Именно их усилиями была осаждена и разрушена городская тюрьма Кронштадта, откуда на волю были выпущены арестанты, а после присоединившиеся к толпе уголовники с удовольствием принимали участие в истреблении ненавистного "начальства".
По воспоминаниям очевидцев, "зверское избиение офицеров в Кронштадте сопровождалось тем, что людей обкладывали сеном и, облив керосином, сжигали; клали в гробы вместе с расстрелянными ранее людьми еще живого, убивали отцов на глазах у сыновей".
Бунт матросов в Кронштадте распространился от казарм 1-го крепостного пехотного полка, находившихся на Павловской улице. Сопротивление бунтовщикам оказали полицейские, жандармы, а также некоторые офицеры и даже юные воспитанники Морского инженерного училища императора Николая I, окна которого выходили на Поморскую улицу, по которой, крича, в поисках новых жертв рыскала городская чернь вперемешку с матросами. Но противостоять напору обезумевшей толпы было невозможно. Все, кто пытался ей сопротивляться, в том числе и доблестные офицеры Русского флота, безропотно отдавали свои жизни за своего царя, родину и веру…
Всего в Кронштадте в эти дни погибло более 40 человек. Всего за несколько недель февральской анархии в Кронштадте и Гельсингфорсе "революционной массой" были растерзаны два адмирала и более 200 офицеров флота.
1 марта 1917 года за отказ изменить присяге, данной государю у городского памятника адмиралу Макарову, матросами был расстрелян начальник штаба порта контр-адмирал Александр Григорьевич Бутаков. Его брату Алексею Григорьевичу, контр-адмиралу и командиру Петроградского порта, удалось избежать расправы.
В том же году он лишь был отставлен от службы приказом Временного правительства, что спасло ему жизнь. Выйдя в отставку, он недолго смог оставаться безучастным свидетелем развала флота. В 1918 году Бутаков тайно отправился на юг, где вовсю бушевала антибольшевистская борьба, и поступил в Вооруженные силы Юга России, продолжив борьбу с разрушителями державы до самой эвакуации Русской армии Петра Николаевича Врангеля из Крыма в ноябре 1920 года….
В те недобрые дни погиб и еще один представитель славной морской фамилии Бутаковых - капитан 1-го ранга 1-го Балтийского экипажа Сергей Сергеевич, застреленный матросами безо всякого формального повода, просто за факт принадлежности к офицерству.
Тогда же матросы убили командира линкора "Император Александр II" капитана 1-го ранга Николая Ивановича Повалишина и начальника Учебного минного отряда Балтийского флота контр-адмирала Николая Готлибовича Рейна.
В тот день, но с разницей в несколько часов по кораблям и береговым морским учреждениям прокатилась новая волна кровавых расправ. Командира учебного корабля "Африка" старшего лейтенанта Николая Николаевича Ивкова разъяренная портовая чернь живым спустила под кронштадтский лед.
Не пощадили капитана 2-го ранга Александра Матвеевича Басова, брата генерал-майора военно-морского судебного ведомства Владимира Матвеевича Басова, воевавшего впоследствии в рядах Вооруженных Сил Юга России и проделавшего долгий путь в составе чинов русской эскадры, пришедшей в 1920 году в тунисский городок Бизерту.
Оказался растерзанным толпой и старший офицер учебного судна "Океан" - капитан 2-го ранга Владимир Илларионович Сохачевский. Волна последующих убийств капитанов учебных судов имела целью обезглавить наставников флотской юности - корабельных гардемаринов.
В чем провинились перед пресловутым "народом" командиры парусников "Верный", "Океан", "Рында" - остается только гадать. Невольно напрашивается мысль, что этими действиями революционных вандалов управлял некий злой разум, решавший ясные стратегические задачи, направленные против будущего российского флота - её учебного флота.
В эти мартовские дни организованных городских погромов от рук распоясавшейся черни погибли капитан 2-го ранга Виктор Николаевич Буткевич, помощник главного минера Кронштадтского порта старший лейтенант Викентий Викентьевич Буткевич, инженер-механик старший лейтенант Валериан Константинович Баллас и мичман Борис Дмитриевич Висковатов, а также многие другие офицеры по Адмиралтейству, подпоручики и прапорщики.
По сведениям очевидцев, в Кронштадте погибло не менее 12 офицеров сухопутного гарнизона. Четверо его офицеров покончили жизнь самоубийством и еще одиннадцать пропали без вести…
2 марта 1917 года от рук убийц из толпы пали и начальник Школы юнг в Кронштадте капитан 1-го ранга Константин Иванович Степанов и командир 2-го флотского экипажа генерал-майор по адмиралтейству Николай Васильевич Стронский.
4 марта 1917 года, во время стихийных матросских выступлений в Гельсингфорсе, последний командующий Балтийским флотом вице-адмирал Адриан Иванович Непенин был арестован по приказу "матросского комитета" за отказ сдать дела без соответствующего приказа Временного правительства.
Когда вооруженные матросы под командой какого-то маловыразительного на вид представителя "народной власти" выводили арестованного ими адмирала с территории Военного порта, из толпы грянул выстрел. Пуля попала Непенину в голову. Конвоиры его на миг остановились, опешив, но потом равнодушно двинулись прочь от лежащего на мостовой адмирала. В одну секунду Балтийский флот оказался обезглавленным.
5 марта 1917 года взбунтовавшиеся матросы расстреляли коменданта Свеаборгской крепости генерал-лейтенанта по Адмиралтейству Вениамина Николаевича Протопопова. Как известно, Свеаборг входил в состав флангово-шхерной позиции этой славной крепости Петра Великого и в Великой войне 1914–1918 годов, использовался как база русского минного флота, причинившая столько неприятностей германцам. В тот же день погиб командир 1-го Балтийского флотского экипажа генерал-майор по Адмиралтейству Александр Константинович Гирс.
Жертвами "февральской революции", которую либеральные журналисты того времени окрестили "Великой бескровной", стал и командир линкора "Император Павел I" капитан 1-го ранга Степан Николаевич Дмитриев.
В жестокой мясорубке самосудов в Петрограде 27 марта 1917 года погиб командир крейсера "Аврора" капитан 1-го ранга Михаил Ильич Никольский.
Командира стоявшего в Ревельском порту как база (плавучая гостиница) для британских подводных лодок постигла та же злая участь. Были убиты при разных обстоятельствах командиры миноносцев "Меткий" и "Уссуриец".
Уже после окончания Гражданской войны, в 1922 году, информационно-исторический вестник "Андреевский флаг" во Франции опубликовал на своих страницах список убитых и смертельно раненных в феврале - марте 1917 года 80 офицеров Балтийского флота. Многие из арестованных офицеров в те дни просидели в тюрьмах до начала 1918 года, а затем были расстреляны или утоплены в баржах в Финском заливе как заложники во время проведения "красного террора".
Контр-адмирал Граф отметил важную деталь в одной из своих работ, опубликованных впервые в изгнании. Он настаивал, что от рук своих матросов погибло мало офицеров. Их убийством занимались особые ударные группы, роль своеобразной массовки при которых выполняла портовая чернь. При этом эти истребительные отряды имели на руках списки, кого именно им следовало убивать.
Глава девятая
Черноморский флот у черты крушения
Новый, 1917 год на Черноморском театре боевых действий начинался под знаком успешных походов подводных судов. Флотилия русских субмарин наводила ужас не только на мелкие турецкие фелюги, но пугала и куда более крупные коммерческие пароходы противника, груженные, как правило, зерном и углем.
Русские лодки "Нерпа", "Морж", "Кашалот" и "Нарвал" регулярно выходили в боевые походы, сея панику своими неожиданными появлениями в водах к востоку от Босфора. У Анатолийского побережья Турции в начале 1917 года они и русские эсминцы. "Быстрый", "Пылкий", "Дерзкий" и "Поспешный" охотились за юркими османскими парусниками, перевозившими фураж для турецкой армии.
В первых числах января 1917 года к Босфору для перехвата германо-турецкого линейного крейсера "Гебен" была выдвинута 2-я бригада линейных кораблей и маневренная группа (линейный корабль "Императрица Екатерина Великая", крейсер "Память Меркурия" и три эсминца). Для того чтобы ограничить поле маневрирования германского крейсера, под прикрытием крейсера "Память Меркурия", два минных заградителя "Эльпидифор" выставили у Босфора 460 мин заграждения.
Конец февраля 1917 года выдался по меркам того времени вполне обыкновенным, и ничто, казалось, не предвещало грядущих трагических событий. С перерывом в десять дней эсминцы "Лейтенант Шестаков", "Лейтенант Зацаренный", "Живой" и "Жаркий" наведались к турецкому побережью и обстреляли там береговые объекты в Тузле и Калиакре.
26 февраля 1917 года утром в Батум на эскадренном миноносце прибыл командующий Черноморским флотом вице-адмирал Александр Васильевич Колчак в сопровождении флаг-капитана по оперативной части капитана 1-го ранга Михаила Ивановича Смирнова. На совещании, где обсуждался вопрос о совместных действиях сухопутных войск и флота на Черноморском театре, выступил главнокомандующий Кавказской армией великий князь Николай Николаевич, одобрительно отозвавшись о действиях Черноморского флота и подчеркнув заслуги адмирала Колчака.
Радость, переполнявшая командующего, была вскоре омрачена. В конце того же дня адмирал получил телеграмму из Морского генерального штаба о произошедших крупных беспорядках в Петрограде.
Что же точно произошло в столице, пока что понять было сложно, но на всякий случай Колчак распорядился тотчас же отослать срочную радиограмму коменданту Севастопольской крепости: "Прекратить почтовое и телеграфное сообщение Крымского полуострова с остальной Россией и передавать только телеграммы и почту на мое имя и имя моего штаба".
Для дальнейшего прояснения обстоятельств ситуации в стране 3 (16) марта 1917 года Колчак направил на имя адмирала А. И. Русина в Морской штаб следующую телеграмму: "Секретная. Для сохранения спокойствия, нахожу необходимым объявить вверенным мне флоту, войскам, портам и населению, кто в настоящее время является законной верховной властью в стране - кто является законным правительством и кто верховный главнокомандующий. Не имея этих сведений, прошу их мне сообщить. До настоящего времени в подчиненных мне флоте, войсках, портах и населении настроение спокойное. 14 ч. 30 м. 3 марта 1917 г. Колчак".
Пока в столице бушевали трагические для Империи дни, офицеры и моряки Черноморского флота продолжали выполнять свой воинский долг. Маневренная группа 2-й бригады линейных кораблей в ожидании появления "Гебена" у Анатолийского побережья потопила три турецкие парусные шхуны.
Эсминцы "Свирепый" и "Сметливый" уничтожили два парусных судна, перевозивших фураж, и обстреляли турецкие портовые сооружения в Тиреболу и Керасунде.
По получении достоверных сведений об отречении государя от престола адмирал Колчак обратился к чинам Черноморского флота с соответствующим обращением. Он сообщил, в частности, о телеграмме председателя Государственной думы Родзянко о произошедших в столице "событиях".
Эта телеграмма, помимо всего прочего, призывала офицеров, солдат и матросов спокойно исполнять свой долг и "твердо помнить, что дисциплина и порядок есть лучший залог верного и быстрого окончания вызванной старым правительством разрухи и создания Новой Сильной Правительственной власти".
Но не опьяняющий воздух свободы, а неизъяснимая сила хаоса начала заполнять умы черноморцев. Вскоре после обнародования телеграммы Родзянко некоей инициативной группой во флотском полуэкипаже был на скорую руку создан Временный военный исполнительный комитет, состоявший из матросов и унтер-офицеров флота Над Черноморским флотом вставала зловещая тень неотвратимой катастрофы.
Узнав об этом самовольном поступке нижних чинов, вносящем дезорганизацию во флотскую дисциплину в трудное военное время, Колчак первоначально отказался официально утвердить эту организацию.
Для адмирала было совершенно очевидным, что создание политизированной организации в эти дни противоречило основному принципу русской армии и флота - быть вне политики. Однако комитет, опираясь на выходящие из повиновения командирам матросские и солдатские массы, продолжал вести начатое дело для создания Совета солдатских и матросских депутатов.
Вскоре произошли события, приведшие к взрывоопасной ситуации на всем флоте. Командующему Черноморским флотом доложили, что на линкоре "Императрица Екатерина Великая" утром началось брожение матросов, которое к вечеру вылилось в требование списать с корабля офицеров с немецкими фамилиями как потенциальных предателей "русского дела".
За этим демагогическим и бессмысленным действием не замедлила разразиться настоящая трагедия. Поздно ночью офицер линкора мичман Фок захотел пройти с башенного помещения в погреба, но не был допущен туда часовым, который под впечатлением событий дня принял попытку проверить погреба за желание произвести взрыв, дабы, как утверждал часовой впоследствии, "отвлечь команду от революционных событий". Оскорбленный действиями матроса, в ту же ночь мичман Фок застрелился в своей каюте.
День ото дня хаос на кораблях Черноморского флота возрастал, набирая обороты, но даже несмотря на выходящие из повиновения матросские массы, начинавшуюся дезорганизацию службы, русские морские офицеры по-прежнему проявляли чудеса стойкости и героизма.
Одним из характерных случаев того времени можно считать историю, произошедшую с одним из гидросамолетов авиации Черноморского флота под командой летчика лейтенанта Сергеева и наблюдателя унтер-офицера Тура.
Гидроплан получил при обстреле над Босфором во время воздушной разведки пулевую пробоину в бензиновом баке. Бензин стал вытекать, и аппарат был вынужден спланировать на воду на румелийском берегу в районе Деркоса, оказавшись вне всякой видимости сопровождавших русских судов. Полагая самолет лейтенанта Сергеева сбитым или захваченным, русский гидроавиатранспорт и сопровождавшие его корабли вернулись назад в Севастополь.
Сергеев и Тур заметили невдалеке от себя турецкую шхуну и, используя остатки бензина, развернулись на воде для совершения атаки. Открыв огонь из пулемета, русские авиаторы вынудили турок спешно бросить шхуну и на шлюпке удалиться к берегу. Однако и рухнувший в воду гидроплан стал постепенно разваливаться на части. Чудом оба летчика, покинувшие обреченную машину, не пострадали. Сказался опыт морской службы. Вплавь добрались они до покинутой турками шхуны и забрались на борт. Подняв паруса, Сергеев и Тур развернули свой трофей к северу, направляясь в сторону Севастополя. После шестисуточного плавания, выдержав сильный шторм, безо всякой провизии и почти без воды летчики прибыли к Джарылгачской косе, откуда дали о себе знать. Вскоре они были взяты на высланный за ними миноносец.
Тем временем в самом Севастополе творилось нечто трудно вообразимое в обычных условиях жизни, и тем более во время войны. Под напором требований "демократически настроенной общественности" города из городской тюрьмы были освобождены два политических преступника - нижние чины броненосца, носившего до 1905 года имя "Князь Потемкин-Таврический" до приснопамятного мятежа, после подавления которого он был переименован в "Святого Пантелеймона".
Потенциальные каторжники, а ныне граждане "свободной России" не замедлили явиться в штаб крепости, где от растерянных военных чиновников без препятствий получили вид на жительство.
Очаг бунта на линкоре "Императрица Екатерина Великая" медленно тлел, готовый вспыхнуть ярким пламенем в любой момент. Утром 5 (18) марта по требованию его команды на корабль прибыл сам командующий Черноморским флотом Колчак. Перед строем команды адмирал высказал оной своё неудовольствие. Обращаясь к организаторам выступления против "немцев", он публично отказался удовлетворять требование об удалении с флота офицеров с германскими фамилиями.
События на флоте угрожающе развивались, несмотря на то что внешне в Севастополе жизнь протекала как прежде. По приказу командующего флотом в Севастополе на Нахимовской площади прошел парад морских частей и войск гарнизона совместно с учащимися города. Перед парадом Сильвестр (Братановский), епископ Севастопольский, отслужил "благословенное молебствие" Богохранимой державе Российской, "народному правительству", верховному главнокомандующему и всему российскому воинству. В час дня парад закончился, командование флота и духовенство отправились на парадный обед к генерал-губернатору города свиты Его Величества контр-адмиралу Михаилу Михайловичу Веселкину.
Впрочем, вскоре накал политических страстей и какая-то общая потребность в публичных высказываниях привели к тому, что в один прекрасный день во флотском экипаже вспыхнул митинг матросов, солдат и портовых рабочих. Один оратор сменял другого, речи, одна протяженнее другой, собирали толпы зевак и случайных прохожих. К пяти часам вечера во дворе экипажа насчитывалось уже до 10 тысяч человек! Выступавшие люди говорили обо всем, а по существу знакомили собравшихся с содержанием прочитанных ими столичных газет. Раздавались выкрики провокаторов, требовавших ответа на все услышанное от командования флотом и сухопутными силами. Наконец, в конце митинга по требованию, переданному якобы от матросов и солдат, прибыл Колчак и, не удержавшись, ввязался в полемику, выступив с продолжительной речью.
Страсть к суесловию граждан, освобожденных от "царя-тирана", не унималась, а лишь возрастала день ото дня. Казалось, что в демагогические прения "общественных" групп вовлечен весь Севастополь. От простого сотрясения воздуха, управляемые чьей-то недоброй волей, иногда "революционные массы" переходили к конкретным делам. К тому же дела эти были не просто единовременными акциями распоясавшегося плебса. В этих хорошо продуманных сценариях читался все тот же почерк "мировой закулисы". Общая тенденция тех дней прослеживалась как направленная на преступную дестабилизацию внутренней обстановки в условиях продолжающейся войны.
Все шло хорошо до тех пор, пока митингующим кто-то не стал подсказывать идеи расправы над "эксплуататорами трудового народа", недвусмысленно причисляя к ним офицеров и адмиралов. И хотя дисциплина на Черноморском флоте оставалась в те дни сравнительно высокой, даже сторонним наблюдателями стало ясно, что грядущего насилия не избежать, и это лишь вопрос времени. Но пока на севастопольских улицах и площадях мирно гудели своим многоголосьем бесчисленные митинги "трудящихся"…
Вскоре произошло одно малозаметное событие, положившее "начало концу" сколь бы то ни было твердой власти, опирающейся на военную силу. Митинг, состоявшийся на севастопольской Большой Морской улице, возле здания городской думы, частично перетек в зал заседаний. Обсуждался вопрос о "тяжелом наследии прошлого", жандармах и полицейских, которые подлежали революционному суду и полному разоружению. К числу подлежащих изъятию оружия лиц кто-то неизвестный весьма настойчиво предлагал отнести и морских офицеров. Идея была подхвачена "демократически" настроенной частью думы и встречена овациями зала. Председательствующий согласился на создание "милиции" из числа энтузиастов, вооружить которых предполагалось за счет части изъятого у полицейских и моряков оружия.