Глава 7
"Мы люди вольные…"
Деда привезли к вечеру.
По вере своей государю-батюшке Петру Васильевичу и характеру вспыльчивому, направился он не к старшему борзятнику, а прямёхонько в княжьи палаты. Попал в худую пору. Был жестоко бит по княжьему повелению. И теперь лежал на телеге под стареньким кожушком - глаза закрыты, борода в небо смотрит.
Жутко сделалось Треньке:
- Неужто помер?
- Живой, только слабый очень… - Бабушка поправила неподвижную дедову руку.
Кроме неё, возле телеги - отец, дядька Никола, видать, недавно подошедший, и чужой мужик в новом овчинном тулупе, опоясанном красным кушаком, и лисьей шапке с малиновым верхом. "Должно, рытовский", сообразил Тренька.
Отец с дядькой Николой перенесли деда в избу, бережно положили на лавку под образа.
Бабушка распорядилась:
- Яков, лошадь распряги, корму задай. Степанида, стол накрой. - И с поклоном к мужику чужому: - Откушай, батюшка, чем богаты.
Тот отказываться не стал:
- Спасибо, хозяйка. В лихой час свиделись. Ну, да бог милостив, глядишь, обойдётся.
Сначала не клеился разговор. Выпили винца - языки развязались.
Похрустывая солёным огурцом, осведомился дядька Никола у гостя:
- Звать как? Кем у господина своего служишь?
- Холоп я Ивана Матвеевича старинный и приказчик его, - степенно отвечал гость. - А зовут Трофимом.
- Однако, - прищурился дядька Никола. - С чего бы Ивану Матвеевичу посылать со стариком безвестным, князем наказанным, своего приказчика?
Бабушка сдвинула брови:
- Слышь, Николка, трезв вроде, а с гостем речь ведёшь грубую.
- Хитрит наш гостюшка, - продолжал дядька Никола. - Не из жалости велел ему Рытов деда привезти. Тому другая причина есть.
Трофим ясными глазами поглядел:
- Верно. Без причины, сказывают, и чирей не вскочит. Вот и Иван Матвеевич к князю пожаловал…
- Эва, сказал! - перебил дядька Никола. - Рытов на охоту в княжьи земли приехал. Господскую душеньку свою потешить. Вот те и вся причина.
Усмехнулся приказчик Трофим:
- Мужик ты неглупый. А тут - не угадал. Охотничьих угодий у Ивана Матвеевича, верно, поменее, чем у князя. Однако, слава богу, за чужими зайцами ездить не надобно. Своих хватает. И земель царь Иван Васильевич пожаловал Ивану Матвеевичу достаточно, хоть и в краю посуровее здешнего. А вот в чём Иван Матвеевич и впрямь нуждается, так это в крестьянах, чтобы те земли заселить и впусте не держать.
- Ловко! - воскликнул, не скрывая удивления, дядька Никола. - Я думал, Рытов случаем решил попользоваться. А он, стало быть, не на зайцев - на людей приехал охотиться. Так, что ли?
Рытовский приказчик ответил спокойно и рассудительно:
- На зайца охотятся - его сгубить хотят. Не по своей воле зайчишка под собак выходит в поле. А государь Иван Матвеевич насильно к себе никого не берёт. Живётся человеку на своём месте довольно и без обиды - слава богу. Ну, а коли крестьянин от господина своего терпит мытарства и уйти хочет, тут Иван Матвеевич милость готов оказать и на свою землю переселить. А ты - на людей охотиться…
- Ладно ли под Рытовым живёте? - пытал дядька Никола.
- Не ангел господен Иван Матвеевич, однако людей на собак не меняет. И стариков до полусмерти не порет.
- А молодых? - подковырнул дядька Никола.
Тут терпению гостя пришёл конец. Встал из-за стола, бабке поклонился:
- Спасибо за хлеб-соль. Пора мне. Думал добро сделать, помочь чем.
Однако верно говорят: насильно мил не будешь. Да и к чему?
Взялся за шапку.
- Постой, - впервые подал слабый голос дед, возле которого хлопотала бабка. - Постой, Трофим! Не серчай на Николу. Мужик он крепкий, работящий, а на язык и впрямь остёр. Да ведь дело не шутейное. Растолкуй-ка ты лучше, что за земли в тамошних краях? Велики ли господские работы?
Гость шапку на лавку положил, садиться не стал.
- Земли победнее здешних. Военными делами разорены. Однако живём на них, с голоду не помираем. Руки, известно, ко всему приложить надобно. Не пашут, не жнут, а сыты бывают одни птицы небесные.
- Да баре… - пробурчал, будто про себя, но так, что другие слышали, дядька Никола.
А гость, словно то не для него сказано, продолжал:
- Что ж до работ господских и иного, дорожит своими людьми Иван Матвеевич, потому барщиной и оброком сверх меры не давит.
Запустил дядька Никола пятерню в бороду.
- Как с князем, коли надумали бы уйти, рассчитываться будем?
- Не твоя забота. Все долги Иван Матвеевич заплатит.
- А коли не по душе у твоего господина придётся?
- Христос с тобой! - в сердцах не сдержался гость. - Оставайся с князем. Глядишь, и тебя на собаку али на козла вонючего сменяет. Может, тогда и поумнеешь. Не обессудьте, хозяева… - шагнул решительно к двери.
- Постой, - морщась от боли, простонал дед. - Не горячись. А ты, Никола, помолчи. Не о тебе ноне сказ.
Тихо стало в избе. Ровно на кладбище. Всхлипнула Тренькина мать, да под бабкиным взглядом тотчас и замерла.
А дед, отдышавшись малость, повёл такую речь, прерываясь чуть не на каждом слове:
- Я князю Петру Васильевичу ровно господу богу верил. И тому верил, что Митьку из холопства, как князем обещано, выкупим. И кабы кто сказал мне вчера ещё утром, что он моего внука на пса променяет, тому бы в глаза плюнул.
Бабка вытерла взмокший дедов лоб полотенцем:
- Что уж теперь, после драки-то…
- Нет, мать. Драка-то, похоже, только начинается. - И гостю: - Справно ли твой хозяин живёт?
- Попроще, нежели князь, однако жаловаться грех, - ответствовал с достоинством рытовский посланец.
- А отчего людей сманивает?
- Кто тебя, мил человек, сманивает? Сказано же, дадены царём Иваном Васильевичем верному слуге Ивану Матвеевичу земли немалые с угодьями лесными, лугами…
- Деревень, дворов много ли?
Помедлил рытовский приказчик, словно раздумывая: продолжать ли разговор аль закончить. Сказал-таки:
- Деревень да сёл - шесть. Дворов в них - более полуста. - И уколол, не стерпел: - Сколько курей да поросят в каждом дворе - не считал.
- Прости, государь, старика, - вступилась бабушка. - Отец его на этой земле родился. А кошка и та к своему месту привыкает.
Приказчик чуть голову наклонил: понимаю, дескать.
А дед, вновь глаза открыв, негромко, но внятно молвил:
- Трудно родные места покидать. Однако обманул меня, старика, князь жестоко. Нарушил своё слово. Да забыл, видать, что люди мы, слава богу, вольные. Потому передай Иван Матвеевичу, согласны мы, коли пожелает, переехать на его земли. Николе же, - в сторону родича глазами повёл, самому решать, с нами ехать, здесь ли оставаться.
Замолчал дед.
Тренькина мать в голос заплакала. Тренька носом шмыгнул: прав дед, не бросать же в беде Митьку, словно шелудивого пса, хоть и вправду на собаку менян был.
Дядька Никола сокрушённо головой покрутил.
- Куда же я вас одних отпущу…
Тренькина мать - брату в ноги. А тот:
- Эх, Степанида, не так мечталось. Из одного хомута в другой лезем. И будет ли он легче да свободнее?
Трофим, приказчик рытовский, тех слов ровно не слышал. Промолчал.
В окошко, за которым ранние сумерки сгущались, глядел.
Глава 8
Приехали!
Две семьи свёз Иван Матвеевич Рытов у князя Петра Васильевича Боровского на Юрьев день. Гневался тот, как никогда прежде. Ещё бы, ему, князю рода старинного и богатого, пришлось уступить худородному дворянину. Однако понимал князь - не следует наживать врага в человеке, что милостью пользуется у царя. Оттого с честью и ласкою проводил ненавистного Ивана Рытова. На прощание даже расцеловались троекратно хозяин с гостем. Друзья закадычные, да и только!
Ускакал Рытов с собаками и людьми своими, прихватив Митьку. А новые рытовские крестьяне на подводах потянулись следом.
Громыхают телеги по мёрзлой земле, чуть припорошенной снегом.
Морщится дед от боли при каждом толчке. А Тренька, известно, по малости лет все беды забыл, носится словно оглашенный. То вперёд забежит, то остановится, разинув рот на лесное какое диво. А чего только но дороге не встретишь! К примеру, на дереве - кошка большущая, что твой телёнок.
Хвост короткий, словно обрубленный.
Летит Тренька сломя голову к дядьке Николе:
- Кошка! Кошка!
Бабушка головой качает:
- Господи, вот выдумщик уродился! Кто же в лесу кошек видывал?
- Была кошка! - сердится Тренька. - Хвост у неё короткий. На ушах кисточки…
Дядька Никола поясняет:
- Рысь то, должно быть.
И рассказывает Треньке про диковинную лесную кошку - рысь.
Обогнал Тренька всех чуть не на целую версту. Засмотрелся на дятла, чей стук разносился по всему лесу, а в кустах - точно человек громадный медведь! Припустился Тренька что было духу к подводам, а сзади топот…
- Маманя! - закричал дурным голосом. Ткнулся с разбегу мамке в подол. Едва выговорил: - Медведь…
Дядька Никола смеётся:
- Где он, твой медведь-то?
Оглянулся Тренька: лежит запорошённая снегом дорога, нет на ней никого.
- Был медведь, своими глазами видел… - оправдывается смущённо Тренька.
- Если и был, - улыбается дядька Никола, - его теперь за три версты отсюда искать надобно.
Удивляется Тренька:
- Нетто можно медведя напугать?
- Ещё как, - отвечает дядька Никола. - Весенний голодный медведь да зимний, шатун, для человека подчас опасен. А теперь, когда осень едва миновала, мишка сытый, берлогу ищет.
Однако после встречи с медведем присмирел Тренька, стал держаться подле взрослых.
У тех заботы нешуточные.
Остались с новыми рытовскими крестьянами приказчик Трофим да ещё один холоп - Мирон, мужик молчаливый и неприветливый, на голову дядьки Николы выше и в плечах шире. Сказал Трофим: дорогу, мол, показывать. А подвода их позади. И Мирон с дядьки Николы глаз не сводит.
Тренька и тот приметил, удивился. У дядьки Николы спросил, когда Мирон чуть поотстал:
- Чего он? Будто караулит…
- Так, племяш, оно и есть. Должно, боится, чтоб не сбежали. За нас Рытов князю деньги платил…
Вовсе притих Тренька.
- Купил, что ли, он нас у князя-то?
Дед вмешался:
- Ты, Никола, мальчонке голову не морочь. Мы, Терентий, люди вольные. У кого захотим, у того землю и пашем…
Хмыкнул дядька Никола:
- Вольные… Так ли? Захотел я от князя уйти, что вышло? А Рытов меня, ровно порося аль козу, перекупил. Вот тебе и вся наша воля.
- Ушли, однако, от князя, - стоял на своём дед.
- К чему, кабы знать? На рытовского приказчика погляди. Уговаривал обходительный был, а теперь - словно язык проглотил.
Тряхнуло телегу на мёрзлой земле, поморщился, застонал дед. И дядьке Николе:
- Останови лошадь. Передохну малость…
Стал маленький обоз. Принялся дед с бабушкиной помощью на живот переворачиваться, подле телеги - приказчик Трофим.
- Что замешкались? - спросил недовольно. - Поспешать надо. Не к тёще на блины едем.
- И не на пожар, поди. Поспеем, - огрызнулся дядька Никола. - Аль ослеп? Человеку плохо.
Насупился Трофим. Смолчал. Однако всё время, пока бабушка возилась с дедом, рядом стоял, всем видом своим неодобрение выказывал.
Тронулись подводы далее. Поёжился Тренька. Холодно сделалось.
Продувает ветер старенькую одёжку.
- Есть охота… - пожаловался.
Мамка из котомки, что на дедовой телеге лежала, начатую краюху хлеба достала, отломила кусок:
- Покушай, дитятко.
Съел Тренька хлеб без остатка. Пить захотелось. Потихоньку от мамки зачерпнул горстку снега.
Только когда стало совсем смеркаться, дозволил рытовский приказчик остановиться на отдых и ночлег.
А утром опять замёрзшая, едва покрытая снегом, вся в колдобинах да выбоинах дорога. И на другой день так же. И на третий…
Не бегал уже Тренька вперёд, обгоняя обоз. Плёлся вместе со всеми.
Иногда и на телеги присаживался - на дедову али на ту, на которой Тишка, его двоюродный брат, по малолетству до бровей закутанный, ехал.
Не по-детским ногам оказался долгий путь.
Приметил Тренька: чем далее они от дома, тем чаще попадались брошенные, пустые, а то и вовсе пожжённые избы и деревеньки.
- Отчего так? - спросил у дядьки Николы.
- Война, Треня. Нетто не слышал?
Слышать-то слышал Тренька и не единожды, да не уразумел, с кем она и отчего сделалась.
О том и спросил дядьку Николу. Однако ответил ему дед:
- Воюет царь-государь Иван Васильевич с королём польским да с иными соседями, дабы получить выход к морю.
- А зачем царю море понадобилось? - допытывался Тренька.
- Через море идёт торговля со многими чужими странами… - объясняет дед слабым голосом.
Тренька голову задрал, чтобы на дядьку Николу глянуть: что он скажет? Знает Тренька, спорят они с дедом по всякой причине и не всегда правда оказывается на дедовой стороне. И верно, бормочет дядька Никола, словно сам с собой разговаривает:
- Больно дорого та война выходит. Началась - я мальчонкой малым был. Эва, сколько лет прошло! А по сей день людей бьют и жильё разоряют да жгут. И когда и чем всё кончится, богу ведомо…
И точно в подтверждение словам дядьки Николы - за поворотом головешки, присыпанные снегом. Всё, что осталось от придорожной деревеньки.
На четвёртый день поравнялись с такими же головешками, велел приказчик Трофим останавливаться.
- Аль случилось что? - спросил дядька Никола.
- Приехали, - отвечал Трофим. - Тут жить будете.
Не жаловал дядька Никола рытовского приказчика, а тут улыбнулся:
- Ты, стало быть, шутки шутить умеешь…
А Трофим:
- Не беда, что деревенька спалена. За той вон избой - кнутом на уголья указал, - банька стоит, почитай, целёхонькая. В ней покудова и поселитесь. Зимой избы справите, а по весне, с богом, в поле.
Дядька Никола скривился недобро:
- Будет пустое молоть. Далее поехали. Поди, не лето.
Только тревога послышалась Треньке в голосе дядьки Николы. Должно, понял тот: ох, не шутит исправный рытовский слуга. Не успел приказчик Трофим ответить, послышался дробный конский топот, и из-за поворота на рысях - сам Иван Матвеевич Рытов с людьми своими, тоже конными.
А перед ними - пёс роста непомерного и обличия страшного.
Не слезая с лошади, крикнул Рытов весело:
- Здорово, мужики!
Все, кроме деда, который вниз животом лежал на телеге, земные поклоны отвесили.
- Как доехали?
- Доехали-то слава богу, - за всех ответил дядька Никола. - Где поселиться велишь?
Рытов брови вскинул:
- Разве Трофим не сказывал? Тут и будете жить, - плетью в сторону пожарища ткнул и, почитай, слово в слово, как приказчик: - За той избой банька стоит, в ней и разместитесь. Зимой отстроитесь, а летом - в поле.
- Государь… - молвил подавленно дядька Никола. - Нешто две семьи в баньке поместятся? И к тому ли ехали?
Рытов, уже не так весело, как прежде, плетью поигрывая, ответил:
- В тесноте - не в обиде. Рад бы в хоромах встретить, да нету их. Так что, мужики, самим придётся потрудиться, а я помогу, коли что понадобится. Лесу дам, лошадей, семян для посева. - И, оборотясь к приказчику: - Гляди, Трофим, не обижай крестьян. А вы, - это уже деду да отцу с дядькой Николой, - его, ровно меня, слушайте. Он у меня заместо правой руки.
С теми словами хлестанул плетью лошадь, отчего та на дыбки взвилась, и поскакал обратно. За ним люди его, а позади всех - собака.
- Так-то, - удовлетворённо заметил приказчик, надевая шапку, снятую перед барином. - А теперь, мужички, разгружаться надобно. Да побыстрее. Не то мне с лошадьми дотемна не управиться.
- Разве лошадей с собой возьмёшь? - удивился отец.
- Неужто под открытым небом оставлять? Их и поставить тут некуда и кормить нечем.
Усмехнулся криво дядька Никола:
- А кабы и стойло с кормушками?
- Тогда б другое дело… - ответствовал приказчик.
- А я так думаю, - продолжал дядька Никола, - всё одно б ты лошадей забрал.
- С чего бы? - как показалось Треньке, с нарочитым удивлением вопросил Трофим.
- Боитесь вы с барином, как бы не сбежали мы все в первый же день.
- Эва, надумал! - вовсе уж фальшивым голосом воскликнул Трофим. И многозначительно добавил: - Впрочем, от нашего барина убежать мудрено. Один попробовал было…
- И что? - полюбопытствовал дядька Никола.
- Похоронили, неделю назад.
Дядька Никола, отец Тренькин и сам Тренька на приказчика уставились. Даже дед в телеге приподнялся.
- Кто ж его так? - спросил дядька Никола.
А приказчик Трофим, словно о деле самом обыкновенном:
- Собаку, что с барином была, чай, видели? Смердов брат родной - по кличке Урван. Он и настиг. За огородами, вон на том самом месте, - указал Трофим в сторону баньки, - бугор виднеется. То могилка и есть…
- Насмерть, что ли, загрыз? - после долгого и тягостного молчания спросила бабушка.
Засмеялся Трофим.
- А он, Урван-то, по-другому не умеет. Догонит и сразу за горло…
- Что же, не впервой ему, что ли? - спросила опять бабушка.
- Да уж… - начал было Трофим, однако тут же себя и перебил: - Заговорились мы, люди добрые, а времечко идёт. Бежит времечко…
Под приказчиковы нетерпеливые окрики разгрузились новые рытовские крестьяне. Проводили взглядами недобрыми Трофима, господского холопа хитрого.
И остались одни подле пожарища в смятении и растерянности.
Глава 9
"Поживём-увидим…"
Ночью к баньке подошли волки. И такой вой подняли, что у Треньки на голове волосы дыбом встали.
И как ни кричал на них дядька Никола, как ни стучал палкой в стену приумолкнут и снова:
"У-у-у! У-у-у!.."
А один - должно, самый смелый - лапами в дверь царапался, и слышал Тренька его дыхание и, кажись, как зубами тот волк щёлкает, тоже слышал.
Только утром, когда светать стало, убралась волчья стая.
Вышел Тренька следом за дядькой Николой из баньки - звериные следы повсюду и дверь баньки ободрана, не поймёшь, то ли когтями, то ли клыками волчьими.
- Эва, что понаделали… - жалобно сказал Тренька.
Дядька Никола принялся костёр налаживать, вздохнул:
- Верно сказывают, иной раз из огня да в полымя угодить можно. Так, кажись, нам и посчастливилось.
- На то похоже, - сумрачно согласился отец.
Дед из баньки отозвался:
- Митька придёт, тогда и поглядим. Может, и не так уж всё худо, как спервоначалу кажется…
Митька не пришёл - прибежал, запыхавшись. Весёлый, румяный на морозе.
- Маманя! Тятя! Приехали!
Мамка по всегдашней своей слабости хоть и на радостях, а заплакала.
- Свиделись, слава богу…
Смеётся Митька:
- Плачешь чего? Иль похоронила уже?
Улыбается сквозь слёзы мамка:
- Боязно, Митенька. Волков кругом пропасть. Да и у людей ты чужих.