Очевидец утверждал: "Из моряков стали формироваться карательные отряды, посылаемые на Дон. Они уходили под звуки оркестра с большими красными знаменами. Кстати, и все корабли заменили священный Андреевский флаг на красную тряпку - символ "III Интернационала". Что это за "III Интернационал", никто не знал, не понимал и не мог объяснить. Даже большевистские агитаторы. В этом был весь ужас. Люди перестали понимать, что они делают, слепо подчиняясь никому не понятным заклинаниям".
После октября 1917 года власть в стране была захвачена большевиками, начавшими сепаратные переговоры с Германией о мире. При активном участии большевиков 16 декабря 1917 года на Черноморском театре военных действий произошло заключение перемирия и прекращение военных действий между русским и германо-турецким морским командованием.
Становилось все более очевидным страстное желание большевиков прекратить войну по наущению внешних сил, становившуюся для них все менее выгодной. На пути к скорому миру оставались почти незначительные препятствия - русские адмиралы и генералы, офицеры и часть нижних чинов, не смирившихся с унижением мирного договора.
На них и был нацелен следующий удар "мировой закулисы", по выражению известного философа Русского Зарубежья И. А. Ильина, не замедливший обрушиться с помощью самых низших слоев российского общества, обманутых демагогическими речами ораторов матросов и солдат, да и просто проходимцев, примкнувших к царящему в стране произволу.
Новые репрессии против офицеров вспыхнули незадолго перед заключением перемирия, всего за какие-нибудь четыре недели. Дабы избавиться от возможных противников перемирия, большевики провели очередную "чистку" офицерского состава Черноморского флота. В трюм корабля был сброшен начальник отряда судов и портов Восточной части Черного моря капитан 1-го ранга Михаил Иосифович Федорович, получивший в результате тяжелые ранения.
К Рождеству обстановка в Севастополе вновь накалилась до предела. Еще 15 декабря 1917 года команда плавучих средств севастопольского крепостного артиллерийского склада обратилась в Совет с требованием создать военно-революционный трибунал с неограниченными правами для борьбы со "спекулянтами, мародерами, контрреволюционерами и другими преступниками революции". Той же ночью представителями этого так называемого трибунала было арестовано много офицеров, подозреваемых в "контрреволюционной" деятельности, 28 из них было убито в течение нескольких дней. Из числа убитых были 12 офицеров минной бригады.
Офицеров в городе хватали без разбора и отводили в тюрьму и арестный дом морского ведомства. Очевидец описывал, что "…особенно острый характер приняли события в приморских городах Кавказа и Крыма, и прежде всего в Севастополе, переполненном большевистски настроенными матросами… с 16 на 17 декабря… охота на офицеров шла по всему городу, особенно на Чесменской и Соборной улицах (где было много офицерских квартир) и на вокзале… Тогда, во время первой севастопольской резни, истреблялись преимущественно морские офицеры. Из 128 погибших в городе офицеров сухопутных было только восемь человек…"
16 декабря 1917 года по решению, Военно-революционного комитета был арестован главный артиллерист Севастопольского порта генерал-майор корпуса морской артиллерии Николай Дормидонтович Паршинцев, чей талант в части организации береговой артиллерии пригодился в годы Гражданской войны участникам обороны Крыма.
В ночь на 17 декабря 1917 года аресту подверглись офицеры подводной лодки "Кашалот" как "контрреволюционеры" лейтенант В. Г. Пчельников и подводник, инженер-механик мичман Виктор Александрович Брискин. По требованию команды подводной лодки "Тюлень" был выдан ордер на арест капитана 2-го ранга Петра Сергеевича Бачманова.
Репрессии прокатились не только по севастопольскому офицерству.
21 декабря 1917 года были арестованы в Новороссийске и срочно доставлены в Севастополь начальник 7-го отряда транспортов Транспортной флотилии контр-адмирал Н. Г. Львов, флаг-офицер того же отряда старший лейтенант Борис Николаевич Чернай и командир временного военного Новороссийского порта капитан 1-го ранга Петр Владимирович Верховский.
Впоследствии один из очевидцев тех событий отметит: "Подогреваемая кровожадными статьями выходящих тогда в Севастополе газет и кровожадными телеграммами Троцкого и других комиссаров разнузданная, звериная банда матросов, "краса и гордость революции", от которых отшатнулось всё светлое и чистое, собрала свой митинг и дала клятву уничтожить всю интеллигенцию, офицерство и буржуазию… Сколько в эту кошмарную ночь было перебито народу в Севастополе, никто не знает. Утром грузовые автомобили собирали трупы по улицам, на бульварах, за городом и свозили их на пристань. Доверху наполненные трупами баржи отводились в море и там, с привязанными балластами, сбрасывались в море…"
В атмосфере всеобщей подозрительности и ежедневной угрозы убийства или возможного ареста многие офицеры бросали службу и уезжали из Севастополя.
Управление флотом 27 декабря по решению I Всероссийского съезда военного флота взял в свои руки черноморский "Центрфлот". Обращаясь к свидетельствам мемуариста, нетрудно заметить, что Черноморский флот не перестали добивать и после заключения мира: "Между тем, кровавые дни и ночи Севастополя продолжались.
28 декабря 1917 года матросы эсминца "Гаджибей" снова потребовали командира и офицеров идти в Азовское море. Поскольку офицеры отказались, их арестовали, а на рассвете 29 декабря расстреляли на Малаховом кургане вместе с другими 36 офицерами, мужественно встретившими смерть. Это был сигнал к началу массовых убийств".
1 января 1918 года, на основании декрета Совета народных комиссаров, по флоту было объявлено, что звание офицера отменяется, равно как и ношение орденов, крестов и прочих знаков отличия. Императорский флот терял своё лицо…
Во второй половине января - первой половине февраля 1918 года жизнь в Севастополе проходила спокойно, но на Черноморском флоте прошли события, которые в корне изменили расстановку политических сил. В связи с демобилизацией старого флота на службе в Черноморском флоте (с береговыми частями) осталось 2294 офицера и 25 028 матросов и солдат.
Некомплект в команде на линкорах "Свободная Россия" и "Воля" составлял 450 человек, в Минной бригаде - 250 человек, в бригаде подводного плавания - 250 человек. Крейсера и береговые части почти полностью были укомплектованы матросами 1917 года призыва.
Численность флота сократилась в два раза, к тому же многие матросы находились в красногвардейских отрядах. Свидетель тех событий описывал преддверье террора и отчасти его причины: "На очередном митинге "комитетчики" 1-й флотилии эскадры миноносцев приняли решение вмешаться в дела на Дону, введя боевые корабли в Азовское море. Но флот тем и отличается от армии, что самостоятельно матросы этого сделать не могли. Любой корабль без офицеров мертв. Тогда решили вынудить и офицеров принять участие в этом "походе". Несмотря на все угрозы, офицеры решительно отказались. И тогда начался массовый террор".
Около 21 часа 21 февраля 1918 года на линкоре "Борец за свободу" состоялось собрание судовых комитетов. Намечен был ряд действий "вплоть до поголовного истребления буржуазии" и была избрана и комиссия в составе 25 человек, во главе с председателем Центрального комитета Черноморского флота (ЦКЧФ) С. И. Романовским, Басовым и С. Г. Шмаковым.
Около двух часов ночи вооруженная толпа матросов вошла в город, где начались повальные обыски, убийства и грабежи. В течение нескольких ночей погибло насильственной смертью около 250 человек.
Один из руководителей комиссии Шмаков в ночь с 23 на 24 февраля 1918 года провел похожую акцию в Симферополе, в ходе которой погибло до 170 человек.
Установление советской власти на краткое время в Севастополе оставило по себе недобрую память. Главная военно-морская база империи оказалась в руках странных военных формирований, более напоминающих банды, однако с более или менее четкой "политической программой".
Периодически бандиты объявляли охоту на "контрреволюционеров", большую часть которых революционные матросы, примкнувшие к ним городские люмпены и уголовные элементы свозили в городскую тюрьму.
Основными узниками тюрьмы стали не только офицеры флота, но и чиновники, чины полиции и даже стихийный лидер крымских татар, муфтий Челебиджан Челебиев, арестованный матросами как начальник враждебного им штаба крымско-татарских частей.
"Революционный трибунал", заседавший в городском Морском собрании, выносил не слишком разнообразные приговоры - многолетние сроки тюремного заключения и принудительных работ практически для всех заключенных.
В это время на кораблях Черноморской эскадры беспрерывно шли митинги, где большевистские представители вменяли в вину матросам отсутствие жесткого подхода к своим бывшим офицерам, "пившим их кровь при царском режиме".
Наконец, ежедневные упреки и призывы к расправе сделали свое дело, усиленное эффектом от телеграммы члена коллегии народного комиссариата по морским делам Федора Федоровича Раскольникова, адресованной ЦКЧФ. Раскольников призывал искоренять заговоры против "молодой советской республики" и искать виновных в них главным образом в среде морского офицерства.
В ночь на 23 февраля 1918 года с судов эскадры стали отчаливать шлюпки с вооруженными матросами, беря курс на редкие огоньки спящего города. На берегу, под предводительством уполномоченного советской властью особого представителя, матросы нестройной гурьбой отправились в тюрьму, где сразу же потребовали от прикомандированного к штабу Черноморского флота комиссара выдать им "на расправу" пять заключенных. По телефону комиссар запросил местный Совет, как следует поступить ему в ответ на просьбу взбодривших себя алкоголем и бряцающих оружием нежданных делегатов флотского дня.
Из Совета ответили: выдавать всех, кого потребуют матросы. Комиссар попросил у прибывших список фамилий, сославшись на незнание всех, кто находится в заключении, и на свою недавно учрежденную должность. Бумага не заставила себя ждать, подготовленная, по-видимому, еще на борту корабля. Предводитель матросов протянул лист, содержавший фамилии лиц, в числе которых оказались и значились муфтий Челебиев, контр-адмирал Николай Георгиевич Львов, капитан 1-го ранга Федор Федорович Карказ и капитан 2-го ранга Иван Георгиевич Цвингман, а также старший городовой севастопольской полиции по фамилии Синица. Комиссар, не раздумывая, дал распоряжение охране о выводе из камер и передаче всех требуемых лиц в руки прибывших матросов.
Свидетель тех событий вспоминал переданные ему сокамерниками истории о мученической кончине первых обреченных: "…Им связали руки назад (вязали руки матросы и рабочий плотничий мастерской Севастопольского порта Рогулин)… Их повели… Никто из обреченных не просил пощады… Дорогой до места убийства, в Карантинной балке, как передавал потом рабочий Рогулин, их истязали: больного старика Карказа били прикладами и кулаками и в буквальном смысле волокли, т. к. он болел ногами и не мог идти, адмирала Львова дергали за бороду, Синицу кололи штыками и глумились над всеми… Перед расстрелом сняли с них верхнюю одежду и уже расстрелянных, мертвых били по головам камнями и прикладами".
Разумеется, что подробного списка таковых быть не могло, и из камер, чтобы не ошибиться, в первую очередь выволакивали старших офицеров, а затем и тех из морских чинов, кто просто попадался убийцам под руку. В тесных тюремных коридорах, вдоль стены были расставлены все, кто обречен был стать следующими жертвами произвола.
В тусклом свете коридорных ламп виднелись бледные, но спокойные лица полковников по Адмиралтейству Николая Адольфовича Шперлинга и Феодосия Григорьевича Яновского. Там же находились капитан 2-го ранга гидрокрейсера "Принцесса Мария" Борис Васильевич Вахтин, минный офицер эсминца "Счастливый" лейтенант Георгий Константинович Прокофьев, прапорщики по Адмиралтейству Гаврилов и Кальбус и вахтенный начальник блокшива № 9 Черноморской минной бригады поручик Иван Несторович Доценко.
Мемуарист утверждал: "Всем обреченным связали руки, хотя полковники Яновский и Шперлинг просили не вязать им руки: "мы не убежим", говорили они… И эти пошли на свою Голгофу, не прося пощады у своих палачей, лишь у мичмана Целицо выкатились две слезинки - мальчик он еще был, вся жизнь у него еще была впереди, да прапорщик Гаврилов о чем-то объяснялся с бандитами… Их увели, а нам, оставшимся, сказали: "мы еще придем за вами"… Минут через 15–20 глухо долетел в камеру звук нестройного залпа, затем несколько одиночных выстрелов, и все смолкло… Мы ждем своей очереди… Мы лежим на койках, и глаза наши обращены то к иконам, то на окно, где за окном медленно-медленно приближается рассвет.
Губы каждого невнятно шепчут: "Господи, спаси, защити, ты единственный наш заступник, единственная наша надежда…" Боже, как медленно и томительно приближается рассвет, минуты кажутся вечностью. Что пережито было за это время - не в силах описать ни одно перо… Послышались шаги и глухой говор… Звякнули ключи, провизжал отпираемый замок, и этот звук точно ножом кольнул в сердце… "Они?" Но нет, это отперли нашу камеру надзиратели. Началась поверка. Мы вышли в коридор. Пустые и мрачные стояли камеры, в которых еще вчера было так оживленно. Казалось, незримый дух убитых витает в них. В соседних камерах уцелело очень мало народу. Мы обнялись, расцеловались, мы плакали… И неудивительно, если вы встретите севастопольца, преждевременно поседевшего, состарившегося, с расстроенным воображением, - никто не ждал этого. Никто не ожидал, что люди могут быть такими зверями…"
Трагедия Севастополя на этом не завершилась, и следом за людьми печальная участь в скором времени ожидала и корабли.
16 декабря 1917 года было заключено перемирие Германии с Россией, а 3 марта 1918 года подписан Брест-Литовский мир. Через десять дней германские и австрийские войска заняли Одессу, а 17 марта 1918 года - русскую военно-морскую базу в городе Николаеве.
В середине апреля того же года германцы повели наступление на Севастополь, где стоял почти весь Черноморский флот под командованием адмирала Михаила Павловича Саблина. Согласно Брест-Литовскому мирному договору, русские военные корабли надлежало разоружить представителями германской армии.
Саблин с флотом намеревался остаться в Севастополе и там разоружить корабли, если германский главнокомандующий разрешит поднять украинский флаг, показывающий переход флота к дружественной германцам, т. е. зависимой от них, Украинской республике.
Но делегацию германцы не приняли, а 30 апреля 1918 года адмирал Саблин вышел в море с обоими новейшими дредноутами "Свободная Россия" и "Воля". К ним присоединились 15 современных эсминцев, 10 пароходов. Все они ушли в Новороссийск.
2 мая 1918 года германский линейный корабль "Гебен" вошел в Севастополь. Там стояли оставшиеся корабли Черноморского флота - семь линкоров старого типа, крейсер "Очаков" ("Кагул"), "Память Меркурия", несколько неготовых к выходу в море новейших эсминцев, миноносцы, 14 подводных лодок. Кроме них были и вспомогательные, и торговые суда, а также перевернутый дредноут "Императрица Мария" с взорванной носовой частью.
Прибыв на место, германцы первым делом поставили "Гебен" в док. Затем на позицию перед Новороссийском они отправили германскую подводную лодку, приславшую 3 июня 1918 года сообщение о том, что у русских кораблей, стоявших в Цемесской бухте, на гафелях развеваются Андреевские флаги, а на фор-стеньгах - красные. Кроме того, с лодки доносили, что командует флотом адмирал Саблин.
13 июня 1918 года правительство кайзеровской Германии и большевики договорились о том, что русские корабли должны вернуться назад в Севастополь через 6–10 дней, ибо были признаны германской стороной собственностью России и должны были быть ей возвращены после заключения всеобщего мира. По телеграфу большевистское правительство направило в Новороссийск приказ о переходе кораблей.
В ожидании неминуемого позора адмирал Саблин сложил с себя командование, а заменил его капитан 1-го ранга Александр Иванович Тихменев.
3 июня 1918 года в Новороссийск приехал член учрежденной большевиками морской коллегии И. И. Вахрамеев, бывший матрос подводного плавания. В штабе флота он объявился с документами чрезвычайной секретности, важно сообщив, что ознакомит с ними лишь Тихменева. Прочитав бумаги, капитан 1-го ранга побледнел. Речь шла об уничтожении судов российского флота, санкционированном адмиралом Беренсом, перешедшим на службу к большевикам, и звучал следующим образом: "Ввиду безысходности положения, доказанной высшими военными авторитетами, флот уничтожить немедленно". Документ был уже подписан Лениным, Троцким и начальником Морского генерального штаба капитаном 1-го ранга Альтфатером. Для надзора за приведением этого приказа в исполнение, в Севастополь прибыл член Морской коллегии Ф. Раскольников.
17 июня 1918 года линкор "Воля", 6 эсминцев, вспомогательный крейсер "Траян", яхта "Крита" под командой временно командующим флотом капитана 1-го ранга Тихменева ушли в Севастополь, где немцы должны были их интернировать до конца войны.
После этого в Новороссийск прибыл Раскольников, который 24 июня совместно с комиссаром Черноморского флота Н. П. Глебовым-Авиловым, чрезвычайным уполномоченным по потоплению Черноморского флота Вахрамеевым и другим приверженцем большевиков, старшим лейтенантом Владимиром Андреевичем Кукелем-Краевским, командиром эсминца "Керчь", руководили взрывами и потоплением оставшихся военных и гражданских судов.
Линкор "Свободная Россия" на глубине 26 метров был взорван минным залпом миноносца "Керчь", эсминцы в количестве 10 единиц топились на внешнем рейде на небольшой глубине через кингстоны. По настоянию своих консулов были утоплены иностранные пароходы, которых война застигла на Черном море.
27 июня 1918 года в Новороссийск победоносно вошел "Гебен" с эсминцами. Этим событием ознаменовалось полное крушение бывшего русского Черноморского флота и были сведены на нет все победоносные усилия его на протяжении трех лет войны.
Большего унижения русский флот не знал с начала XVIII века. Высшие чины флота, узнавшие о произошедшем событии, были раздавлены морально. Офицеры флота испытали противоречивую гамму чувств. Флотская молодежь кипела праведным гневом и жаждала возмездия большевикам. Вопрос "что делать?" в те дни был далеко не праздным.
Правда, как помнили многие из них, еще в начале декабря 1917 года на Балтийском флоте контр-адмирал Михаил Беренс настоятельно советовал молодым энергичным офицерам отправляться на Дон, в Новочеркасск, чтобы принять участие в начинающейся военной организации для борьбы с большевиками.
Отныне, как никогда, путь в Добровольческую армию становился для морских офицеров делом чести.