- Ну, понимаешь, - сделав глоток кофе, осторожно начал Алекс. - Я сказал, что мы с одним другом обедали вместе и никак не могли вспомнить, как зовут его дочь, типа развлекались, вспоминали имена знаменитостей - словом, трепались, переливали из пустого в порожнее, а потому не мог бы он помочь мне не мучить память и подсказать имя малышки. Тут Джи-Джи и спрашивает меня, как зовут моего друга. Я и отвечаю, он писатель, детский писатель, между прочим, а он и спрашивает: случайно, не Джереми Уокер? Вот такие дела.
От растерянности я даже не нашелся что сказать.
- Малыш, ты меня слушаешь? - спросил Алекс.
- Да. Но мне не помешало бы чего-нибудь выпить.
Алекс жестом подозвал официанта.
- "Кровавую Мэри", - произнес я и, повернувшись к Алексу, сказал: - Продолжай.
- Ну я, естественно, спрашиваю, как он догадался про Джереми Уокера. А он и отвечает, что это единственный детский писатель, который, как он слышал, живет в Сан-Франциско. Но знаешь, что здесь самое странное? Я ведь не говорил ему, что звоню из Сан-Франциско. Точно не говорил.
Я снова промолчал.
- Я помню, что сказал: "Это Клементайн", так как хотел, чтобы мой вопрос прозвучал естественно. Понимаешь, я уже давно неравнодушен к Джи-Джи. Так или иначе, он засмеялся и ответил, что его дочку зовут Ослиная Шкура. Очень характерно для Джи-Джи. Он из тех маленьких мальчиков, что никогда не повзрослеют. Он сейчас любовник Олли Буна, ну, знаешь, того бродвейского режиссера, и оба они прямо как два ангелочка, добродушные и беззаботные, точно пушинки на ветру. Это люди, можно сказать, сколотившие состояние на своем добром имени. В них нет ни капли подлости или злости. И смеются они всегда от души. Я говорю: "Ну давай, Джи-Джи, пойдем со мной". А он вдруг заявляет, что ему надо бежать, и ему ужасно жаль, и он меня любит, и ему нравится, как я сыграл в "Полете с шампанским", и вообще, типа, пошли Бонни к черту и все такое.
Я молча слушал Алекса, а когда принесли "Кровавую Мэри", то так же молча выпил, почувствовав, что у меня слезы навернулись на глаза.
- Сынок, я хочу сказать, что все это более чем странно. Похоже, меня явно отшили. И я понял, что непременно должен узнать ее имя. Тогда я позвонил своему агенту в "Криэйтив артистс эдженси" и спросил уже у него, что и следовало сделать с самого начала.
- Да?
- Ведь "Криэйтив артистс эдженси" занимается делами Бонни. И он назвал мне имя. Ее зовут Белинда. Он точно знает. И школа в Швейцарии действительно существует. Девочка там с ноября. Агент говорит, Бонни и Марти убрали ее от греха подальше для ее же блага. Но что у тебя общего с Джи-Джи там, в Нью-Йорке?
- Можно мне еще чего-нибудь выпить?
- Конечно можно, - ответил Алекс и, показав бармену на мой стакан, посмотрел мне в глаза: - И все же мне хотелось бы получить ответ на свой вопрос.
- Алекс, друг мой! Скажи мне все, что знаешь о девочке. Ты даже не представляешь, как это важно для меня!
- Джереми, но зачем? Теперь уж ты скажи зачем!
- Алекс, мне очень нужно. Вопрос жизни или смерти. Умоляю, любую грязь - все, что угодно! Ты встречался с ней в Лос-Анджелесе? Что-нибудь слышал о ней? Пусть самую нелепую сплетню! Я чувствую, ты что-то знаешь, но молчишь. Я понял это еще тогда, на обеде с представителями книготорговых организаций, когда ты травил разные байки, но явно что-то скрывал о Бонни с Марти - мы все это поняли, - что-то насчет странного случая со стрельбой, с которым все было не так просто. И ты точно знаешь, в чем дело. Алекс, ты должен мне рассказать.
- Остынь и сбавь обороты. Ты говоришь о моем начальстве!
Взяв у официанта очередной стакан, я выжидающе посмотрел на Алекса:
- Клянусь, все останется между нами!
- Ладно, - согласился он. - Потому что дело настолько серьезное, что может стоить мне карьеры в Голливуде. И вообще, я рискую получить волчий билет, и тогда вход на все киностудии города будет мне заказан. А потому держи рот на замке и никому не говори, от кого получил информацию. Ты понимаешь, на кону моя работа в кино, и я не пойду против Морески…
- Клянусь!
- Ладно. Поговаривают, скорее шепчутся по углам, что Марти Морески изнасиловал девочку. Вот так-то. А Бонни застукала его - и пиф-паф!
У меня все слова застряли в горле.
- На следующий день они собрали ее вещи, чтобы отправить бедного ребенка в Швейцарию. Бонни была на транквилизаторах, Марти - в отделении интенсивной терапии. Из Техаса прилетел брат Бонни и посадил малышку на самолет, от греха подальше.
- И Бонни простила Марти.
- У нее не было выхода, сынок.
- Ты, наверное, шутишь!
- Джереми, не спеши судить тех двоих. Послушай меня. Я уже много лет знаю нашу дамочку. Она из тех красивых женщин, которые абсолютно ничего из себя не представляют, а когда им случайно удается чего-то достичь, они ломаются. И деньгами здесь не поможешь. Слава только ухудшает дело. Можно смело сказать, что после шестидесятых Бонни стала живым трупом. В Париже она уверовала в Новую волну и все такое, а еще таскала книжки Жана Поля Сартра под мышкой. Фламбо и его артистическая братия заставили ее поверить, будто она личность, а вокруг происходит нечто особенное. Они научили ее тому, чего женщинам ее типа знать не стоит. А потом съемки на протяжении десяти лет в вестернах, которые клепали макаронники, и гладиаторских эпопеях убили бедную девочку. Я хочу сказать, что она самая обычная женщина, вполне заурядная, но достаточно красивая, чтобы стать примерной докторской женой и жить с ним в загородном доме с пятью спальнями.
Ну а Морески закачал в нее достаточное количество бальзамирующего состава, чтобы она не начала гнить прямо на корню. Если она завалит "Полет с шампанским" - ей конец. Таблетки, алкоголь, пуля - какая разница! К тому же она сожгла за собой все мосты. Даже старые друзья ее ненавидят. Блэр Саквелл - ну, знаешь, "Миднайт минк", - сделавший ее знаменитой, и актрисы, с которыми она общалась в Европе, - никто из них сейчас не может до нее дозвониться. А потому они сидят себе в "Поло-лаундж" и распинают ее. У дамочки сейчас вся жизнь взаймы.
- А как насчет Морески?
- Если хочешь знать мое мнение, он не так уж плох. Он на сетевом телевидении, причем сосет там у всех, и, хотя, возможно, сам этого и не знает, ничуть не хуже других. А в принципе, возможно, даже лучше большинства из тех, кто его окружает. Вот почему в тридцать пять ему и удалось попасть на самый верх. И история жизни у него соответствующая. При прочих равных условиях он добился большего, чем кто-либо другой. Джереми, эти люди не такие, как мы с тобой.
- Что ты этим хочешь сказать?
- Сынок, у тебя есть твои картины. И еще богатая внутренняя жизнь и все те ценности, о которых ты так любишь рассуждать. Когда я смотрю тебе в глаза, то всегда встречаю взгляд настоящего человека. Что до меня, то я счастлив. Я всегда счастлив. Я умею быть счастливым. Меня научила Фэй. Но даже после смерти Фэй я сумел выстоять. Но те люди не умеют чувствовать, как ты или я, и никогда не умели.
- Я понимаю, о чем ты, но ты даже представить себе не можешь, какая ирония судьбы в том, что тебе приходится говорить все это именно сейчас.
Я пригубил "Кровавую Мэри", и на глаза в очередной раз навернулись слезы. Красная гостиная казалась зловеще притихшей. Алекс грустно мне улыбался из-под полей своей шляпы. Он взял сигарету, и тотчас же два официанта бросились к нему, чтобы дать прикурить.
- Я тебе вот что хочу сказать о Марти, - продолжил Алекс. - Может, они и лизались минут пять с дорогой крошкой, а потом до нее вдруг дошло, что он взрослый мужчина, не какой-нибудь там пацан на заднем сиденье автомобиля, и так легко его не отбрить, и она начала звать мамочку, а мужчине потом, хоть на пупе извертись, придется расплачиваться до конца жизни.
- Он или кто-нибудь другой, - не выдержал я.
- Джер, кончай вилять! Объясни наконец, какое отношение это имеет к тебе! Я хочу знать прямо сейчас.
- Алекс, ты даже представить себе не можешь, как я тебе благодарен за все. Ты дал мне именно то, что мне было нужно.
- Для чего нужно? Джер, я с тобой говорю. Ответь мне, пожалуйста.
- Алекс, я тебе все расскажу. Обещаю. Но всему свое время. И можешь мне поверить, сейчас для тебя же будет лучше ничего не знать. Если тебя кто-то начнет расспрашивать, то ты с чистой душой сможешь ответить, что был не в курсе.
- Какого черта!
Я молча встал.
- Уокер, сейчас же сядь на место! Садись!
Я сел.
- А теперь послушай меня, Джереми! Мы долгие годы были друзьями, и у меня нет никого на свете дороже тебя.
- Алекс…
- Но был в моей жизни тяжелый период, после смерти Фэй, когда я в тебе нуждался и ты пришел на помощь. За одно только это, сынок, я сделаю для тебя все, что в моих силах, буквально все.
- Алекс, ты мне ничего не должен, - ответил я. И не солгал.
После похорон Фэй любовник Алекса, молодой актер, переехал к нему жить и принялся подсыпать Алексу лошадиные дозы антидепрессантов в еду и питье, а сам тем временем продал половину хозяйской мебели и сувениров. Когда Алекс понял, что происходит, он прямо в пижаме пошел к соседу, чтобы позвонить мне, поскольку все телефоны в его доме были отключены. Я тут же примчался, открыл дверь своими ключами и вышвырнул парня, хорошенько ему пригрозив.
Алекс явно преувеличил мои заслуги. Парень, конечно, был альфонс и наглец, но в то же время жуткий трус. Мне же весьма польстило, что Алекс позвонил именно мне. Но случай тот больно задел Алекса, действительно больно. Мы тут же уехали в Европу и жили в его доме неподалеку от Портофино до тех пор, пока он не оправился настолько, чтобы приступить к работе.
- Алекс, тогда мне очень даже понравилось чувствовать себя героем, а время, проведенное с тобой в Портофино, было лучшим в моей жизни.
- Ты в беде, Уокер. Знаю, что в беде.
- Нет, вовсе нет. С чего ты взял?
- Тогда скажи мне, кто та юная леди, - продолжал настаивать он. - Та милая юная леди, что подошла к телефону, когда я звонил тебе домой сегодня утром.
Я не ответил.
- Надеюсь, не эта малышка, которая, как думают люди, сейчас в швейцарской школе?
- Да, то была Белинда. И обещаю, что в один прекрасный день тебе все объясню. Но сейчас, пожалуйста, не говори никому. Клянусь, я скоро позвоню.
Я вышел из отеля и сел в такси. Единственное, в чем я сейчас действительно нуждался, - оказаться рядом с ней, прижать ее к себе и сказать, что люблю. Я молил Бога, чтобы Джордж Галлахер своим звонком не вспугнул ее. Я хотел застать ее дома, когда приеду.
Да, я признался бы, что шпионил за ней, признался бы во всем, а потом сообщил бы, что я принял решение - больше никаких вопросов - и настроен вполне серьезно. Сегодня же вечером мы покинем Сан-Франциско и направимся на юг.
Если она сможет простить мне, что я совал нос в ее дела, все будет хорошо.
Я с удовольствием представил себе, как мы загрузим мини-вэн и отправимся в долгую дорогу через всю страну, через горы и пустыни, чтобы оказаться наконец в Новом Орлеане с его удушающей жарой.
И к черту плохие воспоминания, связанные с домом, с моей матерью, книгами и прочим! Мы с Белиндой сможем открыть новую страницу и оставим прошлое позади. И там нас никто никогда не найдет.
Пока такси пробиралось по Маркет-стрит по направлению к Кастро, я в очередной раз открыл биографию Бонни и вгляделся в фото Морески: карие глаза за стеклами очков, густая темная шевелюра.
- Спасибо тебе, говнюк! - произнес я вслух. - Ты вернул мне ее, благодаря тебе теперь у нас все будет хорошо, потому что ты хуже меня.
Казалось, он таращится на меня со страницы дешевой книжонки. И на какую-то секунду я вдруг понял: я не испытываю к нему ненависти, поскольку понимаю, что мы с ним братья. Ведь мы оба не смогли устоять перед ней. И оба пошли на риск, чтобы получить ее. Как он сейчас, должно быть, смеется надо мной.
Ладно, пошел он куда подальше!
Я чувствовал такое облегчение и радостное возбуждение, что мне было плевать на Морески.
Я вспомнил о том, что рассказала мне автор биографии Бонни: о попытках самоубийства, как машина Бонни чуть было не упала со скалы на Сент-Эспри.
И тогда многое становилось на свои места: это объясняло и преждевременную зрелость Белинды, ее странную, почти пролетарскую жесткость, и ее манеру одеваться, и даже ее искушенность.
Скорее всего, она уже была сыта всем по горло еще до поездки в Лос-Анджелес, а потом ссылка в Швейцарию, и она понесла наказание вместо Морески, который ее изнасиловал, и "Полет с шампанским" продолжался для нее уже в другом месте. Пошли они к черту! И благодарю Тебя, Господи, за все их безумства.
Ведь мы с Белиндой тоже не ведаем, что творим!
Только не уходи, только жди меня дома, моя дорогая, что бы ни наговорил тебе Джордж Галлахер! Только дай мне шанс!
23
Но когда я наконец вернулся домой, Белинды там не было.
Я поднялся по лестнице и прошел в ее комнату.
Все ее вещи были собраны и лежали на кровати: новые кожаные коричневые чемоданы, которые я ей купил, и старый потрепанный, еще с Хейт.
Я заглянул в шкаф и сразу же понял, что Белинда упаковала абсолютно все. Остались лишь легкий запах жасмина от подушечек для белья да атласные плечики для одежды.
Но багаж пока что оставался в комнате! Даже косметичка. Хотя чемоданы были уже закрыты на замок.
Какое странное, завораживающее зрелище!
Оно напомнило о том, что я видел много-много лет назад: о голых матрасах на кровати моей матери в день ее смерти.
Я как раз вернулся с занятий и поднялся наверх, чтобы узнать, как себя чувствует мать. Мне казалось, она будет болеть еще очень и очень долго. И, увидев голый матрас, я тотчас же понял, что она умерла, пока меня не было.
Ее уже успели отвезти в морг. Лето выдалось жарким, и тело нельзя было оставлять дома до моего возвращения.
"Ступайте на Мэгазин-стрит, - сказала мне сиделка, с которой я столкнулся в дверях спальни. - Вас там уже ждут".
Мне надо было пройти пять кварталов по тихим тенистым улицам Гарден-Дистрикт. Потом я увидел мать в морге. Прощай, моя дорогая Синтия Уокер! Я люблю тебя.
Но Белинда еще никуда не ушла. По крайней мере, пока.
Я отнес в ее комнату коробку из "Сакса", вынул из нее белое с серебром платье и аккуратно повесил на атласные плечики.
Потом поднялся в мастерскую, на всякий случай оставив открытой дверь, чтобы не пропустить момент прихода Белинды.
Я еще раз провел ревизию своих работ.
Теперь у меня уже было полностью готово двенадцать картин, написанных с Белинды в это самое удивительное лето моей взрослой жизни.
Последней картиной, которую я успел закончить, стала еще одна из серии "Художник и натурщица", основанная на фотографиях наших любовных утех. На сей раз у меня вышло гораздо лучше, хотя мне претило писать собственное обнаженное тело, придавившее своей тяжестью хрупкую Белинду. Но сама картина получилась потрясающей, и лицо Белинды, нарисованное в профиль, чем-то напоминало ее лицо в кадре из фильма "Конец игры": того эпизода, где Белинду ласкает рыжеволосая женщина.
Была ли Белинда на моей картине уже женщиной или еще девочкой? И так как ее детского лица практически не было видно, она казалась вполне созревшей женщиной с нимбом пышных волос, словно у принцессы из сказки.
Незаконченной оставалась лишь одна работа: "Белинда в баре ресторана "Опера"". На картине Белинда нарисована на фоне огромных золоченых зеркал и столиков, причем, как всегда, обнаженной: на ней были только туфли на шпильках и черные перчатки.
Хорошо прорисованная фигура, мрачное лицо, пухлые губы, немигающий взгляд.
Ух, я не мог без дрожи смотреть на картину. Но когда я вглядывался в нее, то начинал понимать, что все, абсолютно все, будет просто прекрасно.
Но сейчас была дорога каждая минута: время терять больше нельзя.
Я принялся аккуратно спускать картины вниз: сперва сухие, затем влажные, потом - сырые и, наконец, совсем мокрые - и начал укладывать их в багажник мини-вэна.
Конечно, повреждений по краям избежать не удастся, но это дело поправимое.
Я все восстановлю, когда мы доберемся до Нового Орлеана. Стойка в багажнике, на которой хоть стеклянные листы перевози, обезопасит полотна.
А позже я пойму, какой будет следующая серия картин. Озарение придет, как только мы окажемся в доме моей матери. Я твердо знал, что так будет.
Белинда, возвращайся скорей! Просто войди в эту дверь и позволь мне тебя обнять! Давай начнем все сначала!
Уложив в багажник картины и самые необходимые вещи, я стал собирать в дорогу свою одежду.
Я хотел отнести в машину и ее чемоданы, но не решился заходить так далеко.
Не вздумает же она убежать без вещей! Надеюсь, что нет. Я хочу сказать, что она ведь оставила и свой жалкий чемоданчик, и косметичку, и…
Однако напольные часы уже пробили три раза, а она так и не появилась.
Где ее искать? Куда звонить?
Я сидел, тупо уставившись на телефонный аппарат на кухонной стене. А что, если позвонить Джорджу Галлахеру, а что, если спросить у него?.. А что, если не он был тем "старым-престарым другом" и вообще ничего ей не говорил? А что, если она просто-напросто расстроилась из-за вчерашней ссоры? Нет, слишком много "а что, если".
Нет, конечно, именно он был тем "старым-престарым другом" и именно он объяснил ей, что к чему. Черт побери, Белинда! Возвращайся скорей!
Я подошел к окну, выходящему на улицу, чтобы проверить, припаркован ли "эм-джи". И как это я раньше не подумал! Если она уехала на машине, то обязательно вернется. Не станет же она красть машину?! Но "эм-джи" был на месте, черт бы его подрал, именно там, где она всегда и парковалась: посреди улицы, неподалеку от навороченного длинного черного лимузина.
Длинный черный лимузин.
В какой-то момент я запаниковал. Неужели я забыл о какой-то чертовой встрече с читателями?! Лимузин приехал за мной? Откровенно говоря, лимузины в моем квартале появлялись только затем, чтобы отвезти меня на очередное мероприятие.
Но нет, все мероприятия остались позади, и последним из них была встреча с читателями в "Сплендор ин де грас". А водитель этого лимузина преспокойно сидел на своем месте, покуривая сигарету. Тонированные стекла не позволили мне разглядеть пассажиров роскошного автомобиля.
Ладно, Белинда не взяла "эм-джи", а это означает, что она где-то поблизости и скоро должна появиться.
В три тридцать телефон наконец зазвонил, но это был Дэн.
- Джереми, пока ты меня не перебил, хочу тебе еще раз сказать. Держись от нее подальше, твою мать!
- Я тебя опередил. Мы на время исчезнем в неизвестном направлении. Писать не обещаю, но непременно позвоню тебе.
- Слушай сюда, придурок! В школу Святой Маргариты в Гштааде пятого ноября поступила просьба принять на семестр, который уже начался, Белинду Бланшар, а одиннадцатого ноября школьному начальству сообщили, что она не приедет. Она сейчас не в школе Святой Маргариты и никогда там не была! Тем не менее они просили отсылать всю корреспонденцию девочки на адрес юридической конторы в Штатах. Школа - это прикрытие.
- Хорошая работа. Но я и так все знал.
- А стрельба имела место в ночь накануне звонка в школу.
- Все верно. Что еще?
- Что ты хочешь сказать своим "что еще"?