- Я прекрасно тебя слышу. Я люблю ее. И прямо сейчас для меня только это имеет значение. - "А еще для меня имеет значение то, что происходит со мной, имеет: значение картина там наверху, в мастерской, и я, черт побери, хотел бы вернуться к работе над ней прямо сейчас!"
- Джер, не пудри мне мозги! Господи боже мой, неужели эта малышка тебя околдовала! И что дальше? Сделаешь пластическую операцию, закрасишь седину, начнешь носить рубашки, расстегнутые до пупа, золотые цепи и джинсы, из которых торчат трусы, а еще баловаться кокаином, потому что тогда "молодеешь прямо на глазах"?
- Послушай, Дэн! Я тебе доверяю и очень тебя уважаю. Но сейчас ты не в силах ничего изменить. Ты выполнил свой долг. И неприятности тебе не грозят.
- Черта с два! - Дэн был вне себя от злости. Он оглядел прихожую, затем - гостиную, заваленную игрушками. Он с пристрастием рассматривал то, что видел уже, наверное, тысячу раз. - Джер, я собираюсь нарыть что-нибудь на Сэмпсона. Хочу понять, кто за ним стоит, даже если мне лично придется отправиться ради этого на юг.
Дэн распахнул дверь, и на нас обрушился шум от непрерывного потока машин по Семнадцатой улице. Белинда могла появиться с минуты на минуту.
- Дэн! Я давным-давно понял одну вещь. Я вовсе не хочу знать правду о Белинде. Я только хочу услышать нечто такое, что позволит мне со спокойной душой оставить ее у себя.
- Джер, я не вчера родился. Я догадался еще тогда, когда ты ко мне приходил.
- Знаешь, Дэн, если ты способен принять только один ответ на собственный вопрос, то, пожалуй, лучше и не спрашивать.
- Если что-нибудь выясню, то обязательно тебе позвоню, - сказал Дэн. - Но ты уж будь так любезен, отвечай на звонки. И ради бога, позвони своему агенту. Она, бедняжка, уже три дня пытается с тобой связаться.
От его голоса, казалось, все еще дрожали стены. Я тупо стоял, сжимая в руке кисть. Ладно. Один звонок. На самом деле, конечно, не три дня, а три недели.
Я вошел в дом и набрал номер Клер Кларк. Оказывается, самое время открывать шампанское. С "Рейнбоу продакшн" заключена сделка на два полнометражных анимационных фильма по восьми книгам об Анжелике. Они согласились на все наши условия. В фильмах полностью сохранится сюжетная линия книг, при этом авторские права на образы всех персонажей остаются у нас. Контракты будут готовы через неделю.
- Кстати, как продвигается работа? - поинтересовалась Клер.
- Ты о чем?
- О новой книге.
- Ой, даже и не знаю. Давай радоваться малому и не будем торопить события.
- Что-то не так?
- Все так. Просто замечательно. Лучше не бывает, - сказал я и повесил трубку.
Я вернулся в мастерскую, к уже написанным шести картинам из серии "Белинда на латунной кровати".
На всех картинах зритель видит Белинду сквозь прутья кровати. На первой она изображена спящей, в ночной рубашке. На второй - стоит на кровати, задрав ночную рубашку. На третьей - стоит, спустив ночную рубашку, с обнаженной грудью. На четвертой - она полностью обнажена. На пятой - стоит вполоборота, подняв руки. На шестой - спит, положив голову на подушку.
Моя правая рука будто помимо моей воли водила кистью. Я мог бы сказать: "Сделай это!" - и моя рука сделала бы. И не надо ни о чем думать!
Четыре утра. Белинда снова ушла на кухню, и до меня доносился ее приглушенный голос.
Я снова подошел к перилам лестничной площадки, как тогда, когда подслушал ее телефонный разговор. Мысленно я постоянно возвращался к разговору с Дэном.
Я слышал, как она тихо смеется. Легко и радостно, совсем как в прошлый раз.
Я осторожно спустился вниз и замер на нижней ступеньке, глядя на Белинду через открытую кухонную дверь. Она что-то торопливо пробормотала в телефонную трубку и быстро положила ее на место.
- Я что, опять тебя разбудила? - спросила Белинда.
- Не говори ему, где ты!
- Кому? - удивилась Белинда. Лицо ее омрачилось, уголки губ опустились, даже выражение глаз изменилось.
- Парень, с которым ты разговаривала. Твой старый-престарый друг. Тот, что из Нью-Йорка. Это ведь он?
- Ах да. Совсем забыла, что сказала тебе, - вздохнула Белинда, обратив на меня ничего не выражающий тусклый взгляд. Если это игра, то Белинда по праву заслуживает премии имени Сары Бернар.
- Тебя могут разыскивать. Частный детектив. И он может расспрашивать о тебе. И кто-нибудь обязательно расскажет.
- Ты еще не проснулся. И ворчишь, как медведь. Поднимайся-ка обратно к себе. - Она казалась очень усталой, словно у нее болела голова, и взгляд был совсем потухший.
- Надеюсь, ты не дала ему адрес?
- Вечно ты переживаешь из-за ерунды. Он мой старый приятель и никогда и никому не передаст моих слов.
- И все же держись подальше от уличной шпаны! Я прошу тебя больше не встречаться с ними и не звонить им. Договорились?
Белинда, которая смотрела куда-то мимо меня, стала потихоньку подпихивать меня назад к лестнице.
- Я не хочу тебя потерять, - прошептал я и, взяв в ладони ее лицо, нежно поцеловал.
Белинда закрыла глаза и подставила мне для поцелуя полураскрытые губы. Она будто обмякла у меня на руках.
- Ничего не бойся, - нахмурившись, тихо-тихо сказала она. - Никогда не чувствуй себя виноватым и ничего не бойся.
16
Пятнадцатого августа я стоял перед разложенными холстами. Взяв простую белую краску, я начал обрабатывать первые два для серии книг об Анжелике.
До чего странно видеть, как под толстым слоем белой краски исчезает изображение, исчезает моя Анжелика. Пришлось остановиться, чтобы посмотреть на все со стороны.
Анжелика под белой вуалью. Прощай, моя дорогая.
Затем я провел инвентаризацию сделанных работ.
Первая, вторая, третья - "Белинда на карусельной лошадке": Белинда в ночной рубашке; обнаженная Белинда; обнаженная Белинда, причесанная и накрашенная, как панк.
Четвертая - "Белинда с кукольным домом".
Пятая - "Белинда - обнаженная наездница".
Шестая - "Святое причастие".
Седьмая - "Белинда на латунной кровати".
Восьмая - "Белинда с куклами".
Девятая - "Художник и натурщица": небольшой холст, не слишком удачный и еще не завершенный. Художник не может изображать себя в обнаженном виде. Это его абсолютно не возбуждает. Любовная сцена фальшивая, помимо всего прочего и потому, что художник не может это делать под щелканье фотоаппарата. Белинда может.
("Не понимаю твоей зацикленности на сексе, сексе как таковом. Как бы мне хотелось избавить тебя от этого, как бы мне хотелось поцеловать тебя так, как прекрасный принц целует Спящую красавицу: чтобы ты открыла глаза и уже никогда не чувствовала боли".)
Десятая - "Танцующая Белинда". Еще один небольшой холст, на котором изображено, как она обнаженная, волосы заплетены в косички, на шее бусы, извивается на кухонном полу под звуки рок-музыки. Очень и очень хорошо.
Я всегда заканчивал работу над картиной, тщательно выписывая названия, с тем чтобы они стали неотъемлемой частью моего произведения. А теперь я проставлял номера. Все части должны составлять одно неделимое целое.
Но в данном случае не только скорость, с которой я творил, можно было расценивать как чудо. Нет, я и раньше был способен на такие рывки, особенно после того, как меня впервые опубликовали. Тогда я создал так много книг, словно поставил дело на поток.
Чудо состояло в том, что изменился стиль живописи. Картины стали как бы глубже, прозрачнее, резче. Они напрочь освободились от свойственной Джереми Уокеру штампованной манеры исполнения, которую принято было считать его фирменным стилем. В моей живописи больше не было паутины времени и мерзости упадка и запустения.
И все же никогда еще я не писал таких пугающих вещей, как сейчас. На моих картинах Белинда, находящаяся в окружении вполне материальных вещей, точно привидение, сияла неземным светом. Будто удушливую тьму разорвало яркое пламя. Белинда своей чистотой и открытостью словно бросала упрек в лицо зрителям. Обнаженная, с вуалью для Святого причастия на голове, она, казалось, говорила: "Вы свидетели таинства, чистого и прекрасного, а если вам не нравится - это ваши трудности". На самом деле все последние картины, можно сказать, кричали о том же.
Однако что дальше? Я смотрел на холст "Танцующая Белинда". Девочка-сорванец, почти женщина, если не обращать внимания на задорно торчащие косички…
Я уже было собрался позвонить Энди Блатки и сказать: "Послушай, приезжай ко мне, и я покажу тебе эти чертовы картины". Но передумал.
И вот час спустя я принял другое решение. Все бросить и уехать на денек-другой, может быть, принять участие в книжном празднике где-нибудь подальше отсюда или согласиться на встречу с читателями. Да, пожалуй, самое время.
Я позвонил в Нью-Йорк Джоди.
- Если они там у себя в Беркли еще хотят, чтобы я принял участие в "Сплендор ин де грас", я приеду.
Джоди была в восторге, сказала, что договорится о дате. Мы по-прежнему оставались на седьмом месте в списке "Нью-Йорк таймс".
- Знаешь, Джереми, если бы ты отправился в поездку прямо сейчас, то мы смогли бы расширить рамки…
- Начни со "Сплендор ин де грас". Я здорово занят. И мне нужен лимузин, так гораздо проще…
- С тобой всю дорогу будут носиться, как с кинозвездой.
Не успел я отойти от телефона, как из Лос-Анджелеса позвонил Дэн. Мне ужасно не хотелось брать трубку. Но Белинды не было дома, причем с самого утра. А Дэн сыпал в автоответчик обычными угрозами. В результате я не выдержал и поднял трубку.
- Слушай меня внимательно! - сердито произнес я. - Завязывай с этим делом. Я уже говорил, что хочу изменить правила игры. Мне надо, чтобы она сама сказала мне правду.
- Так ты хочешь знать, что я обнаружил, или нет?
- Ладно, выкладывай!
- Наше дело становится все более и более странным. Тот парень Сэмпсон действительно не знает, кто она такая. Он считает, будто шишки с киностудии, которые сказали ему идти туда, не знаю куда, и найти то, не знаю что, явно чокнутые, но приказ спустили с самых верхов "Юнайтед театрикалз". Найти ее, все держать в секрете, в расходах можно не стесняться.
"Юнайтед театрикалз" - очень солидная организация. Старая, как сам Голливуд. Они сняли три фильма по романам моей матери. Они снимают телешоу, выпускают в прокат иностранные фильмы - словом, занимаются всем.
Много лет тому назад я побывал с Алексом на съемочной площадке, видел известную Улицу Большого города, где были сняты тысячи сцен из нью-йоркской жизни, причем я ни секунды не сомневался, что съемки натурные. Там даже имелся гигантский бассейн, где снимались эпизоды с судами на фоне бескрайнего синего неба.
- Я попытался вытянуть из него имена заинтересованных лиц, - тем временем продолжил Дэн, - но этот парень даже в сильном подпитии держит язык за зубами. Киностудия присылает чек. Похоже, он сам толком не знает, на кого работает. Чертовщина какая-то!
- Интересно, Джеремайя работает на "Юнайтед театрикалз"? Вроде я что-то такое читал…
- Да. Впрочем, как и тысячи других людей. И она не входит в правящую верхушку, она режиссер фильма, который показывают по понедельникам в ночное время, она никто. И кроме того, Сэмпсон о ней понятия не имеет. Я попробовал прощупать его. Ничего. А ее мне достать не удалось, так как она сейчас на съемках в Европе. Что касается Сэмпсона, то, похоже, у него ни единой зацепки, где искать Белинду.
- А ты откуда знаешь?
- В следующую пятницу он едет в Нью-Йорк с очередными фотками, затем - в Майами, можешь себе представить - в Майами! - потом снова в Фриско. Он проверяет и Лос-Анджелес. Это все, что я знаю. Но насчет Лос-Анджелеса он тихарится. Говорит: все должно быть шито-крыто. Хотя сам не знает почему. И я что-то не слышал от него о планах расспросить ребятишек с бульвара Сансет. Говорит, Лос-Анджелес - особая статья.
- И что бы это значило, ради всего святого?
- Хочешь знать, что я думаю? Там ее семья. Какое еще может быть объяснение!
- Тогда я не понимаю: они хотят ее найти или нет? Что-то здесь не так.
- Хороший вопрос. Поскольку могу тебя заверить, что в департаменте полиции Лос-Анджелеса в списках пропавших нет никого с ее приметами.
- Странно как-то!
- Если хочешь знать мое мнение, ты тоже ведешь себя как-то странно.
- Послушай, Дэн! Я сожалею о том, что вел себя подобным образом. Я просто… По правде говоря, я в полном замешательстве.
- Послушай, еще пару недель я буду в "Беверли Уилшир". Позвоню, если хоть что-то найду. Но прими мой совет, постарайся выпутаться из этой истории еще до того, как все прояснится.
В тот день Белинда вернулась домой позднее обычного. Она была нагружена самыми разнообразными пакетами. Я как раз сидел за кухонным столом в состоянии, близком к коматозному, и думал о видеокассетах в ее комнате. Насколько я понимаю, она ни разу так и не посмотрела их. Ни разу. Видеомагнитофон был включен и ночью и днем, но Белинда смотрела только пленки, которые брала напрокат. Те же, заветные, так и остались спрятанными за свитерами. Я точно знал, поскольку только что проверил.
- Потратила кучу денег! - крикнула Белинда с верхней ступеньки.
- Очень на это надеюсь! - ответил я, судорожно соображая, аккуратно ли я сложил свитера.
Белинда вернулась через несколько минут.
- Ну как, нравится?
О да! Мешковатый черный шерстяной свитер и короткая юбка. Впечатляет. Черные сапоги выше колена. Волосы, сколотые на макушке, свободно падают на плечи. Шелк волос цвета спелой пшеницы на черном шерстяном трикотаже. Восходящая звезда. "Юнайтед театрикалз".
- А ты заметил, что у тебя сейчас нет мокрой кисти в руке?
Я кивнул. "Танцующая Белинда". Картина отличалась от остальных так же, как и та, где была изображена обнаженная девочка-панк на карусельной лошадке. Не стоит разделять…
- Пойдем сходим куда-нибудь кофе попить, - нарушила ход моих мыслей Белинда. - Ну давай же!
Я пожал плечами. Конечно-конечно. С удовольствием. У меня затекла рука от проставления номеров и закрашивания белой краской старых холстов. Я чувствовал необыкновенную легкость и пустоту в голове от хронического недосыпания. В последнее время на сон уходило не больше пяти часов.
Белинда стояла перед зеркалом в прихожей и вдевала в уши жемчужные сережки. Потом порылась в сумочке, достала длинный серебряный тюбик и накрасила ресницы.
Прекрасная маленькая леди. Была ли она восходящей звездой? Может, они именно поэтому ее разыскивали?
Я накинул куртку и прошел в кабинет за фотокамерой. И сфотографировал Белинду перед зеркалом.
- Хочу взять с собой камеру. Не возражаешь?
- Бери на здоровье, - бросила она на меня быстрый взгляд. - Что, на сей раз без детских вещей? Ладно, идет!
"Ладно, идет!" Как у молодых все легко и просто! У меня же почему-то сердце заколотилось в груди. Мы зашли в кафе "Флора" на Маркет-стрит, и я снял Белинду за столиком с мраморной столешницей с чашечкой кофе в одной руке и ее любимой сигаретой "Собрание блэк" в другой. Ничего наносного. Редкая естественность. Редкое очарование.
На нас, конечно, обращали внимание. В кафе сидели несколько моих собратьев по писательскому цеху. Хорошие парни, но жуткие зануды. Я не стал представлять им Белинду. Они строили умные лица, чтобы привлечь ее внимание, но на самом деле выставляли себя полными идиотами. Белинда сохраняла холодную вежливость. Наконец им надоело валять дурака, и они испарились. Я отщелкал целую пленку.
- Ну что, мне прямо сейчас раздеться?
- Заткнись! - цыкнул на нее я.
И конечно, на картине под одиннадцатым номером - "Белинда в кафе "Флора"" - она была изображена без одежды. За исключением высоких черных сапог, которые прекрасно сочетались с черными сигаретами.
Приступив к работе над картиной, я внезапно почувствовал прямо-таки фантастический прилив энергии. К полуночи я уже знал, что сделал еще один шаг вперед.
- Хочешь, я тебя посмешу? - спросил я Белинду, когда та пришла ко мне в мастерскую.
- Попробуй, - улыбнулась Белинда.
И тогда я, махнув рукой в сторону картины, сказал:
- Представляешь, впервые за двадцать пять лет своей творческой жизни я написал что-то, хотя бы отдаленно напоминающее взрослую женщину.
17
"Сплендор ин де грас" был одним из тех сказочных магазинов детской книги с постерами с изображением белых единорогов и огромными чучелами животных, на которые могут забираться малыши, с маленькими столиками и стульчиками и книжками на любой вкус и возраст от года до двадцати.
Лимузин подъехал в три часа дня последней пятницы августа.
При обычных обстоятельствах то, что собралось столько народу, должно было безумно льстить моему самолюбию. По меньшей мере сто пятьдесят человек - родители с детьми - собрались в четырех соединяющихся между собой залах магазина, который в свое время был частным жилым домом и где до сих пор сохранились камины, деревянные панели и диванчики под окнами.
Расположившись в большом удобном кресле у камина в первом зале, я битый час подписывал книги и отвечал на простые вопросы.
Дети, которые живут в Беркли, как правило, очень хорошо развиты. Их родители или учатся, или преподают в университете. Или просто живут в этом всемирно известном центре радикализма, предпочитая старые просторные элегантные дома новостройкам, а забитые транспортом трехполосные шоссе - более безопасным горным дорогам на границе графства Контра-Коста.
Детишки засыпали меня вопросами о самих картинках, а также о содержании книжек. Они предъявляли вполне разумные претензии к "Шоу Шарлотты" и высказывали опасения по поводу планируемого анимационного фильма.
Их богемные родители, чистенькие, в линялых джинсах и сандалиях, с младенцами в детских переносках за спиной, свободно рассуждающие о Юнге и о том, что мои маленькие героини являются отражением женского начала в моей душе и аллегорией, которую они находят восхитительной.
Но слишком уж долго душа моя блуждала по тем темным комнатам. Это стало моим фирменным стилем, который в результате сам стал темной комнатой.
- Знаете, иногда мне кажется, что все вот-вот закончится, - вдруг услышал я собственный голос. - Старые дома в книгах давно пора разрушить, я должен прекратить попытки обрести свободу. Я должен наконец выбраться оттуда.
Кивки, гул голосов внимающих мне родителей, окруживших меня тесным кольцом.
- И что снаружи? - спросил меня богемного вида рыжеволосый студент в джинсах и круглых очочках.
- Современная жизнь, - немного подумав, ответил я. - Жизнь, просто жизнь!
Голос мой звучал совсем тихо, я и сам-то себя слышал с трудом.
- Но вы ведь всю свою жизнь можете оставаться художником, знаменуя собой определенную ступень развития человечества.
- Что верно, то верно. Спорить не буду. Но этого явно не достаточно.
Меня тут же засыпали вопросами. Но я понял, почему не отказался от данного мероприятия. Я прощался со своими маленькими читателями. Прощался с их сияющими рожицами, с их безграничной верой, с их невинным энтузиазмом. Прощался с их родителями, которые читали своим отпрыскам мои книги.
- …так нравится, как вы тщательно и детально выписываете руки.