Германские эсминцы под прикрытием дымовых завес и огня "Эмдена" вскоре вышли из узкостей и атаковали "Грозящий" на дистанции от 65 до 40 кабельтовых, против 4-х орудий канонерской лодки они имели 15. Отступая, русские корабли, к которым присоединился эсминец "Разящий", вооруженный двумя 75-мм орудиями, вели огонь только из кормовых орудий.
Несмотря на частую перемену курсов, "Грозящий" на 52-й минуте боя получил первое попадание 105-мм снарядом, а потом еще два. В 17 часов 30 минут к месту боя подошел эсминец "Десна" под флагом контр-адмирала Георгия Карловича Старка. Развернувшись бортом на узком фарватере, "Десна" двумя залпами отогнала из Малого Зунда германский миноносец под командой капитана Розенберга и с дистанции 64 кабельтова перенесла огонь на головные эсминцы противника, сразу добившись накрытия. Встретив неожиданное для него решительное противодействие русских, германский коммодор Гейнрих отвел свои корабли с Кассарского плеса и запросил подкреплений.
17 октября 1917 года германская эскадра двумя колоннами подошла в южному входу в Моонзунд. С дежурного миноносца "Деятельный" была получена радиограмма: "Вижу 28 дымов на SW. Неприятельские силы идут на Куйваст".
"Слава", "Цесаревич" ("Гражданин") и крейсер "Баян", подняв стеньговые флаги, вышли навстречу противнику.
Адмирал Бахирев держал свой флаг на крейсере "Баян". Несмотря на подавляющее неравенство сил, адмирал решил принять бой. Расчет строился на использовании минного заграждения, расположенного к югу от рейда Куйваст и огня береговых батарей острова Моон и порта Вердер.
Удерживая Моонзунд, еще можно было попытаться обеспечить переправу на остров Моон и далее, на остров Эзель, артиллерийских и кавалерийских частей, чтобы сдержать наступающий немецкий десант и спасти положение. Тем временем Бахирев приказал капитану 1-го ранга Старку приготовить к затоплению в Моонзундском канале угольные транспорты "Глаголь" и "Покой".
Противник выслал вперед миноносцы и тральщики, надеясь "продавить" минное заграждение. При появлении тральщиков первой открыла огонь Моонская батарея. Затем, с предельной дистанции 112,5 кабельтовых три залпа дала "Слава", добившись накрытия.
Тральщики, прикрывшись дымовой завесой, большим ходом отошли к югу. Два немецких линейных корабля открыли огонь по трем русским кораблям. Дистанция боя увеличивалась, и снаряды ложились с недолетом. С юга была замечена группа больших германских миноносцев, шедших на норд строем фронта.
Со "Славы" по ним был сделан один выстрел из носовой башни, давший, по-видимому, попадание, поскольку на одном из миноносцев был виден взрыв и пожар. Миноносцы бросились отходить, за ними последовали и германские линкоры, напоследок дав несколько залпов по Моонским батареям.
В 11 часов 20 минут на "Баяне" был поднят сигнал: "Полубригаде линейных кораблей адмирал изъявляет свое удовольствие за отличную стрельбу".
Бахирев разрешил кораблям стать на якорь и объявил, что команды могут принять пищу. Русским силам пришлось отступить к Моонзунду, где между германцами и русскими произошел упорный бой, во время которого русские офицеры и матросы явили себя врагу в своем прекрасном образе.
Но все же, объективно рассуждая, нельзя не отметить, что русские сухопутные части, деморализованные пропагандой и вседозволенностью, оказали германскому десанту самое ничтожное сопротивление. Мощь германского десанта была поддержана морскими силами поддержки, которые составили 12 дредноутов, в том числе и новейший крейсер "Байерн", вооруженный восемью 15-дюймовыми орудиями.
С русской стороны им противостояли броненосцы "Слава" и "Цесаревич", недавно переименованный в "Гражданина". Перед боем на "Славе" осмотрели носовую 12 дюймовую башню. На обоих орудиях сломались бронзовые шестеренки и опустились рамы замков. Орудия были поставлены на "Славу" в 1916 году прямо с Обуховского завода. Попытки исправить заводской брак силами башенной прислуги успеха не имели. Таким образом, для борьбы с двадцатью 12 дюймовыми орудиями германских линкоров у русских осталось лишь два равноценных, ибо орудия "Цесаревича" были не дальнобойны.
Два германских линкора большим ходом подошли к русским минным полям и уверенно развернулись у прохода в минных полях. Затем, замедлив ход, германские корабли открыли огонь пятиорудийными залпами по русскому отряду. Неприятель быстро пристрелялся, и вскоре "Слава" получила сразу три попадания: два - в нос и одно - в левый борт, все ниже ватерлинии. Русский броненосец стал угрожающе крениться на левый борт. Через несколько минут еще два снаряда попали в "Славу": один - в церковную, второй - в батарейную палубу. Линкор принял 1130 тонн воды и стал плохо управляемым. Тем не менее кормовая башня корабля продолжала стрелять по противнику. Попадания германских снарядов также получили "Цесаревич" и "Баян". Адмирал Бахирев немедленно отдал приказ: "Морские силы Рижского залива. Отойти". Корабли стали отходить к северу под непрерывным накрытием неприятельского огня. Все русские миноносцы, заградители и транспорты, стоявшие на рейде Куйваст, спешно снимались с якорей и втягивались в Моонзундский канал. Во время этого маневра состоялся налет германских гидропланов, сбросивших на суда противника около 40 бомб большой мощности.
Дружным огнем со всех русских кораблей гидропланы германцев были отогнаны, а два аппарата удалось даже подбить: одного артиллерийским огнем со "Славы", второго огнем с миноносца "Финн".
Когда вследствие отхода русских морских сил дистанция боя увеличилась до 128 кабельтовых, неприятель прекратил огонь по кораблям и какое-то время еще обстреливал порт и батарею на мысе Вердер, затем прекратил огонь и отошел. Рейд Куйваст опустел.
Адмирал Бахирев получил телефонограмму, что Моонские батареи взорваны и противник обстреливает русские войска на Ориссаарской дамбе. Командиру гарнизона на острове Моон генерал-майору Мартынову семафором с "Баяна" передали сведения о местонахождении и силах неприятеля, и сообщение об уходе русских кораблей.
Из-за переполнявшей линкор воды нос "Славы" глубоко ушел в воду, и Моонзундский канал стал для него непроходим. Командир линкора капитан 1-го ранга Владимир Григорьевич Антонов попросил у адмирала разрешения снять людей и взорвать корабль. Скрепя сердце адмирал Бахирев согласился, приказав пропустить вперед "Цесаревича" и "Баяна", затопить корабль в самом канале и взорвать погреба. Линкор был изготовлен к взрыву, в запальные ящики вложены фитили, рассчитанные на получасовое горение.
Хотя в бою команда исполняла свои обязанности добросовестно и сохраняла присутствие духа, когда дело дошло до оставления корабля, избежать паники не удалось. Нервозность ощущалась во всем, а близость неприятеля лишь подогревала страхи. Утратившие былую дисциплину матросы готовы были поднять бунт и начать переговоры с "германскими товарищами" о почетной сдаче. Обстановку немного разряжало олимпийское спокойствие офицерского состава и четкие команды, исходившие от капитана 1-го ранга Антонова.
В 13 час 20 мин "Слава" застопорила ход, и Антонов приказал зажечь фитили. Он в сопровождении старшего офицера лично обошел все палубы и, убедившись, что на корабле никого не осталось, последним покинул линкор.
В 13 час 58 мин последовал мощный взрыв, высота которого в несколько раз превышала высоту мачт. Подошедшие по предварительной договоренности к броненосцу миноносцы выпустили по "Славе" шесть торпед: одна прошла мимо, пять попали в цель, но взорвалась только одна. На "Славе" начался сильный пожар, продолжавшийся до следующего дня. Русские корабли продолжали отход дальше на север.
19 октября 1917 года Андреевский флаг покинул Моонзунд и до сегодняшнего дня никогда больше не развевался в проливе Муху-Вяйн и на просторах Рижского залива.
Последний командующий Балтийским флотом военного времени Михаил Коронатович Бахирев, уволенный в январе 1918 года большевиками без пенсии, остался в Петрограде.
В августе того же года был арестован по подозрению в заговоре, но в апреле 1919 года за недостатком улик был освобожден. За то недолгое время, какие-то семь неполных месяцев, что оставалось до его второго ареста, формально занимаясь работой в Морской исторической комиссии, Бахирев "работал" в одной из подпольных петроградских организаций.
Внедренный в неё провокатор выдал адмирала, которого арестовали и после непродолжительного следствия расстреляли 16 января 1920 года.
Глава восьмая
Февральская "бескровная"…
В задачи нашего повествования не входит подробное описание событий, предшествующих отречению государя, а также лиц и событий, стоявших за этим. В рамках рассказа о флоте заслуживает упоминание о том, что среди единиц остававшихся верным присяге и своему императору военачальников оказался и адмирал А. И. Русин.
Свидетельство современника живописует поведение этого достойного человека в непростых исторических обстоятельствах, переломивших даже тех, кто искренне полагал себя истовыми монархистами.
В приведенной ниже пространной цитате мы желали лишь еще раз подчеркнуть достоинство, с которым адмирал Русин принял жестокий вызов обстоятельств:
"Уговаривая столь зависимых от Ставки главнокомандующих воздействовать на Государя с целью добиться "Добровольного" отречения, генерал Алексеев пытался привлечь к этому воздействию и начальника Морского штаба при Ставке адмирала Русина, непоколебимого в верности и честности человека, которого очень ценил и уважал Государь. Не будучи подчинен Алексееву, Русин держал себя в Ставке очень достойно, независимо и самостоятельно. Утром адмирал Русин был приглашен к генералу Алексееву. Алексеев рассказал, что Государь задержан в пути, находится во Пскове и ему из Петрограда направлены требования.
- Что же требуют? Ответственного Министерства? - спросил адмирал.
- Нет. Больше. Требуют отречения, - ответил Алексеев.
- Какой ужас, какое несчастье! - воскликнул Русин.
Алексеев спокойно и невозмутимо молчал. Разговор оборвался. Собеседники поняли друг друга. Русин встал, попрощался и вышел из кабинета, даже не спросив, для чего, собственно, его приглашал Алексеев.
Так рассказывал о той сцене автору сам Русин. Пришел, наконец, и столь желанный ответ от Великого князя Николая Николаевича. Стали редактировать общую телеграмму от Генерала Алексеева Государю Императору, которая и была передана во Псков в 14 ч. 30 м. дня. Перед отправкой телеграммы под ней предложили подписаться и Русину, от чего адмирал Русин с негодованием отказался, считая обращение с подобной просьбой изменой Государю императору".
Последовавшее отречение государя повлекло за собой цепь разрушительных последствий не только в армии, но и на флоте.
Словно кем-то был внезапно удален прочь главный стержень русской жизни, и затем невидимые силы обрушились на несчастную державу, круша и ломая её до основания.
На первых порах объявленного Временным правительством мнимого "равноправия" всех чинов флота и армии матросы стали все чаще заводить разговоры с офицерами, которые едва бы позволили годом раньше, в рамках существовавшей субординации и дисциплины, в те "лучшие времена" Императорского флота, о которых теперь они старались не вспоминать. Иллюстрацией подобных разговоров может служить приведенный одним мемуаристом диалог.
"- Д-да-а… Попили они нашей кровушки.
- Кто они, - спрашивал я.
- Да вот эти великие князья да министры, что с нами плавали…
- Как же они пили вашу кровь?
- Да так, что и днем и ночью вахта и вахта…
- Так ведь вахта на всех кораблях…
- Воно на всех, но только у нас жара немыслимая в кочегарке…
- Ну хорошо, - перебивал я, - а все-таки, кто же вашу кровь пил?
- Кто? Вот вы постойте вахту в кочегарке, а тогда спросите…
- Послушайте, но ведь во всякой жизни есть свои тягости, а в поле работать легко?
- Там для себя…
- А здесь для государства… А на что государству этот флот?
- А на что руки человеку?
- Чтобы обороняться… Так и флот…
- Ну, одним словом, надоел этот режим… Теперь социализм будет, равенство, никто ни на ком не поедет верхом…
- Да ведь необразованные начальники будут злее, чем образованные.
- Никогда…
- Ну а почему Колчака выжили, разве он был плохой?
- Для нас ничего худого не делал, но только он был очень гордый.
- В чем же эта гордость была?
- Вобче… Мало разговаривал…"
Вскоре от задиристых и бессмысленных разговоров матросы, взбудораженные темными личностями, шнырявшими по судам от одного матросского комитета к другому, названными впоследствии советскими историками нейтрально "агитаторами", перешли к действиям.
Так, на второй день после отречения на русской военно-морской базе в Гельсингфорсе вспыхнул жестокий бунт. С невиданной жестокостью прокатились по бастионам Балтики волны бессмысленных, не знавших пощады расправ. Первой жертвой в них суждено было стать адмиралу Роберту Николаевичу Вирену, главному командиру Кронштадтского порта и военному губернатору Кронштадта. Адмирала побаивались не только нижние чины. Человек по натуре прямой, властный и храбрый, но вместе с тем строгий и требовательный, он за годы службы стяжал не только восхищенных почитателей, но немало и недоброжелателей.
В обстановке внезапного паралича власти, когда безумство вседозволенности было умело сообщено толпе, перед лицом смертельной опасности оказались сотни тысяч представителей служилых слоев Империи - военные и гражданские чиновники, служащие министерств и ведомств. Общий хаос, охвативший города, оказался удобным фоном для чьей-то преступной деятельности, которая взялась управлять серией убийств высших должностных лиц. Кто и как организовал "стихийный митинг", выкрикнул на нем имена адмиралов и командиров русского флота, увлек по известным адресам приговоренных, предстоит узнать историкам недалекого будущего. Мы же ограничимся описанием последовавших за тем событий.
Теме нескончаемых митингов посвятили немало воспоминаний многие известные мемуаристы, повествующие о "бескровном феврале". Свидетель бесконечной говорильни на улицах российских городов вспоминал: "…Меня просто интересовал вопрос: о чем можно говорить каждые сутки, с утра до такого позднего часа, чтобы иметь столь многочисленную аудиторию. Но выходило так, что здесь не говорили, а систематически повторяли, а значит, можно подумать, что сюжет был настолько интересен, что его хотелось прослушать много раз. Речь каждого оратора продолжалась в среднем полчаса. Его без задержки сменял другой… Содержание речей было одинаково и давно… знакомо из любого митингового выступления. Оно только дополнялось измененными рассказами, цинизм которых не уступал фантазии; но зато неизменно заканчивалось непосредственным призывом, обращенным к солдатам, стоящим под балконом, идти, идти именно им, и взять то, что принадлежит другим…"
…Когда под воздействием повторявших свои заклинания уличных ораторов, поздно ночью 3 марта толпа приблизилась к дому, где проживал главный командир Кронштадтского порта и военный губернатор Кронштадта адмирал Роберт Николаевич Вирен, решительного штурма не получилось.
Решено было сначала послать "делегатов" для объявления ему "народной воли", низводившей его с начальствующего пьедестала. Но Вирен, услышав за окнами нараставшие там шум и крик, сам вышел к входной двери и резко распахнул её.
Странная картина предстала его глазам. На улице и почти у самой двери стояли взбудораженные матросы, чуть поодаль остановились случайно проходившие люди. В толпе виднелись и какие-то вооруженные люди в штатском.
Звук хлопнувшей двери подстегнул первых, стоявших на пороге людей, вцепившихся в пожилого адмирала с какой-то бесовской прытью. За их спинами, заревев, толпа бросилась к дверям адмиральского дома и, подхватив Вирена, потащила его вниз по ступенькам входной лестницы, на улицу, прочь от спасительных стен.
Матросы, идущие рядом, улюлюкали и не жалели в адрес плененного адмирала самой отборной ругани. То и дело к адмиралу подбегали и другие участники дикой процессии, старались плюнуть в лицо поверженному и беспомощному человеку.
Как свидетельствовали очевидцы, толпа бунтовщиков, волокущих адмирала по улице, была одета в самые фантастические костюмы: кто-то в вывернутых шерстью наружу полушубках шагал с трепетавшими на сыром весеннем ветру факелами. Иные в "конфискованных" офицерских пальто потрясали в воздухе саблями; часть заключенных, выпущенных незадолго до того из тюрем, охотно приняли участие в этой расправе, шествуя чуть поодаль в своих арестантских халатах.
Это полуночное шествие, освещаемое отблесками трепетавших на ветру факелов, производило на встречавших ему на пути прохожих страшное впечатление… Редкие горожане, оказавшиеся в тот час на улице, еще издали, увидев эту процессию, старались свернуть в переулки или, развернувшись, поспешить поскорее прочь. В свете факелов было отчетливо видно, как посреди этой воющей толпы, нетвердо ступая, передвигался адмирал. Лицо его было в крови. Искалеченный, но находивший в себе силы подняться с земли, Вирен еле передвигал ноги, то и дело соскальзывая на тротуар. Медленно двигался этот новомученик навстречу своей гибели. Из груди его не вырвалось ни одного стона, но его молчание лишь распаляло будущих убийц ещё больше.
Пресытившись терзаниями жертвы, "революционно" настроенная толпа окончательно добила ее штыковыми ударами на Якорной площади. Растерзанное тело адмирала перетащили к одному из ближайших оврагов.
Там и лежало оно еще продолжительное время, так как "революционеры" запретили жене Надежде Францевне Вирен и дочери Надежде Робертовне Вирен забрать его для погребения. Обе они счастливо избежали расправы и вскоре покинули Россию, устремившись в Европу.
В тот же день жертвами городского плебса и их неприметными вдохновителями в тот же день стали командир 2-й бригады линкоров начальник 2-й бригады линейных кораблей Балтийского моря контр-адмирал Аркадий Константинович Небольсин и еще два офицера.
Настроение балтийских матросов определял преступный для вооруженных сил России приказ Временного правительства № 1. Безнаказанность поступков гарантировала известную долю "решительности", усиленно подкрепленную заверениями назначаемых на флот правительственных "комиссаров": низшие чины спешили как можно быстрее свести счеты с каждым неугодным им флотским начальником.
По ночам взбунтовавшиеся команды стали врываться в каюты офицеров на кораблях Балтфлота с вопросом, признают ли те Временное правительство? Отрицательный ответ гарантировал незамедлительный арест, а иногда, в зависимости от степени экзальтации толпы, и удар штыком.
Часто дикие, разъяренные, сбившиеся в банды матросы, дезертиры-солдаты и городская чернь, еще недавно почти незаметная обывателю, стали хозяевами положения на русских военно-морских базах.