– Вообще-то от одежды много зависит, это точно, – признала Зоя. – Вот у меня шуба, помню, в восьмом классе была – кошмар! Ну, такая искусственная, помнишь, с полосатым отливом? Их сперва весь город кинулся носить, потому что дешёвые, а потом рассмотрели получше – прямые, ни талии, ни бёдер – и повыкинули. А я до третьего курса так и ходила в ней, как коробочка на ножках! И так-то красотой не блистала…
– Ну, ты выдумаешь тоже! – рассердилась мама. – "Не блистала"… Ты очень даже симпатичная была! Глаза такие, с поволокой… брови…
Зоя изумилась так, что повернулась насколько могла, вздёрнув упомянутые брови и вытаращив глаза с неведомой поволокой.
– С чем, с чем глаза?
– С поволокой, – сердито подтвердила мама. – Ну, это когда тень от ресниц, так говорят!
Зоя разочарованно вздохнула и вернула корпус в прежнее положение. Но на всякий случай порылась в сумке, достала косметичку и быстро заглянула в зеркальце. Ресницы были на месте – самые обыкновенные, безо всякой там… подоплёки. Да и была ли она когда-то?
Зоя ещё раз повернулась и спросила почти грозно:
– А что же ты раньше молчала, интересно?
– Ну а как же… – мама растерялась. – Для чего такое говорить? Воспитание же… скромность украшает!
– При чём тут скромность?! – Зоя почему-то вышла из себя. – Да если бы ты… как-нибудь дала мне понять… похвалила бы раз в жизни… только вовремя! Да может, у меня вся жизнь по-другому бы сложилась!
Мама смотрела недоверчиво. И наконец предложила со своим ОСОБЕННЫМ взглядом:
– А ты Пашку давай похвали! Как раз вовремя… Может, и у него по-другому сложится?
И тут не осталось ничего другого, как только расхохотаться приглушённым дуэтом. Всё-таки в автобусе многие спали. Но всё-таки Зоя сказала с вызовом:
– А вот я где-то читала – во Франции лучший женский возраст начитается лет с тридцати пяти! Вот именно в этот период!
Мама покачала головой, улыбнулась снисходительно:
– Ну, может, во Франции…
И внезапно Зое стало обидно. Внезапно показалось, что лучший кусок жизни у неё незаметно и притом совершенно незаконно отобрали и куда-то припрятали
– А вот у меня, по-моему, один и тот же период всё время! – сердито сказала она. – Как развелись с Толиком – так и идёт одно и то же время.
– Мы с тобой давай вот что, – заговорщицки зашептала мама. – Выберемся как-нибудь в центр. Там, говорят, на Северной магазин париков открыли. Можешь узнать точно, где?
– Да не собираюсь я носить никакой парик! – отмахнулась Зоя. – Мне бы подстричься как-нибудь посовременней, чтоб особо не морочиться, не накручивать там…
– При чём тут ты! – возмутилась мама. – Я для себя хочу! Как думаешь, пойдёт мне рыжеватый?
Глава 19
Страх за Пашку набросился на неё, не дожидаясь ночи.
Он был один!
ОДИН!
Беззащитный перед любой злобной шуткой судьбы: перед гриппом с температурой до сорока, несправедливостью бездушных учителей, предательством товарищей, ловким обманом, даже ограблением… даже… На этом месте ей всё же удалось взять себя в руки. И сосредоточиться на мысли, что парню как-никак шестнадцатый год.
Росла только ярость в адрес Надьки, навязавшей им эти две сумищи с морковкой. "Уродилась, уродилась! Будете соки пить!" Между прочим, чтобы соки пить, нужно, во-первых, иметь соковыжималку. А во-вторых, вместо того чтобы мчаться к ребёнку, пришлось тащиться с этими сумками к маме – не отпустишь же её одну с этакой тяжестью.
– Паша… – прошелестела Зоя в трубку, едва переступив мамин порог и достигнув телефона. И, наконец-то дождавшись с другого конца иронического вздоха, тупо уточнила: – Это ты?
– Ты не поверишь! – невозмутимо отозвался единственный в мире голос.
– Соскучился?
– Ну-у, – протянулось в ответ, – относительно…
После этого немного отпустило. Дышать стало полегче. Правда, не настолько, чтобы задерживаться у мамы. Хотя дядя Гриша распорядился:
– Мойте руки – и за стол! Я пельмени сварил.
– Не могу… много дел, – промямлила Зоя. – Спасибо, конечно…
Дядя Гриша посмотрел с искренним недоумением. Надо было знать дядю Гришу. В каждом его действии, будь то чтение газет, вызов водопроводчика из домоуправления или сочинение очередной строфы, таилась великая сила, заставлявшая людей слушать и слушаться. А быть может, это была не сила, а великая убеждённость в своей правоте? Или великая убеждённость, перешедшая в силу?
Два дня он самостоятельно вёл хозяйство: разогревал обед и ужин, мыл посуду, выносил мусор и выгуливал Муху. И, готовясь к их возвращению, пошёл в магазин и купил пельмени "Богатырские". Он варил их, помешивая, сливал воду и заправлял сметаной. И после всего этого Зоя посмела отказаться?!
– Извини, дядь Гриш, – пробормотала Зоя – У нас в школе проверка намечается… Надо готовиться, столько писанины…
Дядя Гриша непонимающе поднял всё ещё густые, почти без седины брови. Мама проницательно хмыкнула, но промолчала. Зоя вдруг заметила, до чего похожи они с мамой. Ну точно – одна порода! Только она, видно, удалась в другую – рассуждала Зоя, отступая в коридор и выскальзывая на лестницу и дальше, во двор…
– Прибыла, – без всякого выражения констатировал Пашка, открыв дверь. Глаза его были пусты и холодны.
От этого "прибыла" и от того, как он повернулся и ушёл к себе, Зою обдало морозным ветром. И она мёрзла весь вечер. Не согрел даже чай, который сын отказался пить вместе с ней, потому что надо было зубрить историю – завтра в школе предстоял какой-то срез.
И всё от того же холода она опять проснулась среди ночи.
На сей раз её ужас именовался "турник". Точнее – "в доме до сих пор нет турника!" А последствия юношеского кифосколиоза?! Страшно подумать! Ведь позвоночник, всем известно, – царь организма! Со следующей же зарплаты, поклялась она себе, куплю в "высшей лиге" эту блестящую палку и заставлю Пашку повесить в проёме! И висеть на ней по минуте каждый день! Нет, трижды в день!
Потом вдруг пришла новая мысль, ясная и упорная, из тех, до которых в жизни не додумаешься днём: вся трагедия в том, что она неправильно разговаривает с сыном! Просто-напросто она, мать, употребляет не те слова, что нужно, вот ребёнок и не понимает её! А с ним надо говорить как-то иначе, на другом, понятном ему языке.
Но на каком же? Она должна немедленно приступить к изучению. Она будет очень стараться. Может, как-нибудь на американский лад: с оборотами вроде "у меня проблема", "давай попробуем обсудить", "рассмотрим ситуацию"… Ведь так, кажется, выражаются тамошние психоаналитики, сплошь образцово доброжелательные и белозубые?
Или, может быть, лучше на подростковом сленге, фразочками типа "я что-то не догоняю", "ясен пень", "я в шоке" и "косяков наломали"… Или "накосячили"?
Хотя что именно тут обсуждать, когда ситуация ясна как день или, может быть, как пень: ты – моё самое главное, единственное в жизни, и я смертельно боюсь за тебя?
И она всхлипнула в подушку.
– …да ничего не надо! Сам перебесится, – уверенно пообещала Ируся.
Душеспасительный сеанс проходил на супружеской кровати, благо Ирусиного Славика опять вызвали сверхурочно.
Голубая кружевная гардина слегка колыхалась, раздуваемая ветром, и тень её струилась по голубым же обоям на стене.
– Художественно тут у тебя! – в двадцатый раз вздохнула Зоя. – И додуматься же надо – всё голубое: обои, занавеска и люстра даже! И даже покрывало!
Вот так же, как на этом покрывале, они лежали когда-то в детстве, глядя в потолок, в крошечной Ирусиной комнатке на диване. Только тогда взгляды их не достигали потолка, на середине пути сворачивая в область розовых грёз и голубых мечтаний. И вот прошло тридцать лет, и пожалуйста: Ируся свою голубую мечту осуществила, а Зое остаётся только любоваться её люстрой в виде трёх лилий.
– Покрывало это я не покупала, а сшила, – уточнила Ируся. – Ты забыла, летом? В "Золушке" была такая стёганая ткань, готовая – только подшить.
– Всё равно ты молодец. И девчонки у тебя молодцы. Не мешают поговорить.
– Естественно. Дрыхнут. С дискотеки же в пять утра явились!
Зоя решила, что ослышалась. Но выражение Ирусиного лица…
– Твои девочки? Даша? Маша? Обе?! Как же… им же всего…
– Семнадцать и девятнадцать, – подсказала Ируся. – И в этом возрасте в Америке уже живут отдельно от родителей. Так меня мои девочки проинформировали. У Дарьи в институте, видите ли, СВОЯ КОМПАНИЯ, и туда же соизволили принять и Марью. Теперь Манька, надо понимать, достигла главной цели в жизни! И вот ходят на дискотеки по пятницам – этой самой КОМПАНИЕЙ. До четырёх утра.
– У-у-жас… – выдохнула Зоя. – А ты?
Ируся вздохнула – тихо, протяжно и терпеливо, как вздыхают давно и тяжело больные старики. За все тридцать пять лет знакомства Зоя ни разу не слышала от неё такого вздоха!
– Прикидываюсь, что сплю. А сама, конечно, до двух читаю, а потом… когда как. Зато наконец-то занялась самообразованием. Вот "Мастера и Маргариту" перечитала. И Пауло Коэльо, "Алхимика".
– Нет, ну это же… я не знаю… А Славик что же?
– Ничего же, – пожала Ируся прекрасными плечами. – Славик спит как младенец. Он своё дело сделал. И даже не одно, а два: зачал и вырастил. А всё остальное у нас называется – "твоё воспитание".
– Но как же… вы же вместе… столько лет… – Зоя не находила слов.
– Расслабься, подруга, – посоветовала Ируся. – "Мы же" – были когда-то. А теперь у нас – "он же" и "я же". Как инь и ян – противоположные начала. Слышала про такие?
– Ну да… восточные символы… Так они разве не вместе? Не заодно? Мужское и женское начала! И вообще, у вас же… ну… любовь!
Почему-то это слово выговорилось трудом.
– Через четверть века совместной жизни? Наивная ты девочка! Через четверть века "любовь" – это уже инцест! – вздохнула Ируся, на сей раз легко, как о давно забытом. – И, между прочим, не я это придумала. Сходи-ка на форумы в интернете, пообщайся с умными людьми… Хотя у тебя же компьютера нет. Вот что: как в нашей шараге будут списывать, я тебе раздобуду! В этом году, правда, уже вряд ли…
– Да не надо мне… Я с ним не умею, – пробормотала Зоя и завалилась навзничь.
У неё было такое чувство, словно по ней проехал асфальтоукладчик. Такой новенький, мощный, ярко-жёлтый. И под его катком за какую-нибудь минуту с хрустом распластался весь мир этого родного, этого заветного дома. Да что там! Само слово "любовь" со звоном рассыпалось на кусочки!
А непостижимая Конькова приподнялась на локте и постановила:
– Так, хватит трагедий! Всё нормально. Жизнь продолжается! Слышишь, Зоська? И ты мне, подруга, лучше вот что скажи: ты бабкину тетрадку хорошенько просмотрела? Всю-всю?
Зоя убедилась, что выглядит Ируся совершенно как всегда: глаза ясные, цвет лица безупречный, в пушистом розовом халате с широкими белыми манжетами и воротником шалевой формы. Может, эти ужасы Зое послышались?
– Баб-Анфисину? Само собой… Раза три пролистала.
– А может, там какие-нибудь невидимые чернила? Или, может… шифр…
Зоя постучала пальцем по лбу.
– У бабы Анфисы? Не смеши… У неё четыре класса образования было. Притом человеку за восемьдесят!
– М-м… – простонала разочарованно Конькова и плюхнулась на спину. Но тут же подскочила с новым вопросом: – А на какой фильм она ходила, ты узнала?
Определённо её признания Зое только послышались!
– А что? Думаешь, надо было?
– Ну, мало ли! Вдруг какая-нибудь ниточка. Ты детективы-то хоть читаешь, Петунина?
– Да как-то не очень…
– Так и знала! Как в лесу живёшь. Наследство – это же самая популярная тема! Ну, после заказных убийств, конечно.
– Фу… Проживу как-нибудь и без популярных тем, – скривилась Зоя, отворачиваясь и прикрывая глаза.
Ируся слегка пнула её пяткой и объявила:
– Пошла варить кофе! А то ты, подруга, я смотрю, выспаться решила!
– А что… И очень кстати бы, – пробормотала подруга.
Неожиданно захотелось домой. Слишком много отрицательной информации вылилось на неё в этом уютном доме. Даже голубые стены в спальне на глазах помрачнели. Смотреть на них бессонными ночами?! "Не буду делать голубую спальню, – перерешила Зоя. – Лучше цвет беж или персиковый…"
– Тебе чёрный, как всегда? – крикнула Ируся из кухни.
И ровно через минуту вернулась с подносиком, толстой ручкой и листом бумаги формата а-четыре. Удивительно! Лицо её было спокойно и безмятежно, как всегда. Разве что тени у глаз…
– Молодец ты у нас, – грустно восхитилась Зоя. – Сильная натура! А я б вот точно с ума сошла…
Ируся усмехнулась, отхлебнула глоток.
– А ты думаешь, почему я такая натура? Не знаешь? Мамино воспитание, подруга! Мне же мама с пятнадцати лет твердила: "Помни, что у тебя есть голова на плечах!" Как заклинание. Установка такая – голова на плечах! И на вечера меня отпускала, и всюду. Помнишь, тебя ещё к Костиной на день рождения не пустили, как ты ревела? А меня – всюду! Вот с этой самой головой. И в парк на танцы, и к подружкам допоздна заниматься. И я, как заговорённая… один раз только в переделку попала, я тебе не рассказывала, ты уже в училище училась. На море пришли с девчонками на танцплощадку в дом отдыха, и приглашает меня парень. Ну, танцуем, познакомились уже, и вдруг вижу – ему плохо стало. Вроде не пьяный, а глаза закатил, навалился на меня – сейчас грохнется! Зову на помощь – никто внимания не обращает, музыка орёт, и девчонки мои куда-то подевались. Я его до скамейки кое-как доволокла и давай в чувство приводить – всё как положено, как нас на уроках санподготовки учили. Стараюсь так, и не соображаю, что вокруг никого. Скамейка-то за поворотом, в уютной такой аллейке! И не знаю – то ли так успешно ему массаж сердца делала, то ли он притворялся… В общем, пришёл в себя – и как набросится! Кофточку мне порвал, придурок… не помню, как и вырвалась. Но обошлось, убежала. И больше на эту танцплощадку – ни-ни! А теперь вот и мне приходится на Дашкину с Машкой головы рассчитывать… У тебя кофе не остыл ещё?
– Слушай, а по-моему, ничего тут плохого нет. Голова на плечах – это ж нормально! Хуже, когда во всём опекают! Вот мы с мамой всегда вместе мою одежду покупали. С тех пор как она меня к музыкалке приговорила – и до самого замужества!
– Приговорила? А ты разве в музыкалку не хотела? – удивилась Ируся.
– Я вообще-то петь хотела, а не играть, – вздохнула Зоя. – А мама сказала: "У тебя голоса нет, а слух хороший" – и отдали меня на фортепианное отделение.
– Да просто у вас пианино было! Что же, добру пропадать? Ну, и она тебе установку дала. Поддержала веру в себя, в свой слух…
– А голос? – вскричала Зоя и даже вскочила. – Да я знаешь, как ревела, когда меня с хором на выступления не брали?
– Бедная моя девочка… Ну, сядь, сядь, успокойся. Хочешь, споём с тобой вместе "Во поле берёзка стояла"? Или что вы там на своём хоре пели?
– Не мы, а они! Меня на концерты не брали… А я, между прочим, все партии наизусть знала, все эти пионерские песни! И первые голоса, и вторые. И до сих пор помню! Вот слушай: "Друзья, вам открыты сердца и границы в стране небывалых побед…" Небось не знаешь? А ещё: "Небо голубое, луг шумит травою…"
Но Ируся скомандовала:
– Так, стоп! Антракт! Больше не отвлекаемся. В кои веки серьёзным делом занялись! Ты наследство думаешь получать или нет, артистка? Продолжаем искать ценности. Работаем с полученной информацией, – она деловито застрочила по бумаге. – Задача номер один – найти источник завещанной записи. Дано: цитата из какой-то якобы хрестоматии. Найти: откуда цитата и есть ли там ещё что-нибудь про дворянское семейство Кальяновых. Решение: я ищу в интернете, а ты идёшь в библиотеку. В центральную, Пушкинку, в читзал. Закажешь по тематическому каталогу всё хоть немного близкое…
– Ой, а у меня там, по-моему, долг остался, – скривилась Зоя. – Уже лет пять как…
– Вот заодно и ликвидируешь! – не моргнув глазом распорядилась безжалостная Конькова и подвела длинную черту. – Ответ пока что неизвестен… Так, это у нас первое. Задача номер два – точные сведения! Дано: у нас в городе существует архив, а у вас – документы. Найти – фамильную историю и все связи… Ну что ты опять куксишься, объясни мне? У Дашки одноклассник интереса ради сходил – и оказалось, ему родня какой-то другой одноклассник! Так вот… Значит, какое решение?
– В архив этот мне тащиться, что ли?
– Молодец, Петунина! Садись, пять! – оценила Конькова.
– Слушай, ну а чего ради я вообще должна стараться? – заворчала Зоя. – Ну, ладно, выяснится, что я чья-нибудь семиюродная внучатая племянница. Допустим, какого-нибудь там князя Кальянова. Особы, приближённой к императору. И дальше что?
– Дальше? Ха! Как что! – Ируся всплеснула руками. – Да ты сама почувствуешь… Это же абсолютно другое ощущение – потомственная дворянка! Представь, как ты к себе будешь относиться! Дворянская кровь – это тебе не кот начихал! Опять же – чем чёрт не шутит, вдруг там серьёзное наследство? – продолжала искушать лукавая Конькова. – Сон-то свой помнишь?
– Помню, помню… Ладно уж, схожу в твой архив! Не хочу быть простою крестьянкой, хочу быть столбовою дворянкой… Но учти: если это самое наследство меньше миллиона…
– Пропьём, и все дела! – с готовностью подхватила Ируся.
При любых обстоятельствах собственной жизни она готова была устраивать Зоину судьбу.
Что ж, хотя бы что-то в этом доме оставалось для Зои прежним.
Глава 20
Телефон трезвонил раза в три истошнее, чем обычно. По крайней мере, так послышалось Зое из-за двери.
– Да! – крикнула она, кое-как повернув ключ, добежав до кухни и схватив трубку.
Это оказалась Люси. Оказалось, она собирается сходить к Насте и отнести рецепт от рассеянного склероза. Естественно, вместе с Зоей.
– А зачем обязательно идти? И вдвоём? – заупрямилась Зоя. – Ты позвони ей по телефону и продиктуй… И что вообще за рецепт, где ты нашла?
– Ну там сбор трав, из "Лечебника", я все не помню… У нас в садике кто-то оставил, а я случайно наткнулась. Давай сходим, Зойк! Проведаем… Ты сегодня что делаешь?
– Сегодня – сплю. Ты на часы посмотри! И у меня вообще были сумасшедшие дни. Имею я право на мирный сон или нет?
– Ладно, давай тогда завтра…
Брать обязательство на завтра совершенно не хотелось.
– И ты серьёзно думаешь, сбор может помочь от такой болезни? И думаешь, она сама не пробовала разное? Одних таблеток у них, видела, сколько!
– А вдруг! Написали же люди… Короче, сходим завтра или послезавтра, ладно?
Зое очень захотелось сказать: "А нельзя ли подобраться к красавцу Олегу другим путём? И желательно без моего участия?" Но вместо этого она буркнула:
– Ладно… позвони как-нибудь на днях.
Однако мирный сон пришлось отложить.
Телефон затрещал точно в тот момент, когда она повернулась к нему спиной.
"Та-ак, сейчас всё-таки скажу! – пригрозила трубке Зоя. – Сама напросилась!"
– Ну чо, Зофька? – сказала трубка. – Питомник свой бросаешь или нет? Мы открываем джаз-кафе! – вместо "джаз" звучало "джаф". – Джаф! Кафе! Что молчишь, Зофь?
– Привет, Флух… то есть Га… Игорь…
– Да можно по-старому, – разрешили на том конце. – Мы ж с тобой кореша! Так что, придёшь к нам? Я на тебя рассчитывал!
– Гарик, ты опять перепутал. Я не играю джаз! Это Светка…