- Волков, маманя, бояться - в лес не ходить. А люди…
Тут приметно сник Митька, замялся.
- Добрый ли хозяин Рытов-то? - продолжала допытываться мамка.
Митька вовсе глаза отвёл.
- Вы, чай, не завтракали ещё?
- А ты?
- И я, признаться, нет.
- Что ж мы стоим-то тогда? - засуетилась мамка.
- Постой, Степанида, - вмешалась бабушка. - Не торопись. Не помрём с голоду. Успеем поесть. - И Митьке: - Ты на материн вопрос чего не ответил? Каков он, Рытов-то? И как на его земле крестьянам живётся?
Митька затылок поскрёб.
- Трофим сказывал - шесть деревень у Рытова, - спросил дед. - Так ли?
- Так-то оно так…
- Что ж тогда?
- Все деревни-то вроде этой. В иных по одному-два жилых двора. Другие вовсе впусте стоят. Избы развалены, земли не паханы, людей нет.
Треньке такой разговор - не в разуменье. Велика ли важность, сколько у Рытова дворов? А взрослые и так невеселы были, а тут совсем сумрачными сделались.
А Митька продолжал:
- Мужиков с двух дворов, как на охоту поехал, Рытов в цепи поковал, чтоб не сбежали. Однако один из них и от цепей освободился, да уйти далеко не смог - пёс, по кличке Урван, настиг и загрыз до смерти.
- Мы про этого Урвана уже наслышаны, - заметил дядька Никола. Приказчик Трофим сказывал. Я думал, стращает просто. Стало быть, правда?
- Истинная, - подтвердил Митька.
Тётка Настасья, с самого начала не одобрявшая затею дядьки Николы, с сердцем швырнула в костёр корягу:
- Не сиделось за князем. Дождались вот!
Дядька Никола оборвал:
- Чужого малого князь на собаку променял, не твоего. Ждать бы, когда Тишкин черёд пришёл, так, что ли?
Шмыгнул носом Тишка, уцепился за мамкину юбку - того гляди, заревёт.
Тётка Настасья платок на лоб натянула, отвернулась.
Вздохнул дядька Никола:
- Худые дела, ребята. Угодили, как кур во щи. С чего начинать и что делать - неведомо…
Встрепенулся Митька.
- Забыл вовсе. Приказчик Трофим велел передать, чтоб отец с дядькой Николой немедля в барскую усадьбу шли. И Тренька тоже.
- А Тренька зачем? - испугалась мамка.
- Трофим сказывает, на псарном дворе помогать будет.
Обрадовался Тренька:
- Вместе с тобой, стало быть?
- Нет, Треня, - ответил Митька. - Для Рытова охота - баловство. На псарне у него людей мало. Я на пашню и другие работы по хозяйству определён.
- Завтракать надо да идти. Кабы не прогневался Рытов-то, забеспокоился отец.
Поели наскоро. Митька вместе со всеми - торопливо и с жадностью, видать, не досыта кормился на новом месте. И отправились спорым шагом в рытовскую усадьбу Осокино. Тренька сначала впереди поскакал, а как показались крыши да дымки над ними, Митьку дождался и дальше пошёл рядом со старшим братом.
Когда ж открылось Осокино полностью из-за леса, хмыкнул разочарованно Тренька:
- А ещё сказывают, Рытов царю - близкий человек…
И впрямь, не могло сравниться с богатой княжьей вотчиной маленькое сельцо с господским двором да полдюжиной людских и крестьянских изб.
Митька пояснил словами, должно быть чужими и Тренькой уже слышанными:
- Землёй царь Иван Васильевич слугу своего одарил щедро, а крестьяне царю самому надобны. Оттого, из-за малолюдства, в ветхости и запустении стоит барское поместье.
Собаки залаяли - Тренька к брату прижался.
- Ты чего? - удивился Митька.
- Урван не выскочит?
- Не бойся. Он всегда с Иваном Матвеевичем ходит. А когда того нет, с его сыном старшим - Филькой.
Вошли на барский двор - в ветхом, однако просторном господском доме двери захлопали. Из тех дверей головы повысовывались: интересно и старому и малому поглядеть, что за люди пожаловали.
С высокого крыльца - лёгкой походкой сам Иван Матвеевич Рытов.
В полушубке коротком, с хлыстом в руке. Позади два парня. Один Митьке, другой Треньке ровня. А впереди всех, уши прижав - лёгок на помине! - здоровенный пёс Урван.
Пришедшие торопливо скинули шапки и хозяину новому низкий поклон.
Тот кивнул в ответ и весело:
- Как ночевали, мужички?
Дед за всех:
- Твоими молитвами, Иван Матвеевич.
- Завтракали?
- Чем бог послал.
- От господского угощенья, поди, не откажетесь?
Дядька Никола, не ожидавший, должно, такого приёма, приметно обрадовался:
- Кто ж от угощенья, да ещё господского, отказывается?
- Коли так, айдате в людскую.
В людской избе, где дворовые холопы жили - и Митька теперь вместе с другими, - стол накрыт.
Не богато потчевал своих новых крестьян Рытов, однако всё же не та скудная еда, что была в дороге.
Возвращались в тесную баньку веселей, чем из неё шли.
А дед, захмелевший от господского винца, пришёл и вовсе в благодушное расположение духа. Говорил назидательно:
- Не хлеб-соль барские дороги, а привет и ласка. Такой людей своих на собак менять не будет.
На что дядька Никола, тоже, впрочем, подобревший после господского угощения, заметил:
- Он их, людей-то своих, собаками до смерти травит.
Дед, нахмурившись, возразил:
- Первое - тот мужик от барина хотел уйти не по праву. А второе - без Рытова то случилось. Виной и причиной Филька был.
В баньке дед первому дню подвёл черту:
- Ладно. Поживём - увидим…
Глава 10
Барская милость
Наутро, как было договорено, подъехал на санях приказчик Трофим.
Выскочили все из баньки и застыли, уставившись на лошадёнку, которую прислал Рытов своим новым крестьянам, - маленькую, понурую, вислоухую, с боками запавшими, словно её отроду досыта не кормили.
А приказчик, точно ничего не замечая, молвил степенно:
- Государь-батюшка Иван Матвеевич свою барскую милость явить изволил: кобылу прислал, дабы могли вы, мужички, отстроиться и хозяйство повести как надобно.
Дядька Никола лошадёнку обошёл, в зубы заглянул:
- А что? Худого не скажешь. Животное почтенное. Поди, деду нашему ровесница будет. Али постарше?
Приказчик на насмешку ответствовал холодно:
- На крестинах не был, потому годов её не знаю. Только кобылка справная. И за пользование ею десять копён сена на господских лугах поставите и по три пуда зерна, да по пять пудов овса дадите.
Переглянулись отец и дядька Никола с дедом. Дядька Никола острословие своё забыл:
- Бога побойся, Трофим. За лошадку и половины того много.
На что приказчик отчуждённо:
- Такова воля господская, не моя. - Голос опять возвысил: - Государь-батюшка Иван Матвеевич и другую милость выказал: из рощицы за озерком дозволил лес на избы и на иные постройки и надобности взять. И за то должно вам для господских хором по десяти подвод дров заготовить и доставить.
Дед в бороду полез озадаченно:
- Однако…
А приказчик Трофим продолжал:
- Теперь укажу землю, которая барской милостью вам предоставлена.
Молча гуськом по нехоженому снегу последовали за приказчиком новые рытовские крестьяне. Правду сказать, недалеко отошли, когда Трофим руку протянул:
- Вот она, землица для тебя, старик, - к деду обернулся, - с семьёй отведённая. Паши здесь, сей, урожай собирай да государя-батюшку Ивана Матвеевича добром поминай!
Тут даже Тренька глаза вытаращил: заросль кустарниковая расстилалась впереди, осиновая да берёзовая. Почитай, в жердь толщиной иные деревца.
Дед сокрушённо бородой затряс:
- Неужто у господина твоего землицы пригодней не нашлось?
- Землица добрая, старик, - возразил приказчик. - Позаросла малость, в запустении пребывая. Так на то вы и есть крестьяне помещичьи, чтобы её в порядок привести и жито возрастить обильное.
На земле, ему отведённой и столь же запущенной, попытался было спорить дядька Никола. Что толку? У приказчика Трофима на всё один сказ: господская воля.
Наступил и Тренькин черёд.
Стал собираться в обратный путь Трофим, приказал Треньке:
- Пойдёшь со мной. - И Тренькиному отцу: - Батюшка Иван Матвеевич милость свою барскую и тут явил: мальчишку на псарный двор велел взять. Лишнего рта в доме не будет, и полезному делу научится.
Маманя по первости в слёзы:
- Нешто сыночек-то - лишний рот?
А Тренька обрадовался:
- Я, маманя, недалече от Митьки буду!
Смолчал приказчик Трофим. А отец:
- Может, оно и впрямь к лучшему. Всё посытнее нашего есть будет.
Торопится Тренька за хмурым Трофимом по заснеженной, едва наезженной дороге, а сам мечтает:
"Худое ли дело? Настоящим работником на псарне буду. Не то что на княжьем дворе, где баловство одно было".
Охота ему Трофима про рытовский псарный двор расспросить. Да разве к такому человеку подступишься?
Поэтому до самой рытовской усадьбы смирял Тренька своё любопытство. Ждало его там, однако, великое разочарование.
На задворках конюшни огорожен закуток, вроде загона овечьего. Хибарка ветхая при нём. Вот и весь рытовский псарный двор.
Ходит по тому двору старший рытовский сын Филька с важным видом и, вроде отца, плёткой поигрывает.
Подвёл приказчик Треньку к молодому барину, в спину толкнул:
- Кланяйся!
Филька на Треньку глянул с презрением:
- Проку от такого, ровно от козла молока.
На что Трофим почтительно ответил:
- Государь-батюшка Иван Матвеевич повелел…
Заорал вдруг Филька на Треньку:
- Чего стоишь, рот разинул?! Бери лопату да живо! Плети захотел? Враз угощу!
Кинулся Тренька за лопатой, споткнулся о жердь, занесённую снегом, полетел на землю. Губу о мёрзлую кочку раскровянил. Носом шмыгнул, а заплакать не успел. Филька сзади поперёк спины плетью:
- Я те покажу, как работать надо!
Вскочил Тренька поспешно. Слизнул с губы языком солёную кровь.
"Эва, какая она, барская милость", - горестно подумал. И обеими руками за тяжёлую лопату: собачье жильё от снега и грязи чистить.
Глава 11
Уходить надо…
Полгода прошло.
Переменилась Тренькина жизнь против прежней начисто.
Встаёт теперь Тренька затемно. Не сам, понятно, просыпается. Будит его старший псарь Митрошка по прозвищу Овечий хвост. И не нежится, как бывало в родной избе, Тренька. Мигом вскакивает. Потому что, толкнув его в бок, добавляет Митрошка:
- Вставай! Того гляди, Филька пожалует.
Едва успевает Тренька обернуться, слышится сердитый Филькин голос:
- Эй, кто там! Аль поумирали все?
Всех-то работников на псарном дворе: он, Тренька, да Митрошка.
Прежде был ещё один холоп. Однако, едва Треньку псарём сделали, того холопа по господскому повелению приказчик Трофим отослал на конюшню.
Беден Рытов людьми, потому и поставлен Тренька вместо взрослого мужика. А разве может он со взрослым мужиком равняться силёнкой?
А Филька знать ничего не хочет. Чуть чего, кричит:
- Мне, что ли, за лопату да метлу браться?
И - плетью.
Из кожи лезет Тренька, чтобы получше исполнить работу. А на Фильку всё одно не угодишь.
В тот день, о котором речь, злым явился Филька. Отчего - неведомо.
Может, от отца попало или ещё какая тому причина. Только зыркает Филька по сторонам, ищет, к чему бы придраться. А нешто мудрено на рытовской псарне найти огрехи? В запустении двор, как и всё рытовское хозяйство. Конуры собачьи ветхие, щелястые. В них - грязь, которую Тренька с дряхлым Митрошкой никак не поспевают убирать.
Орёт Филька, грозит плетью:
- Дармоеды! Пороть вас на конюшне каждый день следует! Собак, коим цены нет, губите!
Верно. Хороши борзые у Рытова. Более всего - одной ветви со Смердом и Урваном. Слышал Тренька, откуда они взялись. Пограбили однажды царские слуги вотчину не угодившего царю боярина. Кто чем попользовался, а Тренькин хозяин нынешний, - боярскими псами, дорогими и редкими.
Только что Тренька может поделать?
У богатого князя, не считая ловчего, борзятника старшего и иной обслуги, чуть не к каждой собаке свой человек приставлен. А у Рытова на три десятка - два работника: старый да малый.
- Кому вчера велено было конуру поправить, а? - подступается Филька к Треньке. И что есть силы псарёнка по ногам ремённой плетью хлесть! Учёный, Тренька. Замотаны у него ноги толстыми онучами-портянками. А всё одно больно. И главное - обидно. Минуты лишней вчера не посидел, крутился, ровно белка в колесе. Однако знает Тренька: оправдываться перед Филькой хуже будет. Валится на землю перед молодым барином, дабы того кротостью и послушанием утихомирить.
- Оплошал, государь-батюшка. Виноват!
Впереди день целый, забот пропасть, потому, оходив ещё раз Треньку плетью, орёт Филька:
- Подымайся, холоп ленивый!
Встаёт Тренька, с опаской косясь на плеть. Первая, хоть и не последняя на сегодняшний день, гроза миновала.
Приказывает рытовский старший сын:
- В амбар, живо! - и шагает первым, помахивая плёткой.
В амбаре отмерил под бдительным Филькиным оком приказчик Трофим дневное собачье пропитание: овсянки малый куль, конины кусок, с душком явственным.
Обратно пошли. Впереди - Митрошка, за ним - Тренька, позади всех Филька.
Оно б сподручнее было с вечера всё получить, а то и вовсе собачью еду хранить на псарном дворе. Да впроголодь держит свою челядь Рытов.
И боится, что позарятся Митрошка и Тренька на собачий корм. Потому велит овсянку и, когда есть, мясо выдавать по утрам.
Фильке такое отцовское повеление в тягость: поспать вволю нельзя.
Вот и вымещает своё недовольство на Митрошке с Тренькой.
Стали на псарном дворе овсянку запаривать, кипятком заливать, что тут поделаешь - глаз не сводит Филька с котла.
А есть Треньке охота - спасу нет!
Иной раз устраивает себе Филька потеху. Милостиво дозволяет псарям полакомиться собачьей пищей. За живот от смеха хватается, глядя, как Митрошка с Тренькой на коленях перед корытом от борзых али от гончих отпихиваются локтями, норовя увернуться от морд их оскаленных.
Однако не всегда так. Вот и сегодня. Сунулся было Тренька к собачьему корыту, Филька его поперёк спины плетью:
- Куда полез!
Захныкал Тренька:
- Пошто больно дерёшься? Сказал бы - нельзя…
- Сам не знаешь?
Жадно навалились собаки на вкусную распаренную овсянку с мясом.
Митрошка и Тренька рядом стоят, слюни глотают. А Филька поодаль прохаживается, плёткой помахивает. Глядит, чтобы псари собачьей еды не трогали.
Дочиста вылизали собаки корыто, мыть не надо.
Треньке бы вместе с Митрошкой в людскую идти. Тоже чем ни то позавтракать. Но с порога окликает приказчик Трофим:
- Эй, малый! Беги к тятьке да скажи, чтобы Митька тотчас сюда шёл. Барин вчерась сам отпустил, а ноне требует.
Такому неожиданному поручению рад Тренька. Редко он теперь бывает подле мамки с тятькой.
Филька недовольно хмурится.
- Живей обратно, - приказывает. - Работу я, что ли, за тебя делать буду? И берегись, коли задержишься!
Что было духу припустился Тренька по знакомой дороге. Очень непохожа она на ту, что вела к родной Тренькиной деревеньке. Здесь куда ни поглядишь, холмы горбатые, да речки. А ещё - камни. Отродясь Тренька не видал столько их, больших и малых. Иной в два, а то и в три человечьих роста. Гора целая! И на полях камни. Мешают землю пахать и боронить. Диву даётся Тренька: откуда они только набрались на земле здешней?
Споро бежит Тренька: голод подгоняет.
А подле недостроенной за зиму избёнки, к которой он торопится, собрались мужики: дед Тренькин, отец, дядька Никола да ещё трое крестьян рытовских. Митька тут же.
День воскресный, отдохнуть бы надо, а в поле запряжённая в соху лошадёнка стоит. Та самая, что дана была осенью.
Отец Треньки сокрушённо руками разводит:
- Земля в запустении, почитай, лет пять лежала. Нешто её легко теперь поднять и засеять? Да и лошадёнка одна на два двора.
Дядька Никола согласно головой кивает: его поле лошади дожидается.
Крестьянин, мужик чёрный, угрюмый, пророчествует:
- По осени урожай, трудом тяжким полученный, в рытовские амбары повезёшь. А зимой к нему же за своим хлебушком на поклон явишься. И даст он не взаймы просто, а заставит более отдать, чем взято. Да ещё на барских покосах лишку отработать.
Второй крестьянин, с бородёнкой жиденькой, глазами, запавшими после болезни, подтверждает:
- Верные слова. Петлю на мужике завязывает Рытов. Чтобы в должниках ты у него безвылазно пребывал. И далее не лучше - хуже будет.
Потолковали горестно мужики, расходиться стали.
Когда остались Тренькины родичи одни, дядька Никола молвил:
- Уходить надобно, пока не затянуло нас всех в рытовскую ловушку-западню, ровно телят в болотную трясину.
- Уходить… - отозвался сумрачно дед. - На то деньги потребны большие. Где их взять? На дороге, поди, не валяются…
Тренька последние слова услышал, в разговор вмешался:
- Неправда, деда. Иной раз валяются. Нешто забыл, как я, когда ещё у князя жили, денежку нашёл, а? Вот и здесь, может, найду!
Дед Треньку не выругал. За вихры рукой худой рассеянно потрепал:
- Да уж, Терентий, на тебя одного осталась надёжа.
Понимал Тренька, насмехается дед. Не обиделся. Подумал только про себя: "Погоди, вот возьму и найду деньги надобные. Клад сыщу. Сказывает же Митрошка, по дороге тех кладов от лихих людей зарыто видимо-невидимо…"
Глава 12
Пёс Урван
Прежде Тренька на воле всё более по сторонам глазел: кто что делает, куда какая птица летит, откуда и куда зверь бежит.
Теперь ходит Тренька, уткнувшись носом в землю. Клад ищет. Правду говорил деду: позапрошлым летом бежал он вприпрыжку из именья княжьего Троицкого в родную деревеньку, пыль босыми ногами загребал.
Глядь - сверкнуло что-то в серой пыли. Поднял и себе не поверил: в руках махонькая, менее семечка тыквенного, деньга. На одной стороне буковки мелкие, на другой - человек верхом скачет. Потёр о рубаху - засиял серебряный всадник.
Зажал Тренька находку в кулак, чтобы мальчишки не отняли, и к мамке: "Гляди, чего у меня!"
Не только мамка, даже дед подивился такому редкому везению. Долго вспоминал и сам Тренька и его дружки-приятели диковинные городские сладости, которые привёз тогда дядька Никола с соседней ярмарки.
Ноне Треньке не на баловство, не на сладости нужны деньги. Надобны они, чтобы всем им из рытовской неволи освободиться. Митьку выкупить. Потому ищет Тренька не денежку одну, а целый клад. Старательно ищет. И от других потихоньку. Это чтобы взрослые его прежде времени не засмеяли: вот, мол, чего надумал - клад смекать!
А Треньке доподлинно через Митрошку известно: есть в здешней земле клады. И должно - немалые. Война по этим местам, а с ней лихие люди прошлись не однажды. И жители, у кого деньги были, в землю их прятали.