- …и как с каждым шагом Анжелики, поднимающейся на чердак, меняется размер ее тени.
- …вы не находите, что Нальтюс все же гораздо цветистее, чем Бальтюс?
- Конечно-конечно.
Еще кофе, благодарю.
Я использовал вас все те годы, спрятавшись под маской. А теперь пора прощаться. Но что, если я не настолько хорош, чтобы считать себя художником?
Страх. Но еще сильнее радостное возбуждение. Возвращайся домой! Приступай к работе!
Но когда я окинул взглядом собравшихся вокруг меня детей, мне почему-то стало грустно. А вдруг они обидятся на меня из-за того, что я отказался иллюстрировать детские книги, а переключился на картины с Белиндой? А вдруг решат, что я их предал? А вдруг то, что человек, которому они верили, способен рисовать подобные нехорошие, грязные вещи, оставит неизгладимый след в их детской душе? Имею ли я право так поступать?
- Ну, ваши работы всегда были достаточно эротичны. - "Эротичны, эротичны, эротичны!"
Стирать на людях грязное белье.
Однако для меня крайне важно, чтобы мир, каким бы он ни был, понимал то, что я сделал, когда я действительно смог это сделать. И сейчас я прощаюсь со всеми маленькими девочками, которым я долгие годы говорил правильные вещи, с маленькими девочками, которых я ни разу не испугал ни нескромным прикосновением, ни даже невинным поцелуем.
Да, я приехал сюда, чтобы сказать до свидания, и мне самому было страшно. Но я еще в жизни не чувствовал себя так хорошо.
В тот вечер Белинда вернулась домой совсем поздно. Ведь в конюшнях Марина столько всего интересного! Например, тропинки, уводящие тебя на вершину зеленых холмов. Однако выглядела Белинда уставшей и обеспокоенной. Она сидела за кухонным столом и пыталась заплести волосы в косы, нервно дергая непослушные пряди.
Неожиданно она спросила меня, нельзя ли снова отправиться в Кармел. Нельзя ли уложить холсты, пусть даже сырые, в багажник мини-вэна и поехать в Кармел, чтобы поскорее, поскорее убежать отсюда.
- Конечно, моя дорогая девочка, - ответил я. - Багажники на то и существуют.
Много лет назад я установил в багажнике специальную подставку, чтобы перевозить свои работы. Но Белинде все же пришлось помочь мне отнести вниз последнюю картину "Кафе "Флора"", чтобы случайно не смазать краску.
Когда мы выехали из города, Белинда, похоже, немножко успокоилась. Она прислонилась к моему плечу, нежно сжимая предплечье. Когда мы выехали на шоссе, я спросил:
- Белинда, что-то не так?
- Все так, - тихо ответила она, упорно глядя перед собой на уходящее вдаль шоссе, и после короткой паузы спросила: - Скажи, ведь никто не знает о доме в Кармеле?
- Никто.
- Даже твои адвокаты, бухгалтеры и все остальные?
- Я просто звоню бухгалтеру, называю ему сумму налога на собственность, и он производит вычет. Я купил дом давным-давно. Но почему ты спрашиваешь? Что случилось?
- Ничего, - хмуро отозвалась она. - Знаешь, это так романтично - иметь тайное пристанище. Ни телефона, ни почтового ящика.
В свое время я от души повеселил Белинду, рассказав ей, что в Кармеле нет номеров домов и за корреспонденцией надо ходить на почту. Но насколько я помню, за все время мне ни разу не пришлось ничего получать в их почтовом отделении.
- Да, мой дом - действительно убежище. Для нас с тобой, - сказал я, почувствовав, как она еще сильнее сжала мне предплечье, а ее губы коснулись моей щеки.
Потом она поинтересовалась, не думал ли я о том, чтобы вернуться в Новый Орлеан, в дом моей матери.
Тогда я объяснил, что мне никогда не хотелось вернуться в Новый Орлеан, а в старом доме я последний раз был в 1961 году. Одна мысль о необходимости переступить его порог приводит меня в дрожь.
- Но зато мы были бы так далеко, - заметила она.
- Белинда, от кого мы убегаем? - спросил я как можно более ласково.
- Ни от кого, - выдохнула она.
- Тогда нам не грозит, что кто-то просто…
- Я не допущу, чтобы такое произошло, - раздраженно бросила она.
Но что она имела в виду, говоря "такое"?
Потом она притихла: заснула, притулившись к моему плечу. Мощный мотор мини-вэна издавал однообразный, усыпляющий гул, в темноте пейзаж за окном был практически неразличим, передо мной была только бесконечная дорога.
- Джереми, - внезапно произнесла она сонным голосом. - Ты знаешь, что я люблю тебя?
- Но что-то не так. Правда? Что-то случилось.
И о чем я только думал! Интересно, я могу иметь от нее секреты, а она, по-моему, нет?! Но мои секреты объяснялись ее секретами. Если бы только она могла все объяснить!
- Не беспокойся, - прошептала она.
- Но ты чего-то боишься. Я чувствую.
- Нет, ты не понимаешь, - сказала она. Но в ее словах явно был какой-то подвох. Или мне показалось?
- Ты можешь довериться мне и все рассказать? Разве я нарушу правила игры, если спрошу тебя, чего ты боишься?
- Это вовсе не страх, - со слезами в голосе ответила Белинда. - Просто иногда… иногда мне очень грустно.
На следующее утро Белинда была в прекрасном расположении духа. Всю неделю мы ходили на концерты, в кино и на спектакли. По вечерам мы ужинали при свечах в маленьких ресторанчиках, а по утрам встречали восход солнца на берегу. И в камине всегда горел огонь, так что наше жилище пропахло дымом.
А еще мы много разговаривали.
Я рассказал ей о доме в Новом Орлеане, о том, что превратил его в некое подобие музея, причем скорее от бессилия, чем из соображений здравого смысла. Мои бывшие жены никогда там не бывали, так же как, впрочем, и друзья, за исключением моего старого приятеля актера Алекса Клементайна, который хорошо знал мою мать.
Я даже чуть было не открыл ей свою тайну. Чуть было не рассказал, что писал книги под именем своей матери. Но в последний момент все же сдержался. Сам не знаю почему. Алекс определенно был прав относительно таких вещей.
Она сказала, что дом в Новом Орлеане может стать идеальным убежищем.
- Всему свое время, - ответил я.
К тому моменту, как мы решили вернуться, картина "Белинда в кафе "Флора"" была закончена.
18
- Ничего не понимаю, - сказал я. - Я думал, ты захочешь с ним познакомиться. Он не только очень известный, но и совершенно очаровательный человек. А кроме того, он мой лучший друг.
- Не сомневаюсь, что он потрясающий. Я видела его по телевизору, я видела его в кинофильмах, но мне не хочется туда идти, - заявила Белинда и уже на повышенных тонах добавила: - А вот куда мне действительно хочется пойти, так это на концерт. Я тебе уже говорила. И вообще, если ты терпеть не можешь рок-концерты и отказываешься составить мне компанию, то пожалуйста, я и одна могу сходить.
- Твоя затея мне не слишком нравится. Я не желаю, чтобы ты туда ходила. И вообще, раньше ты такого не делала.
- А я хочу! Послушай, мне уже шестнадцать!
- Ты сердишься, что я иду на обед с другом?
- С какой стати я должна сердиться!
- Послушай, ты отказалась пойти на прием в музее, ты улизнула из дому, когда Энди устанавливал скульптуру в саду, ты вечно запираешься в своей комнате, когда приходит Шейла. Ты никогда не снимаешь трубку, если вдруг зазвонит телефон. И сейчас речь идет об Алексе, одном из выдающихся киноактеров в истории кинематографа, а ты даже не соизволишь…
- И что, к черту, ты собираешься сказать всем этим людям?! Что я твоя племянница из Канзас-Сити, которая приехала ненадолго погостить? Боже мой, Джереми, включи хоть ненадолго голову! Ты прячешь свои лучшие работы в своей чертовой мастерской и в то же время хочешь демонстрировать меня перед своими друзьями!
- Но в том-то и дело, что Алекс Клементайн - единственный человек, которому не надо ничего объяснять. Алекс никогда не выдает чужих секретов. Он только что написал целую книгу, где ты не найдешь ни одного лишнего слова о знакомых ему людях.
Но зато он вовсю треплется за обедом и во время коктейлей! "Вы бы только видели ту малолетку, что Джереми подцепил в Сан-Франциско! Да-да, именно Джереми". Ну а если я попрошу его никому не говорить?
- Иди без меня…
- Послушай, - начал я. - Ты же так интересуешься кино и…
- Фильмами, Джереми. Фильмами, а вовсе не миром кино и тем более кинозвездами.
- Ладно, пусть фильмами. Но он столько всего знает о фильмах! И вовсе не сплетни из раздела светской хроники. Он работал с лучшими из лучших. Стоит только его разговорить…
- Я не пойду, Джереми!
- Ну и оставайся! Но не вздумай пойти на свою чертову рок-фигню! Не хочу, чтобы ты туда ходила! Не хочу, чтобы ты встречалась с уличной шпаной, так как если тебя кто-то ищет…
- Джереми, ты совсем спятил! Я ухожу, - сказала Белинда, хлопнув дверью спальни.
Я понуро спустился вниз. Едкий запах лака для волос, позвякивание дешевых побрякушек, сопровождавшее каждый ее шаг, пока она курсировала между своей комнатой и ванной.
- Не хочу, чтобы ехала туда одна на машине!
- Я прекрасно доеду на такси, - убийственно вежливо ответила Белинда.
- Я тебя отвезу, - предложил я.
- Не говори глупостей. Иди обедать себе на здоровье со своим другом и не думай обо мне.
- Это просто смешно!
Белинда наконец вышла из комнаты и подошла ко мне. На ней были черные джинсы, блестящая шелковая блузка, кожаный пиджак, на ногах - туфли на стеклянных каблуках. Волосы у нее торчали во все стороны розовыми и золотыми рожками, глаза - как черные космические дыры, рот - как кровавая рана.
- Ты, случайно, не знаешь, где мое леопардовое пальто?
- Господь всемогущий! Только не это, - простонал я.
- Джереми, ну давай же! - воскликнула Белинда, повиснув у меня на шее. Духи с запахом мускуса, позвякивание бус. Податливые груди под мягким шелком. Интересно: она в лифчике или без лифчика? Ее волосы напоминали листья агавы. От ее губ пахло жевательной резинкой.
- Вероятно, там найдется кому за тобой присмотреть? - поинтересовался я.
- О чем ты говоришь! - удивилась Белинда, которая в это время рылась в шкафу в прихожей. - А вот и оно! Господи, ты отдал его в химчистку! Джереми, какой же ты все-таки странный.
- Предположим, что тебя все же разыскивает какой-нибудь частный детектив, - осторожно начал я, чувствуя, как от страха мурашки побежали по коже. Непонятно, хотел я ее напугать или только предупредить. Ведь она имеет право знать. Или не имеет? - А вдруг тебя все же ищут?
Белинда сердито блеснула глазами. Неужели накладные ресницы? Или просто какая-то дрянь из тюбика? Белинда надела пальто, поправила воротник, посмотрелась в зеркало. Джинсы, высокие каблуки - малолетняя проститутка.
Я судорожно сглотнул, набрав в грудь побольше воздуха.
- Он вполне может заглянуть на рок-концерт, - не сдавался я. - Будь ты моей дочкой, я уже давным-давно послал бы кого-нибудь по твоему следу.
- Джер, в таком прикиде он меня в жизни не узнает!
Я решил продолжить разговор, когда мы уже практически подъехали к зрительному залу. Белинда что-то напевала себе под нос, отбивая ритм правой рукой.
- Ты будешь хорошей девочкой? Не вздумай курить травку. Не вздумай попытаться купить пива. Не делай ничего такого, за что тебя могут привлечь!
Белинда только весело рассмеялась в ответ. Она сидела лицом ко мне, спиной к двери автомобиля, закинув ногу на ногу. Стопа чудовищным образом изогнута из-за высокого каблука, из-под кружевных чулок просвечивают покрытые ярко-красным лаком ногти на ногах. Руки, как в броню, закованы в браслеты.
- Я не хочу, чтобы они, кто бы они ни были, тебя нашли.
Кажется, она тихо вздохнула. Кажется, что-то пробормотала себе под нос.
Белинда наклонилась вперед и, обдав меня ароматом духов, обняла за шею.
- В свое время я попробовала все. Травку, кислоту, экстази, кокаин - ну, сам знаешь. Но это - в прошлом.
От удивления я даже вздрогнул. Почему бы ей не оставить в прошлом и подобную одежду?!
- Постарайся не привлекать к себе внимания, - попросил я.
В свете фар проходящих машин Белинда была словно язык пламени. Громко чмокнув жвачкой, она сказала:
- А я просто возьму и исчезну, - улыбнулась она и, на прощание сжав меня в шелковых объятиях, на ходу выскочила из машины.
Цокот каблучков по асфальтовой мостовой, воздушный поцелуй через плечо - и она скрылась в толпе перед входом.
А что, если мы найдем такое место, где можно будет без проблем вступить в брак? Какой-нибудь южный штат, по законам которого она уже достигла брачного возраста. И я смогу открыто объявить об этом на весь мир…
Но тут все сразу же и закончится! "ДЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ ЖЕНИТСЯ НА НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНЕЙ". Тогда можно и не показывать последние картины. Все и так будет ясно как день. А члены ее семьи? Что они скажут, когда наконец сложат мозаику: похищение человека, принуждение… А вдруг они аннулируют брак и поместят ее в частную психлечебницу? Ведь именно так состоятельные люди решают проблемы паршивых овец в семье. Ни черта не выходит, пропади оно все пропадом!
Когда я пришел к Алексу, тот уже успел приложиться к вину. Он снимался в рекламе шампанского и целый день провел в Напе. Мы собирались пообедать вдвоем в его апартаментах, что меня вполне устраивало. Комната была вся в цветах: повсюду в стеклянных вазах стояли красные гвоздики. Алекс облачился в шикарный длинный халат с атласными отворотами. Подобные халаты всегда ассоциировались у меня с английскими джентльменами или персонажами черно-белых фильмов сороковых годов. Для полноты картины Алекс даже надел шелковый белый шейной платок.
- Знаешь, Джер, - сказал Алекс, - мы вполне могли бы снять эту рекламу на заднем дворе моего дома. Но если они хотят оплатить мне билет до Сан-Франциско, устроить турне по краю виноделов и разместить меня в чудесных старомодных апартаментах в "Клифте", с моей стороны было бы глупо возражать!
Официанты подали икру и лимон. Алекс тут же принялся за крекеры.
- Ну и что происходит? Ты, наверное, по горло занят в своем "Полете с шампанским"?
Не думай о ней! Не думай, как она сейчас там, в этом зале, полном варваров! Почему, почему она не захотела пойти со мной!
- Нет, они вычеркнули мою роль из сценария. У Бонни молодой любовник - этакий панк с мазохистским уклоном, а я отнесся к этому философски и исчез с последними лучами солнца. Но так, чтобы они в любой момент могли вернуть меня обратно. Что они, возможно, и сделают. Ничего страшного. Реклама шампанского - это дополнительные льготы. Мы должны сделать восемь рекламных роликов, и следует отметить, что вид у меня там самый что ни на есть нелепый. Кроме того, будет реклама в журналах. И поговаривают о рекламе автомобилей. Говорю же тебе, все это чистой воды безумие.
- Но зато хорошо для тебя, - отозвался я. - Ободрать их подчистую, поскольку ты того стоишь.
Я попробовал икру. Ну и что: икра как икра.
- Словом, ты понял. Вот, выпей шампанского, совсем неплохо для Калифорнии.
Молодой официант, который стоял как приклеенный у стенки, вдруг ожил и наполнил мой бокал.
- Кстати, - продолжил Алекс, - у тебя, оказывается, завелись от меня секреты.
- Ты о чем? - спросил я, чувствуя, как краснею.
- Ну, для начала от тебя пахнет очень дорогим лосьоном после бритья, чего прежде за тобой не водилось. А еще я впервые в жизни вижу на тебе приличный костюм. И кто эта таинственная незнакомка?
- Да конечно, я и сам не прочь бы иметь от тебя страшный секрет, которым мог бы поделиться. - А ведь именно Белинда купила и костюм, и лосьон. - На самом деле все, что я хотел тебе сказать, так это то, что был прав, когда в прошлую нашу встречу говорил… о правде.
- Что? О правде? Мы разве беседовали о правде?
- Не прикидывайся, Алекс! Ты был не настолько пьян.
- Зато ты был. Ты хоть прочел мою книгу?
- Говорю же тебе, правда - словно журавль в небе. И добраться до него можно, только построив помост из лжи.
- Вот дурачок! Именно ради таких глупостей я и приехал сюда. У нас на юге никто так не говорит. Хочешь сказать, что больше не собираешься рисовать малышек в ночных рубашках?
- Да, Алекс, я с ними уже попрощался. Попрощался со всеми. И теперь если начну сначала, то только как живописец.
- Хотя ты ведь будешь получать отчисления за авторские права… Но если продолжишь рисовать своих жутких тараканов и крыс…
- Только в более красивом виде, - отозвался я. - Все гораздо хуже. Мной завладело нечто другое. И я рад, что откровение снизошло на меня сейчас, а не через двадцать лет, когда я буду…
- Таким же старым, как я сейчас, - закончил за меня Алекс.
Самое странное, что я действительно собирался сказать именно это, но вовремя прикусил язык. И меня посетила ужасная мысль. Я представил себе, что на пороге смерти оглядываюсь назад и не вижу ничего, кроме Шарлотты, Беттины и Анжелики.
Алекс одарил меня широкой улыбкой, ослепив блеском белоснежных зубов.
- Джер, кончай трепаться насчет искусства! Пей лучше шампанское. Я сказал семидесяти пяти миллионам потенциальных зрителей, что оно превосходно. А как оно тебе?
- Не знаю, и мне, собственно говоря, наплевать. Ты не нальешь мне виски? И послушай, я хотел бы кое-что у тебя узнать. Сьюзен Джеремайя. Кинорежиссер. Это имя тебе о чем-нибудь говорит?
- О-хо-хо. Подает большие надежды. Если, конечно, "Юнайтед театрикалз" не разрушит ее жизнь телефильмами. На телевидении невозможно ничему научиться. Слишком низкие стандарты. Эти люди совсем чокнутые. Они хотят снять за день массу эпизодов и действительно снимают, что бы ни случилось.
- А что-нибудь эдакое о Джеремайя, чего никто не знает?
- Та вещь, которая демонстрировалась в Каннах, "Конец игры" - не берусь судить о ее художественных достоинствах, - изобиловала сценами лесбийской любви, причем достаточно откровенными. Но сейчас все шито-крыто. Понимаешь, здесь та же история: кусочек правды или то, чего на самом деле хочет публика. Да уж, ради контракта с "Юнайтед театрикалз" Джеремайя совершила невозможное: исправилась, как по мановению волшебной палочки, и стала пай-девочкой. Словом, выпускница школы искусств получает лучшее эфирное время. Но почему ты о ней спрашиваешь?
- Сам не знаю. Вдруг вспомнил о ней. Видел ее фото в каком-то журнале.
- Ну да, пресса ее любит. Эти ее ковбойская шляпа и высокие сапоги. Причем она действительно так ходит. Шикарная штучка!
- А тебя пресса все еще любит?
- По правде говоря, дела идут как никогда хорошо, - кивнул Алекс. - Но давай на секунду вернемся к нашему разговору о правде. Ты знаешь, что моя книга по-прежнему занимает пятое место в списке? А после съемок для рекламы шампанского - два телеспектакля, причем один планируется как внеочередной показ вечером в воскресенье. Я там играю священника, который сперва утрачивает веру, а потом - после смерти сестры от лейкемии - снова ее обретает. А теперь посмотри мне прямо в глаза и скажи, что я должен был открыть правду в своей книге. Ну и кому от этого стало бы лучше?
- Алекс, - после короткого раздумья начал я, - если бы ты откровенно рассказал все-все, до конца, то, возможно, играл бы сейчас не в телеспектаклях, а в полнометражных фильмах.
- У тебя еще нос не дорос меня учить!