"По сути, все то же самое мне Женя сказал, просто в более культурных выражениях", – усмехнулась она про себя, а вслух произнесла:
– Перестань, Марина, при чем здесь эти сравнения? Речь идет об обманутом доверии. Я на всю страну выставила его посмешищем. Я заставила даже своих родителей обманывать его. Разве такое можно простить?
– Ну, может, годика через два и не простил бы, а сейчас, пока чувства играют и кровь бурлит, простит наверняка!
В голосе Марины звучали железная уверенность и знание жизни во всех ее аспектах.
– Но я себя не прощу, – отозвалась Олеся так тихо, что подруга ее не услышала и продолжала орать в трубку:
– Да простит, вот только мамаша его наверняка мутит там воду! Надо тебе мчаться в Москву и там постараться всеми доступными способами ее перекуковать! Известное дело – маменькин сынок!
– Марина! – твердо проговорила Олеся, до боли сжимая кулаки и терзая ногтями нежную плоть ладони. – Ты подменяешь понятия. Маменькин сынок – это твой муж Алексей. Он вырос с одной матерью, наблюдал за ней и очень хорошо изучил слабые места женщин и способы бить по ним, даже не открывая рта. Мужественность он понимает как жестокость, твердость характера – как маниакальную упертость. А Евгений вырос в семье, где царила любовь, и ему просто не нужно ничего себе доказывать…
Но ее уже никто не слушал. Марина отключилась, едва начался разбор качеств ее Алексея. И Олеся немедленно пожалела о своих жестоких и неуместных словах. А с другой стороны, так даже лучше.
"Теперь ты осталась одна", – сказала она себе. И пошла на кухню заваривать чай.
Странно, как быстро пришла в запустение эта прежде такая уютная квартира. Теперь на кухне стоял запах сырости, из холодильника веяло теплым смрадом, в оконных рамах вольно расплодились какие-то летучие твари. Олеся ходила по своей квартирке, пробовала привести ее в порядок и – не находила себе места. Ей было скучно, тошно и очень хотелось плакать. Почему-то о собственных бедах Олеся больше не думала. Теперь ее больше всего угнетали слова, сказанные сгоряча Марине. Она вдруг вообразила, как ее школьная подружка сидит на табуретке посреди кухни и тихонько плачет, пытаясь понять, за что ее вдруг так унизили и оскорбили. Ведь она так пыталась по мере небольших своих силенок утешить попавшую в беду подругу.
Думать об этом было невыносимо, и Олеся бросилась включать телефон, набирать Маринин номер. Но подруга отвечать не торопилась, в трубке тянулись бесконечные звонки.
"Надеюсь, не выкинулась же она с балкона", – мрачно рассуждала Олеся.
Она даже решилась включить свой мобильный, чтобы снова попытаться найти Марину. Но едва засветилось табло, телефон немедленно зазвонил сам. Олеся глянула на номер – и сердце ее ушло в пятки. Номер был московский, но ей не знакомый. Это могло означать лишь очередную неприятность. И все-таки она решилась ответить.
– Олесечка, вы? – вальяжно спросил незнакомый мужской голос.
– Да…
– Дорогая моя, я вас обыскался! – воскликнул мужчина. – Ну куда же вы подевались? Что это такое?
Олеся окончательно растерялась: человек говорил так, будто они были знакомы, причем весьма коротко. Быть может, она действительно что-то подзабыла. Либо это человек из ее прошлого. Хотя ее прошлое до недавнего времени вовсе не было связано со столицей. Да и не было у нее давно никакого прошлого.
– Мы знакомы? – спросила она осторожно. – Я с вами о чем-то договаривалась?
– Возможно, мы с вами много о чем договаривались, – тотчас же безбожно раскокетничался незнакомец. – Вам виднее, Олесечка.
– Перестаньте! – выкрикнула Олеся. – Зачем же обманывать, ведь мы с вами не знакомы!
– Ну, этот недочет очень легко исправить!
– Да кто вы, черт побери?!
– Меня зовут Виталий, – очень весомо произнес мужчина. – Олеся, я звоню вам с самого раннего утра, чтобы передать одно приглашение.
Олеся не успела спросить, чье именно, да и спрашивать не собиралась, но мужчина сам произнес весьма известную фамилию, переждал секундочку и осведомился:
– Надеюсь, фамилия вам знакома?
– Фамилия – да, – согласилась Олеся. – Но с носителем ее я вроде не знакомилась. С какой стати он меня куда-то приглашает?
– Ну, он же не вас одну приглашает. Хотите, перечислю, кто там будет?
Олеся не успела отказаться, а мужчина уже сыпал именами. Фамилии артистов, певцов и шоуменов вылетали без заминки.
– А главное, шикарное место, в центре Москвы. Уверяю, вы не пожалеете. Давайте договоримся, где я вас подхвачу…
– Не пойду я никуда! – завопила Олеся. – С чего вы решили, что я пойду куда-то к чужим людям, в незнакомое место.
– А вы что, можно подумать, в пансионе благородных девиц воспитывались? – уже неторопливо и раздраженно перебил ее мужчина. – Не знакомы, так познакомитесь, с кем удастся. Хватит ломаться, а? Можно подумать, вас еще когда-нибудь позовут в такую теплую компашку. Так идете?
– Нет!
Одним нажатием пальца Олеся умертвила телефон, зашвырнула его в ящик стола. Потом посидела немного на краешке дивана, чувствуя себя самозванкой, которую даже эта квартира больше не хотела принимать. Снова зазвонил телефон, стационарный. Возможно, это звонила Марина, обладавшая редким качеством прощать самые тяжкие обиды в течение получаса. Но Олеся больше не хотела извиняться перед ней. День она провела в каком-то оцепенении, даже вещи так и не сумела разобрать. В полночь заставила себя лечь в постель, будучи уверена, что не заснет до утра. С полчаса поплакала в подушку – и уснула.
Сон принес облегчение, и утром Олеся проснулась с вполне здравой мыслью: нужно, если еще не поздно, вернуться на прежнюю работу. Звонить своему начальнику она не решилась и с целью разведать обстановку позвонила секретарше Валентине, своей приятельнице.
Валя, узнав голос, ахнула так громко, что, наверно, переполошила всю фирму:
– Олеська! Вернулась? А мы все гадаем, где ты теперь!
– Да я в Питере, – скучным голосом подтвердила Олеся. Почему-то была у нее надежда, что никто на фирме не прочитал треклятую газету. Как же, не прочитали.
– Мы так за тебя переживаем, – с придыханием журчала в трубку Валя. – Девчонки вчера все бегали по фирме бледные, все твердили, что ты от переживаний даже можешь сделать с собой что-нибудь. У тебя ведь такая нежная натура. Борис Львович даже наорал на них и пообещал выговора влепить. Нет, ну какая гадина!
– Кто? – без особого интереса спросила Олеся.
– Ну, эта, вторая, другая! Представляешь, она все имеет, мужа, детей, так нет же, приперлась в столицу, чтобы разрушить твое счастье. И на что надеялась? Неужели тоже думала захомутать Дорохова! Ой, Олеська, прости, это я оговорилась! Нет, ну она бы хоть в зеркало на себя посмотрела! Такую первую любовь встретишь – и собственная юность дурным сном покажется. Бедняжка Дорохов, над ним теперь все потешаются, что он когда-то любил такую страхолюдину! Хотя, конечно, он ее любил тогда, а страшная она стала сейчас… Но кто же вдумывается так глубоко.
– Извини, Валь, мне звонят на мобильный, – проговорила на одном дыхании Олеся и повесила трубку.
Стало ясно, что про эту работу можно забыть. Может, на волне сочувствия ее и восстановят в должности. А за спиной станут злорадствовать и потешаться. И через десять лет на фирме она будет "той самой, которая едва не окрутила Дорохова, но обломалась бедняжка – и вернулась поджавши хвост". Нужно срочно искать другую работу. Вот только какое количество людей провели пару приятных минут, сравнивая в газете ее фотографию с детской фотографией другой Олеси, и есть ли у нее хоть один шанс в другом месте остаться неузнанной? Еще один день пролетел бесцельно, а ближе к вечеру Олеся поехала к родителям.
Мать отворила дверь, посмотрела изумленно, потом шагнула вперед и крепко обняла Олесю. И вот так, не выпуская из объятий, провела ее в квартиру.
– Я молилась, чтобы ты вернулась домой, в Питер, к нам, – сообщила она, тяжело переводя дыхание. – На пироги тесто поставила. Отец на дачу поехал, но звонит каждый час, волнуется за тебя.
– Как вы узнали?
– Да мы бы и не знали, только со вчерашнего рассвета звонки начались. Мы с отцом даже не знали, что у нашей семьи такое количество неравнодушных знакомых, – невесело усмехнулась мать.
– Простите меня, ты и папа, – зажмурившись, пробормотала Олеся.
– Не терзай себя, дочка. Мы с отцом одинаково с тобой виноваты. Нельзя было тебе потакать. Как же это мы не подумали, что эта женщина может объявиться в столице? Наваждение, что ли, на нас нашло?
– Я думала об этом, – призналась Олеся.
– Боялась? – с несчастным видом спросила мать.
Олеся покачала головой:
– Не-ет. Мне казалось тогда, что она – это часть меня. Как будто сестра-двойняшка, понимаешь? Я чувствовала, что когда-нибудь мы обязательно встретимся. Только мне представлялось, что она меня обязательно простит… И даже порадуется моему счастью.
– Какой же ты еще ребенок, Олеська, – тяжко и безнадежно вздохнула мать. – Ну, устраивайся, твоя комната в полном порядке. Отдыхай, отсыпайся.
– Я постараюсь, мама…
– Сама ушла из московской квартиры или попросили тебя? – не глядя на нее, как-то в сторону спросила мать.
– Сама.
– Ну и молодец. Чего ждать-то? Такое не прощают.
– А если прощают? – вскинув голову, спросила Олеся.
– А если и прощают, то лишь до первого милиционера. Жизнь-то семейная и так не проста, нельзя в эту дорогу с таким грузом выходить.
Олесе стало немного легче дышать. Наконец-то она почувствовала почву под ногами. Мать говорила о случившемся так, как сама Олеся думала и понимала, не искала для нее оправданий, не обвиняла в случившемся кого-то еще. Не тешила дочь иллюзиями, что из этой ситуации еще существует какой-то выход.
На кухне Олеся почти рухнула на табуретку. От запаха еды у нее закружилась голова. Мать изменилась в лице, спросила ее, комкая слова:
– Да ты не беременна ли?
– Нет, мамочка, – бледно улыбнулась в ответ Олеся. – Я просто очень давно ничего не ела.
Мать всплеснула руками и бросилась наливать ей суп.
– А вы бы с отцом, наверно, так надеялись заполучить внука или внучку? – спросила Олеся, ощущая на губах все ту же застывшую жалкую улыбку.
Мать ответила не сразу, сперва поставила перед ней тарелку, достала из холодильника миску с салатом. Потом проговорила, не в силах скрыть горечь:
– Знаешь, дочка, если нет особой надежды, что ребенок будет лучше и счастливее тебя, – стоит ли рожать. Сейчас у молодежи путей не больно много. А вдруг он вырастет и будет, как те несчастные дети, которые в телевизоре уже который год сидят на поляне?
Больше о серьезном они не говорили. Олеся так измучилась, что едва сумела доесть первое, хоть и была по-настоящему голодна. Голова так и норовила стукнуться о столешницу. Заметив это, мать погнала ее спать. Олеся зашла в свою бывшую комнату, прилегла на диван – и немедленно отключилась.
Мать осторожно потрясла ее за плечо. Олеся открыла глаза и тут же застонала от отчаяния. Во сне рядом с ней был Женя и было счастье. Зачем ее вырвали из этого сладкого забытья!
– Там к тебе приехали, – отчего-то шепотом сказала ей мать. И добавила со значением: – Из Москвы.
– Кто? – одними губами спросила ее Олеся. И уставилась на мать безумными, вопрошающими глазами. Та, поняв ее взгляд, медленно качнула головой: "Не он".
– Кто? – вновь повторила Олеся.
– Да не разобралась я. Женщина такая интересная, яркая блондинка. Знаешь такую?
"Это она, Олеся Марченко", – подумала Олеся и задрожала. Мать смотрела на нее, кажется с трудом удерживая слезы.
– Так я скажу ей, что к тебе нельзя, – решила она и пошла прочь из комнаты. – Зря я только тебя разбудила.
Но Олеся уже сползла с дивана и накинула на плечи халат.
– Я поговорю с ней, мамочка. Скажи, пусть проходит в мою комнату.
Мать замешкалась на пороге, посмотрела на дочь с явным сомнением, но промолчала, вышла. А через пару мгновений в комнату вошла высокая женщина с копной выбеленных и взбитых, словно сливки, волос. Женщина улыбалась, и в ее больших зеленоватых глазах читалось искреннее сочувствие.
– Здравствуйте, – мелодично произнесла незнакомка, застывая на пороге.
Олеся тяжело перевела дух. И спросила:
– Кто вы?
– Я – редактор программы "Пусть говорят", – с готовностью ответила женщина. – Меня зовут Таня, будем знакомы.
И протянула Олесе крупную холеную руку. Руку Олеся пожала, но тут же задала новый вопрос:
– Вы что, хотите пригласить меня на эту передачу? Этого еще не хватало, в самом деле.
– Олесенька, – почти нежно произнесла редактор Таня. – Я вас очень понимаю. Я бы на вашем месте прореагировала точно так же. Но поверьте, участие в нашем ток-шоу – это то, что вам сейчас нужно.
Олеся несколько мгновений в упор смотрела на гостью, потом улыбнулась ей ужасной улыбкой, больше похожей на оскал мертвеца.
– Вы в этом так уверены?
– Ну конечно! – воскликнула Татьяна. – Вы сейчас в тупике, в депрессии, вы не знаете, что вам делать. А позвольте, я скажу вам мой девиз? Если не знаешь, что делать, – делай шаг вперед! Это что-то из боевых искусств. Участие в шоу станет для вас таким шагом. А потом, вы услышите мнения людей, их советы, в конце концов.
– Вы думаете, мне помогут дурацкие советы?
– Вам поможет само публичное обсуждение вашей проблемы. А потом, вы сможете лицом к лицу увидеться с вашей соперницей! – торжествующе заключила Таня.
Олеся вздрогнула и снова ощутила сковавшую тело слабость.
– С какой соперницей? – шепотом спросила она.
– Ну с этой, с Марченко, – пояснила Татьяна и наморщила свой идеально прямой носик. – Вы не считаете, что вам нужно с ней встретиться?
– Нужно, – согласно кивнула Олеся. – Я хотела бы попросить у нее прощения.
– Олесенька, поверьте, лучше всего вам сделать это у нас на передаче! Потому что в любом другом месте она просто выцарапает вам глаза. Вы не представляете, какая это ужасная женщина! Толстая, страшная, скандальная. Дорохов уже сбежал от нее подальше от Москвы, а мать его, кажется, срочно уехала к родне в Воронеж. А потом, простите, но я не понимаю, за что, собственно, вам перед ней извиняться? Вы ей ничего дурного не сделали.
– Не сделала, – усмехнулась Олеся. – Я только украла ее прошлое.
– Олесечка, милая, ну о чем вы говорите! – воскликнула Таня так громко, что в комнату заглянула мать и тут же скрылась, держась за сердце. – Она сидела в какой-то дыре с мужем и двумя детьми и знать не знала, что ее бывший воздыхатель сделался звездой первой величины. Она его просто совершенно не пом-ни-ла! А потом, она же по телику смотрит только ситкомы да еще "Комеди Клаб", Евгений просто не мог попасться ей на глаза. Она и газет наверняка не читает, но вот нашлись же добрые люди, подсунули ей статью! У нее сейчас просто звездный час какой-то, апофеоз всей ее дурацкой жизни! Так что, Олесечка, мы с вами договорились насчет нашей программы?
– Нет, – качнула головой Олеся. – Извините, но я не могу.
– Вы, может быть, боитесь, что вас осудят? – попробовала догадаться редакторша. – Олесенька, даже не думайте об этом! Поверьте, людское мнение на вашей стороне. Ну, может, какой-нибудь мужичонка с замашками патриархальными из зала вякнет что-нибудь против вас.
Только в Москве общественное мнение давно уж определяют женщины. А женщины вас любят!
– А за что женщинам-то меня любить? – окончательно запуталась, ничего уже не понимала Олеся. – А потом, я действительно совершила нечестный поступок…
Но Татьяна, замахав на нее руками, заговорила страстно, горячо:
– Олеся, нечестные поступки совершают все и ежедневно. А вы совершили нечто гораздо более важное. Вы показали, что в борьбе за счастье надо идти до конца! Вы все поставили на кон. Да, проиграли, но могли ведь и выиграть! А потом, кто сказал, что проиграли? Ходят слухи, что Дорохов готов был вас простить, но вы уехали, убежали из Москвы. Олесенька, поверьте, я лично просто восхищаюсь вами! Мы построим передачу так, что на фоне этой бабищи вы будете казаться ангелом небесным. И это будет прекрасная прелюдия к вашему победному возвращению в столицу.
– Я не стану участвовать в передаче, – твердо повторила Олеся. Тряхнула головой, пытаясь отогнать наваждение. – И в Москву я не вернусь.
– Вернетесь, Олесенька, обязательно вернетесь. Вы сейчас немного придете в себя, попробуете жить прежней жизнью, – и эта обычная жизнь покажется вам еще чернее и ужаснее прежнего. И вернетесь к нам. Но только не упустите момент. Поймите, Олеся, вы совершили невозможное для простой женщины из Питера – вы стали интересны московской тусовке. Если бы вы знали, как люди добиваются этого годами, какие деньги и связи идут в ход. И ноль результата. А вы этого добились, почти не затратив усилий. Вы думаете, к каждому человеку, что выступает в нашем шоу, уговаривать на дом приезжает редактор? Да еще в другой город? Так пользуйтесь же результатом.
Олеся уже не спорила – тупо мотала головой. А Таня продолжала говорить, почти не обращая на нее внимания. Щеки ее пылали, глаза блестели.
– Я понимаю, Олесенька, я ведь вижу, что вы за человек. Вы – чистая, умная, настоящая. А я скажу вам, что вся наша великосветская тусовка – это те же марченки, только облагороженного вида. Но поймите, эти люди могут предоставить вам удивительные возможности. Вы можете, например, написать книгу или начать певческую карьеру. Думаю, у вас есть таланты, не случайно же вас полюбил такой требовательный мужчина. Так используйте свой шанс, Олеся! И если вы упустите его, то предадите тех женщин, которые поверили в вашу готовность идти до конца. Только не надо бояться, что ваши действия кто-то назовет спекуляцией на имени знаменитого Дорохова. Вы и так проявили невероятную скромность, и люди это оценили, поверьте! Ведь посмотрите, что происходит повсеместно. Певица выходит замуж, а потом еще два года дает концерты в свадебном наряде! Другая отрекается от собственного ребенка, впаривает журналистам, что потеряла его вскоре после родов. А через пару лет ребенок загадочным образом оказывается жив и здоров и растет в материнском доме. И ничего никто не осуждает! Так чего же вам теряться?
– Спасибо вам, Таня, – от всей души произнесла Олеся. Ей было неудобно перед этой женщиной, которая так пламенно и искренне умоляла ее не упустить свой шанс. – Я подумаю над вашим предложением. Можно, я вам позднее позвоню?
– Конечно, Олесенька! – вскричала Таня. – Я уверена, что мы с вами еще встретимся. Ваша судьба сейчас в ваших руках. Так я жду вашего звонка в самое ближайшее время.
Когда ушла гостья и тишина воцарилась в доме, в комнату снова осторожно заглянула мать, спросила тихонечко виноватым голосом:
– Попьешь с нами чаю, Олесечка? Я вертуту с яблоками испекла. Батька с дачи приехал, о тебе спрашивает.
Олеся повернулась к матери и сказала решительно:
– Мама, я должна уехать из города.
– Куда же? – перепугалась мать.
– Не знаю пока. Мама, помнишь, когда я училась в школе, мы иногда все вместе ездили во Псков? Кто у нас там живет?