами.
– Солнышко, ты не виноват. Его судьба так сложилась.
– Но…
– Но я благодарна тебе за то, что ты не растратил попусту свою жизнь. Нас печалит только одно – у тебя нет ни дома, ни семьи. Почему так?
– Я…
– Мы знали, ты не проживешь свою жизнь зря. Но чувства вины ты испытывать не должен, – спокойно, но твердо сказал Дэвид.
Этот разговор неспроста. Наверняка мама постаралась. Иначе с чего бы им заботиться о его семейном счастье? Гнев тут же сменился чувством благодарности. Мама права.
– Вы считаете, я могу влюбиться? Создать семью? Зная, что Брент никогда не сможет испытать этого счастья?
Дэвид положил руку ему на плечо.
– Не только можешь, должен. Возьми от жизни все, проживи ее как можно счастливее, тогда и Бренту там, на небесах, будет лучше. Он был добрым мальчиком. Умел радоваться за других.
– Мы тоже хотим, – вздохнула Джун.
Джек сглотнул слезы. Только бы они не покатились по щекам.
– Знаете, что я вам скажу? Есть одна девушка, она смогла покорить наше сердце.
Джун улыбнулась:
– Ух, какая боевая! Мне она уже нравится.
В это время боевая Элли сидела на корточках в дорожной пыли и, замирая от восторга, любовалась своим новым приобретением. В лучах солнца, снова и снова пробивавшегося из-за черных туч, совсем как стареющая поп-звезда, которая никак не решится покинуть сцену, великолепное здание становилось просто ослепительным.
В кармане шортов Элли лежал скрученный в трубочку договор. Час назад миссис Хатчинсон его подписала. Интересно, как ей удалось этого добиться?
– С меня достаточно, – заявила она старушке, устав от препирательств. – Либо вы подписываете договор, либо я уезжаю из города.
– Как?
– Навсегда. "Пари" закроется, и половина населения лишится работы, а все остальные – местной достопримечательности. Вас устраивает такой расклад?
Миссис Хатчинсон, с которой еще никогда не говорили в таком тоне, от испуга согласилась продать здание по весьма сходной цене, так что у Элли осталось достаточно денег на ремонт. Он, бесспорно, требовался, причем капитальный. Отлично. Возможно, Элли с головой уйдет в работу и хоть ненадолго забудет о своем разбитом сердце. Ведь жизнь налаживается, если не думать о том, что Джек не вернется никогда. Никогда.
Что-то холодное коснулось ее плеча. Интересно, что это? Мороженое в стеклянном стаканчике? Как мило со стороны мамы!
– Оно потрясающее, правда? – выдохнула Элли, не в силах отвести глаз от здания.
– Потрясающее, но ты еще лучше.
Такой знакомый, такой родной голос. Элли, изумленная, вскочила. Джек вернулся.
Сердце бешено заколотилось. Изумление сменилось ужасом и восторгом. Какое счастье и какую боль она испытает, когда он снова решит ее покинуть, однако сейчас это не имеет значения. Какая разница, что впереди. Ради Джека она готова на любые жертвы. Бросить все, уехать на край света, только бы он был счастлив. Только бы улыбался ей.
Еще чуть-чуть, и она повисла бы у него на шее. Но вместо этого скрестила руки на груди, тяжело вздохнула и сказала:
– Ладно, сдаюсь.